Kitobni o'qish: «Цифровая долина»

Одной московской ночью мне приснился сон, который постепенно, строка за строкой, превратился в книгу. Поставив точку, с уверенностью могу сказать, что все возможные и невозможные совпадения с действительностью – будь то сюжет или имена героев – случайны и эфемерны, как любое сновидение. По-настоящему правдивы лишь ценности и устремления моей героини.

Эта книга посвящается моему мужу, озарившему мою жизнь любовью и поддержкой, а также нашим детям – Коле, Але и Пете.

Часть первая. Калифорния

Глава первая. Идеальный муж

Сейчас середина октября. Но здесь, в Калифорнии, сезонов как будто нет – то ли весна, то ли лето: тепло, солнечно, буйство зелени, едва тронутой осенними красками. Мы с Полом приехали на коктейль к его приятелю, недавно купившему дом в самом центре Кремниевой долины. Место, конечно, неплохое, в десяти минутах ходьбы от Стэнфордского университета. И дом симпатичный, в стиле старинной французской виллы, внутри напичканный модными гаджетами и всякими умными устройствами. Хозяин, Ник, очень гордится своим жилищем: шутка ли, среди соседей сам Марк Цукерберг!

Я слабо разбираюсь в местных знаменитостях. А Ник мне очень нравится. Он человек незаурядный – этакий гражданин мира, знающий всё и обо всём, но не утративший интереса к жизни и прямо-таки юношеской непосредственности. Говорит он на пяти или шести языках, включая русский и иврит, знаком с самыми разными людьми – от таксистов до космонавтов.

Выяснилось, что он эмигрировал из России ещё в начале девяностых, в конце концов осел в Калифорнии и основал собственную IT-компанию. Дети его русским практически не владеют, а он говорит прекрасно и был рад со мной поболтать: о Москве, где остались его родители, о моей жизни в Калифорнии, о Поле. Пола он знает давно, по работе, и не устает нахваливать его юридические таланты.

– Нет, я вам двоим прямо завидую, – говорит Ник, вдруг переходя с русского на английский, чтобы Пол понимал. – Вот так всё бросить! Ради любви. Правильно, только так и надо!

Не успеваем мы перевести разговор на другую тему, как хозяин отправляется встречать новых гостей. И, к моему изумлению, эти гости – русскоговорящая пара средних лет – знакомы не только с ним, но и со мной. Когда Ник собирается нас представить, возникает неловкая пауза. А затем мне задают вполне законный вопрос: «А, Ирина, привет! А где Сергей?»

Сергей – мой муж, с которым я прожила больше двадцати лет. А мой спутник Пол – американец, к которому я ушла от мужа два месяца тому назад. То есть мой любовник.

Зачем оправдываться? Правильнее рассказать всё, как есть. Конечно, в гостях у Ника я ничего объяснять не стала, чем вызвала замешательство гостей и тайное удовольствие хозяина дома, пресыщенного калифорнийскими буднями. А мне в тот момент было не то чтобы стыдно или неловко, нет. Просто казалось, что это не со мной происходит – что я вообще тут делаю, в этой Америке?

***

В Калифорнию мы с Сергеем приехали два года назад. Муж всегда об этом мечтал – ведь половина его коллег уже давно перебралась в Кремниевую долину. Именно там, а не в Москве, бурлила и кипела его профессиональная жизнь, которая так и осталась для меня, филолога, тайной за семью печатями.

Городок, где мы поселились, был обычным калифорнийским посёлочком, не из богатых, но не из самых убогих. Но мне почему-то там не понравилось. Сразу.

Однообразные, как будто картонные дома, в основном одноэтажные и почему-то серые. Откуда такая любовь к серому? Может быть, из-за того, что в Калифорнии и так всё кругом яркое? Если бы не пальмочки и не прицепы с моторными лодками, да ещё американские флаги там и сям – почти что советские дачи. Никаких следов роскоши я не заметила: подержанные машины у ворот, скромные дворики, иногда небольшие бассейны. Это мама моя думала, что в Калифорнии сплошь виллы да дворцы!

Мы с Сергеем арендовали один такой безликий и, конечно же, серенький домик: две спальни, кухня-гостиная, дворик-закуток. Правда, стоило это в три раза дороже, чем то, что мы получили от сданной в аренду нашей московской квартиры, но Сергей был доволен.

К нашему скромному домику я быстро привыкла. Но меня удручало другое: куда ни соберёшься – всё только на машине, даже за хлебом. Я не против машин, и сама вожу неплохо, но с детства люблю ходить пешком. Но здесь, как и практически везде в сельской Америке, это не принято. То ли из-за культа автомобилей, то ли в силу подозрительности: а вдруг кто-то вызовет полицию? В конце концов мужу пришлось арендовать для меня вторую машину, хотя это, конечно, довольно дорого.

Прогулки – ещё полбеды. А вот с общением совсем плохо. Сергей целый день пропадал на новой работе, а мне оставалось заниматься хозяйством и ходить по магазинам. Кругом все вежливые, улыбчивые и даже рады перекинуться парой слов, но не более.

Время шло, и я всё больше убеждалась: быть бездетной домохозяйкой в американской деревне – не для меня. Но выхода из этого калифорнийского плена не предвиделось.

Муж с самого нашего приезда пребывал в состоянии эйфории. Хвалил местный климат: оказывается, жара ему даже нравится. Радовался удобным парковкам: всегда есть место, и никакой слякоти под ногами. Не жалел чаевые вежливым официантам – на московских он постоянно наезжал за нерасторопность. Даже пересоленная американская еда ему нравилась. Впрочем, я радовалась открывшейся страсти мужа к «тейкэвэю» – еде на вынос: в Москве я здорово устала от постоянной погони за кулинарными новшествами, которые приходилось воплощать на кухне.

Нет, дело даже не в Калифорнии. При других обстоятельствах, возможно, я пришла бы в восторг от всей этой экзотики. Чего стоило одно только побережье, напоминающее то ли французскую Бретань, то ли Испанию, этот мощный и изменчивый океан, на который можно любоваться часами… Но в тот момент я по достоинству оценить всё это просто не могла.

***

Мой брак дал трещину, и случилось это ещё в Москве. Но объяснить это в двух словах не получится – придётся вернуться в прошлое.

Наша история с Сергеем начиналась хорошо, и начиналась она на заре девяностых. Тогда, когда у всех на глазах рушилась огромная страна, а вместе с ней и судьбы миллионов людей, я переживала самое большое счастье в своей жизни. Мне было двадцать лет, и я, отличница и образцовая дочь строгих родителей, влюбилась, как это бывает только впервые. Чувство оказалось взаимно, поэтому ни безденежье, ни нехватка одежды и косметики, ни плохое отопление в институте – ничего, абсолютно ничего не могло омрачить нашей идиллии.

Мой избранник казался воплощением всех достоинств: мужественно-красивый, решительный, целеустремлённый, он твёрдо знал, чего хотел в этой жизни и методично добивался своего. Всерьёз увлечённый кибернетикой, он готовился поступать в аспирантуру и не сомневался, что свяжет карьеру с вычислительной техникой: за этой сферой, говорил он, будущее. Мне, студентке Института иностранных языков, до сих пор печатавшей лишь на машинке, казалось невероятным то, про что рассказывал Сергей: гигантские машины размером с актовый зал, с экраном и клавиатурой, работавшие с перфокартами, да ещё с системой охлаждения водой! На таком вот агрегате он даже написал диплом – по тем временам всё это представлялось какой-то научной фантастикой, ведь даже персональные компьютеры ещё были в диковинку.

Сергей увлекался горными лыжами, ходил в походы, плавал на байдарках, и я, осмеливаясь перечить родителям, устремлялась за ним в самые рискованные поездки. Всё, что интересовало Сергея, интересовало и меня – я готова была разделить с ним любые неудобства и трудности.

Наш роман продолжался почти год, и один важный эпизод решил для меня всё. Я училась на педагогическом факультете Иняза¹, где было всего несколько преподавателей-мужчин. И почему-то с ними у меня, круглой отличницы, возникали проблемы: они ко мне придирались. Особенно усердствовал один лысоватый профессор, явно проявлявший ко мне нежные чувства. Одногруппницы подтрунивали надо мной, и мы вместе с Сергеем смеялись, что ко мне клеятся «старые козлы». Всё было бы очень забавно, но я шла на красный диплом, а лысый профессор незаслуженно влепил мне тройку на экзамене по английской литературе. А когда я осмелилась жаловаться, потребовал, чтобы я ехала пересдавать к нему домой!

Узнав об этом, Сергей как-то прорвался в Иняз, – а сделать это было непросто, – раздобыл адрес профессора и поехал к нему сам. Что там произошло, я узнала только с его слов. Сергей говорил, что встретил моего обидчика у подъезда и выпалил, что он муж такой-то студентки и пришёл с ним разбираться. Бедняга, наверное, чуть не умер от страха, ведь в то время можно было нарваться на целую компанию с битами… В результате всё закончилось хорошо: я пересдала экзамен на пятёрку, а Сергея стала считать настоящим героем.

Мы оба знали, что это не мимолётное увлечение и что мы должны пожениться: казалось, это предначертано с первой встречи. Сергей говорил об этом так, как будто распланировал нашу жизнь на годы вперёд – и это тогда, когда мало кто был уверен хотя бы в завтрашнем дне. Его уверенность передавалась и мне: ведь в свои двадцать лет, красивая, высокая, с почти модельными параметрами, я всё равно была патологически не уверена в себе…

Молодые и влюблённые, мы так верили в наше будущее, что родители волей-неволей смирились с этим скоропалительным браком.

Особенно противились родители Сергея. Моя будущая свекровь – Элеонора Сергеевна, дочь высокопоставленного дипломата, жившая в шикарной квартире на Фрунзенской набережной, – встретила меня в штыки. Какая-то студентка иняза, пусть и отличница, но из самой обычной, по её представлениям, семьи не могла считаться достойной партией для сына. Но Сергей победил и её сопротивление – ведь пять лет назад она уже сдала позиции и согласилась, чтобы он вместо МГИМО поступал в Физтех (или, как говорил сам Сергей, «на Физтех» – Московский физико-технический институт в Долгопрудном).

Меня восхищало, как мой жених умел так твёрдо, но уверенно настаивать на своём, будь то со своими родителями, в институте или в очереди в магазине. Даже наши друзья, как правило, к нему прислушивались и делали то, что он предлагал. И это удавалось ему без лишних слов: говорил он немного, но всегда по делу и очень убедительно. Всегда и везде Сергей стремился выговорить для нас лучшие условия: самые удобные места в плацкарте, последние билеты на киносеанс, желаемую дату для росписи в загсе… Это казалось мне проявлением его по-настоящему мужского характера, и я всё больше убеждалась в правильности своего выбора.

Да и как же иначе! Ведь кругом полно других примеров – совершенно никчёмных, ненадёжных мужчин, не способных взять на себя маломальскую ответственность! Да и многие подруги, ещё не нашедшие своего счастья, очень, очень мне завидовали…

Как только я окончила институт, мы сыграли скромную свадьбу: без теперешних лимузинов и банкетов, но с гулянкой под гитару, платьем, одолженным у подруги, домашними посиделками… В качестве свадебного подарка мои родители купили нам путёвки в Евпаторию, где мы пролежали две недели с кишечной инфекцией. Но даже это не омрачило наше счастье.

***

На дворе шёл 1993 год, и у нас с Сергеем, как почти у всех обычных людей, были материальные сложности. Муж занимался диссертацией, а у меня, несмотря на хороший английский, никак не получалось устроиться на работу: одна фирма разваливалась, в другой задерживали зарплату, а в третьей ещё и начальник начинал приставать. Приходилось бегать по урокам и делать переводы. Из моих мизерных подработок, вкупе со стипендией Сергея, и состоял наш семейный бюджет. Его родители поначалу немного помогали, но потом перестали: у них тоже дела пошли неважно.

Ещё хуже приходилось моим родителям, у которых мы жили, – на Фрунзенскую набережную к Элеоноре Сергеевне нас, конечно же, не пустили. Почти в одночасье из сотрудников НИИ мама с папой превратились в безработных. Помыкавшись то там, то сям, мама в конце концов устроилась учителем физики. Папа, слесарь по специальности, то и дело менял какие-то подозрительные конторы и мотался по всему Подмосковью, чтоб хоть как-то прокормить семью.

А спустя пять лет, в 1998 году, грянул дефолт: деньги вмиг обесценились, цены взлетели, и началась полная неразбериха… Кто-то из друзей уже тогда активно уговаривал переехать в Америку, но мы не хотели: Сергей вот-вот должен был защититься, это главное. Кроме того, здесь наши родители и, конечно, друзья – тогда мы не представляли свою жизнь без поездок на горных лыжах и походов…

О детях мы с Сергеем особо не говорили, но, казалось, это подразумевалось само собой: вот сейчас, ещё немного встанем на ноги, появится свое жильё… Я всегда мечтала о двоих, а втайне даже о троих – ведь мы оба с мужем единственные дети, а мне хотелось большую семью. В то время это была редкость: заводили в лучшем случае одного, да и это считалось подвигом.

Время шло, и наши дела постепенно стали налаживаться. Я устроилась переводчиком и стала получать вполне приличную зарплату, которую уже никто не задерживал. Сергей, защитив диссертацию, получил место в американской компании, под шумок переманившей целую лабораторию НИИ, где он начинал работать ещё в аспирантуре.

Быстро освоившийся в новой фирме, да ещё и неплохо знавший английский – здесь с ним немало поработала я, – Сергей стал быстро продвигаться по службе и вскоре обскакал всех бывших коллег по институту. Платили в долларах, а в конце года начисляли неплохие бонусы. Теперь мы, экономя на всём, начали копить на жильё, ведь ипотечные кредиты в то время были редкостью.

Через каких-то шесть лет, заняв недостающее у родителей мужа и кое-кого из друзей, мы наконец купили долгожданную квартиру. На Ленинском, о котором мечтал Сергей, недалеко от его работы, в хорошем кирпичном доме. До метро приходилось добираться на троллейбусе, но это уже мелочи. Вскоре у нас появилась машина, а со временем купили и вторую.

Правда, оговорюсь: квартиру купили не мы, а Сергей. Его родители настояли, чтобы квартиру оформили на него и она не считалась приобретённой в браке. Я не вникала в тонкости этой процедуры, но они как будто бы сами купили квартиру, а потом подарили её Сергею. Таким образом, в случае развода я не могла бы требовать свою долю. Мои родители возмущались, но я нисколько не переживала: я была так уверена в своём браке, что о разводе даже не думала, считая это абсурдом. Да и получал Сергей гораздо больше меня: деньги на квартиру фактически заработал он.

Хлопоты с обустройством продолжались ещё пару лет: ремонт, покупка мебели, переезд… Это было приятно и волнительно. Я мечтала свить идеальное семейное гнездо и всячески хотела угодить вкусам мужа. Ведь больше десяти лет мы вынуждены были жить с моими родителями и подустали от этой «семейной коммуналки», как говорил Сергей.

К счастью, разногласий по ремонту у нас не возникало. Кроме одного: я сразу хотела маленькую комнату оставить под детскую, но Сергей отверг весёленькие обои с жирафами и сделал там свой кабинет. «Это не страшно, – думала я, – ведь первое время детская кроватка всё равно будет стоять у нас в спальне».

Какое же это было счастье, когда всё закончилось и мы отпраздновали новоселье! Теперь я ждала только одного – чтобы в нашем доме зазвучали шажки детских ножек, и я не сомневалась, что о том же мечтал мой муж. Вскоре после переезда мы, тридцатилетние, успешные и довольные жизнью, начали «делать ребёнка».

Это и стало для нас началом конца.

Глава вторая. Здравствуй, грусть

Почему-то подразумевается, что все обязательно хотят детей. Это не так, и я понимаю почему. Теперь, наконец став мамой, я могу судить, насколько с появлением ребёнка меняется жизнь. Возникают такие ограничения личной свободы, с которыми не все готовы мириться.

Обычно львиная долю забот ложится на плечи женщины, мужчина же кое-как приспосабливается к грязным подгузникам, разбросанным игрушкам и ночным истерикам. Кто-то не выдерживает и уходит, кто-то терпит и остаётся, а некоторые даже активно включаются в нелёгкий процесс. В любом случае, родители берут на себя то, что современному западному человеку кажется обременительным.

Но есть люди, привыкшие жить только ради самих себя, ведомые личными удовольствиями и увлечениями, будь то работа, капоэйра или просто лежание на диване. В центре их существования – они сами и их «хочу» и «не хочу», больше ничего. Поэтому дети – лишние на их празднике жизни. Конечно, мне и в голову не приходило, что мой Сергей относится к этой категории.

Может быть, если бы у нас сразу родился ребёнок, всё бы обошлось. Но вышло не так.

Сколько мы ни пытались, забеременеть у меня не получалось – ни полгода, ни год… Сначала думали, что просто нужно время. Потом я забеспокоилась и начала ходить по обследованиям, искать через знакомых проверенных врачей, сдавать бесконечные анализы…

В конце концов пришлось расстаться с местом переводчика и устроиться преподавать английский в родной институт на полставки. Платили мало, зато появилось свободное время.

С того момента хождение по врачам стало моей основной работой. Оказалось, что у меня какой-то редкий случай – небольшие шансы есть, но лечиться нужно долго и сложно: то ложиться на обследования, то колоть витамины, то принимать гомеопатически препараты… Самое ужасное, что врачи говорили разные вещи, и я уже ничего не понимала и по инерции исполняла указания, которые зачастую противоречили друг другу, а что ещё оставалось?

Мучения продолжались несколько лет, и иногда меня одолевало такое отчаяние, что хотелось закрыть глаза и никогда не просыпаться…

Я спрашивала себя, за что я наказана таким жестоким образом: почему меня лишили самого главного, что я хотела в этой жизни? Я согласилась бы на бедность, потерю молодости и красоты, другие неизлечимые болезни, что угодно – лишь бы стать матерью… От этих переживаний я, и так совсем не полная, вообще перестала есть и превратилась в тень самой себя.

Мужу тоже волей-неволей пришлось обследоваться, хоть он и тянул до последнего и не хотел отпрашиваться с работы. Для него весь этот процесс – осмотры, анализы, беседы с докторами – был даже не неприятным, а унизительным. Он считал, что «женские дела» касаются только меня и что он не должен ни с кем обсуждать свою интимную жизнь. Впрочем, меня это не удивляло: он всегда был достаточно сдержан и никогда не вступал в разговоры о наших отношениях. Но мужчинам это свойственно, не так ли?

***

Тогда нам обоим уже было больше тридцати пяти, и единственной надеждой оставалось ЭКО – экстракорпоральное оплодотворение: когда в женский организм подсаживают уже готовые эмбрионы. Естественно, для их получения необходимо участие мужа.

И вот тут-то и случился этот удар. Когда нам вдруг совершенно неожиданно дали квоту – почти на год раньше, чем обещали, – я была вне себя от счастья. Платно Сергей делать отказался: действительно, тогда это стоило очень дорого, а мы ещё не до конца отдали долги за квартиру.

Едва узнав про нашу сказочную удачу, я не удержалась и тут же, стоя на январском морозе посреди улицы, стала звонить Сергею. Однако он с ходу прервал меня: «Лучше поговорим дома». Я знала, как он не любит, чтобы его отвлекали на работе. Но что-то в его голосе уже тогда мне не понравилось.

Даже сейчас, спустя много лет, больно вспоминать об этом разговоре, как топором обрубившем все мои надежды…

Сидя за столом на нашей любимой кухне, оформленной в модном тогда прованском стиле, я, не веря своим ушам, слушала мужа, который говорил нечто невероятное – как будто не на русском, а каком-то другом, не знакомом мне языке:

– Ир, я понимаю, ты уже настроилась, я знаю – справки там всякие собирала, анализы… Я тоже ходил по врачам… Я всё знаю. Но думаю, не надо нам этого делать.

– В каком смысле? Не делать… Что не делать? ЭКО?

– Послушай, я давно уже об этом думаю – зачем мы это вообще затеяли? Это твоё ЭКО – кот в мешке.

– Почему кот?

– Ну ты же умная девушка! Это ведь не аппендицит, это новая, сложная операция, их у нас делают всего лет десять, или сколько?

Сергей говорил, что ЭКО может иметь непредсказуемые последствия: вдруг из-за гормональной стимуляции я потолстею на тридцать кило или начнут выпадать волосы? Кроме того, конечный результат далеко не гарантирован, ведь у меня особо сложный случай. Я могу просто не выносить беременность. И, наконец, может получиться двойня!

Возможность двойни Сергея пугала особенно, и я догадывалась почему. У его двоюродной сестры Лизы год назад родились двойняшки – чудеснейшие мальчик и девочка. Недавно мы ездили к ним в гости, и, пока я умилялась и пыталась нянчиться с ними, Сергея втянули в бесконечный разговор про колики, памперсы и детское косоглазие. Потом он всю дорогу домой бурчал, повторяя, что больше ни за какие коврижки не будет общаться с этими «помешанными мамашами», даже если это его родня.

Наконец наступил самый ужасный для меня момент. Не слушая мои слабые протесты, Сергей заявил:

– Ириш, может, ты к этому не совсем готова… Но я скажу: раз не получается само собой – зачем оно вообще? Сама подумай: нам с тобой уже не двадцать и даже не тридцать, а гораздо больше. Мы пятнадцать – нет, какое, семнадцать – лет живём вместе, и хорошо живём: квартиру купили, ездим отдыхать, я могу спокойно делать карьеру, ты домом занимаешься. А хочешь – вообще с работы уходи, ради бога! Ведь у нас и так, без всяких детей, хороший брак – ты согласна?

– Да, но, Серёж… Ведь все заводят детей – и как-то живут… И работают, и на море ездят, – пыталась я возразить, наблюдая, как Сергей достал из холодильника нарезку своей любимой мортаделлы и сделал себе бутерброд. Заранее приготовленный мной ужин стоял в холодильнике, но я не успела его разогреть, так как муж пришёл раньше обычного.

– Да ладно, ну какое море! Думаешь, дети тебе дадут на пляже полежать? Сама подумай! Ну и не все заводят. Вот Костик с Еленой…

Действительно, наши друзья, которые, кстати, сейчас уже развелись, тогда прекрасно обходились без детей. Костик – весёлый «белый воротничок» с небольшим брюшком, то и дело норовивший меня ущипнуть, – работал в инвестиционном банке и не знал, куда девать свои баснословные бонусы. Я давно подозревала, что Сергей ему завидует, но не думала, что дело в отсутствии детей.

– Ты сама видишь: отлично они живут, – говорил Сергей, дожёвывая бутерброд, пока я глотала слёзы. – На Мальдивы в пятый раз летают! То Мальдивы, то Сейшелы, то Исландия, то ещё куда… Ну ладно, Ириш, что ты, ну не плачь, пожалуйста! Да, у них нормальная, полноценная жизнь! Времени полно – на работу, хобби, друзей. Никакого стресса, пелёнок там всяких, подгузников или как их там… Плохо ли?

В тот момент мне действительно было очень плохо.

***

Оглядываясь назад, я понимаю, что жила иллюзиями. В каком-то смысле в браке с Сергеем у меня уже был ребёнок. Мой самоуверенный и энергичный IT-гений в быту не умел и не хотел быть самостоятельным. А я фактически сделала всё, чтобы полностью оградить его от житейских забот.

Действительно, работа была для него главным делом и увлечением: он засиживался в офисе допоздна, неделями пропадал в командировках, постоянно придумывал какие-то новые проекты. Даже вечерами, едва придя домой, бежал включать компьютер и часами разбирал эти малюсенькие цифры и буквы, для меня бывшие полной абракадаброй.

Я же всегда старалась прийти домой пораньше. Готовила, убирала, стирала, ходила по магазинам. Следила, чтобы всегда было много тщательно выглаженных рубашек. Аккуратно раскладывала вещи по полкам – так, как удобно мужу, – наводила порядок на письменном столе, разбирала и оплачивала счета. Конечно, готовила только то, что ему нравилось: освоила лазанью, паэлью, тирамису и даже до сих пор могу на память, без рецепта, приготовить мохито!

Дошло до того, что я сковородки и кастрюли стала отмывать так, как он любил, – до блеска и с обеих сторон. Ведь Сергей не терпел, чтобы обратная сторона кастрюли была «загаженной». Не только посуда, а всё в квартире должно быть идеально чистым и красивым, и только так. Впрочем, тогда я тоже так считала.

Да что там глажка и готовка! Я знала с точностью маньяка, в какое время у мужа совещание, где он мог забыть телефон, кого из друзей пригласить на день рождения, а кого не приглашать… Записывала его к врачам и в фитнес-клуб, бронировала отели, собирала чемодан в командировку, вместо него навещала его родственников…

Многие скажут: «Ну и что такого? Да все так делают!» Конечно, я не считала себя домашней рабой. Более того, я много лет делала всё это с удовольствием, ради комфорта своего мужчины. Да и нас было всего двое, и это не казалось сложным.

Но, желая быть идеальной женой для своего Сергея, я пошла ещё дальше…

***

Когда мы в далёких девяностых поселились у моих родителей, первое, что сделали, – продали моё пианино. Действительно, выхода не было: в моей бывшей детской никак не хотели помещаться большой диван, шкаф и письменный стол, а другого места в квартире для громоздкого инструмента не нашлось. Пришлось, скрепя сердце, отдать за копейки любимого «Циммермана», которого отец в своё время с таким трудом достал через знакомых…

Я чуть не плакала. Когда-то я делала большие успехи в музыкальной школе: моя преподавательница готовила меня к поступлению в училище, а я втайне уже мечтала о консерватории. Но мама пришла в ужас от этих планов, заявив, что не позволит дочери быть «нищей пианисткой».

Под давлением родителей выбрав иняз , я всё же не забросила музыку и в редкие свободные часы любила разбирать что-нибудь из Шопена, Бетховена, Чайковского. Мой самый любимый композитор – Сергей Рахманинов: его сложную, полную тонкой гармонии музыку я не всегда могла исполнить сама, но готова была слушать до бесконечности…

Закрыв дверь за уносившими пианино грузчиками, Сергей сказал:

– Ну, хоть соседи вздохнут с облегчением! – но потом, глядя на мой понурый вид, добавил: – Ладно, Ириш, не горюй! Когда своя квартира будет, купим тебе синтезатор!

Про синтезатор в конечном итоге не вспоминали – не до того. А я, пока мы с мужем жили у родителей, ещё долго ходила музицировать в свою школу: моя бывшая учительница разрешала иногда пользоваться её инструментом.

В то время, правда, у нас с мужем ещё были общие увлечения: прогулки, походы, кино. В девяностые, еще молодожёнами, мы особенно любили горные лыжи – с друзьями и вдвоём объездили все доступные нам курорты: Красную Поляну, Домбай, Приэльбрусье, Карпаты. Это ни с чем не сравнимое удовольствие – вместе спускаться по крутым склонам, стремительно рассекая снег и ледяной ветер! Я благодарна Сергею за то, что он открыл для меня этот фантастический горный мир… Но всё это закончилось, когда у мужа неожиданно обнаружилась грыжа позвоночника – лыжи оказались под запретом.

Теперь наш спорт плавно переместился в тёмный и душный фитнес-клуб, куда я поневоле сопровождала мужа каждую субботу. Это стало частью нашей жизни, когда мы уже переехали от родителей и стали жить «своим домом», – и как-то постепенно поменялось всё…

В театр и кино ходить практически перестали: Сергей говорил, что лучше совершенно бесплатно поспит дома. А уж заставить его пойти на концерт классической музыки было вообще невозможно, он её не понимал и не любил.

Зато прогулки сменились путешествиями: теперь мы позволяли себе не только Сочи, но и заграницу. Правда, Сергей, уставший от работы, постоянно выбирал пляжный отдых: Турцию, Кипр, Болгарию. Я же стремилась в Италию и Францию, но мужа это не интересовало. Впрочем, однажды, наслушавшись восторженных рассказов друзей, он почти согласился на Венецию, но как-то не получилось, кажется, наложилась очередная командировка.

***

Клаудия Шиффер – когда-то, в начале девяностых, мой муж называл меня именно так. И мне льстило, что он так гордится моей внешностью.

Когда мы только познакомились, я была типичной девочкой-отличницей: светло-русые волосы, чёлка, аккуратный хвостик. Сергей настоял, чтобы я перекрасилась в «блонд» и распустила волосы по плечам, как тогда было модно. Мне подошло и понравилось, и двадцать с лишним лет я оставалась «платиновой блондинкой», не смея нарушить подсказанный мне образ.

Моя худоба, которой я сама немного стеснялась, тоже составляла предмет его гордости: он боялся, что я «запущу себя», поэтому лишний раз не заказывал мне десерт и нещадно гнал в спортзал. Впрочем, к себе он подчас относился не менее строго.

Подбирая вещи в магазине, я всегда ловила себя на мысли: а Сергей эту юбку одобрит? А эти сапоги? Мужу особенно нравилось, когда я носила платья-футляры и туфли на высоком каблуке, хотя они делали меня, и так высокую, просто дылдой. Что ж, я охотно закупалась всем этим в распродажи, чтоб не слишком обременять семейный бюджет. И до сих пор терпеть не могу эти пыльные примерочные …

Но в одном пункте, касающемся моей внешности, мы не сошлись. Это были ногти ногти. Звучит забавно, но это так. Муж настаивал, чтобы я делала изящный маникюр, ставил в пример других женщин: «Смотри, у Наташки какие ногти ухоженные!». Особенно он расхваливал «френч» – неброско и элегантно, но на худой конец был согласен и на классический ярко-красный маникюр. Однако я быстро поняла: либо ухоженные руки, либо ежедневная уборка и готовка – что-то одно, и постаралась донести это до Сергея. В конце концов он сдался и выбрал обустроенный быт: борщи и глаженые рубашки оказались важнее.

***

Конечно, это может показаться мелочным – зацикливаться на каких-то прихотях мужа, которые нормальные жены терпят годами. Но это ещё не всё.

Изменился мой круг общения. Мы постоянно ездили куда-то с друзьями Сергея: в походы, на море, на дачу. Мне это нравилось, но эти люди по-настоящему близкими мне не стали. А своих институтских приятельниц я быстро забросила: у многих родились дети, и Сергею казалось скучным общаться с «этими мамашами». Из подруг осталась одна только Наташа Иванова, моя одноклассница, у которой тоже не сложилось с детьми.

Но даже отсутствие друзей не самое страшное. Я боялась себе в этом признаться, но иногда мне даже казалось, что я – уже не совсем я. Я вдруг стала осознавать, что начинаю думать и говорить так, как Сергей – вернее, так, как он ожидал от меня. Привыкнув слушаться его во всём, я как будто постепенно впитала его жизненную философию, загнав глубоко внутрь собственные принципы и представления.

Однажды, когда мы возвращались из Турции, Сергей довольно некрасиво повел себя в аэропорту: не пропустил маму с плачущим ребёнком, просившую уступить нам очередь. Я стояла рядом, и мне казалось естественным пойти им навстречу, но я смолчала, а потом долго корила себя за это… Таких моментов становилось всё больше и больше, и это начинало давить на меня, но я отгоняла сомнения прочь, как назойливых мух.