Kitobni o'qish: «Ускользающая тень»

Shrift:

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 30

Его колено вырывается из-под моей ноги, но я хватаю его за голову и сворачиваю шею, прежде чем он успевает почувствовать боль. Отпускаю его и отхожу, а он валится на землю, будто пустой мешок. Бывает и труднее – иногда они неожиданно уворачиваются или стремительно отражают удар. Но чаще всего дело простое – не труднее, чем с манекенами на тренировке.

Когда я в боевом трансе, смотрю на всё как будто со стороны. Равнодушный наблюдатель. Одна часть меня, холодная и расчётливая, руководствуется только правилами и приёмами, знакомыми как свои пять пальцев. Другая часть – весь мой страх, гнев, горечь, соединившиеся в одно чувство, названия которого мне не найти. И оно пылает, будто мощнейшее топливо. Нам не запрещают испытывать эмоции, просто нужно их сдерживать и давать волю ярости, только если имеешь дело с врагами хозяев.

Вокруг оглушительный шум битвы. Мы скатываемся по склону, подобно волне, все двадцать человек. Огибаем блестящий горный хрусталь, проходим под арками из сталактитов. Минералы под подошвами ботинок крошатся, словно сахарные леденцы. Обхожу острые прозрачные шипы, способные проткнуть человека насквозь. Спуск становится всё круче, и мы несёмся вниз на бешеной скорости.

Воздух разрывает грохот осколочной пушки. Мужчине справа от меня очередь прошивает грудь, его вскидывает и отбрасывает назад. От выстрелов лес из кристаллов разлетается в мерцающую пыль. Задерживаю дыхание. Сейчас дышать опасно – можно сильно повредить лёгкие.

Мы надеялись, что они не успеют развернуть пушку. Взяв высоты и обойдя группу с флангов, рассчитывали, что элемент внезапности нам поможет. Лес разлетается на куски, каменные осколки пронзают солдат Эскарана, а я чувствую тошнотворный страх.

Три секунды, и мы сходимся с врагом. Вверх по холму навстречу нам взбегают другие гурта – зубы оскалены, ножи сверкают. Артиллеристы стреляют по своим же собственным солдатам. Они несут потери, но подкрепление всё прибывает и прибывает.

Один из гурта выделил меня из толпы – видно, заметил, что я из Кадрового состава, к тому же маленького роста и худенькая. Похоже, решил, что я менее опасна, чем мужчина вроде Ринна. В этом его ошибка. Уклоняюсь влево, потом отталкиваюсь и подскакиваю высоко вверх. Разворачиваюсь в воздухе, и моя нога ударяет ему в челюсть. Слышу, как треснула кость. Приземляюсь и бегу дальше. Вряд ли я его убила. Ну и ладно, не важно. С ним разберётся кто-то другой. А мне надо добраться до пушки. Ненавижу пушки.

Проходит ещё две секунды.

Теперь сквозь сталактитовые деревья видно озеро. Вода очень яркая – её подсвечивает фосфорическим сиянием планктон. Хрустальный лес тоже светится. А высоко над головой на тёмном своде пещеры искрится лишайник.

Одна секунда.

Лес вокруг меня опять начинает разлетаться на куски, пронзительно визжат снаряды, сталактиты бьются, будто стекло. Пушка стреляет в мою сторону, я выбираюсь из леса и утыкаюсь прямо в дуло.

Отскакиваю вправо и пригибаюсь. Каждая прожитая мною секунда – чудо. Осколки невидимыми иглами пронзают воздух. В этот нескончаемый момент я целиком завишу от воли случая – куда полетят снаряды, не отскочат ли рикошетом в мою сторону. Наконец сталактитов больше не остаётся. Окаменевший белый лес рушится, а я до сих пор жива.

Врагов всего шестеро. Двое около пушки, четверо выжидают, зажав в руках ножи. Перекрикиваются на этом своём мерзком диалекте, хором отдают противоречивые приказания – в общем, дисциплины никакой. Только услышу эти их протяжные, певучие согласные, в животе всё будто узлом скручивается. Давний страх, стыд, боль. Сосредотачиваюсь и направляю все эти чувства на врага.

Из наших я первая добралась так далеко, почти до самой пушки. Жалкая стенка из камней, которую гурта построили в качестве заграждения, меня, конечно, не останавливает. Наоборот, я использую её как трамплин – взбегаю вверх и прыгаю прямо на них. Моя цель – стрелки. Одному перерезаю горло, под коротким клинком мышцы и хрящи расходятся легко. Это хтономантический обсидиан – разрезает плоть, будто масло.

Вскоре подтягиваются остальные. К этому времени я уже успела ослепить второго стрелка и сломать ему таз коленом. Другие гурта даже приблизиться ко мне не могут. Реагируют они слишком медленно, по движениям заранее видно, когда они собираются нанести удар. Я опережаю врага на несколько шагов.

Пушка затихла, её вращающийся ствол замер. Отхожу в сторону, чтобы не мешать атаке солдат Эскарана. Гурта сопротивляются, но ничего поделать не могут. Проходит всего несколько минут, и противник разгромлен.

Теперь подсчитываем потери. Трое убито, один ранен, остальных оцарапало осколками. Я легко отделалась – всего штук десять царапин, ничего серьёзного. Могло быть и хуже.

Пока мужчины перегруппируются, присаживаюсь на стену у дальнего края и смотрю на озеро. Вдалеке от берега плавают эхру, их щупальца поднимаются, колышутся, соприкасаются. Эхру переливаются всеми цветами радуги. Их не волнует, что рядом умирают люди. Невольно засмотревшись, наблюдаю за ними несколько секунд и только потом перевожу взгляд на выстроившиеся внизу войска.

Основные силы Эскарана размещаются около озера. Приходится сражаться с врагом за каждый шаг вперёд. Наших – человек четыреста, не меньше. И всё ради того, чтобы захватить крошечный порт под названием Корок, который гурта отобрали у нас шестьдесят лет назад. Военное правление думает, что Корок для нас очень важен, его можно использовать в более серьёзных операциях, но меня это не интересует. Я просто делаю, что велят. Моё место – суша, точнее, те её участки, что возвышаются над берегами. Наша задача – обеспечить безопасность войск и обезвредить пушки, из которых враг бьёт по нам. Пока справляемся неплохо.

Прищурившись, стараюсь разглядеть в хаосе битвы Ринна. Но найти его в толпе не могу, хоть он и выше других. Вот Вамса из Кадрового состава клана Кессин. Она кидается то в одну сторону, то в другую, хлеща противника хлыстами с отравленными наконечниками. А это, конечно, Джатти – кто же ещё? Легендарный боец-танцор, его смертоносный акробатический танец ни с чем не спутаешь. Ринна так и не видно.

Наши войска рвутся к земляным укреплениям гурта, их траншеям и редутам. Эта линия – последнее препятствие на пути к порту. Слышу резкий выстрел осколочной пушки, и целая группа крошечных человечков внизу валится на землю. Над ними пролетают две наши чернокрылки, похожие на воздушных змеев, пилоты привязаны ремнями к рамам, двигательные установки выплёвывают в темноту искры. С чернокрылок сбрасывают на гурта мешки со взрывчаткой, те разбегаются врассыпную.

Наши заклинатели камня держатся в стороне, их охраняют закованные в прочную броню всадники верхом на крайлах. Наблюдаю, как часть земляного укрепления взлетает вверх и обрушивается, похоронив врага под тоннами земли. Спору нет, гурта – противники яростные, но их Старейшины ничего не могут противопоставить магии заклинателей.

Оборона гурта начинает сдавать. Я, конечно, не тактик, но даже я вижу, что надеяться им не на что. Невесело улыбаюсь. Отлично. Посмотрим, как эти высокомерные твари запоют после такого разгрома.

И тут замечаю на крутом берегу озера всадника, его силуэт чётко выделяется на фоне кристаллических образований. Он идеально прямо сидит в седле верхом на существе, напоминающем летучую мышь, – гурта все на таких ездят. В руках у него подзорная труба.

Но смотрит он не на сражающихся, а на озеро.

– Эй! Белама! Где подзорная труба? – обернувшись, кричу я.

Солдаты как раз нацеливают осколочную пушку на земляные укрепления гурта. С такого расстояния попасть куда надо почти невозможно, зато хоть немного отвлечём врага. Белама бросает мне подзорную трубу, я ловлю её на лету и всматриваюсь в горизонт. Пещера гигантская, на большой глубине они почти все такие. Даже потолок разглядеть невозможно, не говоря уже о дальней стене.

Но корабли вижу сразу. Блестящая обшивка, острые носы – вот они скользят по озеру на бесшумных хтономантических двигателях. Всего корабля три, на каждом может уместиться сто человек, а может, и больше. Высматриваю всадника, но тот исчез. Теперь понятно, что он тут делал.

Ждал нужного момента. Готовился к атаке.

Вдруг до меня доходит, что они затеяли. Корабли пристанут к берегу за спинами у воинов Эскарана и войдут в порт, прямо к гурта. А всадник приведёт сверху подкрепление, которое и подойдёт к нам с фланга, когда мы будем отступать.

Мы-то считали, что порт почти не охраняется, однако для врага Корок гораздо важнее, чем нам казалось. И теперь мы в ловушке.

За спиной у меня застрекотала пушка, но я уже несусь вниз по склону к берегу озера. Говорю себе, что просто исполняю свой долг, – я ведь обязана доложить об увиденном Военачальнику. Но на самом деле как раз об этом думаю меньше всего. Нужно срочно найти Ринна.

Вражеские укрепления берём одно за другим, а я кое-как съезжаю вниз, к воде. Земля идёт под уклон, всё кругом покрыто лишайником и грибами на высоких ножках. Я слишком спешу, меня угрожающе заносит, врезаюсь в колонию грибов-дождевиков и оставляю за собой облако спор.

Добираюсь до берега, земля здесь выравнивается. Под ногами растоптанные плесневые грибы. Среди них лежат убитые и раненые.

На раненых смотреть тяжелее всего. Убитые – другое дело, у них будто пропадает какая-то очень важная часть, без которой они вроде бы не совсем люди. А вот живые чувствуют боль, кричат, шевелят остатками оторванных конечностей.

Одним товарищи помогают. Другим – нет. Я уже побывала во многих битвах и знаю, что всем не поможешь, как ни старайся. Иначе с ума сойдёшь. Пробегаю мимо раненых и умирающих, стараясь не обращать внимания на их крики. Я здесь ради одного-единственного человека, поэтому прокладываю себе путь в толпе бегущих солдат и ищу его.

Наши силы наступают и увлекают меня за собой. Он наверняка в авангарде, ведёт людей в атаку. Он же из Кадрового состава. Это наша работа. Мы должны вдохновлять солдат, показывать им пример. Мы элита, герои.

На самом деле это всё, конечно, ерунда. Никакие мы не герои. Просто очень хорошо обучены убивать.

Прорываюсь сквозь толпу. Солдаты кричат до хрипоты, заранее предвкушая победу. На бегу они ликующе вскидывают оружие в воздух – зазубренные клинки, секачи, складные луки из древесных корней. Хочу крикнуть, что они все ошибаются, что враг их обхитрил, но это не поможет. Нужно поговорить с кем-то поглавнее. Кадровый состав обычно тактическими вопросами особо не занимается – просто кидаемся в самую гущу и разбираемся на месте. За это солдаты и восхищаются нами больше, чем Военачальниками, или Командующими дивизиями, или заклинателями камней. Мы такие же, как они. Сражаемся наравне с ними, тоже выполняем приказы и тоже погибаем.

Перелезаю через разрушенные укрепления. Всюду валяются убитые гурта. Шлемы из панцирей насекомых разбиты, доспехи залиты кровью. Бледная кожа усыпана чёрной землёй. Из воронок поднимается дым, кругом куски человеческой плоти.

Бой возобновился, на этот раз среди строений крошечной припортовой деревни. С тех пор как гурта захватили Корок, всё кругом пришло в запустение. На этом каменистом холмике посыпанные гравием дорожки вьются между домами с потрескавшимися стенами. Несколько пристаней выдаются в озеро. На границе таких мест полно – безрадостных, ничем не украшенных. Единственное их назначение – служить укреплённым торговым портом. Говорят, Корок нам необходим, потому что на этом берегу озера только здесь можно выгружать тяжёлые грузы, но, по-моему, это просто вопрос престижа. Гурта отняли у нас Корок. А мы теперь возвращаем его.

Наконец оказываюсь в авангарде. Строй солдат растекается между зданий. В руинах таверны и Дома Света прячутся лучники. Свет уже почти погас, гурта так ни разу и не подзарядили светящийся камень на вершине башни. Поэтому теперь в городе всегда сумрачно.

Грубо хватаю за руку пробегающего мимо солдата. Тот оборачивается, рассерженный, что его задерживают. Потом замечает отметину на моём голом плече. Знак Кадрового состава, а в центре его – эмблема моего клана. Парень сразу понимает, кто перед ним.

– Кто твой командир? – спрашиваю я.

Тот называет какое-то имя. Я даже не слушаю.

– Разыщи его. Скажи, чтобы уводил людей. Гурта подходят с озера. И с верхних точек. Они нас всех уничтожат.

В глазах солдата мелькает страх. Теперь уверенность в победе сменилась испугом.

– Скажи, что это я тебя послала, – прибавляю я.

Тот спешит исполнить приказ, я тоже уношусь стремглав. Да, я поступила неосмотрительно – нельзя было передавать такое важное сообщение простому солдату, следовало доложить об увиденном самой, но у меня сейчас другие проблемы. В любом случае Военачальник скоро узнает о засаде. А мне нужно предупредить Ринна. Когда всё начнётся, я должна быть рядом с ним.

Не могу избавиться от тревожного предчувствия. Кажется, будто на меня несётся что-то огромное, тёмное, удушающее – не хватает воздуха.

Ничего не могу с собой поделать – я напугана до полусмерти.

Здания построены из тёмного камня и дерева, все они низкие и неказистые. Строили их из чего попало – вот кривобокий дом, унылая таверна, безликие административные здания, склады. И всё это в полуразрушенном состоянии после последнего нападения гурта.

Стараюсь держаться поближе к стенам. Вражеские лучники подстрелят любого, у кого хватит ума выскочить на открытое место. На моих глазах нашему солдату в грудь вонзается стрела. Протыкает его насквозь, наконечник показывается из спины. Пытаюсь не думать, каким сильным был выстрел. Луки гурта этим славятся.

– Где Ринн? – спрашиваю солдата, сидящего на корточках в дверном проёме. Он подпрыгивает от неожиданности и замахивается на меня ножом, но я перехватываю его руку, качаю головой, и тот соображает, что я своя. Повторяю вопрос. Солдат отвечает. Ринна знают все. Не заметить его трудно.

Яростная схватка кипит во дворе между несколькими самыми большими зданиями. Гурта засели там за баррикадой из разного рода обломков. Глупая идея – защищать позицию, открытую со всех сторон, но гурта много чего странного делают. Даже я их не всегда понимаю, хоть и разбираюсь в них получше других.

Прибегаю и вижу, что битва уже почти закончена. Всех лучников в окружающих зданиях ликвидировали, и в дело вступили меченосцы Эскарана. Над ними возвышается Ринн, люди ориентируются по нему, словно корабли по свету маяка. В каждой руке у него по топору, Ринн размахивает ими направо и налево. Он далеко не самый ловкий боец Кадрового состава, однако в его боевой технике есть что-то такое, отчего он кажется неуязвимым. На самом деле топорами он машет довольно медленно, и всё равно враг даже близко подойти боится. Ринн движется неумолимо, будто лавина.

Вижу его и невольно улыбаюсь. Но через секунду вспоминаю, для чего я здесь, и улыбка исчезает.

Подхожу. Мне сражаться не с кем. Баррикаду разгромили. Гурта сами по себе высоким ростом не отличаются, а рядом с Ринном они просто карлики, потому и не решаются с ним схватиться. Пробиваюсь сквозь толпу солдат Эскарана, уже почти добралась до него, и тут Ринн меня замечает. Широко улыбается. Белые зубы сверкают на фоне чёрной колючей бороды…

…Следующее, что помню, – лежу на земле, а в ушах звон стоит от высокого, пронзительного звука. Я полностью дезориентирована, могу только моргать. Я вся в чём-то влажном. Постепенно прихожу в себя и вспоминаю, что меня как будто ударила огромная рука. А потом хаос, беспорядочные движения, яркий свет…

Шея как деревянная. Всё онемело, всё болит, даже не могу сообразить, ранена я или нет. Кто-то лежит прямо на мне, уткнувшись лицом мне в грудь. То есть не лицом, а тем, что от него осталось.

Единственное моё желание – стряхнуть с себя эту страшно оскаленную маску без нижней челюсти. Сбежать из-под пустого взгляда мёртвых глаз, которые будто умоляют меня что-то сделать, предотвратить эту катастрофу. Изнемогая от отвращения, сталкиваю с себя солдата. Отползаю назад, но во что-то врезаюсь. Знаю, что это тоже труп, поэтому даже не оборачиваюсь. От заунывного звона в ушах кажется, будто всё это происходит далеко и с кем-то другим.

Встаю на колени и приподнимаюсь. Дома исчезли. Земля усыпана телами убитых. Несколько человек, подобно мне, понемногу шевелятся, остальные неподвижны. Сначала даже сомневаюсь – вдруг я уже в другом месте, а не там, где была до того, как случился…

…взрыв…

И вдруг на меня безжалостно нахлынули воспоминания. Теперь понятно, почему гурта обороняли двор вместо того, чтобы отступать. Это была ловушка. Они заманили сюда как можно больше наших, а потом всё взорвали.

Вижу вдалеке наших. Войска в смятении. В город войти боятся, опасаясь новых взрывов, но и отступать не могут. Подкрепления гурта мчатся вниз по склону прямо на них. Теперь вражеские корабли видно издалека, они уже почти причалили к берегу.

Врагов намного больше, чем нас. Сейчас начнётся резня.

При этой мысли вспоминаю, что должна сделать и почему я в городе, а не наверху, как приказано. Страх придаёт сил, встаю и, пошатываясь, бреду среди трупов и оторванных конечностей, пока не отыскиваю его.

Он лежит на спине и смотрит вверх невидящим взглядом, массивное тело покинула бьющая через край энергия, так хорошо знакомая мне ещё с подросткового возраста. Ни одной раны не видно. Но он мёртв.

Все силы тут же покидают меня. Будто какая-то сила прижимает к земле, и бороться с ней я не в силах. Опускаюсь на него, кладу голову ему на грудь, но родное сердце не бьётся. Глаза закрываются сами собой, и я понимаю, что пострадала гораздо серьёзнее, чем мне поначалу казалось. Я тоже умираю, в этом нет сомнения. Но ничего страшного. Жить я больше не хочу.

Ринн.

Он убит.

Мой муж.

Глава 29

Понятия не имею, где я.

Взгляд не фокусируется. Ощущаю тяжесть во всём теле, словно на каждой мышце лежит тяжёлый груз. Даже поднять руку для меня сейчас невыполнимая задача.

Тут темно, а сверху ещё нависла какая-то тень. Большая, широкая, как у Ринна. Запах кислый – засохший пот, рана, которую никто не лечит, дыхание больного.

Во рту пересохло. Уголком левого глаза замечаю свет. Слегка поворачиваю голову, ища источник. Вот оно, размытое пятно.

– Ооо аакиии ууу?

Сглатываю, но это не помогает. Только спустя некоторое время понимаю, что услышанный мной протяжный звук – это человеческий голос. Выводы делать я не в состоянии. В голову приходит какая-то мысль, но тут же ускользает. Мысли расползаются в стороны, как змеи.

– Омиии еее ууииик.

Голос низкий, мужской, мне слышится в нём что-то угрожающее, но что именно, не пойму. Всё происходит медленно. Моё восприятие не поспевает за его движениями.

Внезапно делаю глубокий вдох. Не могу удержаться, чувствую себя, будто только что тонула. Мне необходим свежий воздух. Отворачиваюсь от света, но теперь ничего не могу различить.

Чувствую, что лежу на чём-то твёрдом. Это земля. Мужчина сдвигается в сторону, и только тут понимаю, что встать мне мешает не только слабость. Он сидит у меня на ногах. Одна рука держит меня за плечо. Вторая гладит по щеке.

Мгновенно прихожу в себя. Откуда-то берутся силы. Кожей ощущаю – мне грозит какая-то опасность. Вот только не соображу какая. Мозг не работает, зато тело подсказывает, что делать.

Что со мной? Что-то не так!

Меня куда-то тащат, мои ноги поднимают, опускают, затем снова поднимают. Кто-то меня держит. На уровне пояса как будто что-то ползёт, потом мужчина откидывает этот предмет в сторону. Смотрю туда, перед глазами после контузии до сих пор всё плывёт.

Это мой ремень.

Чую запах мужского пота. Очень едкий. Застарелый, смешанный со свежим. Одежда сырая, нестиранная. В этом месте жарко, как в духовке. Издаю какие-то тихие хрипы, сама не осознавая, что именно хочу выговорить.

Меня опускают вниз. Оказываюсь на спине. В голове оглушительно звучит сигнал тревоги, слабость молниеносно сменяется отвращением. Происходит что-то очень плохое, но что именно – не знаю. Пытаюсь вывернуться, но бесполезно – меня снова прижимают к земле. Он ухватил меня за бёдра.

– Дааааааа лежжжжжжи ты сммммиррррно…

С меня снимают брюки.

В действие вступает какой-то природный инстинкт, заставляющий меня брыкаться и сопротивляться непонятно чему. Ударяю мужчину ногой, и тот хрюкает. Через секунду он дает мне такую пощёчину, что моя голова сразу разворачивается в другую сторону, туда, где свет. Перед глазами пляшут белые звёздочки.

При свете замечаю, что здесь есть и другие люди. Смутные силуэты в углах.

Но они-то почему ничего не предпринимают?

Постепенно все пять чувств возвращаются. Теперь вижу мужчину яснее. Одной рукой вцепился в пояс моих брюк и пытается их стянуть, я брыкаюсь. Он пытается удержать меня другой рукой. Мужчина крупнее меня, но слишком неуклюжий, а моя ловкость, наоборот, восстанавливается. Он всё никак не может справиться с моей одеждой, я же ещё и сопротивляюсь. Мужчина снова бьет меня по лицу.

На этот раз оглушить меня не удаётся. Бью в ответ. Мужчина отодвигается, хватается за горло и хрипит. На полноценный удар сил не хватает, но и этого достаточно. Упираюсь ногой ему в грудь и отпихиваю в сторону. Он тяжёлый, но не сопротивляется и покорно ковыляет прочь, потом спотыкается и оседает на пол, заходясь в кашле. Судя по дыханию, трахею я ему не повредила, но нормально говорить в ближайшее время он не сможет.

Разум вновь соединяется с телом. Сознание проясняется. Приподнимаюсь, прислоняюсь спиной к стене и одной рукой подтягиваю брюки.

Оттолкнувшись пятками, умудряюсь сесть прямо, хотя от усилий чуть снова не теряю сознание. Камень влажный и тёплый. Высматриваю нападавшего, но тот отполз в тень. Искать неохота – вроде бы почти не двигалась, а устала.

Снотворное, догадываюсь я. Они меня усыпили. А потом доставили сюда.

Пробуждаются слабые воспоминания. Так рыбки всплывают на поверхность, если бросить им хлебные крошки. Вспоминаю плеск воды, скрип деревянных снастей, покачивающийся гамак. Кандалы на запястьях. Смотрю на руки и вижу следы. Да, вот такие у гурта кандалы, с зазубринами внутри. Пытаешься снять – только сильнее вонзаются в руки. Я, наверное, была умницей – не пыталась. Порезы неглубокие. Так что с руками всё в порядке.

Вспоминаю звуки голосов – гурта смеются, кричат, перешучиваются. Иногда они обращаются ко мне на своём языке – думают, не понимаю. Оскорбляют, издеваются. Надеюсь, мне хватило ума промолчать. Скорее всего, хватило. Ни к чему им знать, что я владею их языком.

Плыли, наверное, долго. Воспоминаний много, явно какое-то время прошло. Вот мы плывём через пещеры. Мимо кристаллических образований и гигантских грибов. А потом – скрип телеги… Да, точно, припоминаю… Меня везли в клетке, а клетка стояла на телеге. Ехали по дорогам, выровненным заклинателями камня, все острые камни убраны и сглажены Старейшинами гурта. Дальше мы пересекали каменный мост над пропастью, на дне которой светилась красная раскалённая магма. Проезжали мы и через туннель в скале, очень широкий, все стены в фосфоресцирующих водорослях, которые до сих пор кормятся останками древних монстров, хотя те вымерли уже много тысяч лет назад. Потом туннель расширился ещё больше, и мы выехали в гигантскую пещеру цилиндрической формы. Даже дальней стены было не разглядеть.

Помню, как они меня кормили, а я ела, слишком одурманенная, чтобы сообразить – в еду подмешана новая доза снотворного. Должно быть, корень расщепника или масло чамы. А может, ещё какое-нибудь гуртское растение, о котором я даже не слышала.

Вспоминаю, как они все стояли вокруг меня и смотрели. Бледные, худые, почти изящные, глаза у всех голубые. Голоса высокие, напевные. У одного нижнюю часть лица закрывала грязная маска, и он меня осматривал.

Больше ничего не помню.

Ну, хоть одно ясно. Я в тюрьме. Пещера неровной формы – значит, скорее всего, естественная. Старейшины таких кривых стен не делают. В глазах всё ещё мутно, но насчитываю в камере не меньше десятка заключённых. Сидят кто где, одни спят по углам, другие разговаривают, третьи просто пялятся на меня. Некоторые расположились на каком-то тряпье и одеялах, которые, судя по всему, бдительно охраняют от любых поползновений.

Здесь жарко. От стен идёт тепло. Это может значить одно из двух – либо мы очень глубоко под землёй, либо рядом проложенный лавой канал или какая-нибудь трещина, из которой валит пар. В потолке дыра с решёткой, сквозь неё проникает свет факелов. Других выходов что-то не видно. Но отверстие, закрытое прутьями, высоко. Сквозь него ничего не разглядишь.

Пытаюсь встать и резко втягиваю воздух, спина отзывается острой болью. Поняла – лучше и не пытаться. Аккуратно устраиваюсь поудобнее и слежу за остальными – вдруг ещё кто-то ко мне полезет? Нет, вроде никто не хочет. Ну и отлично.

Действие снотворного заканчивается, и в голове проясняется всё больше. Надо бы заняться медитацией чуакин, это поможет. Если б они меня подобрали, когда я была в сознании, я бы с помощью медитации могла противостоять действию любой травы. Но не могу сосредоточиться. Что-то меня тревожит, что-то очень важное. В таком состоянии медитировать невозможно.

И тут вспоминаю.

Ринн мёртв.

Рыдаю, пока не захожусь в истерике.

Дальше всё снова в тумане. Звуки как будто сквозь вату проходят. Всё вокруг мрачно, размыто, кругом чужие люди, занимающиеся непонятными делами. Чувствую себя так, будто умерла. Лучше бы действительно умерла.

Приходят гурта и приносят лестницы, один за другим заключённые вылезают из этой дыры. Я тоже лезу. Принимать сознательные решения нет сил, поэтому делаю то же, что и все.

На охранниках такие же доспехи, как и на солдатах во время битвы. Сделаны они из затвердевших выветрелых пород. Мы эту технологию так и не освоили, но метод хороший – материал получается очень лёгкий и вместе с тем прочный. Доспехи белые, с лёгким радужным отливом, и плотно облегают их тощие тела. Щитки тоже совсем узкие. На поясах тонкие мечи.

Вылезаю в коридор, и всех нас, угрожая клинком, сгоняют в толпу. Оказываемся в жаркой, тёмной пещере. Скальные породы образуют карнизы и впадины, стену опоясывает деревянный настил, на вид кажущийся ненадёжным. Наверх ведёт лестница. Тяжёлые решётки из чёрного металла обозначают входы в другие камеры – одни в полу, как наша, другие в стенах. За ними вижу людей, их пальцы сжимают прутья, на грязных лицах – отчаяние.

Бреду, словно лунатик. Ни с кем не разговариваю, и со мной никто не говорит, только охранники гурта выкрикивают приказы на ломаном эскаранском. Тот самый мужчина тоже с нами, мрачно смотрит на меня. Здоровенный, весь покрыт мускулами и жиром, уже начал лысеть, в нижней губе два кольца. Синяк у него расплылся на всю шею. Маленькие глазки злобно смотрят исподлобья.

Нас ведут по лестницам, потом по пещере, затем по широким каменным коридорам. Освещение плохое, всё кругом неухоженное, обшарпанное. Иду, опустив голову, по сторонам почти не гляжу. Проходим по мосту над помещением, где другие заключённые вертят мельничные жернова – делают хлеб из спор.

Вскоре останавливаемся перед массивной железной дверью. Один из гурта отпирает её большим ключом, и дверь распахивается. Изнутри пахнуло сухим, обжигающим воздухом, будто духовку открыли. У меня даже волосы зашевелились. Всех озаряет красным светом.

Заходим внутрь.

Кузница – царство грохота, пота и пламени. Раскалённые реки расплавленного металла, звон цепей, шум ворота, стук, невыносимая жара. Из огромных чанов выливают металл, от него валит пар и летят искры. Грязная светящаяся жидкость ползёт по траншеям, среди чёрных пятен на поверхности мелькают огненные всполохи. Мужчины в капюшонах из звериной кожи и защитных очках очищают металл и крутят колёса, по мускулистым рукам струится пот.

Меня ставят к агрегату, назначение которого мне неизвестно. Другой заключённый стоит напротив меня по другую сторону каменной траншеи. По ней льются отвратительно воняющие, пузырящиеся отходы. Траншею перегораживает двойной барьер, две тяжёлые металлические решётки. Наша работа – то поднимать их, то опускать, при этом одна рука должна двигаться вперёд, вторая назад. Ощущение, будто распиливаешь полено в двух местах одновременно. Работа однообразная и, кажется, вовсе бессмысленная. Плечи ноют, спина болит, однако продолжаю делать что велят. Не нахожу в себе силы воспротивиться, вся воля куда-то подевалась.

После первой смены рук не могу поднять. Во вторую стараюсь ещё сильнее. Эта боль нужна мне. Я хочу её почувствовать. Это наказание за то, что я выжила.

Мальчик, с которым я работаю, – представитель расы, которую мне раньше видеть не приходилось. Однако слыхала я о них предостаточно. Это один из Далёких, Дитя Солнца. Кожа темнее масла, глаза такие тёмные, что зрачки кажутся огромными. Сам маленький, худой, спутанные волосы падают на лоб. Лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Даже уши ещё не зажили. Дети Солнца отрезают мальчикам заднюю часть ушей так, что они на плавники похожи. Это у них такой обряд инициации, посвящение в мужчины.

При нормальных обстоятельствах мне было бы очень интересно. Захотелось бы расспросить его как следует, разузнать, как он тут оказался, из каких он мест, какие у них традиции. Всегда была любопытна. Потому мне и нравилось общаться с Лисс и Кастой, хотя всех остальных их нескончаемые сплетни только бесили. Но теперь мое любопытство умерло, как и все другие чувства.

Парень тоже молчит. Пару раз замечала, как он на меня смотрит, но стоит мне поднять глаза, тут же отводит взгляд. Выражение его лица разгадать не могу – то ли сочувствие, то ли опаска, то ли просто равнодушие. Но я благодарна, что он, по крайней мере, не пристаёт ко мне с разговорами.

Мы всё делаем по звону огромного колокола, который находится где-то высоко. Если колокол звенит – значит, прошло три часа. Сама того не замечая, слежу за этим звоном и подстраиваюсь под него и когда работаю, и когда отдыхаю. Даже несмотря на моё горе, стремление к порядку даёт о себе знать.

У гурта система обозначения времени такая же, как у нас, – обороты, сегменты, часы и минуты. На самом деле мы её у них и переняли. Слова у нас разные, но само разделение одинаковое. Год – это двести семьдесят два поворота, за это время мать-планета успевает один раз обойти вокруг солнца. За десять оборотов наш маленький спутник обходит мать-планету. Одна полная орбита Каллеспы – это один оборот. Треть его – сегмент, или десять часов. Оборот составляет тридцать часов, а час состоит из девяноста минут. Глубоко под поверхностью время управляется приливами – притяжением огромной матери-планеты.