Kitobni o'qish: «Так почём сметана?»

Предисловие

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно,

пав в землю, не умрет, то останется одно;

а если умрет, то принесет много плода».

Евангелие от Иоанна 12:24

Ещё в детстве каждый из нас смотрит на мир с особым интересом – мы замечаем вещи и действия людей, которые в нём оживают в виде образов и сюжетов. А любые первые касания и тактильные гадательные иллюзии становятся нашим первым опытом, который формирует матрицу наших будущих событий и действий. Именно тогда у нас и появляется представление о мире в целом. Поэтому уже с детства каждый из нас периодически осуждает поступки других людей, основываясь только на своём мнении о том, как действительно нужно жить.

В дальнейшем действия, разговор и поведение других людей начинают формировать из нас полноценную личность. Таким образом, у каждого появляется своё индивидуальное мнение об этом мире: мы делаем осмысленные выводы, и они кажутся нам вполне логичными.

Обычно из хаоса мировых сигналов человек выбирает что-то среднее – так, довольно дорогой ценой, он в итоге формирует свою золотую середину. Хотя иногда, где-то глубоко в душе, мы всё же немного сомневаемся, особенно со временем, когда взрослеем. Но с годами набираемся мудрости и наедине с самим собой всё чаще признаёмся в том, что не всё так идеально. Но другого представления у нас нет, поэтому приходится продолжать жить со своим уже сформированным представлением.

Обычно через какое-то время человек хочет передать свою познанную меру вещей кому-то ещё, например, своему ребёнку. И делает он это исключительно из благих намерений с целью уберечь своё дитя от будущих невзгод. Ровно, как и Даниэль Дефо в своём произведении «Робинзон Крузо» – через отца давал наставление своему младшему сыну, чтобы тот остался с ним, стал юристом и жил себе спокойно в мире вещей. Но все мы прекрасно знаем, что с его сыном в итоге произошло.

Однако редко какое слово, выходя от одного человека, доходит до сердца другого, чтобы стать его основой в жизни. Но, как не старается человек передать свой жизненной опыт в сжатом варианте, всё это выглядит будто чуждый иноплеменный язык, который совершенно непонятен для слушающего человека.

Кто-то скажет, что людей формирует окружающая их среда. И в этом он будет прав и не прав одновременно. Потому что можно привести как сотню примеров одного расклада событий, так и десятки примеров других историй. И все они жили, живут по сей день, и будут жить дальше.

Далеко ли падает яблоко от яблони? Это очень сложный вопрос, потому что полёт яблока зависит от многих факторов. Тут значение имеет всё: на ровной ли плоскости выросла эта яблоня или под большим наклоном? Если под наклоном, то плоды могут так покатиться, что и не остановишь. Но и на ровной поверхности тоже не всё так гладко – ветер и буря могут унести яблоки так далеко, что и не найти их никогда.

А если на дворе погода тихая и сырая? То шмякнется при корне с сильно обвисшей ветки от хорошего урожая спелое, но уже червивое яблоко да прямо в грязь. Пролежит оно день-другой, пока его не соберут, да и не используют по предназначению. Жаль, но не поставят к прекрасному столу в благородной вазе такое яблоко, предварительно омыв с него пыль и вытерев насухо чистой тканью. Но кому-то всё же достанется плод иной. Да, все хотят к своему столу спелое доброе яблоко.

Так далеко ли упадёт яблоко от яблони? Учёные пишут, что генетика объясняет 50% особенностей личности. В среднем наследуемость психических характеристик человека редко превышает 50-70%. При этом вклад генетики в тип конституции достигает 98%. Да, глубока наследственная колея, поэтому выбраться из неё иной раз очень тяжело. Однако, глядя на конкретного человека, пытливый наблюдатель может приметить некий сюжет или фактор, который сыграл ключевую роль в формировании характера и этой личности в целом.

Повторить жизнь другого человека невозможно – каждый проживает только свою жизнь. И всё равно мы хотим знать про эти судьбы людей, поэтому читаем книги и смотрим кино. А всё потому, что нам нравятся те истории, в которых мы узнаем себя. Уж больно интересно переживать те эмоции, которые мы обычно стараемся избегать в реальной жизни.

Вот и автор этого произведения ещё в своём раннем детстве приметил несколько аналогичных случаев с продажей сметаны, так сказать, в необычном формате. Эти случаи его поразили – особой мыслью они укоренились в его жизни так крепко, что по прошествии отрезка времени в десятки лет память об этих случаях так его и не покинула. В итоге появились собирательные образы Татьяны и Нины.

Автор в этом произведении показывает связь между обществом, семьёй и формированием столь разных поступков людей. Но, главное, в книге есть ответ на вопрос – обречён ли человек быть от рождения таким, как показали ему родители, либо он имеет право на самостоятельность, являясь полноценной личностью?

Глава 1

Таня приехала

– Пётр, Пётр, Таня заехала! – глядя в окно, радостно воскликнула Нина и тут же выбежала из дома. – Таня, ты с рынка?

– Да, тётя, – ответила Татьяна, направляясь по тропинке к дому.

– А ты с кем приехала?

– С мужем. Он в машине.

– Так заходите же в гости!

– Да я только на минутку.

– Ну, как же? Зови мужа! Заходите!

– Да мы не одни. В машине ещё есть попутчики.

– Вот всех и зови к столу.

Татьяна развернулась и пошла звать мужа и гостей.

– Ох, нужно на стол накрывать! Я сейчас, – засуетилась Нина, забегая братно в дом. – Пётр, давай вот эти банки со стола уберём. Пётр, помогай!

Нина продолжала говорить вслух, кружась и убирая со стола всё, что можно было быстро с него перенести в другое место. Стол стоял под навесом ещё совсем молодого пятнадцатилетнего дерева, однако уже ветвистого и довольно могучего ореха, который расположился вблизи летней кухни в десяти метрах от частного одноэтажного дома.

Про Нину

Нина практически всегда говорила вслух – и когда что-то делала, и даже наедине с собой. А тут, когда внезапно появились гости, она почувствовала, что у неё не убрано. Сначала могло показаться, что она причитает или жалуется на жизнь, потому что многие люди именно так и делают – говорят вслух, будто призывая обратить на себя внимание, мол, какая я несчастная, помогите мне. Или ещё так – я так много делаю, а ты этого не видишь что ли?

Однако Нина говорила вслух вовсе не по этим причинам, ведь работы она не боялась, а, наоборот, работать она любила, находя в этом своё призвание. Но вот нуждалась ли она в одобрении или каком-то сочувствии в данный момент, мы никогда не узнаем, так как это тайна души даже для самого человека. И эта тайна скрыта в его поступках и пережитых чувствах с самого раннего детства. А ведь подсознание не так-то легко расшифровывает нам эти фундаментальные внутренние двигатели личности. Или тяжкое ярмо¹ искажённого представления о том, что хорошо и нужно, а что неприлично и стыдно.

Жертвой Нина не была. Она могла прощать людям многое. И уж точно не нуждалась в таком мнимом спасении, бормоча что-то вслух в момент выполнения какой-либо работы. Качество прощать людей за разные поступки взрастило в Нине необычный характер. Со стороны завистливому взгляду это покажется неким эталоном счастья, к которому все так стремятся, пытаясь найти к нему самый короткий путь. Они смотрят, видят, чувствуют энергию этого человека, но сами не могут повторить его мышление и действия. И тогда зависть смотрящего находит следующий выход – раз я так не могу, значит, и он лукавит и лицемерит. Выходит, он лжёт и притворяется. К сожалению, человек в большинстве своём не может признать и разглядеть в себе причины того, почему у него нет этой живой и настоящей энергии. Поэтому и приходит к ложным выводам, что и у других эта сила не может быть чистой и доброй по своей природе.

Мы все немного больны гиперответственностью. Или её отсутствием. Тут уж зависит всё от того, что нам достанется от родителей в качестве образа. И Нина возьмёт от мамы некий образ заботы и ответственности за семью. Но один поступок в её детстве всё же поможет ей выйти из этого, казалось бы, замкнутого порочного круга, что даст толчок к развитию и навыку на всю её жизнь.

Ещё совсем юную Нину мама и папа отправят в областной город. Она одна повезёт в больницу своего младшего брата-инвалида. После этого поступка Нина уже не будет испытывать некий стыд или страх за свои последующие действия. После этой поездки она поняла, что может всё. И у неё всё получится! А ещё ей уже не будет казаться, что она маленькая, полная или какая-то не такая. Она взрослая и смелая!

А ещё Нина никогда не сидела на месте – всегда что-то делала. Вставала рано утром в пять и сразу погружалась в работу. И так было ещё с раннего детства: наблюдая за своей мамой и мамиными сёстрами, она видела, что все они работали. Работали тяжело и много. Порой даже до упадка сил. Но, немного отдохнув, они вставали и снова работали. Она знала, что никто из них не был счастлив в браке. Мужья их были по-своему круты² – дед мог швырнуть в бабушку тарелкой горячего супа, если вдруг обжегся и посчитал, что в этом виновата его жена. Но дед пришёл с войны живым, и это было счастьем. Контуженный, но живой. Но второй дед с войны так и не вернулся.

Однако у Нины изначально всё было не так. Ночами она читала книги, в которых видела некий образ интересного для себя мужчины. Затем определила формы и ужечёткий образ, который стал превращаться в оживлённые фантазии. Нина стала явно понимать, какой мужчина ей нужен: он будет немного задумчиво-молчаливым, стройным и высоким. Непременно высоким, чтобы, глядя в его глаза, она видела небо. Чтобы кружилась голова от счастья и простора. А ещё он будет очень-очень умным, добрым и нежным. Он будет её любить.

Пётр был другим. Не таким, как родственники Нины. Но она сразу его полюбила, как только встретила. И он полюбил её. Нина тогда уже училась в Москве.

Но сначала Нина окончила сельскую школу с золотой медалью, и при этом всегда трудилась физически. И когда в Москве она увидела колонны академии, то невольно опустила на землю свою привезённую с вокзала тяжёлую поклажу: ведро варенья, а ещё огромную коробку с утками и гусями. «Я буду здесь учиться, – счастливо промолвила Нина. – Как это здорово! Как величественно! Всё, как в книгах, которые я читала».

Радость встречи, осы и голубое небо

Машина стояла за двором, так что гости должны были показаться с минуту на минуту. Радость встречи для Нины была настолько приятной, что она искренне улыбается, то и дело поглядывая на пока ещё пустую бетонную, но местами всё же поросшую травой, тропинку, по которой только что прошлась Татьяна.

При этом Нина быстро убирает со стола банки и наваленную в хаотичном порядке разную посуду. Мухи лениво взлетают в те моменты, когда Нина и Пётр берут посуду и уносят её под навес летней кухни, на веранде которой все столы также заставлены различной посудой.

Две осы пили нектар от сгустка сахара на дне стакана, который стоял на столе. Сахар в кружке так и не размешали – забыли. И осы радовались этому вкусному утреннему десерту.

Не глядя на стол, Нина нащупала и осторожно ухватила пару стаканов. Она знала про свою слабость неуверенно держать предметы в руках – посуда часто выскальзывала, падала и разбивалась. В этот момент её муж Пётр всегда резко и отчётливо восклицал: «Нина!» И хоть Пётр произносил это вполне себе обычно, но Нине фраза всегда слышалась довольно громко.

Просто Нина очень сильно любила Петра и не хотела делать ему что-то неприятное. В такие моменты ей было стыдно за свою неловкость, за неудобство – за всё, поэтому она низко опускала голову и чуть слышно вслух говорила себе: «Эх, как же так? Опять уронила тарелку. Всё валится из рук. Руки уже совсм не держат». Но при этом она продолжала улыбаться. Нина практически всегда улыбалась – ей всё нравилось. Она всё любила и всему была рада.

Сейчас Нине пятьдесят – постепенно стала приходить усталость. Поэтому и пальцы на руках перестали быть такими же цепкими, как это было в молодости. Но улыбка на лице была всегда, ведь она знала, что любима и любит сама. Поэтому она практически летала, а не ходила, хотя её вес был немного лишним. Но лишь немного.

Нина присноровилась другим хватом брать те предметы, которые невозможно обхватить пальцами по окружности. Она вставляла пальцы внутрь предмета и прихватывала изнутри. Ей казалось, что так она держит их крепче. И это действительно было так.

Вот и сейчас она машинально схватила стаканы и понесла их. Но один её пухлый пальчик прижал осу, которая лакомилась сахарным нектаром. Конечно, оса укусила Нину в этот самый палец. Инстинктивно она разжала стакан – он выпал из рук и с шумом разбился об асфальт.

– Нина! – воскликнул Пётр.

– Она меня укусила, – тихо промолвила Нина, опустив голову, но немного улыбаясь и целуя свой палец.

– Ну, кто там тебя укусил? Дай, посмотрю, – заинтересовался Пётр и взял ладонь Нины в свои руки.

Он строго и внимательно стал рассматривать место укуса. В этот момент его лицо было ещё более утончённо-эстетическим. Порой казалось, что в нём есть что-то аристократическое: правильные формы лица, скул, утончённость носа, причёска, волосы – Нине нравилось в нём всё.

Своими красивыми сияющими глазами она смотрела ему прямо в лицо и видела в нём голубое небо. Ей уже было не больно.

Про Петра

Пётр не был заточен под устройство быта «как надо» или под принципы хороших и добрых хозяек, которые обычно говорили: «Чтобы всё было не хуже, чем у людей». Пётр подходил к приёму пищи, как к естественному процессу – как к необходимому питанию для жизни. Поэтому в этом деле он не видел праздника. Пышность и праздность столов его только удручали, ведь это долгие приготовления и приём гостей, а ещё длинные и бесполезные беседы, которые всегда его утомляли. Побыв немного на празднике, Пётр тихо и незаметно для других покидал стол. Если компания собралась хорошая, то он мог даже с кем-то поговорить наедине, но обязательно вдали от всех остальных. Немногие понимали и разделяли его мир мыслей и понятий. Конечно, друзья у него были. Но, как правило, это всё заканчивалось таким же застольем с водкой. Только столы были проще, так сказать, по-мужски, по-спартански. Но водка не давала утешения – по утрам после таких мальчишников Пётр сильно болел.

Настоящим другом Петра продолжала быть только хорошая книга. Читая, он жил той жизнью, о которой мечтал.

Пётр состоял в партии – он видел и всё больше чувствовал, как СССР умирает. Лозунги на собраниях больше не имели эффекта, и коммунисты переходили на крик и угрозы. Люди уже не верили в светлое будущее. Но многие все же по привычке работали на совесть. Но внутри себя они уже не могли ответить на вопрос: «Зачем?»

Пётр был родом из Сибири. Молчаливый и спокойный. Это сейчас он привык к палящим лучам южного солнца, так как переехал жить на Родину Нины. В Сибири было непросто – в школу приходилось ходить по снегу через лес. Там было всего восемь классов, и чтобы закончить среднюю школу, пришлось ехать к среднему брату под Тулу. А затем учёба в Москве, но через год – сразу на три года в родную армию. И вот только после армии Пётр снова вернулся в Москву на свой факультет и вновь встретил там Нину. Она улыбалась и кружилась. Ох, как она радовалась, когда увидела его, идущим по длинной и широкой аллее к главному корпусу академии! Ещё за сто метров она поднимала руку и махала ему. И даже её голос уже был слышен. «Приветик!» – при встрече всегда выкрикивала Нина и улыбалась.

Нина была отличницей, поэтому её пригласили поехать от академии в ГДР. Там она купила красивое платье в горошек и туфли на каблучках. Она была очень нарядной.

Трудно сказать, чем же покорила Петра эта невысокая и, можно сказать, обычная девушка. Пётр же, напротив, был выше среднего роста, строен и довольно симпатичен. Он возглавлял комсомол на факультете, так как был старше многих остальных.

Да и читал он запоем: книги, журналы, «Роман-газету». Тягу к знаниям и чтению Пётр перенял от своего отца. Трепетное отношение к хорошей литературе повлияло и на уважение к женщинам.

Теперь он знал, что Нина – его женщина. Энергия Нины его покорила. Она была настолько живой, что, войдя в это состояние, Пётр до сих пор пребывал в нём. Без этого он уже не мог жить. Не мог дышать. И, самое главное, он этого и не хотел. А потом он привык к этой энергии и понял, что она есть. Просто есть и всё – что она всегда была и будет. Что это такая норма.

Пётр и родители Нины

Когда Нина впервые привезла Петра из академии к себе домой, она была счастлива. Но эту радость не оценили её родственники. И ей это было не понятно.

Отец её строго сказал: «Какой-то ху́дый³! Какой-то он весь не такой. Нет, он не нашей породы. Тебе бы за нашего соседского сына выйти замуж. Вот тот – да. Во какой!» И в этот момент он показал размеры соседа, широко раздвинув свои большие могучие руки.

Нина хорошо знала и соседа, и его сына-великана, ведь отец частенько выпивал в их доме. Затем они могли помериться силами, что тоже бывало частенько. А сила у обоих была дюже крепкой. Так что они потом оба болели и после ремонтировали ограды, которые изломали, валяя друг друга.

Мама Нины при первой встрече с Петром только произнесла: «Он бо́льный⁴!» И больше ничего не сказала, а всё только смотрела на него, пытаясь понять, кто он такое есть.

Сестра мамы возмутилась ещё страшнее: «Он не улыбается!» И тоже более молчала.

Однако по старой русской традиции всё равно было назначено застолье для знакомства, ведь это же повод для торжества и пир для живота. И, как положено, с южным акцентом: с шулюном, холодцами, домашней колбасой, запечёнными утками и гусями. А ещё кисели, салаты из «синеньких», так называемые «тёщины язычки» с перцем и чесноком, и холодное из говяжьего языка. Стол ломился от изобилия яств. Дух жареного и запечённого мяса с приправами исходил от стола на добрые пятьдесят метров, так что и соседские собаки все изошлись слюной и даже замолчали на короткое время, пытаясь понять, что за дебош дед выдаст в этот раз? Каков будет оборот, и какие будут события? Достанется ли что-нибудь и Дружку – маленькой рыжеватой собаке деда, которую он обычно кормил комбикормом для птицы и свиней прямо из мешка. И она, завидев деда, всегда бежала ему навстречу, тянув за собой не по росту и весу тяжёлую цепь, тянувшуюся по длинной железной струне. От движения железа поднимался немалый шум и пыль. Дружок вставал на задние лапы и пытался танцевать. Так он видел свою жизнь. Но после праздника собачке всегда выпадало разное: от остатков холодца до свиных и гусиных косточек. Его тарелка тогда бывала с горой. Не веря своему счастью, он ел всё и сразу. Объевшись, Дружок порой стонал и затем долго страдал от запора. Но принимал и нёс все эти испытания с благодарностью.

Потихоньку все стали свыкаться с Петром, хотя он так и не влился в общую атмосферу приятных для них отношений. Было даже такое, что дед принялся душить Петра, но люди за столом воспрепятствовали этому.

Позднее, когда у Нины и Петра родился первый ребёнок, тогда ему ещё не исполнилось и года, они приехали в гости к деду. Что тогда нашло на него, сказать трудно. Возможно, это контузия или лишняя водка. А может, дед никогда не умел сдерживать эмоции, потому что в припадке гнева он взял и выбросил младенца в окно. К счастью, подле окна в этот момент проходила родная сестра его жены. И ребёнок сам упал ей в руки, как некий Божий дар и милость.

Дед частенько бывал крут, но никто не называл его психом. На войне дед с первых её дней служил в пехоте – возил пушку. Жизнь – сложная штука. Жить трудно, но можно. Иногда нужно прочувствовать, чтобы это понять.

А сметаны-то и нет

– Здравствуйте, тётя Нина и дядя Пётр, – воскликнула Татьяна. По тропинке шла весёлая процессия. Татьяна вела своего мужа, а за ними шли ещё два дальних родственника.

Была суббота – базарный день. Время перевалило за полдень, поэтому базар закончился, и все потянулись по домам. Покупатели уходили с сумками и пакетами, а торговцы, подобно Татьяне и её спутникам, уезжали с пустой или не совсем пустой тарой.

– Гости дорогие, присаживайтесь к столу! – призывала Нина. – Вот, за лавки – сюда.

Нина показывала места и усаживала гостей.

– Таня, ну, рассказывай, как ты? Как торговля сегодня была? – спросила Нина и, не дожидаясь ответа, умчалась к холодильнику.

Нина любила гостей и всегда имела большие запасы продуктов, чтобы с ходу накормить хоть роту солдат. Про это знали все. Никогда из дома Нины ещё никто не уходил голодным.

– Так, всё, ага! Я уже тут, – промолвила Нина, поставив мантницу на газовую плиту под летним навесом кухни.

Четыре круга с мантами могли легко насытить шесть человек. Но ждать нужно было минут двадцать, поэтому на стол сразу были выставлены свиные отбивные в панировке, котлеты из говядины и свинины.

Павел принес трёхлитровую банку кваса с грибом. Квас был хороший – аж нос пробирал до слёз. Такой вот живой квас. Настоявшийся.

– Ну что, Таня, как же торговля была сегодня? – ещё раз переспросила Нина, наконец, присев за стол к гостям. Улыбаясь и радуясь людям, она смотрела в их лица.

– Да всё продали. Что там продавать-то? Молоко только из-под двух коров. Другие коровы в запуске, а одна загуляла. Беда с ними одна. Так, кое-что продали. И то хорошо.

– Вот и ладненько, – парадовалась Нина. – Это хорошо, что всё продали. Значит, товар хороший, раз разобрали. Своя корова с любовью молоко даёт.

– И то верно. А как же? Хлопоты и хлопоты!

– Ой, какая ты молодец, – восхитилась Нина. – Трудишься и выглядишь так приятно. Тьфу-тьфу на тебя, чтобы не сглазили. Волосы как красиво убрала! Любо посмотреть.

Таня улыбается – ей приятно. Редко она слышит такие слова о себе. И от этого ей и неловко, и неудобно даже. Не знает она, как ей реагировать на это. Но, что приятно, то приятно.

– Ой, да что же я?! – засуетилась Нина. – Манты, наверное, уже готовы! Пётр, принеси помидоры да огурцы. Я салат нарежу.

Муж Татьяны – усатый бравый мужчина. Улыбка с его лица не сходила с того момента, когда его увидели идущим по тропинке. Весь живой и славный, он сидел и попеременно смотрел то на Нину, как она носила манты к столу, то на Петра, который уже протёр помидоры с огурцами и резал их в пластиковую чашку.

Пётр не ел салат с подсолнечным маслом, хотя жёлтое и тягучее с мелкими пузырьками воздуха масло было первого, холодного отжима, а потому с духом спелого подсолнечника и свежестью утренней полевой росы. Смотришь на него через стекло банки, а оно играет под лучами солнца. Такое масло да и на корку доброго каравая или только что купленного тёплого пшеничного кирпичика чуть пропечённого до хрустящего состояния! Как оторвёшь от него часть, чтобы начать жевать, а слюна так уже выделилась, предвкушая радостную встречу.

– Салат со сметаной или с маслом сделать? – уточнила Нина.

Гости что-то ответили хором – каждый от себя, но смысл был понятен.

– Я разделю салат на две чашки, – решила Нина.

– Не хлопочи, съедим и то, и другое. Делай, как знаешь. На всё согласны, – промолвили гости.

А Нина уже бежала искать сметану.

– Ох, Пётр! А сметаны-то и нет у нас к салату, – донёсся Нинин голос из-за открытой холодильной дверцы.

Нина подошла к гостям с удивлённой улыбкой на лице и развернутыми ладонями наружу, показывая всем своим видом, что сметаны нет. И в этом чувстве удивления с одновременным разочарованием была ещё одна особенность – недовольство собой, будто лёгкое разочарование, мол, как же ты так опростоволосилась, не подумав об этом заранее? Это замешательство, в сущности, длилось недолго, но все почувствовали, что часть какой-то большой энергии пропала, хотя ничего страшного и не произошло.