Kitobni o'qish: «Африканский самурай»

Shrift:

Посвящается Райану Суэйзи, которому наверняка понравилась бы история, лежащая в основе этой книги

Craig Shreve

THE AFRICAN SAMURAI

Издательство выражает благодарность Westwood Creative Artists и литературному агентству Synopsis Literary Agency за содействие в приобретении прав.

Иллюстрация на обложке Елизаветы Шмагиной

Карта выполнена Юлией Каташинской

Издательство Иностранка^®

* * *

Действующие лица

Примечание, касающееся имен: некоторые из основных действующих лиц этого повествования на протяжении жизни не раз меняли имена. Для простоты я предпочел использовать те их имена, которые оставили наибольший след в истории, даже если они не пользовались этими именами в период, когда происходили описываемые события.

Африканский самурай

Ясукэ: уроженец Восточной Африки, попавший в рабство еще ребенком. Его настоящее имя неизвестно. Доподлинно не известно и место его рождения, хотя предполагают, что он был из народа макуа, живущего в Мозамбике.

Первый великий объединитель Японии

Ода Нобунага: даймё (феодальный правитель), которого историки считают первым из трех великих объединителей Японии. Изначально Нобунага был даймё провинции Овари, а затем распространил свою власть на бо́льшую часть территории Центральной Японии.

Иезуиты

Алессандро Валиньяно: итальянский священник и миссионер-иезуит, назначенный визитатором миссий в Индии, что сделало его на всей территории Индии и Азии вторым человеком в церковной иерархии после папы римского.

Брат Амброзиу: миссионер-иезуит в Нагасаки и прилегающих землях.

Брат Органтино: миссионер-иезуит, долгие годы проведший в Японии и один из немногих священников, кому позволили остаться в стране впоследствии, когда весь орден был из нее изгнан.

Полководцы

Акэти Мицухидэ: до службы у Оды Нобунаги сначала был самураем клана Сайто, затем – телохранителем «странствующего сёгуна» Асикаги Ёсиаки.

Токугава Иэясу: даймё провинции Микава и самый верный союзник Нобунаги.

Тоётоми Хидэёси: родился в крестьянской семье, но добился высокого положения при Оде Нобунаге.

Самураи – телохранители Оды Нобунаги

Дзингоро: брат Огуры.

Огура: брат Дзингоро.

Ранмару: молодой самурай и паж Нобунаги.

На службе Оды Нобунаги

Хидэмицу: зять и ближайший помощник Акэти Мицухидэ.

Масахидэ: самурай, верно служивший отцу Оды Нобунаги. Масахидэ совершил сэппуку в попытке наставить Нобунагу на путь истинный. В его честь Нобунага воздвиг храм в Адзути.

Томико: служанка в доме Оды Нобунаги.

Даймё

Арима Харунобу: даймё, в осажденном замке которого Валиньяно гостил после прибытия в Кутиноцу.

Хатано Хидэхару: глава клана Хатано и владелец замка Яками.

Такэда Кацуёри: даймё клана Такэда после смерти Такэды Сингэна.

Такэда Сингэн: легендарный «Тигр Каи», знаменитый полководец и давний соперник Нобунаги.

Омура Сумитада: первый даймё, принявший христианство.

Кланы

Мори: могущественный клан, правящий значительной частью Западной Японии.

Ода: прежде незначительный клан, который приобрел известность после серии побед молодого Нобунаги и стал самым могущественным в Японии.

Такэда: клан, с давних времен враждовавший с кланом Ода. Когда-то могущественный, он утратил позиции после смерти легендарного полководца Такэды Сингэна.

Прочие действующие лица

Икко-икки: разрозненные группы последователей одной из буддистских сект, действовавшие по всей стране. Они представляли экономическую, политическую и военную угрозу для Нобунаги и других даймё.

Мураками: род пиратов (или «повелителей морей»), контролировавший Внутреннее Японское море в период Сэнгоку¹, которого побаивались многие даймё.

Все перечисленные выше действующие лица – реальные люди, за исключением Томико. Персонажи, не упомянутые выше, являются вымышленными.

Часть I
Раб и даймё

Сделайте чашку вкусного чая, положите уголь, чтобы он нагревал воду, разложите цветы, как они растут в поле, летом ищите прохладу, зимой – тепло, делайте все заблаговременно, подготовьтесь на случай дождя и уделите внимание тем, в чьей компании находитесь. Другого секрета нет.
Сэн-но Рикю, мастер чайной церемонии

Глава 1

Дом для меня – забытое место. Скорее сон, чем воспоминание.

Даже те обрывки, которые остались в памяти, кажутся чужими и далекими, словно все это происходило в другой жизни. В жизни человека, которого не увезли чужаки, который не был оторван от собственных корней. И все же иногда воспоминания приходят так отчетливо, что становится больно.

В детстве мы с семьей и некоторыми соплеменниками проделали долгий путь от деревни, спрятанной в тени горы Намули, до берега моря. Год подходил к концу, и настало время черепахам откладывать яйца. Мы разбили лагерь на краю пляжа и смотрели, как ночью из моря выползали полчища черепах с твердыми темными панцирями и мягкими пятнистыми животами. Казалось, они двигались независимо друг от друга, но в то же время согласованно. Плавниками они выкапывали в песке углубление и устраивались над ним. Мы запомнили эти места и пошли спать.

Утром, когда черепахи ушли, мы выкопали яйца, взяв ровно столько, сколько нам было нужно. На обратном пути в деревню мы осторожно несли яйца в корзинах. Месяца через два мы снова отправились в дальний поход к пляжу. Лагерь разбили на том же месте на краю пляжа. В свете полной луны песок вдруг пошел рябью, зашевелился. Сначала на поверхности появился один крошечный носик, потом – еще десяток, сотня. Орава маленьких черепашек устремилась прямо в бескрайние просторы зеленоватой пены, влекомая силой, которую мы не могли постичь. Мне хотелось верить, что они ползли в море, чтобы отыскать своих матерей, воссоединиться с ними.

Первый поход на море был для сбора пищи. Второй – для того чтобы знать, почему мы оставляем все, что можно, и забираем только то, что необходимо.

Я помню голос матери, хотя никак не могу вспомнить ее лица. Отцовского лица я тоже не помню. Иногда всплывают отрывочные воспоминания о том, как меня учили грамоте и письму в тени мангового дерева. О том, как мы с другими мальчишками работали в рудниках, добывая руду из стен пещеры, бегали с ними по полям, играли в манкалу² маленькими камешками прямо в пыли посреди улицы. О праздниках с барабанами, масками и яркими одеяниями, трепете при виде иноземцев и товаров, которые они привозили. А еще я помню черепах, выбирающихся из песка и пробирающихся к морю.

Тогда я в последний раз был свободен.

* * *

– Тебе нет нужды стоять у меня над душой. На корабле нет никого, кроме наших людей.

Отец Валиньяно говорил, не отрываясь от работы. Тонкие лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь иллюминатор, старили иезуита, отбрасывая тени, подчеркивавшие очертания щек и лба и углублявшие глазницы. Покачивавшаяся голова то скрывалась в сумраке, то снова оказывалась на солнце, освещавшем короткие седые волосы. Такая же седая борода, узкая и аккуратно подстриженная, почти касалась листа бумаги, на котором он писал. Однако рука священника уверенно макала перо в чернила и быстро, но бережно водила им по странице, а в голосе его звучала обычная уверенность человека, привыкшего отдавать распоряжения.

– Моя работа – защищать вас от любых людей. Не только чужаков, – ответил я.

– Неужели ты настолько не доверяешь нашим спутникам?

– Доверчивый телохранитель часто терпит неудачу в своем деле.

– А теперь, будь добр, по-японски.

Валиньяно по-прежнему не поднимал головы. Я задумался, подыскивая слова. Язык и историю Японии я изучал уже много месяцев, пока готовился к этому путешествию, и долгими днями на борту корабля, но мне всегда было трудно переключаться с португальского. Промедлив немного, я повторил свою фразу на японском. Валиньяно удовлетворенно кивнул и поправил пару мелких ошибок, а потом продолжил уже на этом языке, новом для нас обоих.

– Почему бы тебе не подняться на палубу, подышать воздухом? – предложил Валиньяно, отсылая меня.

– Вы же знаете мою нелюбовь к морю, – ответил я.

– Да. Для такого здоровяка ты боишься очень многого.

– Человеку, не знающему страха, недостает осторожности.

– Человеку, боящемуся слишком многого, недостает веры. Ты должен довериться Богу, сын мой. Тот, кто силен в вере, в этом мире не знает преград. Не знает страха.

Я молча принял упрек. У иезуитов я научился многому. Я знал наизусть большие отрывки из их Библии на португальском и на латыни, и всё бо́льшие – на японском. Я восхищался верой священников, считал ее искренней, но в глубине души противился тому, чтобы полностью принять ее. Мне казалось, что человек, взывающий к Богу в своих битвах, быстро забывает, как сражаться самому. Вера казалась роскошью, которую могут позволить себе люди, живущие в безопасности, в уюте. Но для собственной защиты я всегда предпочел бы меч, а не крест.

Хоть отец Валиньяно и никогда не сказал бы ничего подобного вслух, подозреваю, он согласился бы со мной.

Священник поднял голову и смерил меня стальным взглядом. Его небогатые запасы терпения иссякли.

– Мы скоро придем в порт, и у тебя появится куча возможностей торчать у меня за спиной с хмурым видом.

Услышав это, я нахмурился, а потом улыбнулся, сообразив, что именно это сейчас и делаю. Поклонившись, я пригнулся и вышел из каюты.

На этом корабле, плывущем в Японию, я встретил свой двадцать четвертый день рождения. Прошло двенадцать лет с тех пор, как в последний раз мне довелось увидеть родную деревню, и я уже давно оставил всякую надежду увидеть ее снова. Вдали от нее прошло уже столько же лет, сколько было прожито в ней. Двенадцать лет свободы в Африке; двенадцать лет рабства в Индии, Португалии, Китае, где меня продавали наемникам, армии, церкви. Половину жизни я прожил среди родных, половину – среди чужаков. Половину жизни я был ребенком, половину – воином.

Я терпеть не мог подниматься на палубу, но все равно это сделал. Внимательно наблюдая за капитаном, я получил общее представление о приборах и расчетах, но все равно не мог понять, как люди могут находить дорогу в море, если со всех сторон не видно ничего, кроме воды. Я пытался ориентироваться по звездам, как это делал иногда капитан, но к этому у меня не было никаких способностей. Это очень огорчало. Всему остальному – от оружия и стратегии наемников до книг и языков священников – я учился быстро, но морское дело так и оставалось загадкой.

Стоя у поручней с подветренной стороны, я избегал смотреть на море, наблюдая вместо этого за трепетом парусов. Горстка матросов управлялась со снастями и узлами, еще несколько отскребали налет соли с носовой части палубы. Палубы, мачты и весь корабль были просмолены дочерна, и поблескивающее белое пятно от морской воды показывало, как далеко захлестывали вчерашние волны.

Большинство матросов отдыхали на нижних палубах, и, хотя пару раз приглашали меня присоединиться к ним, доверяли мне еще меньше, чем я им. Я слушал их рассказы, проиграл несколько монет в кости, но долг обязывал меня всегда сохранять бдительность, и поэтому я с ними не пил, а это вызывало подозрение. К тому же в своем путешествии мы достигли той точки, когда для кровопролития достаточно уже малейшей ссоры, самого невинного проступка. На пути в Японию Валиньяно делал остановки в Индии и Китае, и, хотя по дороге мы меняли корабли и экипажи, этот экипаж провел в плавании уже почти месяц. У меня не было ни желания играть роль миротворца, ни терпения выслушивать жалобы матросов. Их тесные кубрики и подпорченные продукты были просто райскими условиями по сравнению с тем, что довелось пережить на кораблях мне самому.

Один из матросов, бородатый и, похоже, в доску пьяный, бранил другого, стоя возле треснувшего при погрузке ящика. По вычищенной от соли палубе у их ног рассыпались выпавшие яркие китайские шелка.

В трюмах у нас под ногами лежало невероятное множество ящиков с Библиями, крестами, европейскими кружевами, украшениями и другими изящными изделиями. Но в основном там было оружие. Полные ящики фитильных пистолетов и аркебуз и главное сокровище Валиньяно – три мощных новых пушки, способных разнести крепостную стену или выкосить целую шеренгу кавалеристов.

Оружие собирались предложить японцам, если они окажутся достаточно благочестивыми. Если позволят иезуитам строить церкви. Если разрешат учить своей религии их японских сыновей и дочерей. Если они примут христианство сами и прикажут другим членам своих кланов поступить так же, то получат мощное европейское оружие для борьбы с соперниками, а Валиньяно получит опору в Азии. Ружья в обмен на души.

В религии иезуитов оставались моменты, которые по-прежнему были мне неясны, но торговлю я понимал прекрасно. Меня подарили иезуитам. В их школах я учился читать и писать, узнавал историю белых людей, религию белых людей.

Угрюмый священник-иезуит, к которому меня привели, пощелкал языком, услышав мое имя, и дал мне вместо него другое, христианское. Меня назвали в честь сына Авраама. Мне рассказали о том, как Бог потребовал от Авраама доказать силу своей веры, убив своего единственного сына, как Авраам сделал алтарь, привязал к нему сына и наточил нож, но Бог приказал ему остановиться. Бог был доволен.

Португальцы дали мне хорошее имя. Исаак. Тот, кого должны принести в жертву. Тот, кого должны поднести в дар.

Глава 2

С первого взгляда Япония меня разочаровала. Мы должны были причалить в Нагасаки, что в провинции Хидзэн, где у португальских купцов была богатая фактория. Я ожидал увидеть суетливый портовый город, но над заливом висел густой туман, и ни о чем дальше кривой деревянной пристани нельзя было судить с уверенностью. На самой пристани было оживленно, но не слишком – в основном сновали лодки, перевозившие мешки с рисом да корзины с грушами и яблоками. Люди в свободной темной одежде изящно балансировали у борта своих утлых суденышек, закидывая груз на возвышавшуюся над ними палубу, или, стоя на корме, длинными шестами толкали лодки к берегу.

Когда капитан объявил, что судно вошло в гавань, весь экипаж бросился наверх, и вскоре палуба кишела матросами. Уныние последней недели сменилось улыбками и смехом. Отец Валиньяно, стоявший рядом, еле слышно хмыкнул. Я проследил за направлением его взгляда. В одной из лодок, отходивших от причала, стоял мужчина, одетый в знакомое черное облачение. От взгляда Валиньяно мало что могло ускользнуть.

– Бросьте якорь здесь, капитан, – тихо приказал он. – И приготовьтесь принять на борт гостя.

Капитан выкрикнул распоряжения. Среди матросов прокатился тихий ропот, но все тут же бросились выполнять команду.

Валиньяно смотрел на приближающуюся лодку так, словно только сила его взгляда и была способна привлечь ее к кораблю. Священнику, которого она привезла, помогли подняться на борт. Он сложил ладони на груди и склонил голову.

– Брат Амброзиу.

– Отец Валиньяно, какое счастье, что вы благополучно прибыли! Для нас большая честь принимать столь высокого гостя из Рима.

– Такая большая, что вы предпочитаете встретить меня здесь, а не на берегу?

Плечи священника дрогнули, словно от удара, но он стоял молча, не поднимая головы. Валиньяно вздохнул. Он закрыл глаза и на секунду потер переносицу и, даже не пытаясь скрыть нетерпения, произнес:

– Что ж, хорошо. Капитан, нам понадобится ваша каюта.

* * *

В каюте капитана брат Амброзиу позволил себе на секунду задержать взгляд на мне. К этому я привык. Моя кожа была чернее, чем даже у большинства африканцев. Такая черная, что казалась блестящей. Волосы мои, когда-то сбритые, за время путешествия отросли и, сплетенные в узловатые косички, свисали почти до ворота. Я был на голову выше большинства европейцев, а упражнения сделали меня широкоплечим и мускулистым, что было заметно, даже несмотря на широкие шаровары и свободную ситцевую блузу, в которые я был одет. Дополнял этот внушительный облик висевший на бедре меч, клинок и ножны которого были выкрашены в черный цвет для защиты от брызг морской воды во время долгого океанского путешествия и чтобы избежать предательского блеска стали, если придется обнажить оружие в темноте.

Новый священник держался на ногах нетвердо, его ноги не были привычны даже к легкой качке на этом мелководье, но он неплохо скрывал неловкость. Его темные вьющиеся волосы прикрывали уши, но были аккуратно пострижены, а короткая борода еле скрывала подозрительного вида шрам с левой стороны челюсти.

Большинство священников, которых мне доводилось встречать, делились на две категории: розовокожие, мягкотелые, круглолицые книжники, подготовленные к своему труду долгими годами обучения, и жилистые, загорелые мужчины с острым взглядом, прошедшие через горнило жизни, прежде чем найти применение своему честолюбию в делах церковных. Этот человек был из последних. Как и Валиньяно. Поговаривали, что в юности Валиньяно заколол насмерть человека в поединке на улицах Венеции, и, хотя подтвердить истинность подобных слухов было невозможно, я не исключал, что они были правдивы. Одни люди рождены для веры, другие приходят к ней куда более кривыми путями.

Вместо того чтобы по обыкновению встать, сложив руки на животе и сунув ладони в рукава, этот священник стоял, опустив руки и чуть разведя их в стороны, чтобы ладони были ясно видны. Валиньяно не предложил гостю ни питья, ни еды, когда мы оказались в капитанской каюте, и священник оказался достаточно догадлив, чтобы понять намек.

– Ваш путь был долог, ваше преподобие. Не стану задерживать вас привычными любезностями. Я пришел просить вас продлить путешествие еще на один день.

– В городе возникли какие-то сложности?

– Никаких сложностей, ваше преподобие. Во всяком случае, серьезных.

Валиньяно повернулся к решетке, которой было забрано окно позади капитанского стола, и посмотрел на тихо плещущие волны. Брат Амброзиу продолжал:

– Повелитель этих мест, человек по имени Омура Сумитада… Он не чинил нам препятствий, но, думаю, мог бы проявить больше… дружелюбия к церкви. Наша миссия в Кутиноцу сообщает, что тамошний властитель более сговорчив.

Я наблюдал за отцом Валиньяно, ожидая увидеть хоть какой-то знак, но не увидел ничего. Он первым из высокопоставленных сановников ордена иезуитов посетил берега Японии. Титул визитатора Индии давал ему полную власть во всех церковных вопросах в Индии и Азии. Если учесть, что понадобится год, чтобы доставить отсюда весточку в Рим, и еще год, чтобы получить ответ, фактически он был папой римским этих мест. Легко представить, какое значение и вес приобретет любой феодал, которому выпадет его принимать. Священник оказался достаточно умен, чтобы не пытаться сыграть на самолюбии Валиньяно, объясняя ему эти детали. Валиньяно и в самом деле был чудовищно самолюбив, но за те месяцы, что я его знал, он ни разу не поставил себя выше интересов церкви. Он был всецело предан той миссии, которая стояла перед ним, и я успел достаточно хорошо его узнать, чтобы понимать, какие вопросы он собирается задать.

– А этот Сумитада… Как он воспримет подобный поступок?

– Уверен, для него это будет оскорблением. Но он не станет выступать против нас. Запрет на торговлю между Китаем и Японией остается в силе, и это по-прежнему нам выгодно. Каждые два месяца один из наших кораблей приходит с товарами из Китая, забирает японские товары и везет их в Макао, а оттуда – на китайские рынки. Сумитада не станет рисковать этой торговлей, чтобы отомстить нам.

– А равновесие между Нагасаки и Кутиноцу?

– Почти не изменится. Уж точно не настолько, чтобы привести к новой… напряженности.

– Значит, Япония остается разделенной.

– Да, но уже в меньшей степени, чем в последнем донесении, которое вы получили.

– Говорите.

Смена темы разговора означала, что решение принято. Как и я, матросы будут не рады, что придется еще один день провести в море, но Валиньяно был не из тех, кто советуется с другими, принимая решение, и не из тех, кто сворачивает с выбранного пути. Матросы уже мечтали о твердой земле, удобных постелях и свежей пище, но для Валиньяно эти мечты не значили ничего.

Он перестал глазеть в окно и жестом указал на грубо нарисованную карту Японии, разложенную на столе капитана. Амброзиу откашлялся и подошел к столу.

– Ода Нобунага остается самым видным даймё и распространил свою власть на Центральную Японию. Он разбил конницу Такэды при Нагасино, и, хотя Такэда Кацуёри предпочел отступить, но не сдался, его клан слишком ослаблен, чтобы играть важную роль в этих местах. Нобунага продолжает осаду Исияма Хонган-дзи, но воинствующие монахи долго не продержатся…

Рассказывая, брат Амброзиу водил пальцем по карте, и мне не терпелось расспросить о тактике, численности, вооружении, но я понимал, что Валиньяно не потерпит моего вмешательства. Имя Нобунаги было мне знакомо. Он возглавлял клан Ода, который одержал победу над сёгунатом лет двадцать назад, чем возвестил остальным даймё – феодальным владыкам расколотой Японии – о своем намерении править ими всеми. После почти столетия раздробленности Японии, когда каждый местный феодал каждую весну заново вступал в противоборство с соседями, чтобы защитить свою территорию или расширить ее, Нобунага собирался снова объединить Японию под властью одного вождя, каких бы усилий это ни потребовало. Вековые союзы распадались, и создавались новые. Мелкие феодалы искали защиты в союзе с более могущественными, а могущественные владыки жаждали объединить Японию под своими знаменами. Я оставил вопросы при себе и слушал, стараясь впитать максимум информации.

– В провинции Ига растет сопротивление. Старики говорят, что Ига никогда не покорялась завоевателям и не покорится никогда, но скоро Нобунага направит свои усилия и сюда. Его сын Нобутада потерпел поражение, несмотря на численное превосходство, и Нобунага не оставит подобное унижение без ответа, – пояснил брат Амброзиу. – Такэда, хоть и очень ослаблены, по-прежнему удерживают район горы Фудзи, а Нобунага не может допустить, чтобы Фудзи оставалась под чужим контролем, если собирается править Японией.

Валиньяно ткнул пальцем в мою сторону, и Амброзиу ошеломленно умолк.

– Говори, – распорядился Валиньяно.

– Я ничего не говорил, – неуверенно возразил я.

– Вот именно. Мы достаточно долго путешествовали вместе, чтобы я видел, когда у тебя чешется язык, и пытаться не обращать на это внимания слишком утомительно. Говори.

– Брат Амброзиу, – начал я, не обращая внимания, как он чуть поморщился от отвращения, когда Валиньяно позволил мне обратиться к нему. – В чем ценность горы Фудзи? Ее положение не кажется стратегически важным.

Амброзиу скрипнул зубами, но ответил:

– Гора Фудзи не имеет стратегического значения, но очень важна с культурной точки зрения. Она важна для местных жителей как символ.

– Значит, он не просто стремится к завоеванию, – задумался я. – Он хочет, чтобы люди приняли его власть по своей воле.

Брат Амброзиу отмахнулся от моих слов и продолжил:

– Нобунага близок к своей цели объединить Японию. Он уже занял важнейшие города Киото и Сакаи. В ближайшие месяцы он, скорее всего, выступит против Ига и, если добьется там успеха, постарается добить клан Такэда.

Он замолчал и оторвался от карты, махнув рукой с таким видом, словно изучать ее бесполезно, потому что она меняется слишком часто.

– Единственная сила, действительно способная оказать сопротивление, это клан Мори на западе. Другие не обладают ни силами, ни сплоченностью, ни средствами, чтобы организовать успешную оборону. Война между Ода и Мори неизбежна. После победы в ней ничто не помешает Нобунаге объединить Японию.

Отец Валиньяно спокойно разглядывал карту, никак не реагируя на рассказ, но я видел, что он внимательно слушает, оценивает ландшафт и просчитывает возможности для церкви.

– Каково его отношение к нашей миссии?

Священник покосился на меня, словно надеясь, что меня отошлют.

– Мне кажется, дела церковные следует обсуждать…

– Дела церковные мы будем обсуждать там и тогда, когда у меня возникнут вопросы, касающиеся их, – спокойно произнес Валиньяно, даже не подняв головы, чтобы посмотреть на Амброзиу.

Я еле сдерживал улыбку. Священник стал еще осторожнее.

– Я бы сказал, что он… относится терпимо. Он отказался принять христианство или креститься. Но… Мы ведь писали вам о том синтоистском священнике, Нитидзё?

– Да. Он продолжает досаждать?

– Больше нет. Он убедил императора запретить христианство, но вмешался Нобунага. Он распорядился, чтобы Нитидзё вступил в диспут с нашим отцом Фроишем по богословским вопросам. Увы, я не смог присутствовать, но, говорят, отец Фроиш проявил себя великолепно. Нобунага оспорил указ императора, а Нитидзё… покарали. Также следует отметить, что Нобунага был особенно суров с буддистскими монахами, которые оказывают ему сопротивление. Он сжег их храм на горе Хиэй и перебил всех до единого.

– Я не стану проливать слезы из-за гибели неверных.

Священник откашлялся.

– Разумеется, ваше преподобие. Я не знаю отношения Нобунаги к церкви, но он очень высоко ценит иноземные яства и украшения, а также и другие наши подношения.

На этот раз священник не покосился в мою сторону, да в этом и не было нужды. Я подумал о ящиках с ружьями и пушках у нас под ногами. Вполне достаточно, чтобы убедить воителя принять какую угодно религию.

Священник снова склонился над картой. Корабль слегка покачивался, и он стоял на ногах не очень твердо. Лицо слегка побледнело, и он слишком крепко вцепился в края стола.

– С вами все хорошо, брат Амброзиу? – осведомился я.

Увидев его гневный взгляд, я еле сдержал ухмылку. Валиньяно склонил голову набок, давая мне понять: «Это я еще позволю, но не более». Я отступил на шаг назад, чтобы показать Валиньяно, что понял его, и он продолжил расспросы.

– Значит, император больше не против нас?

– Официально – нет. Император предпочитает старые обычаи…

– Такое, несомненно, часто случается со слабыми владыками.

Перебитый Амброзиу замолчал. Я понятия не имел, как долго священник прожил в Японии, но ничуть не сомневался, что он привык, чтобы об императоре говорили с осторожным почтением. Этим простым замечанием Валиньяно дал понять, что не уступит никому, и я был уверен, что именно ради этого и прозвучали его слова.

Амброзиу взял себя в руки и сбивчиво продолжил доклад:

– Император по-прежнему поддерживает синтоистов и буддистов, но если Нобунага примет нас, император подчинится его желаниям.

– И его армии. Какие связи у нас есть с этим Нобунагой?

– Отец Фроиш встречался с ним несколько раз, а брат Органтино пользуется его расположением. Церковь в Киото регулярно обращается к нему. Сейчас Нобунага в столице. Скоро он будет в храме Хонно-дзи на самой окраине Киото. Он организовал праздник в честь императора, чтобы выразить благодарность за помощь императора в решении проблемы икко-икки.

– Так называемых воинствующих монахов? – насмешливо спросил Валиньяно. – Значит, они больше не будут мешать Нобунаге?

– Наверняка этого сказать нельзя. Но все идет к тому, что императорский двор посоветует икко-икки сложить оружие и что они подчинятся. На самом деле у императора нет выбора, и визит Нобунаги в столицу почти гарантирует, что император вынесет решение в его пользу. После этого Нобунага, скорее всего, вернется в свой новый замок Адзути, чтобы спланировать весеннюю кампанию.

– Значит, Господь по обыкновению благословил мое прибытие сюда. Как далеко отсюда до Киото?

Амброзиу потер шрам на подбородке и посмотрел на карту.

– Зависит от того, насколько вы готовы рисковать. Если путешествие пройдет спокойно, быстрее всего будет переправиться через Внутреннее море, а оттуда по суше доехать до Киото. Это займет около двух недель, если выехать из Кутиноцу. Но спокойно проехать будет сложно. В тамошних водах правят пираты. Даже наши корабли до сих пор не решались там проходить.

Валиньяно свернул карту, не слишком тонко намекая, что разговор окончен. Он улыбнулся – это случалось настолько редко, что обычно скорее вселяло страх, чем успокаивало.

– Я сообщу капитану о новой цели путешествия. Завтра мы пристанем в Кутиноцу, а когда закончим свои дела там, я отправлюсь в Киото. Ничто не должно стоять на пути нашей миссии. Мы донесем слово Христа до каждого уголка. И пираты меня не остановят. К тому же у меня есть защита.

Он похлопал меня по плечу и, повернувшись к выходу, бросил через плечо:

– И у меня есть Бог.

1.«Эпоха воюющих провинций» – период междоусобицы в Японии со второй половины XV до начала XVII века. – Здесь и далее прим. пер.

2.Семейство игр на двух игроков, в которых используются мелкие предметы.