Kitobni o'qish: «Умереть за любовь, убить за любовь…»

ПРОЛОГ

Пахло деревом и страхом. Робин Вайсс старалась дышать глубоко, чтобы успокоить молотящее в грудь сердце. Но стоило ли? Если уже через пару минут оно остановится и, возможно, навсегда. Глаза открывать не хотелось – не хотелось опять уткнуться взглядом в обшитую темно-красной тканью крышку гроба. И кто придумал, что это красиво?

Еще один вдох. Кажется, последний. Зажмуриться посильнее, задержать дыхание и…

Тело Робин Вайсс обмякло, словно сдулось. Пальцы, сжимающие клочок плотной бумаги, разжались, и на белую ткань выпала фотография мужчины. Он улыбался и смотрел куда-то в сторону влюбленными глазами, даже не догадываясь, что за ним наблюдают.

ЧАСТЬ 1. Умереть за любовь

Глава 1. Жареная картошка с луком

– Мне кажется, тебе хватит, – буркнул бармен, равнодушно протирая белым, в темных пятнах, полотенцем граненый стакан. Посмотрев через стекло на свет, он удовлетворенно хмыкнул и наконец уселся на высокий стул. – Иди домой, Робин.

– Ты кто такой, чтобы говорить мне, что делать, Митч, ммм? – язык не слушался, превратившись в жирную гусеницу, едва умещающуюся во рту. – Налей еще, не будь сволочью.

Робин протянула вперед руку с точно таким же стаканом, как и тот, что только что перекочевал на полку и блестел сейчас оттуда своими чистыми боками. Только в отличие от своего собрата, этот был испачкан красной помадой и отпечатками липких пальцев.

Митчел Броуди работал барменом больше двадцати лет. Начиналось все с забегаловки в подвальном помещении самого сомнительного района их небольшого города, но теперь в его владении было прекрасное заведение в лучших английских традициях, пользующееся успехом у таких вот сломленных людей, как сидящая напротив молодая девушка. Она приходила сюда давно – жила где-то неподалеку и предпочитала пропустить стаканчик-другой в его скромной компании вместо того, чтобы идти домой и пить одной.

Недовольно пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос, бармен плеснул виски на дно чистого граненого стакана и поставил на стойку.

– Будем, – улыбнулась Робин, хватая стакан, и тут же осушила его одним глотком.

Жидкость растеклась по горлу, обожгла пищевод и защипала пустой желудок. Те две порции крылышков, должно быть, были съедены часа четыре назад и вряд ли могли считаться за приличный ужин. Или завтрак?

– Сколько времени? – пробормотала девушка и опустила голову на руки, сложенные на барной стойке.

– Почти пять, – даже не удосужившись посмотреть на часы, буркнул Митч.

– Утра? – удивленно приподняла голову девушка.

– Утра. – Бармен хмыкнул и быстрым движением забрал оба стакана, давая понять, что продолжения не будет.

– Злой ты какой-то, – криво ухмыльнулась Робин, постучала кулаком по столу, о чем-то раздумывая, и, почти свалившись с высокого стула, пошатываясь, побрела к выходу, подсвеченному яркой гирляндой в честь празднования Рождества. Немногочисленные посетители, тянувшие темную жидкость из своих стаканов, проводили ее взглядом и снова уткнулись в стол перед собой. Никому не было никакого дела до нее.

Улица обволакивала чуть влажным воздухом, сейчас слишком холодным, чтобы разгуливать в одном только платье, не прикрывающем колен. Тут и там в витринах мигали разноцветные огни, и припозднившиеся прохожие останавливались, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, и смотрели то ли на украшения, то ли на свои потрепанные отражения. Если бы не трепетавшие на утреннем ветру острые листья пальм, ощущение праздника могло бы быть острее. А так…

Поправив задравшееся было едва ли не до трусиков платье, Робин неуверенным шагом пошла вдоль высоток. Ноги, запечатанные в ботинки на высокой платформе и затянутые шнурками почти до колен, заплетались, и девушка в который раз порадовалась тому, что решила не надевать сегодня такие привычные каблуки.

– Вас п-проводить? – икнул ей в щеку стоящий под фонарем парень и скабрезно улыбнулся, рассматривая ее роскошную фигуру.

– Отвали, – буркнула она, даже не удостоив его взглядом, и свернула за угол дома. Она была уже близко.

Лифт, как всегда, не работал. Выругавшись вслух, Робин схватилась за перила широкой деревянной лестницы и посмотрела вверх, прикидывая свои шансы добраться до четвертого этажа без последствий и переломанных ног. Первый пролет поддался легко, второй – чуть сложнее. Прошло не менее двадцати минут, прежде чем ей удалось добраться, наконец-то, до двери, обитой белым деревом, и, поковыряв в замке, ввалиться внутрь своей квартиры.

Затхлый воздух давно непроветриваемого пыльного помещения ударил в нос. Поморщившись, Робин прошла в комнату и села на длинный, во всю стену, диван, заваленный подушками, какими-то тетрадями, книгами, пустыми пакетами из-под чипсов и домашней одеждой. Еле стянув с отекших ног ботинки, она завалилась на бок и почти моментально уснула. Пойти напиться в баре было лучшим решением. Гораздо лучше, чем сидеть дома, в который раз пересматривая старые фотографии, и на полном серьезе размышлять о том, как бы она хотела умереть.

Умирать не хотелось, но и жить без него – тоже.

***

Робин и Габриэль познакомились очень давно, когда ходили вместе в одну секцию по плаванию в школе. И с тех пор девушка потеряла разум от такой безграничной любви, о которой раньше читала только в дешевых исторических романах, когда отдыхала у моря и от нечего делать брала потрепанные, оставленные кем-то книжки с полок там же, где выдавали чистые полотенца. Его нельзя было назвать красивым, скорее интересным: темные, чуть волнистые волосы, вихрами спадающие на глаза цвета оливок, узкий нос над тонкими ниточками обветренных губ, четко очерченный подбородок и впалые щеки. Он был среднего роста, хорошо сложен и весь светился, когда, подхватив раскрашенную желтым доску для серфинга, бежал к воде, чтобы терпеливо ждать подходящую волну.

В первый же день их знакомства девушка поклялась себе, что выйдет замуж за этого красавчика, но…

Прошло много лет. Много чего произошло. Но самое страшное случилось так внезапно и так нелепо, что казалось злой шуткой. Однажды Габриэля нашли на пляже. Решили, что, отправившись с самого утра ловить гигантские волны, потерял равновесие, упал в воду, получив по голове своей желтой доской для серфинга, и захлебнулся. Было слишком рано, чтобы нашелся еще один сумасшедший, отважившийся покорять стихию в это время года, и его заметила гуляющая по берегу парочка. Пока его вытащили на берег, пока попытались откачать… Все было кончено. Не дожив до своих двадцати пяти лет, Габриэль погиб, занимаясь любимым делом.

Похороны прошли шумно, прямо на пляже. У молодого человека было столько друзей, что их не смог бы вместить ни один, даже самый большой, бар. Столы ломились от бесчисленных коробок с пивом, пиццей, курицей и китайской лапшой, и Робин хмурилась, стараясь держаться в стороне. Она никого там не знала. Не удивительно, что ушла она слишком рано и уже в три часа дня сидела на высоком стуле за барной стойкой в заведении Митчела Броуди и пила стакан за стаканом чистый виски.

***

– Хреново выглядишь, – Митчел Броуди окинул взглядом усевшуюся за стойкой бара Робин Вайсс.

– Спасибо, я стараюсь, – ухмыльнулась она и сняла темные очки. Синяки под глазами от плохо смытой туши смотрелись жутковато.

– Давай заварю кофе? – предложил бармен, не надеясь на то, что его предложение будет иметь успех.

– Давай. Кофе и пожрать, – неожиданно согласилась ранняя посетительница.

Было два часа дня. Бар только что открылся, ожидая первых посетителей из числа тех, кому не нужно просиживать штаны в офисе, притворяясь, что их устраивает такая жизнь. Совсем скоро, очнувшись от разгульной ночи, сюда набежит толпа, жаждущая свежезажаренных колбасок с тушеной капустой и больших котлет, уложенных на печеный картофель и щедро политых грибным соусом, – фирменные блюда от хозяина заведения.

Кофе обжигал похлеще чистого виски, и Робин хмурилась, смотря в черную густую жижу. Стоящие рядом колбаски заигрывали белыми крапинками сала, но при одном только взгляде на них к горлу подступала тошнота.

– Слышала, вернулся Дэйв? – с интересом наблюдая за единственной посетительницей, спросил бармен.

Дейв был одним из частых гостей его заведения, играл иногда на гитаре и пел глубоким, слегка прокуренным голосом. Несколько недель назад он пропал, и поговаривали даже, что погиб, решив поплавать ночью в море, но тело так и не нашли.

– Дейв? Я думала, он умер, – нахмурилась Робин.

– Нет, пришел как ни в чем не бывало. Я открывал бар, а он подкрался сзади… недомерок.

– Странно. Мне казалось, я что-то слышала о его похоронах.

– А почему тогда не пошла? – усмехнулся Митч. Ему и самому казалось, что кто-то раскидывал черные листовки с приглашением на погребальную службу, но сейчас, когда буквально несколько минут назад он сам, своими глазами, видел бывшего мертвеца живым и здоровым, это казалось злой шуткой.

– Не пошла и не пошла, – пожала плечами Робин. – Мы мало общались. Практически никогда.

– Ясно.

Разговор исчерпал себя, больше обсуждать было нечего. Митчел Броуди демонстративно отвернулся, занявшись очень важным делом – в десятый раз протирал абсолютно чистые стаканы, – лишь бы не встречаться взглядом с этой странной, немного пугающей девушкой. Он сам до конца не понимал, почему при одном взгляде на нее его кидает в дрожь, и сначала даже думал, что втюрился в нее, как какой-то прыщавый пацан. Но после того как он однажды попробовал приударить за красоткой, сомнения ушли. Нет, она ему не нравилась. Он ее боялся.

Робин Вайсс ковыряла вилкой тушеную капусту, борясь с подступающей тошнотой, и украдкой наблюдала за барменом. Она прекрасно знала, какое производит впечатление на мужчин, – они боялись ее слишком говорящего взгляда, которым можно было бы убить, заряди кто-нибудь ей в глаза пару обойм с патронами.

– Дейв сегодня будет играть? – спросила девушка. Сейчас она была готова на все, даже терпеть этого трусоватого бармена, лишь бы не оставаться в тишине одной.

– Да, – буркнул Митчел. – Придет к пяти.

Кинув взгляд на часы, Робин поморщилась – слишком долго ждать. Она не выдержит компанию Митча и тарелки с остывшей капустой и слишком жирными, на ее вкус, колбасками. Кинув несколько купюр на барную стойку, девушка, даже не попрощавшись, соскочила со стула и направилась к дверям.

На улицах было немноголюдно. В самый разгар рабочего дня мало кто мог праздно шататься по тротуарам. Зато дороги были переполнены машинами и такси, истошно вопящими, стоило одному из водителей зазеваться хотя бы на секунду на зеленом сигнале светофора. Тут же ему вслед несся протяжный звук клаксонов и отборный мат.

Робин поймала себя на мысли, что, если не вспоминать вчерашний день и выкинуть из памяти казавшееся фарфоровым ледяное тело Габриэля, этот момент ничем не отличался от ее обычных будней, когда она брала на работе отгул и просто гуляла одна по улицам любимого города, наслаждаясь свободным днем. Ей даже не нужна была компания. Даже любимый человек был не нужен рядом. Ей всегда достаточно было того, что где-то милях в тридцати от нее он натирал воском свою любимую желтую доску для серфинга, и свет играл в его выжженных солнцем волосах.

Но не вспоминать не получалось. Не понимая, куда идет и зачем, Робин бродила по улицам, не обращая внимания на прохожих и визжащие машины. Она сама чувствовала себя фарфоровой – стоит оступиться и упасть, как тут же разлетишься на мелкую крошку. Словно она тоже умерла в тот самый миг, когда увидела безжизненные глаза оливкового цвета.

Девушка сама бы никогда не подумала, что будет чувствовать что-то подобное. Разлука никогда не была достаточной для нее причиной, чтобы страдать, грустить или замыкаться в себе. Она жила свою жизнь, наслаждаясь даже самой мыслью о нем. Кто же мог предположить, что смерть внесет свои коррективы и превратит ее в настоящую маньячку, готовую на все, лишь бы хоть один раз увидеть улыбку в оливкового цвета глазах.

Было уже семь вечера, когда ноги привели ее обратно в бар к Митчелу Броуди. Офисные работники тянулись в него стройной очередью и рассаживались за свободные столики. Каким-то чудом ей достался последний незанятый стул у барной стойки, и, попросив стакан чистого виски, Робин развернулась к углу, из которого лились звуки гитары и хриплого прокуренного голоса.

Дейв, молодой мужчина лет тридцати пяти, пел какую-то незнакомую песню, закрыв глаза. В нем что-то изменилось – неуловимо. Так меняются люди, увольняясь с работы и отправляясь в далекое путешествие. Словно сбрасывают груз цивилизации со своих сгорбленных плеч, уставших нести на себе все обязательства и правила земного мира. В остальном можно было не сомневаться – это действительно был он.

Внезапно Робин вспомнила о черных листовках с приглашением на его поминальную службу. Это было взаправду? Или только приснилось? А если так – почему один и тот же сон снился им с Митчем, обоим?

– Классно поет, да?

Рядом с ней сидел молодой парень в сером костюме, слишком легком для этой декабрьской ночи. Робин удивленно обернулась на него, и тот сразу сник – еще один не мог выдержать этого взгляда. Слишком тяжелого, выражающего искреннее отвращение.

Девушка сама раньше не понимала, почему на нее так реагируют, пока один отважный знакомый, выпивший несколько больше, чем следовало, не признался ей в том, что боится ее. Искренне удивившись, Робин тогда попыталась расспросить его, в чем проблема, но внятного ответа не получила. В тот вечер она вернулась домой и перерыла фотоальбомы, пытаясь найти снимки, на которых она не старалась специально казаться милой или веселой. Уже после четвертого стало все понятно – ее взгляд отталкивал. Он говорил о ней больше, чем все те искусственные беседы, в которых она хотела казаться милой и приветливой. Он говорил об огромной боли прошлого и недоверии к любому, кто пытался сблизиться с ней или хотя бы просто заговорить.

А еще о том, что ее сердце навсегда занято только одним мужчиной, с которым ей теперь не суждено быть вместе.

– Хорошо поет, – натужно улыбнулась Робин по привычке, но тут же уголки губ поползли вниз. К черту его! К черту их всех! Пусть думают, что хотят!

Парень ничего не ответил. Отвернувшись, он пил пиво прямо из бутылки и оглядывал зал, видимо, надеясь найти более подходящую компанию.

Спустя еще две песни Дейв отложил гитару и под общее улюлюканье толпы подошел к барной стойке. Робин улыбнулась ему, подняв стакан, и с удивлением увидела, как Митч протягивает тому бутылку простой газированной воды. Никогда прежде она не видела местного певца трезвым. Что же изменилось за то недолгое время его отсутствия? И где, черт побери, он пропадал?

В другой день Робин и не подумала бы о том, чтобы волноваться за какого-то там Дейва и вообще допускать мысли о нем. Ей было откровенно все равно на любого, кроме, разве что, Габриэля. Ему единственному было место в ее мыслях. Но это раньше. А сейчас… Подошло бы что угодно, любая сумасшедшая идея – лишь бы стереть посмертную маску самого любимого ей человека из памяти.

– Эй, Дейв, новый репертуар?

Робин подошла к возвышающемуся над ее головой минимум сантиметров на сорок молодому мужчине и как могла приветливо улыбнулась. Он отставил пустую бутылку с водой и растянул губы во все тридцать два идеально белых зуба.

– Робин, кажется? Да, кое-что сочинил… Новенькое. Было время подумать…

– Красиво. А я думала – куда ты пропал… – Девушка пытливо сверлила его взглядом, пытаясь скрыть свое разочарование. Все было проще, чем ей казалось. Скорее всего, он уезжал на какой-то новомодный ныне ретрит с практиками молчания и голодания и вернулся оттуда протрезвевший. Поэтому его и трудно было узнать.

– Все мы там будем, – загадочно улыбнулся Дейв и, отстранив ее, пошел к ждущей его гитаре.

Робин стояла, застыв на месте. Что-то неуловимо странное было в этих последних словах, брошенных этим неприятным амбалом. Он никогда ей не нравился, когда напивался вдрызг, а трезвым показался еще хуже.

Стакан с виски не пустел. К двенадцати ночи Робин едва держалась на ногах, переминаясь у барной стойки, лишь бы не уснуть прямо здесь, у всех на виду. В баре стоял дикий гвалт, народ выпивал, веселился, праздновал жизнь и совсем не думал о том, что завтра снова придется вернуться под офисные кондиционеры, казавшиеся хорошей идеей только в неимоверную летнюю жару, накрывавшую их город на несколько месяцев.

Живая музыка в исполнении Дейва сменилась пластинками на огромном старинном аппарате – особой гордости Митчела Броуди. Кто-то неловко танцевал, мотая головой из стороны в сторону, другие пытались подпевать знакомым мелодиям, не обращая внимания на то, что это больше похоже на мычание. Тот самый парень, который пытался заговорить с Робин, нашел себе другую жертву и теперь опаивал трех совсем молодых девчонок, которым вряд ли исполнилось двадцать. Было удивительно, как их пустили в это заведение, явно неподходящее для таких невинных созданий.

– Может, тебе уже хватит? – голос Дейва прогрохотал над ухом, заставив Робин вздрогнуть от неожиданности. – Его этим не вернешь.

– Что? – подняв голову вверх, девушка прищурилась, пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, но получалось плохо.

– Я знаю, почему ты пьешь. Но его этим не вернешь. Габриэля, – повторил амбал и сел на освободившийся рядом стул, даже не удосужившись предложить это место девушке.

– Откуда ты… – нахмурилась она.

– Видел тебя вчера. С тебя можно было драмы снимать – оскара б взяли. Такой у тебя был взгляд.

– Не твое дело. Возвращайся в свой ретрит… Или где ты там был? В шалаше у шамана? – Робин икнула, пошатнулась, чуть не потеряла равновесие и, если бы не сильные грубые руки Дейва, упала бы прямо на грязный пол, залитый смердящим пивом.

– Хочешь жареной картошки? – вдруг перевел тему ее спаситель и, увидев удивленный взгляд, заржал, перекрывая гремящую на весь бар музыку. – Пойдем.

Она хотела бы сопротивляться, но не могла. Схватив девушку за руку, Дейв, словно ледокол, проложил им двоим путь в толпе почти невменяемых людей и вышел на улицу. Позади, болтаясь тряпичной куклой и едва поспевая за ним, ковыляла Робин. Они завернули за угол, прошли несколько метров и оказались у высокого жилого здания.

– Я думала, мы идем в кафе, – начала сопротивляться девушка, вызвав только новый приступ смеха.

– Не трону я тебя. Не трясись. Ты не в моем вкусе. А такой вкусной картошки, как делаю я, тебе все равно никто не пожарит.

Уже через секунду отворилась дверь в просторное лобби, когда-то обставленное по последнему писку моды, а теперь хранившее лишь остатки былой роскоши. Не было ни консьержа внизу, ни живых цветов, ни свежих газет. Казалось, дом вместе со своими жителями остался где-то в прошлом.

Дейв и Робин поднялись на лифте на двадцать первый этаж и вошли в непримечательную деревянную дверь, немного обшарпанную. Квартира оказалась просторная, но обставлена была нелепо. Слишком маленький диван стоял прямо посередине комнаты, где-то слева притаилась огромная кухня – явно большая для закоренелого холостяка, – у слишком маленьких окон тянулся длинный стол, заваленный нотными тетрадями и книгами. Место не очень-то располагало к приему больших компаний.

Усадив гостью на диван, Дейв начал колдовать на кухне, и вскоре всю квартиру заполонили звуки и запахи скворчащего масла.

Боясь, что уснет, Робин поискала глазами телевизор, но, не найдя, решила занять свое внимание разбросанными по столу листами. Из приоткрытого окна тянуло свежим воздухом, и уже через пару минут девушка почувствовала, что ее сознание проясняется. Довершила трансформацию чашка горячего кофе.

***

– Что ты имел в виду, когда сказал, что все мы там будем, когда я спросила тебя, где ты пропадал? Это что, какой-то новомодный санаторий? Или…

– Ничего похожего.

Дейв уплетал жаренную с луком картошку, словно не ел дней десять. Масло блестело на его пухлых губах, обрамленных редкой щетиной, и Робин, и без того чувствовавшую себя не лучшим образом, начало подташнивать от одного взгляда на него. Хотя, надо было признать, готовил он действительно хорошо. Для тех, кто любит слишком жирную, зажаренную до черноты еду.

Жутко хотелось спать. Сейчас, вдали от барного шума, тишина давила, а мысли, которых она так хотела избежать, готовы были снова напасть на ее и без того растревоженные мозги, словно стайка пираний. Спасти мог только стакан крепкого алкоголя – все равно, какого, – и неспешное бурчание кого-то рядом, пока она не отключится и не получит свободу еще на несколько часов.

– Расскажешь? – вздохнула девушка. Ей было неинтересно. Но все лучше, чем гробовое молчание.

– Я был там, откуда не возвращаются, Робин. – Дейв смотрел на нее слишком серьезно, чтобы захотелось посчитать это за шутку.

– Женился, что ли? – глупо пошутила девушка, но, наткнувшись на суровый взгляд напротив, притихла.

– Видишь вот это? – он наклонил голову пониже и провел рукой по длинным, почти до плеч, волосам. Чуть выше правого уха красовался большой изогнутый шрам, уже затянувшийся, но явно свежий. Страшно было даже подумать, что кто-то мог выжить после такого удара.

– Что случилось? – прошептала Робин. Тошнота усилилась. В памяти всплыло мертвенно бледное, такое знакомое и любимое, лицо, и на глаза навернулись слезы.

– Влез, куда не надо было. Даже не помню толком, как это произошло, говорят, пьяный был и вступился за какую-то деваху – и сдалась она мне?! В итоге, я в больнице с проломленным черепом, а они… Покажи мне их сейчас – не узнаю. Вот так вот.

– Ты был в коме? – прошептала девушка. Вдруг дико захотелось есть, и она накинулась на так брезгливо ковыряемую прежде картошку с луком.

– В коме, на том свете. Везде, – ухмыльнулся Дейв.

– На том свете? Ты… что-то видел? Типа, свет в конце тоннеля, твое тело на кровати…

– Я не видел – я там был, – упрямо повторил молодой человек и, увидев ее нахмуренные брови, ухмыльнулся. – Трудно поверить. Но это так.

Дейв поднялся из-за стола, с сожалением кинул взгляд на опустевшую грязную сковороду и начал рыться в бумагах. Уже через минуту он вернулся, кинул перед Робин стопку приглашений, отпечатанных на черной бумаге. Приглашений на его собственные похороны.

– Я думала, мне показалось, – пробормотала девушка и подняла взгляд на молодого человека, все еще нависающего над ней своей глыбоподобной тушей.

– Не показалось, – хмыкнул Дейв и положил перед ней планшет с треснувшим экраном. – Смотри.

Робин как завороженная листала галерею фотографий, периодически поднимая взгляд на стоявшего рядом мужчину, чтобы удостовериться, что ей это не снится. Она даже на автомате потрогала его за руку. Слишком невероятным казалось все происходящее.

– Ты… Что это? Как… – Мысли путались, не желая формироваться в слова. – Как это возможно?

Фотографии, словно кадры фильма ужасов, кричали о том, что Дейв действительно умер. Умер и… воскрес? Нельзя было спутать ни с чем эту бездыханную фарфоровую маску, это лицо, по которому сразу можно было сказать, что душа покинула тело, отправившись куда-то далеко. Откуда не возвращаются. Похороны собрали мало людей – не всем весельчакам, в компании которых любил бывать редко остающийся трезвым молодой человек, хотелось разбавлять свою и без того никчемную жизнь лишними переживаниями. Им и так было что глушить в алкоголе каждый вечер.

– Я бы сам не поверил. – Дейв наконец-то уселся обратно за стол напротив, подперев подбородок кулаком. – Но вот я был там – и вот я здесь. И, если хочешь, я могу помочь тебе вернуть его…

– Его? – Сердце остановилось на мгновение, а потом затрепетало, словно колибри. Быстро-быстро.

– Габриэля.