Kitobni o'qish: «Фантастический мальчик»

Shrift:

Мерно тикали ходики на полке. В кабинете директора стояла выжидательная тишина. Ярослав Николаевич бегло читал докладной лист. Затем поправил очки и серьёзно посмотрел на ученика, сидевшего перед ним. Вася Кошкин в нетерпении и волнении метался глазами по комнате и кусал казанки рук, сцепленных в замок возле рта. Ежесекундно проверял время по своим наручным часам.

– Вась, – начал директор, разводя руками и укоризненно смотря на ученика, – я сейчас не хочу переходить к самым строгим мерам, потому, что все шесть лет обучения ты был примером нашей школы, и в учёбе, и в поведении.

Вася нетерпеливо зажмурился и открыл глаза, посмотрев на Ярослава Николаевича.

– Как говорится, – продолжал директор, – просто чудо, а не ребёнок.

Вася продолжал молчать. Взгляд его карих глаз то опускался на руки, то поднимался на очки директора, то метался в поиске циферблата.

– Может быть, что-то случилось, Вась? – беспокойно спросил Ярослав Николаевич.

Вася отнял руки от лица и с мольбой посмотрел на директора.

– Да нет, Ярослав Николаевич, всё хорошо. Можно я пойду?

– Ты куда-то торопишься?

– Если быть честным, то да, очень, – Вася снова кинул взгляд на наручные часы.

– Послушай, Вась, – Ярослав Николаевич положил докладную на стол и сложил руки, – пять докладных за неделю, пять! Даже Попов себе такого не позволяет, а от тебя я такого, как говорится, и ожидать не мог!

Вася опустил глаза.

– Понедельник, – начал перечислять директор, смотря снова на докладную,– опоздание на урок.

– Да я проспал немного! – начал смущённо оправдываться Вася Кошкин.

– Ты на третий урок опоздал, Вась! – ухмыльнулся директор, разводя руками. Вася промолчал.

– Вторник, – продолжил Ярослав Николаевич, – затеял драку с учениками восьмого «Б».

– Да они первые начали! – оправдался Вася и снова с мольбой посмотрел на директора, – Ярослав Николаевич, можно я пойду?

– Среда, – как ни в чём не бывало, продолжал Ярослав Николаевич, – сорвал уроки во всей школе. Четверг. Как говорится, украл книжку стихотворений со стола учителя и вот сегодня этот погром в медицинском кабинете!

Вася сконфуженно и всё так же нетерпеливо молчал. Ярослав ждал разъяснений. Директор разочарованно смотрел на Кошкина.

– Не могу поверить, что всё это сделал ты, Кошкин.

Вася снова посмотрел на наручные часы.

– Если рассказывать всё, – он нетерпеливо перевёл взгляд на Ярослава Николаевича, перебирая пальцами, – то это займёт слишком много времени. А у меня его катастрофически мало!

Кошкин снова посмотрел на наручные часы. Директор усмехнулся.

– Ну, как говорится, раньше сядем – раньше выйдем, – по привычке разводя руками, молвил он, – У меня рабочий день через три с половиной часа заканчивается, так что, начинай!

Васе надо было спешить, но рвение к правде было сильнее него.

– Это было самое обычное утро самого обычного понедельника…

***

Вася сидел на кухне. Утро, светлое и ясное, било в окно сквозь летучие занавески. Всё как всегда. Ненавистные с детства корочки от хлеба лежат на тарелке, а мать суетится возле плиты – помешивает ложкой овсянку в кастрюле, другой рукой шарит по клавиатуре на ноутбуке, иногда поворачивая кудрявую голову к монитору и пробуя кашу. Ежеминутно подходит к гладильной доске и елозит утюгом по ткани. Вся такая милая, светлая, в цветастом халатике и повязанном на лоб красным платочком.

– Мам, – Вася задумчиво разглядывал хлебную корочку в руках, – я все выходные у бабушки провёл. Можно мне сегодня вечером в компьютер поиграть?

Мать кивнула, не оборачиваясь, попробовала кашу и мельком взглянула на сына, взявшись опять за утюг.

– Хорошо, Василёк, только пол часика.

Вася закатил глаза и вздохнул. Как же он ненавидел это детское прозвище – «Василёк»!

– Мам, ну не называй меня «Василёк»! Сколько раз просил…

– Ой, ну хорошо, извини, извини, – согласилась мать, не поднимая головы от глажки. У Кошкина испортилось настроение. «И кому я здесь нужен?» – подумал он и встал, собираясь относить тарелку. Но корочки не укрылись от зорких глаз мамы.

– А вот это ты кому оставил, а? – кивнув на тарелку, спросила она, смотря то на утюг, то на Васю, – А ну доедай!

– Да я не люблю корочки эти, – с отвращением молвил Кошкин, морщась, разглядывая корку, – они все какие – то пережаренные слишком…

– Надо же какой! – возмутилась мать, всё так же переводя взгляд с утюга на сына, – Хлеб выбрасывать нельзя, это плохая примета! Давай, ешь!

Вася долго разглядывал эту противную корочку и, в конце концов, сев обратно за стол, с самым недовольным видом засунул её в рот и начал жевать.

– Дорогая, – в кухню зашёл отец, надевая чёрный пиджак, – я нигде не могу найти свой галстук. Ты его не видела?

Мама оторвала голову от утюга и посмотрела на пиджак мужа. Чуть – чуть подумала. Поправила очки.

– А я тебе его в карман положила! – указала она пальцем и снова занялась глажкой.

– Спасибо, – улыбнулся отец и достал галстук из кармана. Стал его надевать и подошёл к столу. Взял парочку бутербродов на тарелку.

Васю никто не заметил. Будто он здесь ни сидел. Мальчику это не нравилось. И снова в голову лезла назойливая мысль: «Нужен я им вообще?» Чтобы привлечь внимание, Вася поднял глаза на отца.

– Доброе утро, пап!

– Приветушки, сынок, – но папа сразу же схватился за звенящий телефон, – Алло? Да нет, я не опаздываю! Нет – нет, я еду уже! Пробки! – положил бутерброды обратно и быстрыми шагами удалился. Васю это ещё сильнее расстроило. Он проводил отца глазами, зажал последнюю корочку от хлеба в руке и направился в комнату к себе, под тихий напев мамы. Мать положила поглаженное полотенце на диванчик и кинула взгляд на стол.

– А тарелочку то убери, Василёк, а?! – донеслась до Васи её просьба.

– «Василёк»! – недовольно закатил глаза Кошкин, идя по полутёмному коридору и доедая корочку. Он проигнорировал просьбу матери и вошёл в свою комнату. Сел на кровать и обхватил лохматую голову руками.

– Понять не могу, – сказал он вслух, – нужен я им вообще? Ёшкин кошкин…

И поднял голову.

Лучше бы он этого не делал.

Перед ним, в удобной позе, подавшись немного вперёд и положив ладони на колени, сидел на стуле парень. У него была приятная внешность, светлые, как солнечные лучи, скользившие сквозь бледно – жёлтые шторы, волосы. Челка, как крыло невиданной птицы закрывала левый глаз. А очи! Магически, обвораживающие зелёные, как трава в городском парке и сияют оптимизмом. Был он в белой косоворотке с золотыми рукавами и подолом, в кожаном ремне на поясе и через плечо, как орденская лента. Будто шёлковые, синие штаны, и к образу как – то не вязались лакированные, чёрные ботинки … но главный вопрос – как он здесь оказался?

– Ты это… ты кто такой? – Вася был в шоке.

– Если говорить на вашем языке, – сказал красивым молодым голосом с еле заметными басистыми нотками незнакомец, – то моё имя Акамактиромадимолалоловестервайс. А тебя мне как называть?

– В-Вася – заикаясь от потрясения, ответил Кошкин, – Кошкин! А что значит это… магамак… агромаг… билиберда-вайс?

– М-м-м, – Вайс задумался и жизнерадостно ответил, – абсолютно ничего. А что значит Вася Кошкин?

Вася собрался ответить, но со скрипом открылась дверь и вошла мать в жёлтенькой блузке, уже собранная.

– Всё, сынок, я исчезаю, – сказала она, выглянув из-за двери, – ты давай, всё – таки помой за собой тарелочку, ты же у нас взрослый… – она поправила покрывало на кровати и чёрную подушку.

– Хорошо, мам, – быстро ответил Вася.

– Взрослый… – задумчиво повторила мать, – всё, и не опоздай в школу! – прибавила она и ушла.

– О, – Вася немного удивился, оставшись наедине с Вайсом, хоть и успел успокоится после первого впечатления, – вы знакомы? – он многозначительно покивал головой на закрывшуюся дверь.

– Нет, – отрицая, ответил Вайс, – всё намного проще – я невидимый!

Жизнерадостность, оптимистичность и красивая улыбка не покидали его ни на минуту. При своих последних словах он красноречиво поднимал брови.

***

– Невидимый? – недоумевающе и как – то недоверчиво переспросил Ярослав Николаевич.

– Ну да, – кивнул Вася, вспомнив, как Вайс продемонстрировал своё исчезновение.

– Значит, я не ослышался, – вертя в руке очки за душку, молвил директор, смотря на Васю укоризненно, – Вась. Надеюсь, ты понимаешь, что это, как говорится, самая глупая отговорка, которую мне когда – либо приходилось слышать.