Kitobni o'qish: «Истории города Онса»

История первая. Двадцать лет, но один месяц

Я всегда любила вспоминать, как познакомилась с мужем. Точнее, вспоминать мы любили вместе. Те, кто в это время находился рядом – чаще всего это были мои родители или друзья – заслышав наши совместные воспоминания, уже хмыкали, махали руками и говорили: «Ну, поехало! И не надоело вам? Вы же полгода как поженились!». Но нам не надоедало.

Год назад проходил большой танцевальный вечер возле Закрытого леса. Проходил он там вполне по плану и традиционно – тридцать четвертого числа теплого месяца каждого года. В этот раз месяц действительно был теплым: до такой степени, что даже снежная часть нашего города Онса, которая в этот раз пришлась на восточный район, немного подтаяла, а желтая, где и так опадали листья и жухла трава, скорчилась от жары. В плодоносящую часть из-за жары нельзя было войти, а вот часть цветущая чувствовала себя хорошо – в ней прошел дождик. Здесь и решили устроить танцевальный вечер.

Некоторые жители, правда, опасались Закрытого леса, но другие возражали, что он на то и Закрытый, чтоб из него ничего не выходило. Только это было не совсем правдой. То и дело появлялись слухи, что в городе кто-то заметил крючконосов… А может, с ними просто путали каких-нибудь несимпатичных людей. У нас говорят, что крючконосы опасны: они как-то умеют накапливать в себе электричество и в буквальном смысле поражают людей громом (и молниями). По другим мутным слухам, они еще могут предсказывать будущее (обычно ужасное). Кто еще живет в Закрытом лесу, кроме крючконосов и лесных зверей, неизвестно – может, и к лучшему. У нас в мире и без этого полно загадок.

Например, если спуститься с холма, где расположен город, то можно попасть в песчаную низину, по которой течет мелкая – не больше, чем по щиколотку – речка, впадая в соленые лиманы. В них мы купаемся, потому что наше море для этого не годится. Море от лиманов отделяет низкая полоса сухих пыльных деревьев, и уже на подходе к ней слышна музыка, которую играет прибой. Она становится то громче, то тише – в такт волнам. В штиль слушать ее даже приятно.

Но море у нас с подвохом: стоит усесться на его берегу, как оно неожиданно издает громовой фальшивый аккорд, и на горизонте появляется громадная волна. Люди, особенно приезжие, естественно, спасаются бегством, мы же, местные, не особенно спешим, потому что в большинстве случаев море просто пугает – волна опускается и растворяется в тихой воде, или, подъехав к берегу, застывает под оглушительный барабанный бой. Заходить под гребень, конечно, не стоит, но если спокойно отвернуться и потом повернуться обратно, волна бесшумно исчезает и снова воцаряется обманчивый штиль. Бывает и настоящий шторм, когда громадные волны бьют непрерывно и с полной серьезностью, а музыка вопит так, что к морю нельзя подойти. Тогда мы купаемся не в лиманах, а в большой Голубой реке: она у нас широкая, с пологими берегами, песчаными островами и заводями. Приближаясь к морю, Голубая река делает плавную дугу и упирается в рыхлый склон холма. Дыры там нет, но вода куда-то пропадает, и с противоположной стороны холма впадает в море лишь мелкий ручеек…

Туристы, приезжающие в Онс, – это еще одна наша загадка. Они никогда не могут рассказать, откуда прибыли, а некоторые вообще несут полную чепуху, хотя и сумасшедшими их назвать нельзя. Некоторое время пожив у каких-нибудь хозяев, искупавшись в лимане и покатавшись на нашем метро в другие города, они в один прекрасный день исчезают, будто их и не было. Некоторые появляются еще раз, но выглядят обычно намного старше, чем раньше, хотя у нас не проходит и двух лет между их посещениями. Может быть, там, откуда они приезжают, время течет по-другому…

Из-за этого для нас, местных жителей, влюбиться в туриста – это настоящая трагедия, и родители всеми силами оттаскивают детей от такой перспективы. Но дети, конечно, не слушаются, и чуть не каждую неделю обсуждается очередной несчастный роман.

Я и сама, честно говоря, всегда боялась, что мне понравится турист. Многие из них очень симпатичные, особенно те, кто голубоглазые и русоволосые. Наши местные юноши для меня все на одно лицо: тощие, загорелые, с темными глазами и волосами – у кого черными, у кого коричневыми. У меня и самой черные глаза, но зато при этом белые, как снег, волосы. Они почти не блестят и напоминают паутину, из-за большой густоты ужасно путаются, и я заплетаю их в косу. Коса получается толщиной чуть ли не с руку, и поэтому некоторые туристы зовут меня «кукла Барби». Хотя мое имя – Ятсан – мне нравится больше, все равно приятно. «Вот какая у нас чья-то мечта родилась!» – часто смеется мама – как и папа, черноволосая и черноглазая.

У меня с самого детства две лучшие подружки – Алла и Риган. Алла высокая, крепкая и с прямыми плечами, как многие местные девушки. Риган пониже ростом и покруглее, да к тому же еще и рыжеволосая. Она завязывает волосы небрежным узлом, нос у нее слишком широкий (ну, то есть она сама так говорит), зато глаза большие и зеленые, а не карие. Папа Риган был турист. Конечно же, он обещал приехать еще раз, но до сих пор не вернулся. У Аллы оба родителя из местных жителей, и на туристов она не никогда заглядывалась, в отличие от Риган…

Тридцать четвертого числа, собираясь на танцевальный вечер, я надела недавно купленное черное платье с широкой складчатой юбкой: маме пришлось подшить его, чтобы оно не волочилось по земле. За мной зашли раскрасневшиеся от зноя подруги (наш район в этот раз находился в жаркой части города). Риган щеголяла яркой зеленой рубашкой и коричневыми брюками-клеш, а Алла надела обыкновенный черный топик и белую юбку.

– Ну, Ятя, ты что, хочешь собрать за собой хвост из туристов? – укорила она меня. – В таком-то платье к тебе сейчас вязаться будут. А заодно и к нам.

– Ну и пусть вяжутся! – Риган показала в ухмылке редковатые белые зубы. – Подумаешь! Хоть нескучно будет.

– Так довеселишься, – покачала головой Алла. – Слышали, Адур из снежной части закрутила роман с туристом, а он возьми и исчезни. Так она до того огорчилась, что пошла на море и встала под волну!

– С ума сойти! И что?! – испугалась я.

– Да ничего, конечно, – ответила вместо Аллы Риган. – Очень ему надо прихлопывать всяких дур.

– Не дур, а Адур. Да, море-то никого не топит, особенно если нужно. Но ей-то от этого не легче…

– Хватит стращать, в самом деле! – прикрикнула Риган, увидев, что я поежилась. – Пошли быстрее!

Я попрощалась с мамой и выбежала вслед за подругами в сухую жару. Туристы на улицах были так разморены зноем, что почти не обращали на нас внимания. Только один из них, лысоватый человек средних лет, с трудом подошел к нам и, отдуваясь, спросил:

– А что, девушки, это у вас так всегда – в одном месте зима, а в другом лето?

– Да, – хором сказали мы, привыкшие к подобным вопросам. Риган посоветовала добродушно:

– Вы, чем по переулкам таскаться, лучше к речке сходите или хоть на Центральной башне посидите, там температура средняя.

– Да я вот только что с нее. Оттуда и увидел, что у вас в городе и зима, и лето, и осень, и весна одновременно. И море видел. На море, что ли, сходить…

– Не стоит, – отсоветовала я. – Речка безопаснее.

– Не знаю, поблизости от нее только что смерч плавал. Такой громадный…

– Это ничего, – снова успокоила его Риган. – Он никогда никого не уносит. Отвернитесь – и все дела. Мы думаем, это тоже море хулиганит…

Алла нетерпеливо потянула нас за руки. Мы кивнули туристу и побежали.

Граница климатических зон на этот раз прошла прямехонько по старой, мощенной серым камнем дороге, ведущей через центр Онса – перейдя ее, мы попали в зону цветения. В ней было немного прохладно и облачно, с деревьев сыпались белые и розовые лепестки. Большая площадка для танцев была освещена желтыми лампами, с двух сторон ее ограничивал холм, на котором рос Закрытый лес. Выглядел он, как всегда, темно и расплывчато, но я разглядела несколько тропок между голубоватыми елями. Посредине одной тропки росли огромные белые грибы. Вот бы их собрать… Но большую часть года в Закрытый лес войти было нельзя, а в остальное время заглядывать туда тем более не стоило.

Народу было очень много – конечно, с львиной долей туристов. Аллу тут же пригласил какой-то местный юноша, и она радостно утанцевала.

– Давай, что ли, мы с тобой попляшем! – весело предложила Риган, но тут за ее спиной появился крепкий широкоплечий молодой человек с густыми бровями и серьезными глазами, по серому цвету которых было ясно, что он турист. Юноша спросил баском:

– Можно вас пригласить?

– Кого из нас? – хмыкнула Риган.

– Вас, которая рыженькая, вообще-то.

– Ладно, пошли, – подруга охотно протянула ему руку и тут же затерялась в толпе. Я осторожно пробралась под опадающую яблоню, где и встала, чтобы мне не наступали на платье. Мимо то и дело пробегали, здороваясь, знакомые и соседи, но никто не хотел со мной танцевать. А меня почему-то это не огорчало – даже не возникало, как обычно, мысли, что платье мне не идет. Так я и стояла, рассеянно разминая в пальцах сорванный с дерева листик, пока не подошла очередная знакомая компания.

– Ятя! – воскликнула худая высокая Лоя, которую прическа а-ля Центральная башня делала еще выше и худее. В нашем городе ее считали красавицей. – Ты что тут стоишь? Не приглашает никто, что ли?

– Да как-то так… – неопределенно ответила я. – А вы здесь давно?

– Часа два. Я бы еще потанцевала, но Грейке крючконос в толпе почудился, вот тащим ее в себя приходить…

У Грейки, младшей Лоиной сестры, было такое суровое лицо и такие мощные руки, что не всякое чудище рискнуло бы с ней связаться. Но она почему-то очень боялась обитателей Закрытого леса и могла даже упасть от страха в обморок.

– Я его своими глазами видела! – просипела она жалобным хриплым голоском.

– А кто вообще умеет видеть чужими глазами? – поинтересовался держащий ее под руку юноша. Грейка что-то ответила, но мне уже не было слышно что. Вся компания затерялась среди яблоневых стволов.

Я улыбнулась и снова перевела взгляд в толпу… И вдруг встретилась с ласково-тревожным взглядом широко открытых сине-голубых глаз. Постепенно кроме глаз я разглядела и лицо человека: узкое, с довольно правильными чертами. Если бы не эти странные широкие глаза и удивительная прическа, похожая на женское растрепанное каре, в смотрящем на меня молодом мужчине не было бы ничего интересного. По фигуре он был, как все местные, довольно худощав. Но какой же он местный с такими глазами? И что это он так на меня смотрит? Или это, наоборот, я на него смотрю?..

Я не нашла ответа ни на один заданный себе вопрос, а мужчина вдруг начал, так же ласково улыбаясь и не отрывая от меня глаз, пробираться ко мне сквозь толпу. «Неужели пригласит?» – мелькнуло у меня в голове. Мне как-то не верилось. А с другой стороны, я бы очень удивилась, если бы он этого не сделал. Но первое, что он сказал, подойдя ко мне, было:

– А как тебя зовут?

– Ятсан, – от неожиданности и огорчения представилась я полным именем. Он обращался ко мне на «ты», как делали на моей памяти только туристы, да и то особо наглые из них. Однако он вдруг облегченно вздохнул, а глаза его сделались из ласково-тревожных просто ласковыми.

– Нараск, – представился он, и настал мой черед облегченно вздыхать: имя было явно местным. Все же я уточнила:

– Ты не турист? – А он одновременно со мной спросил «Ты не туристка?» и мы оба рассмеялись.

– Нет, я здешний, – наконец, ответил он – голос у него был негромкий и не то чтобы мелодичный, но по интонации ласковый, под стать глазам.

– Я тоже.

– А у тебя же глаза…

– А у тебя волосы. Поэтому я подумал, что ты не местная…

– У тебя тоже волосы… – заметила я, искоса разглядывая его странную прическу. Волосы у него были удивительного, какого-то неровного русо-желтоватого цвета, и такие жесткие, что не лежали гладко вдоль головы, а приподнимались от корней сантиметра на полтора.

Он рассмеялся.

– Да, такие вот у меня волосы. А я испугался, что ты туристка.

– Это ты поэтому со мной на «ты» говоришь?

– Да не совсем… Ну, раз уж начал, – он на секунду опустил глаза. И тут только я заметила, что мы танцуем, видимо, с самого начала нашего разговора.

– Почему ты испугался, что я туристка? – улыбаясь, спросила я.

– Да потому же, что и ты испугалась, что я турист. Потому что они исчезают!

Даже закончив танцевать, мы не расцепили руки, а так и продолжили гулять вдоль границы танцплощадки. Нараск, оказывается, был приезжим из другого города, Мантилы, и я про себя удивилась своему и его везению: станция «Мантила» открывалась в метро крайне редко, а в основном на нее было нельзя попасть, так же, как в Закрытый лес. Теперь он снимал комнату в снежной части Онса и занимался изготовлением лекарств. Я тоже сбивчиво рассказывала о себе, о родителях и подругах, о том, что закончила училище и собираюсь заниматься метро – учетом и упорядочиванием станций и оборудованием поездов.

Уже начало темнеть, Закрытый лес подернулся дымкой, а мы пошли на прогулку. К морю благоразумно решили не соваться, хотя оно играло какую-то привлекательную музыку, прошлись по всему городу (я не заметила ни духоты желтой зоны, ни холода снежной), и до моего дома дошли, когда было уже совсем поздно. Глаза Нараска казались черными в темноте, но смотрели по-прежнему ласково, когда он сказал: «До завтра, Ятя» -и, наконец, с явным сожалением выпустил мою руку.

А через три дня я со скромным видом осчастливила родителей и подруг заявлением, что выхожу замуж…

Свадьбу праздновали не дома, а на берегу реки, где можно было и есть, и купаться. Хотя подобное место и исключало всякие наряды, кроме купальников, но гости от этого не страдали – каждый из них ел за пятерых и купался за десятерых.

– Ну и ну! – говорила мокрая Лоя, подойдя нас поздравить. – Надо же, какая судьба. Нам одни крючконосы видятся, а тебе вон какой красавец показался!

– Каждый видит то, чего ожидает, – неожиданно заметил Нараск со своей ласковой улыбкой.

Лоя обиженно фыркнула и отошла в сторону, а к нам, увязая босыми ногами в песке, пробралась Риган, держащая под руку того самого серьезного парня, который пригласил ее танцевать. Парень представился Олегом, и я заметила, как мои родители озабоченно переглянулись, а мать Риган вздохнула.

– Вы турист? – огорченно спросила я.

– Ну и что! – ответила за Олега Риган. – Олег тут уже два года прожил и никуда исчезать не собирается!

– Конечно! – подтвердил тот. – Я не из таких, которые чуть что – ноги в руки и ходу. Сказал останусь, значит останусь.

– А если все же исчезнете? – язвительно поинтересовалась Алла. Она тоже держала под руку кавалера – конечно же, здешнего: черноглазого и черноволосого парня по имени Буллан, с которым познакомилась на тех же танцах.

– Значит, обратно вернусь! – судя по тону, Олег начал сердиться.

– Это правда, – вдруг сказал мой муж. – Вернетесь. Мне кажется, должны…

– Ты что, вперед видеть умеешь, как крючконос? – заинтересовалась Риган.

– Просто я знаю таких туристов, которые хотели возвратиться и действительно возвращались.

– Ну? Съели? – фыркнула Риган и показала нам язык. – Алла, убери в карман свою гробовую физиономию! Пошли лучше купаться! Ятя, ты пойдешь?

Я взглянула на мужа, который, как обычно, держал меня за руку. Он улыбнулся и кивнул.

– Пойдем…

Поселились мы после свадьбы у моих родителей, но, когда зоны сдвинутся, собирались переехать в комнату к Нараску – так делают многие семьи, сказала нам мама. Нам же, честно говоря, было абсолютно все равно, где жить и что делать, лишь бы вместе. Часто мы начинали вспоминать день нашего знакомства и долго говорили, перебивая друг друга и вспоминая все больше подробностей раз от раза.

– …А я как будто знала, что что-то случится, даже не огорчалась, когда меня никто не пригласил, а чего-то ждала…

– …Я вообще на эти танцы не собирался идти. А потом как будто потянуло что-то – но я сразу узнал тебя, Ятенька.

– Ты же меня не знал…

– Это конечно… Но ощущение было такое, что мне от тебя никуда не деться. Тебе от меня тоже.

– Действительно, и у меня было такое же ощущение…

Если рядом с нами в это время сидели родители, они улыбались и переглядывались, а если подруги, то они хором кричали:

– Да знаем мы, что у вас все такое же и вообще одна голова на двоих! Иначе бы вы одно и то же миллион раз не повторяли!

Обидевшись, я смотрела на мужа и неизменно встречала ласковый взгляд его широко открытых серо-синих глаз.

– Завидовать нехорошо, – шутливо говорил Нараск.

– Очень надо завидовать, – пожимала плечами Алла. – У самой в следующем году свадьба.

– А у меня, может, и в этом! – радостно добавляла Риган. И я всякий раз замечала, что взгляд мужа делается на секунду озабоченным.

Дату своего бракосочетания Риган с Олегом назначили на следующий день после годовщины нашей с Нараском свадьбы. В этот раз теплый месяц выдался довольно прохладным – тридцать четвертого числа во всех зонах выпадали осадки. Такая же зябкая погода выдалась и тридцать пятого. Утром я проснулась от того, что неплотно закрытое окно открылось и сильно хлопнуло, будто выстрелило. Рывком вскочив с кровати и ничего не понимая спросонья, я подбежала к окну и оперлась о раму. Мне смутно послышалась какая-то дикая и жуткая мелодия, звучащая в нижних октавах.

– Ты что вскочила, Ятенька? – послышался сзади спокойный голос Нараска.

– Что это играет? – спросила я. Он прислушался.

– Это море. Видимо, там сильный шторм, если даже отсюда слышно…

– Да, не повезло Риган с погодой, – сказала я грустно.

– Оденься потеплее, – тоном, скорее, не совета, а утверждения сказал Нараск. Я кивнула и принялась скручивать непослушные, как паутина, волосы в огромный пучок…

Свадьба подруги должна была проходить в плодоносящей части, которая переместилась на ту же самую площадку возле Закрытого леса, где мы познакомились с Нараском. Наша паникерша Лоя стонала, что это плохая примета, но Риган только покрутила пальцем у виска и потом ткнула этим же пальцем в нас:

– Ты чего, Лойка? Какая еще плохая примета: вон, даже они, наша образцовая пара, там познакомились! Наоборот, счастливое место.

– Ну и что, что познакомились – еще неизвестно, хорошо ли у них все будет, – проворчала Лоя, больше насмешив нас, чем испугав. Но сейчас, когда я, одной рукой вцепившись в мужа, а другой придерживая развевающиеся полы длинного темно-синего пальто, шла по ветреной улице под завывающую музыку моря, мне вдруг вспомнились Лоины мрачные предсказания.

Онс выглядел сегодня пустынным: всех туристов как ветром выдуло, на домах, поворачиваясь, громко скрипели флюгеры. Я про себя понадеялась, что в плодоносящей части дует все-таки потише. Но, к сожалению, мои надежды не оправдались: ветер так же завывал, флюгеры так же скрипели и вертелись, когда мы переступили границу зон, только теперь нас еще бомбардировало черешней и мелкими яблочками с плодовых деревьев, стоящих вдоль улицы.

– У меня черешня в прическе, – пожаловалась я Нараску.

– Тебе даже идет, – сказал он с улыбкой, вытаскивая у меня из волос две ягоды, и добавил задумчиво: – Хорошо еще, что тут сливы не растут…

Я сразу вспомнила, что площадка для танцев обсажена яблонями, и понадеялась, что яблоки не будут очень уж часто падать на гостей, а то и правда выйдет не свадьба, а недоразумение.

…К счастью, оказалось, что на самой площадке ветер дует слабее: наверное, нас загораживал Закрытый лес. Сам лес выглядел уже не размытым, а довольно четким (через два месяца должен был открыться проход в него), и я ясно видела по застывшей листве, что ветра там нет.

– Ятя, Нараск, привет! – к нам подошла Алла со своим Булланом. Одной рукой она придерживала развевающуюся короткую белую юбку. – Ну и ветер, да? Сто раз пожалела, что так оделась.

– А где Риган и Олег?

– Вот наша счастливая новобрачная, к нам бежит…

Риган, в длинном зеленом платье с открытыми плечами и зелеными лентами в волосах, подлетела к нам на всех парах и громко чмокнула меня в щеку:

– Привет! Идите наверните чго-нибудь, пока еду со столов не сдуло! Сейчас моя мама с Олегом придут, цветы принесут для украшения, и будет всякая официальщина, а пока поешьте.

– Волнуешься? – поинтересовалась Алла.

– Неа! – отозвалась Риган беззаботно. – За кого хотела, за того и выхожу.

 Она развернулась на каблуке и помчалась встречать следующих гостей, а мы направились к столам. Еду с них и правда не сдул ветер, зато ее очень быстро сметали голодные гости. Я чудом спасла последнее пирожное с тарелки и спросила у мужа:

– Разделим?

– Ешь сама, – Нараск говорил, как всегда, ласково, но рассеянно, будто не очень меня слушал. Я проследила за его взглядом, но он просто смотрел на один из проходов между яблонями, где никого не было.

И тут женский голос за нашими спинами пронзительно закричал:

– А-а-а, смерч, смерч!

 Местные жители, в том числе и мы с мужем, не очень беспокоясь, потихоньку встали с мест, а вот туристы, бывшие в числе гостей, конечно, подняли шум. Их принялись успокаивать, но выходило это плохо из-за грохота и свиста ветра. К нам со стороны моря, медленно покачиваясь, двигалась закрученная спиралью туча, огромных размеров и черного цвета. В ней сверкали молнии.

– Что-то сегодня море совсем спятило, – сказала Алла. – Оно нам всех туристов перепугает… Женщина, не надо наступать мне на ногу! Успокойтесь!

Но женщина-туристка в ответ лишь издала вопль, закрыла руками лицо… и исчезла.

– Ой! – испугалась я.

Нараск положил руку мне на плечо:

– Не бойся. Ты разве не видела, как они пропадают?

– Раньше никогда… – я плохо расслышала собственный голос: ветер страшно завывал, смерч почти нависал над нами, еще несколько туристов исчезли с паническими криками. Пригибаясь и придерживая волосы, к нам подошла Риган и недовольно проворчала:

– Ну надо ведь так! Сейчас половина гостей пропадет! А я специально их подбирала, чтобы танцевать было веселее… Да успокойтесь же! Эй! Ничего с вами не будет!!! Отвернитесь от него, да и все! Спинами повернулись, я сказала!

Несколько туристов все же послушались и отвернулись от страшной тучи. Мы, местные, уже давно старались на нее не смотреть.

Видимо море наконец поняло, что на его хулиганства никто обращать внимания не будет: в какой-то момент вой ветра разочарованно стих, и от яблоневых деревьев снова легли на посветлевшие камни четкие тени.

С облегчением вздохнув, я оглянулась. Небо стало голубым и чистым, безо всяких смерчей. Повернувшись обратно, я увидела, что муж снова смотрит на проход между деревьями, правда, теперь он делает это не просто так: туда, кроме него, уставилось большинство гостей. По дорожке, спотыкаясь о платье, бежала бледная мама невесты. Прическа ее растрепалась, одна из длинных бальных перчаток скатилась почти до запястья.

У меня быстро и тревожно заколотилось сердце. Риган вскочила и кинулась навстречу матери, тоже спотыкаясь о платье и крича:

– Мам, что такое?!

– Олег… – мать остановилась и посмотрела на нас всех почему-то с виноватым видом. – Исчез. В воздухе растворился.

Дальше, конечно, все было совсем не весело. Большинство гостей потихоньку ушло, а мы и еще несколько самых близких друзей неловко пытались помочь разобрать столы и как-то успокоить рыдающую Риган. Она сидела прямо на камнях посреди площадки, освещенная ярким солнцем с безоблачного неба, всхлипывала и вытирала лицо подолом платья, лежащего вокруг нее.

– Вот я же говорила, что нельзя ничего праздновать у Закрытого леса! – шептала Лоя почти с удовлетворением. – Знакомиться – пожалуйста, но не то это место, чтобы свадьбу играть!

– Лойка, при чем тут лес! – возражала Алла, оглядываясь на Риган. – Это просто из-за смерча. Многие туристы перепугались и исчезли, ну и Олег, видимо, тоже.

– Да и чему тут вообще удивляться, – поддакивал ее жених. – Если выходишь замуж за туриста, он рано или поздно исчезнет, все ведь это знают. Даже к лучшему, что они пожениться не успели. Пусть найдет себе кого-нибудь из местных ребят.

– Легко это, что ли, – вздохнула я, думая, как утешить Риган. Нараск, кажется, размышлял о том же: он молча отошел от меня, наклонился над плачущей невестой и что-то сказал. Я, неслышно ступая, тоже подошла послушать.

– … Ты же говорил, – всхлипывала Риган, – что Олег не исчезнет!

– Нет, я говорил, что если турист захочет, он сможет вернуться. Проблема обычно не столько в этом, сколько в том, что будет после этого возвращения…

– Не будет никаких проблем! Лишь бы вернулся!

…Через месяц с небольшим после исчезновения Олега у меня был первый рабочий день. С утра я крепко закрутила волосы, чтобы не мешались, и надела специальный комбинезон со множеством карманов и высокие сапоги. Нараск, как я ни отказывалась, проводил меня до самого технического входа, находящегося на заросшей высокой травой окраине Онса.

– Ты что, так каждое утро будешь со мной ходить? – укорила его я. – Ведь твоих лекарств люди ждут.

– Да нет, это только первый раз, Ятенька. Заодно наберу нужных растений для микстур, они были как раз возле метро.

– Ну конечно, хороший предлог, – я рассмеялась, глядя в его сине-серые глаза. Муж спокойно спросил:

– Чем вы сегодня будете заниматься?

– Да сама не знаю. Наверное, налаживать расписание или открывать проходы на станции. Может быть, даже в твою Мантилу получится сделать хороший путь!

Нараск улыбнулся, вроде бы соглашаясь, но я поняла, что перспектива попасть в Мантилу его совсем не привлекает, а скорее, даже тревожит. Почему?

Но расспрашивать мужа мне уже было некогда: мы подошли к самому входу. Он находился в заросшем овраге, куда сквозь траву вели узкие рельсы: по ним иногда ездили на вагонетках и дрезинах работники метро. Рельсы уходили в квадратный туннель, прорытый в склоне. По бокам оставалось достаточно места, чтобы можно было спокойно шагать, не боясь, что тебя зацепит вагонеткой. В детстве мы с подругами много бегали и лазили по ближайшим туннелям, как нас ни гоняли работники (неугомонная Риган как-то дошла аж до эскалатора), поэтому я помахала Нараску и вполне уверенно спустилась в овраг.

В тоннеле было не очень темно: на его стенах качались желтые подвесные лампы. Через некоторое время мне встретилась развилка с указателем, что к эскалатору нужно идти направо. Но я знала, что указатели в нашем метро мало что значат, да и просто помнила, что к эскалатору, наоборот, налево, и свернула в левый туннель. Скоро потолок повысился, рельсы для вагонетки убежали в маленький проходик и исчезли, а простая серая отделка стен сменилась белым мрамором, отражающим свет ламп. Я заволновалась: по всем признакам, скоро должен был появиться эскалатор, а я его раньше не видела, только слышала о нем по рассказам Риган. Кстати, с самой Риган я со дня ее неудачной свадьбы так ни разу и не повидалась: она все время сидела дома…

– Поосторожнее! Разгулялась тут! – сказал недовольный мужской голос сзади. Я остановилась и оглянулась через плечо. Ко мне медленно подходил невысокий, худой и загорелый пожилой человек с короткими седоватыми волосами и прищуренными глазами, в рабочем комбинезоне. Он мне показался на кого-то похожим: наверное, на моего дедушку, и поэтому сразу мне понравился, хотя и смотрел не особо приветливо.

– Ну, чего? – проворчал он. – Чего стоишь? Комбинезон чего нацепила?

– Работать пришла. Я училище по метро окончила.

– Иваныч! – окликнула ворчуна издали какая-то высокая женщина. – Новенькая пришла? Себе ее возьми, а то мне некогда.

– Ладно, – бросил он деловито и, покосившись на меня из-под бровей, спросил без интереса, будто выполняя бессмысленное правило: – Как тебя, значит, зовут?

– Ятя.

– Ну пошли. Давай на эскалатор…

Я послушно сделала несколько шагов и отшатнулась, чуть не сбив стоящего позади Иваныча. Оказывается, мы были на краю подземного обрыва. В его черную глубину уходили два бесконечных эскалатора с блестящими резиновыми поручнями. Тот, что шел вверх, работал, а тот, что должен был идти вниз, не двигался, и я, оправившись от неожиданности, собралась спускаться сама, но Иваныч поймал меня за лямку комбинезона.

– На полотно не ступай. Унести может. Он как море: кто его знает, что выдумает.

– Ну а как же?..

– А просто между поручнями садишься и катишься, как с горки, – объяснил он и сам бодро перелез через поручень. – Ну, что стоишь? У меня времени нет!

Я, собравшись с духом, тоже неловко взобралась на эскалатор и устроилась за Иванычем. Тот деловито оттолкнулся, выпрямил ноги, скрестил на груди руки и, как снаряд, со свистом ушел вниз.

– О-о-ох, я боюсь, – жалобно проскулила я, пока меня никто не слышал. Потом закрыла глаза, выпрямила ноги и оттолкнулась…

 Понесло меня со страшной скоростью: у эскалатора был очень сильный наклон. Это было гораздо страшнее, чем кататься с песчаных холмов возле реки, но спуск длился так долго, что у меня даже сердце в конце концов устало замирать, и я начала потихоньку приоткрывать глаза. Мимо них мелькали круглые фонари, размазываясь в световую ленту. Я, прижав подбородок к груди, осторожно глянула между мысков собственных ботинок и увидела, что огромный эскалатор вроде бы все-таки имеет конец. Иваныча я почему-то нигде не заметила…

Тут мое скольжение стало замедляться. Эскалатор сделался чуть более пологим, а потом кончился. Я мягко соскользнула с него и уселась на каменный холодный пол.

– Вставай, кукла Барби! – хмыкнул курящий неподалеку Иваныч. – Приехала. В следующий раз сильнее толкайся, а то долго тебя ждать.

Я смущенно вскочила и огляделась с большим любопытством. Мы стояли на огромной пустынной станции с очень высокими сводчатыми потолками. С них местами капала вода, с гулким чпоканьем разбиваясь о плиты пола.

– Отсюда поедем на нашу новую станцию, – объяснил мне Иваныч. – Надо ее описать и упорядочить, чтобы тамошние жители могли хоть куда-то ездить.

– Здорово! А в какое место она ведет?

– Станция Агул, лесная зона по ту сторону Закрытого леса. Земляники там полно, грибов, цветов… Но за неосвоенные станции выходить нельзя, – вдруг очень строго предупредил он. – Пропадешь – не найдут потом.

Я молча кивнула, потому что громко зашумел подходящий поезд. Он остановился почти ровно – только пара передних вагонов ушла в тоннель – и открыл двери. Внутри было пусто, не считая парочки туристов. Мы с Иванычем молча устроились на сиденье, и поезд, ничего не сказав, рванул с места.

– А вы знаете, кто поездами управляет? – наклонилась я к уху Иваныча.

– Когда как! Иногда даже туристы. Бывает, совсем нет машиниста. Бывает, местные. А случается, что всякие чудища, так что заходить в кабину тоже запрещено.