Энди натянула платье и решила, что этого достаточно – чулки она просто скомкала в руке и распахнула дверь купе – не сразу ей это удалось, только несколько секунд продергав впустую за ручку, Энди сообразила, что нужно открыть замок.
– Я очень, очень обижена, – отчеканила она и выскочила в коридор.
Снова неловкость – поезд вильнул, и ее бросило на окно, Энди опять ударилась, на сей раз локтем, принялась его растирать и побрела, шатаясь, к своему купе. С каждым шагом она все отчетливей понимала, что теряет дурманящий флер, тянувшийся за нею из купе Стефана. И в горле у нее загорчило.
Ночью Энди лежала без сна. Она не думала о Стефане, не думала ни о чем, кроме того, что нужно поспать, а это ей никак не удается.
А вот ее внезапный любовник, напротив, раз за разом возвращался мыслями к тому, что произошло днем. На полке сверху храпел коммивояжер – он думал устроить сцену, но потом присмотрелся к рослому молодому спутнику и передумал. Стефан провел носом по подушке. На ней еще остался запах Энди. Духи и ее кожа. Где-то, он видел это до того, как выключил свет, осталось пятнышко от ее помады.
Он должен пойти к ней и… что? Убедить уехать с ним. Если это правда, если нет у нее никакого жениха, то что ему мешает? Она ведь американка, верно? – думал Стефан. Ирландия, Шотландия, для нее, может, и нет никакой разницы. Увезу ее к себе, чем хуже одна женская школа, чем другая? Для нее-то?
От одного воспоминания о ней у него щемило сердце – становилось так больно, почти как когда он сорвался в детстве с тарзанки. Сначала сердце замерло, а потом – бам! Он упал на землю и ушибся. И вот сейчас он точно так же летел, летел… Если он не схватится – метафорически говоря – за Энди, снова расшибется.
Сынок, однажды ты встретишь ту самую, как я встретил твою маму, и сразу поймешь, что это она – так говорил его отец.
Стефан встал, полный решимости, всунул ноги в ботинки, примяв пятками шнурки – не было времени, так его распирало от счастья, от ощущения своей находчивости. Да и не хотелось возиться в темноте даже лишнюю минуту.
В одной рубашке да брюках, он выбрался из купе и побрел, шатаясь, по коридору. Поезд трясло. Стефана трясло. Он не понимал, где его собственная дрожь, а где – вихляние огромной железной машины.
Только бы не перепутать купе…
Энди!
Он выкрикнул это мысленно, схватился за ручку.
Бам.
Потом, когда спасатели разбирали завал, они нашли Стефана прижатым к Энди. Они не успели увидеть друг друга перед смертью, но в неразберихе аварии их притиснуло друг к другу. Уже после того, как их буйные сердца перестали биться.
Не было никого, кто бы мог их опознать.
Не было никого, кто мог бы описать их историю – после посадки на поезд и до… конца.
Но это был не самый-самый конец для них обоих.
Говорят, перед смертью видишь, как проносятся перед тобой воспоминания всех прошлых жизней. Перед нею же промелькнули образы всех, всех прошлых воплощений.
Вот они с любимым на корабле.
Вот – в холле, на приеме.
Вот – грязные, в окопе.
Вот – в дребезжащем поезде.
Она открыла глаза. Вот – он наставил на нее пистолет и буравит серьезным взглядом.
– По крайней мере, ты не собираешься задушить меня голыми руками. Я бы этого не перенесла.
Можно подумать, она надеется выжить после того, как пуля вопьется ей в голову или сердце. Если живот – то еще возможно… но зачем?
Так всегда и было. Она помнила его, а он ее – нет. И каждый раз, в каждой жизни она завоевывала его заново.
Просто на этот раз, в этой эпохе он оказался злодеем.
– Это конец, – сказала она и закрыла глаза.
Ее звали Марина-Маргарита, а как звали его, она уже не узнала.
Конец
Иллюстрация на обложке создана при помощи нейросети Stable Diffusion.