Kitobni o'qish: «Глас бесптичья»
Часть 1 – «Центр равновесия»
Ⅰ
Он вошёл в комнаты уверенный и тихий. Оглядел собравшихся, поклонился, не обращаясь ни к кому лично, и поспешил отойти в сторону. Множество взглядов устремились ему вслед, и эовин это почувствовал. Позже заметив, что кресла у камина пустуют, он сел в одно из них и, осмотревшись, подумал: «Остаётся лишь ждать».
Бальный зал располагался в бельэтаже дома семейства Хауссвольф, являясь серединой анфилады из семи комнат. Танцы ещё не начались, было слишком рано, но гости уже сновали от стола к столу, пили вино, беседовали. Их голоса наполняли пространство шелестящим шумом, который, словно волна, сначала медленно и лениво тянулся, колеблясь в привычном диапазоне, но затем, словно по чьему-то велению, усиливался и через мгновение обрушивался на зал каскадами смеха и радостных возгласов.
Появление Раапхорста заставило шум поутихнуть: присутствие эовина многим не понравилось. Однако, через пару минут о мужчине забыли, ведь гостей, в первую очередь, волновал не он, а виновница торжества – Елена Хауссвольф. Пока в зале не было ни её, ни её отца – Арвида, что, впрочем, не мешало гостям говорить о них.
Молодые девицы, разряженные, словно для последнего танца, злые и гордые, замирали от одной лишь мысли о платье, которое выберет Елена. Её вкус считался безукоризненным, хотя она и жила когда-то в Арпсохоре, стране дикой и невежественной, чьи нравы, по мнению дексардцев, были поистине первобытными. Взрослые же, как правило, касались в разговорах состояния семейства Хауссвольф. Им не давал покоя тот факт, что наследницей столь внушительного капитала станет какая-то девчонка, а потому часто предпринимали попытки сосватать ей своих сыновей. Эти люди знали, её отец с радостью примет предложение, так как, несмотря на богатство, он не являлся равным членом высшего света. Его представители воспринимали Арвида как забавную зверушку, арпсохорца, неуклюжего медведя, и тот, как любой честолюбивый богач, хотел войти в высшее общество, словно к себе домой.
Вечер, тем временем, продолжал вступать в силу, и в армию гостей с каждым часом вливалась новая кровь. К восьми прибыл банкир с супругой, через полчаса – граф Верде, в девять явилась чета министра обороны, Теофил Арбрайт – заместитель главы ЦНИ (центрального научного института), и так вплоть до десяти. В последний момент, считающийся приличным, в комнаты вошли сёстры Девильман – молодые барышни Кларисса и Александра.
Гости не могли не заметить сестёр, облачённых в массивные платья, красное – у Клариссы и голубое – у Александры, но более всех не в состоянии проигнорировать девушек был Евгений. Он оглянулся и помрачнел, его высокий лоб перерезала тёмная морщина.
«Чудесные создания, – подумал он, – и такие разные…»
Кларисса посмотрела на него и презрительно хмыкнула, Александра хотела было подойти, но что-то удержало её, словно в девушке шевельнулась гордость. Она издали кивнула Раапхорсту, улыбнулась старичку-банкиру, стоявшему рядом, поклонилась его жене и тотчас стала частью вечера.
«Не подошла, – про себя усмехнулся Евгений. – Что ж, возможно, это к лучшему. И для неё, и для Елены».
Как только в его мыслях мелькнуло дорогое имя, тотчас, повинуясь странному капризу судьбы, двери восточного коридора открылись, и к гостям вышли хозяева вечера – отец и дочь. Арвид был одет в чёрный праздничный костюм, придававший его и без того суровому виду мрачную торжественность. Елена, ко всеобщему разочарованию, выбрала довольно простой наряд – на ней было платье голубого цвета, ничем не выделяющееся, разве что элегантным покроем. Подобная скромность была воспринята молодыми кокетками как слабость, но у Елены имелось особое мнение на этот счёт. Девушка не хотела выступать диковинным зверем на собственном празднике.
– Ах, Арвид! – раздалось приветственное эхо. – Какой вечер! Поздравляем, Елена! Прекрасно выглядишь, дорогая.
Хозяин дома улыбнулся и что-то сказал в ответ. Елена поклонилась гостям и исподтишка оглядела зал. Евгения рядом не было, но девушка знала, что не явиться он не мог. Когда отец отошёл от дочери, углубившись в ряды гостей, к Елене приблизился невысокий седой старец, граф Верде, поздравил и передал каменную шкатулку, с лукавым прищуром добавив:
– Откроешь, когда будешь одна. Отцу не нужно знать, о цене этой милой мелочи. Мой сын не сможет нас посетить, так позволь вручить подарок от его имени.
– Но могу ли я принять это? Приличия… – зардевшись, спросила Елена, но граф промолчал, подмигнул и отошёл, перепоручив именинницу другим гостям.
«Невозможный старик», – подумала девушка, но вскоре забыла и о шкатулке, и о Верде.
К ней подходили гости. Каждый хотел засвидетельствовать почтение, поздравить, показать, что он значим. Елена соглашалась с этим замаскированным проявлением эго, стоя на небольшом возвышении у восточной стены и покорно принимая поцелуи в руку и тёплые, но пустые слова. Подарки скапливались на просторном столе, поставленном заранее, и гора коробок, флаконов и шкатулок росла с каждой минутой. Гости приближались, поздравляли, улыбались и исчезали, сливаясь с пёстрым океаном платьев, вееров, электрических огней. То был ураган цветов, запахов и движения, вызванный в честь дня рождения наследницы Хауссвольфа. По мнению Арвида, это действо могло позабавить его дочь, оставить в её душе приятный отпечаток. Елене не хотелось разочаровывать отца, и она играла уготованную ей роль, однако, его воля была не единственной причиной, заставлявшей Елену стоять здесь. Помимо этого, существовал Евгений Раапхорст, которого именинница к своему ужасу не видела среди разряженных в пух и прах гостей.
«Он должен прийти… Должен! Иначе, это была бы самая глупая и пустая ложь!» – мысленно восклицала девушка, принимая очередной поцелуй. С невидимым отвращением посмотрев кому-то в лицо, Елена поблагодарила и снова окинула взглядом бальный зал. Музыканты играли уже час, столы вынесли, и когда поздравления закончились, многие из мужчин пожелали ангажировать виновницу торжества на танец. Елена пришла в ужас, получив первое приглашение, но отказать не могла. Девушка неохотно подала руку партнёру и вместе с ним вскоре рассекала зал, не переставая наблюдать за толпой гостей. Где-то среди этих пустоголовых франтов она желала увидеть его – черноволосого мрачного мужчину, тихого, как тень.
Минуло четверть часа, первый танец завершился, но за ним следовал ещё один, а затем ещё и ещё. Представив вереницу малознакомых мужчин, которые будут весь вечер назойливо лезть в глаза, Елена вздрогнула и почувствовала, как ей становится плохо. Окружающий мир превратился в белесый туман, несущий отвратительный сладкий запах. Этот приторный аромат девушка готова была променять на могильную сырость, на самый страшный склеп, лишь бы находиться там рядом с ним, но не здесь, среди изнеженных мальчишек. Но это был лишь крик души. Перед Еленой предстал очередной партнёр, она вымученно улыбнулась, положила руку ему на плечо и медленно зашагала к центру зала. Музыканты вновь заиграли, и пространство наполнилось звуками скрипки, фортепиано, виолончели и альта. Начался новый танец, и именинница отчётливо поняла, что в его продолжение чуда не случится. Улыбка её партнёра злила её, его рука на спине приводила в бессильное бешенство, а Раапхорст не появлялся.
Наконец, эта пытка завершилась, и именинница, уставшая, будто танцевала несколько вечеров кряду, села в кресло у западной стены и закрыла глаза. Надежда таяла, и сердце жалобно сжималось. Девушка больше не хотела никого видеть, ей не были нужны подарки и поздравления, теперь она нуждалась только в покое.
– Странно, отчего он не идёт к ней? – приблизившись к сестре, спросила Александра. Она уже поменяла нескольких партнёров и во время небольшого перерыва решила поговорить с Клариссой. Та ухмыльнулась.
– Какая разница? В любом случае, тебе он больше не принадлежит.
– Тише! – шикнула Александра. – Думай, что говоришь!
– Посмотрите, как она боится! Но не стоит, я не буду шуметь, если, конечно, ты меня не задушишь. Видимо, эта тайна так страшна, что даже ты способна потерять самообладание, – рассмеялась Кларисса, послав взгляд в сторону камина. Евгения там уже не было.
«Он и девчонка Хауссвольф сами ведут себя в могилу», – подумала она, не переставая улыбаться.
– Прости, – Александра потупилась. – Но ещё раз прошу, тише. Никто не должен знать. Даже ты…
– Забавно, ведь ты всё рассказала по собственной воле. Ты была так очарована, так раздавлена его обаянием, что сама выложила тайну. Без принуждения, – напомнила сестра.
– И теперь искренне жалею об этом! Если бы можно было всё предотвратить… Для чего существует эта проклятая влюблённость! – в сердцах воскликнула Александра и тотчас огляделась, испугавшись, что своим возгласом привлекла чьё-нибудь внимание. Но гости, увлёкшиеся вечером, беседой, вином и шампанским, даже не посмотрели на забывшуюся младшую сестру Девильман.
– Любовь – чувство спорное, – изрекла Кларисса, – но наделённое великой силой. В ней слиты гармония и хаос…
– И что? – недовольно прошептала её сестра. – Пофилософствовать решила?
– Подумай, ведь это странная забава высших сил, если они есть, конечно, наделить нас взрывоопасной натурой и наблюдать за тем, как совершенно разные естества притягиваются друг к другу и в лучшем случае – остаются скованы чувством на какое-то время, а в худшем – растворяются в ненависти с дырой в груди. Ты должна понимать, ты ни первая и не последняя. Таких идиоток тысячи и сотни тысяч…
– Но разве я виновата?
– Не в этом, так в другом, – Кларисса нехорошо сощурилась. – Надеюсь, Раапхорст и ты своё ещё получите…
– О чём ты? – воскликнула Александра. Ей не понравились слова сестры и более того – они её напугали.
– Увидишь, – шепнула Кларисса и отошла. Её наконец-то кто-то пригласил в зал, и младшая сестра осталась в одиночестве. Лишь когда начался третий танец, заставивший её отвлечься от тревожных мыслей, она оправилась и вернулась в круг танцующих.
В это время Арвид стоял в компании банкира и ещё троих мужчин. Он рассказывал что-то о финансовой политике Арпсохора, совершенно забыв о дочери. Общество знати, которого мужчина так искал, опьянило его, и он, сам того не заметив, потерял бдительность.
На третьей минуте с момента, когда раздался новый музыкальный пассаж, Елена встала. Вздохнув, она в последний раз бросила взгляд в толпу без всякой надежды, но миг и тоска рухнула. Девушку кто-то взял за руку, сердце Елены оборвалось, она обернулась, и…
Перед ней стоял он. Евгений Раапхорст.
– Здравствуй, – негромко сказал он. Его хриплый голос был спокоен, будто эовин не боялся, что их заметят.
– Отпусти, – спохватилась дочь Хауссвольфа, но мужчина крепко держал её ладонь в своей.
– Не волнуйся, твой отец и остальные нас не заметят. Пока что они слепы.
– И… Долго ты так можешь? – округлив глаза, прошептала Елена.
– Пару минут.
– Немедленно за мной! – тотчас приказала девушка и вместе с Раапхорстом зашагала к двери. Выйдя из бального зала, залитого огнями, и стремительно пробежав по освещённой анфиладе, почти невидимые для гостей, они оказались у винтовой лестницы, ведущей на третий этаж. Взбежав по каменным ступеням, они вышли в коридор. Лунный свет проникал сюда сквозь громадные окна и падал на противоположную стену, гул гостей внизу стал едва слышен, и влюблённые, словно призраки, проникли в зимний сад под гигантским стеклянным куполом. Здесь царил синий сумрак, в котором чёрными лапами выступали ветви кустарников и деревьев, тонкими линиями выделялись стебли цветов. Некоторые из них занимали горшки, другие были высажены в землю, окаймлённую белыми квадратами бордюр. Тропинки, покрытые серыми коврами, вели в центр сада, где на небольшом возвышении, в окружности, образованной живой стеной, находились диваны. Сидя на них, можно было любоваться миниатюрным фонтаном, выполненным в виде чаши, в которой стояла влюблённая пара. Мраморные человечки держали друг друга в объятиях; над их головами танцевала тонкая струйка воды, подвижная и живая.
Не оглядываясь, Елена и Евгений проследовали к диванам и сели. Мужчина легко поцеловал девушку, после чего отодвинулся, давая ей прийти в себя. Она сидела не в силах что-либо сказать.
После минуты тишины Елена заплакала.
– Не надо, – попросил Евгений. – Я не достоин слёз, тем более, твоих. Ты прекрасно знаешь, я подлец… Моё присутствие может принести тебе большой вред.
– Нет, не смей так говорить, – перестав плакать, промолвила Елена. – Если бы ты не пришёл, я сегодня, наверное, умерла… Если бы ты знал, как я страдала, пока танцевала с этими… Этими… Я очень испугалась.
– В этом-то и дело. Ты говоришь «наверное», подразумевая «может быть», но со мной ты погибнешь наверняка. Ты плачешь, я полагаю, от радости, но подумай, мы нарушаем волю твоего отца и, кроме того… – промолвил эовин, и его скрипучий голос вдруг стал чистым.
Мужчина говорил искренне, и это встревожило девушку.
– К чему ты ведёшь? – она замерла. – Ведь вместе нам хорошо. Нам позволено обвенчаться, и если закон на нашей стороне, то мой отец мне не указ!
– Надеюсь, ты передумаешь… Впрочем, ты весьма упорна, – усмехнулся мужчина и вновь поцеловал Елену, готовую было снова что-то сказать. Она в сердцах ударила Евгения в грудь своим маленьким кулачком, но позже ответила на повторный поцелуй и на минуту перестала думать о словах эовина.
– Мне всё равно, что ты волнуешься о моей судьбе. Не смей отталкивать меня, даже если думаешь, что с другими мне будет проще, безопаснее. Мне не нужна никакая безопасность, если я лишусь тебя… Ну же, скажи, ты думаешь, без тебя я буду счастлива? – позже вновь заговорила девушка, не зная, как выразить то, что накопилось в её душе. Она порывисто вздохнула и приготовилась слушать.
– Нет, – ответил Раапхорст, – без меня тебе не будет хорошо. И я говорю это не потому, что тщеславие застилает мой взор, нет… Просто я знаю тебя, знаю твои мысли. Ты любишь, а против этого ничего сделать не способен даже эовин.
Через пару секунд он добавил:
– Да, это весьма непростая задача, соблюсти равновесие между нашими интересами и интересами твоего отца, представлениями общества…
– Разве нас должно это волновать? – наивно спросила девушка. – Мы вместе и на этом всё!
Сейчас она едва ли думала об общественном одобрении. Её собеседник неопределённо мотнул головой, не найдя, что сказать. Столь важное для них свидание они начали не с самой приятной темы, но Раапхорст знал, что горькую пилюлю лучше получить в самом начале, пока есть возможность повлиять на ход болезни.
Елена, решив, что осталась права, улыбнулась и ощутила прилив тепла от осознания мнимой победы.
– Мне интересно, – шутливо сказала она, почувствовав на плече руку Евгения, – а что если моя любовь ненастоящая? Вдруг она вызвана твоей волей? Ведь такое может быть?
Раапхорст улыбнулся.
– На такую глупость я бы не решился. Вызвать любовь, всё равно, что изобрести машину. Она будет выполнять только то, что ты в неё заложил. Стоит лишь залить в неё бензин или дизель, и она начнёт работу. Но в этом устройстве нет души, а потому она напоминает мне о безумии. Она не остановится, не почувствует боли или радости, она просто будет работать и, словно в приступе забытья, шаг за шагом выполнять свою функцию, невзирая ни на что. Создать такую машину в тебе и завести я не смог бы.
– Да, потому-то ты и не любишь машин, – ни с того ни с сего изрекла Елена, решив, что это умно.
– Не люблю, – согласился Евгений и, ничего не добавив, вновь обнял девушку.
Он чувствовал, что в ней заключается нечто ценное. Был ли то покой, надежда на грядущие счастливые дни или иное, но что-то пробуждало его, ломало привычную холодность, заставляло любить нелёгкую жизнь. Раапхорст не знал точно, любовь это или мимолётный мираж, но, тем не менее, одновременно боялся, и потерять Елену, и причинить ей вред своим присутствием, своими ухаживаниями, слабостью, которой она его наделила.
***
Стрелки старых напольных часов, стоявших в одном из помещений бельэтажа, постепенно приближались к полуночи. Гости как ни в чём не бывало приступили к ужину, забыв о виновнице торжества. Лишь один человек в особняке Хауссвольф не потерял Елену из виду – особа, повлиять на которую сполна Раапхорст не смог. Дождавшись минуты, когда хозяин дома останется один, Кларисса Девильман подошла к нему и попросила уделить ей немного внимания. Мужчина, больше всего на свете дороживший своей репутацией, ответил отказом, но девица не отступала. Она придвинулась к Хауссвольфу и прошептала: «Это касается Елены».
Арвиду пришлось уступить. Он встал и вместе с девушкой отошёл от стола. Девильман, довольная собой, дождалась подходящего момента и заговорила. В следующие несколько минут мужчина смотрел на Клариссу с мрачной злобой, более всего на свете желая, чтобы её слова оказались ложью.
Когда Девильман замолчала, Арвид взял её за руку и прохрипел:
– Ты лжёшь…
– Ах, вот как? – усмехнулась девушка. – Значит, пойдите и посмотрите сами. Они поднялись на третий этаж. Думаю, вы знаете, где там можно уединиться…
– Молчи, – сдавленно приказал Хауссвольф. – Молчи. Если кто-то услышит, ты…
Его сомкнутые губы побелели. Ещё секунда, и мужчина мог сорваться, но сообразительная Кларисса поклонилась и негромко позвала Александру, которая проходила мимо, возвращаясь из уборной. Увидев её, высокую, длинноволосую, статную – официальную наследницу одного из влиятельнейших домов Дексарда, Арвид успокоился. Он отпустил Клариссу и, совладав с собой, попросил её и Александру занять места за столом.
Оглянушись и тем самым удостоверившись, что недавняя сцена оказалась незамеченной, мужчина немного подождал и позвал лакея. Незамедлительно к Арвиду приблизился юноша в белой рубашке, и хозяин дома негромко сказал: «Приведи его… Он должен быть у себя, во флигеле. Пусть ждёт в вестибюле, есть дело».
Слуга послушно удалился.
«Ну, только попробуй обмануть меня, глупая девчонка!» – мрачно проговорил Хуассвольф.
Немного позже он извинился перед гостями и направился на первый этаж. Никого особо это не удивило. Все настолько увлеклись трапезой, что и виновница торжества, и её отец отошли на второй план. Теперь на первом месте для собравшихся была вкусная пища, весёлый разговор и возможность хотя бы на один вечер забыть о вездесущих проблемах.
Вскоре Хауссвольф стоял в вестибюле. Там ему пришлось подождать несколько минут, после чего входная дверь с грохотом отворилась, и в дом вошёл приземистый бородатый человек, одетый в поношенный кожаный плащ. Сапоги старика оказались вымазаны в грязи, седые волосы всклокочены, под грубыми ногтями скопилась грязь, и, кроме того, не самое приятное впечатление усиливали красные слезящиеся глаза на пожелтевшем лице, смотревшие так, будто старик искал добычу. Приведя этого страшного человека, лакей тотчас убежал.
Арвид недовольно повёл носом и изрёк:
– Омерзительно! Свиньи и то лучше пахнут.
– Куда уж нам до вашей живности, – проворчал пришедший и вдруг страшно раскашлялся, будто в горло ему залетел комар.
– Молчи, дурак, гостей распугаешь, – сказал Арвид. – Сейчас мы поднимемся на третий этаж. Вопросов не задавай и не вздумай кашлять. Если нас услышат…
– А, дочка шалит, – блеснув глазами, усмехнулся старик. – Как же, понимаем, понимаем. Раапхорст, говоришь… Что ж, посмотрим, что за птица такая.
– Не ори, идиот! – приказал хозяин. – Помни, дело строжайшей секретности, и ни одна душа про это не должна знать.
– И не будет, – согласился пришедший, лишившись всякой весёлости.
Теперь старик не шутил.
За пару минут они преодолели несколько лестничных пролётов и вышли в коридор, по которому не так давно бежали влюблённые. Арвид жестом остановил пожилого эовина и прислушался. Здесь было тихо, только внизу раздавались голоса гостей.
«Возможно, Кларисса обманула», – с яростью подумал мужчина, но его спутник отрицательно покачал головой.
– Они здесь, – сказал он, и последняя надежда Хауссвольфа рухнула в тартарары. Он шёл вперёд, и каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего. Наконец, до уха Арвида донёсся звук, напомнивший голос дочери, и тотчас исчез, канув в безызвестность.
– А! – вскричал старик. – Почувствовал. Вздумал бежать, паршивец!
С неожиданной для его лет скоростью он ринулся вперёд и остановился у входа в зимний сад. Хауссвольф оказался тут же через пару секунд, что-то выкрикнул и бросился к возвышению. Он чувствовал – Елена рядом.
– Ну, делай своё дело, старый чёрт! Делай и не мешкай! – не обнаружив никого ни на диванах, ни на скамьях, возопил Арвид. Он метался из стороны в сторону, словно сумасшедший, никого не видя и не слыша. Его охватил ужас: «Если это выльется в свет, случится скандал».
Старик кивнул и окинул недобрым взглядом округлую площадку. Его глаза, кажется, почернели, губы искривились в отвратительной усмешке, частично обнажив зубы, источенные гнилью, и впалые дёсны. Этот человек знал, как искать врагов, как различать малейший признак их присутствия, улавливать их мысли и нападать. Он был уверен, что его жертвы находятся где-то здесь, ведь недавно он слышал их разговор, ощущал волнение, исходящее от девушки, лёгкий страх, любовь. Так продолжалось около минуты, но ничего не происходило. Хауссвольф вновь начал ободрять себя, но его спутник был непреклонен. Бросив прожигать взглядом зимний сад, он обернулся к хозяину и прохрипел:
– Что же вы стоите, как истукан? Правды знать не хотите?! А она тут, перед вами!
– И где? – взорвался Арвид. – Мне нужна дочь! Найди её… Делай, что положено.
– Позовите её, устыдите, и она сама к вам явится, – пообещал старец и снова принялся сверлить взглядом комнату.
Хауссвольф огрызнулся и из последних сил торопливо и сбивчиво закричал:
– Елена, имей совесть! Я волнуюсь за тебя… Помнишь наш разговор? Я просил, чтобы ты постаралась и не ранила мои отцовские чувства… Что бы сказала твоя мать, если бы оказалась здесь?! Умирая, она вверила тебя мне, и что стало? Ты не слушаешь меня, плюёшь в душу… Наглая девчонка!
– Наконец-то, – удовлетворённо прохрипел слуга. Дело было сделано. Где-то в пространстве послышался скрежет, низкий вибрирующий гул волнами окутал воздух, и Арвид, пошатнувшись, упал на колени. Пелена спала с его глаз.
– Папа! – раздался женский голос, и из тьмы перед ним возникла дочь. Она стояла у второго выхода, белой каменной арки, рядом с Раапхорстом и испуганно глядела на хозяина дома. Влюблённые себя обнаружили.
– Вон… – в страшном изумлении глядя на Евгения, прошептал Арвид. – Вон! – уже рявкнул он, почувствовав, как колени предательски дрожат и стучат об пол.
– Отец! – вновь крикнула Елена, будто одним этим словом желая оправдаться, но Хауссвольф не слышал. Евгений отпустил её и подошёл к хозяину дома. Рядом с ним стоял приземистый старик и довольно потирал толстые мозолистые ладони.
– Что, молодчик, выкусил! – рассмеялся эовин, поглядывая на фигуру неудачливого любовника.
– Хватит! – приказал Арвид, с трудом поднявшись на ноги. – Убирайся… – сдавленно прошептал он, глядя на черноволосого эовина.
– Вы выгоняете меня за то, что я остался с вашей дочерью наедине? – безэмоционально уточнил Евгений.
– За то, что ты пытался скрыть это от меня. Благо, я вовремя спохватился, – грозно ответил Арвид и тотчас добавил, надеясь, что Евгений струсит:
– Ходят слухи, что для тебя родительское слово имеет значение. За это тебя можно уважать, но эовин не станет мужем моей дочери, так и знай.
Раапхорст стоял на месте, будто только что прозвучавшие слова его совсем не касались.
– Ваш страх понятен, – негромко сказал он. – Хорошо, мы подождём, пока вас напугает что-то ещё. Прощай, Елена. Ни о чём не думай, это пустое. Сейчас я уйду, но вернусь позже, даже если этот дом будет оцеплен.
– Только попробуй, – просипел Арвид.
Евгений, не обратив на это внимания, поклонился, снова взглянул на девушку, державшуюся во время этой сцены весьма стойко, и двинулся к выходу из сада. Вскоре эовин был за пределами дома, сидел в старомодной служебной машине и слушал гуд мотора – единственный механический звук, не отталкивающий Евгения. Поглядывая сквозь мутное окно на серые столичные улицы, укрытые осенней мглою, Раапхорст желал лишь одного – как можно скорее вернуться домой.
