Kitobni o'qish: «Первый Ученик. В двух мирах»

Пролог

 
В сутану ночи облаченный парад планет над бренным миром
Вернет властителя на трон, объятый пламенным эфиром
Забытый враг сквозь тайный путь весь белый свет в ненастье ввергнет
И Солнце жадно пить начнет, пока светило не померкнет.
 
 
Но в череде бегущих лет копьё и меч не затупятся.
Навстречу давнему врагу в порыве гнева устремятся
Дракона два, что тьму миров лишь вместе смогут одолеть
Сломать печать, закрыть врата и с чистым сердцем умереть.
 

Всё началось с этого проклятого сна, с этого наваждения. Впервые Олаф увидел его на исходе осени, и с тех пор тревожные образы не покидали его ни на одну ночь. Олаф Тенкоррон – отставной гвардии капитан, в прошлом – командующий седьмым пехотным корпусом меледорской армии, а после – следователь сантрумской Управы Блюстителей, – не верил в предзнаменования, но отрицать очевидное было глупо. Кто-то очень хотел, чтобы он, уже немолодой ветеран трёх войн, последняя из которых – гражданская – казалось, забрала у него последние силы, покинул опостылевший город и отправился на запад разыскивать своего давнего товарища – единственного, кто мог истолковать ему смысл навязчивого видения. Образы были размытыми, перемежающимися: мечущиеся в огне тени, лязг стали, вопли и всепоглощающая тьма, которая расползалась подобно чернильной кляксе в синеве неба. И всё же было в этих видениях нечто общее: в неведомом лесу высоко над кронами деревьев возвышалось каменное сооружение, над которым распростёрся чёрный проём. Место было незнакомым, постройка была охвачена пламенем, а перед ней виднелась чья-то фигура. Олаф звал её, тянулся к ней, но никак не мог догнать. Казалось, что незнакомец стоит на месте, и в то же время он неумолимо отдалялся от анкиллирца. Он оборачивался лишь в последние секунды сна, и тогда Олаф мог разглядеть его лицо, прежде чем проснуться в холодном поту. Это был Иарон Меодвир.

* * *

Улица тонула в гомоне толпы, не смолкавшем ни на минуту. Туда-сюда сновали торговцы, ремесленники и прочий люд. Уличные артисты теснили друг друга. Толпа, влекомая ими, так плотно облепила величественный собор, что его подножие казалось живым. Зевавки с удобством устроились на широких ступенях, а кому-то даже удалось проникнуть внутрь. Музыкантов собралось с полсотни, но все они играли слаженно один и тот же мотив, который с лёгкостью воспарил над гомоном толпы и разнёсся по вечернему городу, стремительно погружавшемуся в сумерки. Этой светлой мелодии, пророчествующей возрождение, вторил стройный церковный хор, и песнь их восхваляла Вантермалию – День Принятия. Эта традиция возникла во времена, когда народ Телаурата получил шанс на искупление и влился в лоно Священной Церкви. Для суртов это был день освобождения от тёмного прошлого, довлевшего над ними долгие века. Население столицы было охвачено радостным волнением.

Неприметный скрюченный человечишко – из тех, при виде которых хочется поскорее перейти на противоположную сторону улицы, – пробирался сквозь толпу. Он был погружён в свои мысли. Он был призраком, невидимкой, каких было множество на улицах Фалантара¹, но, в отличие от них, у него была миссия, которая даровала смысл его никчёмному существованию. Прижав к тщедушной груди кипу бумаг, он что-то бессвязно бормотал, не поднимая взора выше истёртых сандалий. Вдруг он на полном ходу налетел на преграду и упал наземь, а драгоценные свитки разлетелись по мостовой.

– Проклятие! – прохрипел человек, преисполненный злобы, и тут же кинулся спасать свои сокровища, пока толпа не обратила его труды в ничто, но тут его грубейшим образом прервали.

– Эй, бедолага! Вставай, пока тебе ладони не отдавили! Хватит ползать! – На плечо легла чья-то тяжёлая ладонь. – И смотри по сторонам, – произнёс сурт, облачённый в доспехи королевской гвардии. – Не зашиб я тебя?

Человек, стоя на коленях, бросил преисполненный злобы взгляд на удивлённого стражника и вдруг изменился в лице. Взор его, минуя обидчика, скользнул дальше, к пурпурному небу, которое раскинулось над площадью. Смутившись, сурт обернулся и тоже посмотрел наверх, но ничего необычного не заметил.

– Эй, ты чего?

Нищий, казалось, его не слушал. Он пал ниц, уткнувшись лбом в холодную брусчатку. Мольбы на неведомом языке, которого стражник не слышал никогда прежде, вырывались вперемешку с всхлипываниями.

– Ай, да ну тебя! Иди-ка отсюда! – Стражник рывком поставил скрюченного на ноги, запихнул ему за пазуху оставшиеся бумаги и вытолкнул прочь из толпы. – Давай, давай, пока тебя не зашибли!

Нищий скрылся: растворился в толпе, подобно тени. Стражник пожал плечами и вернулся к всеобщему празднеству.

На последнем этаже высокой башни, которую местные называли Звёздным Шпилем, находились покои одной влиятельной особы – приближённого самого короля. Здесь, в непосредственной близости от дворца Меодвиров, в самый разгар праздника над увесистой книгой сгорбился сурт, облачённый в длинную сутану. Как и у всех суртов, его кожа имела насыщенный бордовый цвет; на голове, охваченной серебристым обручем, росли массивные рога, испещрённые рунами и украшенные золотыми пластинами, а из-под сутаны виднелся длинный хвост, ходивший из стороны в сторону. Обладатель его был лишён покоя. Сурт бы стар, его волосы и длинная борода давно выбелила седина, но тело ещё хранило остатки былой силы. Он был высок и статен, и даже старости не удалось отнять этого. И всё же сейчас всё его существо сотрясала нервная дрожь, а лицо исказила злоба. С гневом захлопнув книгу, старик вышел на балкон. Внизу веселился народ Фалантара: в вечернее небо взлетали потешные огни, и даже сюда долетали обрывки песнопений и слаженная игра уличных музыкантов. Но сурта они не интересовали. Он подошёл к медной трубе телескопа и принялся в который раз за вечер осматривать тёмное небо. Безрезультатно!

– Где же ты, где? – С досады хлопнув ладонью о парапет, сурт развернулся и скрылся в покоях.

А далеко внизу, на первом этаже этой же башни по длинному коридору, освещённому факелами, пружинистой походкой шёл скрюченный человечек, лицо которого озарила необъяснимая радость, граничившая с безумием. Он остановился у тяжёлой деревянной двери. Перед ней в молчании застыл высокий сурт, облачённый в робу, похожую на ту, что носил его господин, но лишённую знаков отличия.

– Пропусти меня! – сдавленно пискнул человек.

Стражник с презрением оглядел сгорбленную фигуру посетителя:

– Катись прочь! Владыка никого не принимает.

– Меня он примет! – Глаза человека сверкнули в темноте, и он вплотную придвинулся к сурту. В нос тому ударил резкий запах пота и кислого церковного вина. С силой оттолкнув нищего, сурт вынул из-за пазухи кинжал:

– Не вынуждай меня!

– Был явлен знак! – не переставая безумно улыбаться, продолжал нищий, наступая на стражника. – Был явлен знак! – завопил он, а затем схватил себя за сальные патлы и принялся вырывать их, не замечая боли. – Был явлен знак! Был явлен знак! – Человек не унимался: он зашёлся в безумном хохоте, и сурт невольно отступил.

– Чёрт с тобой! – рыкнул он. Отперев дверь, сурт схватил нищего за шкирку и втолкнул его внутрь. – Давай поторапливайся, сумасшедший! Посмотрим, что он с тобой сделает!

Хлопнула дверь, и в коридоре воцарилась тишина. Лишь хохот сумасшедшего раздавался с другой стороны, затихая наверху.

В покои мудреца вела витая лестница из пяти сотен ступеней. В конце этого утомительного пути скрюченный с трудом переставлял ватные ноги и судорожно хватал ртом воздух. Дверь в покои Владыки поддалась не сразу. Когда она распахнулась, сгорбленный человек, не совладав со своей длинной робой, споткнулся и полетел вперёд, едва не задев высокую вазу рядом со входом, и с грохотом растянулся на полу перед суртом, который воззрился на незваного гостя таким испепеляющим взглядом, что того начала пробирать крупная дрожь.

– Я могу убить тебя на месте, и глазом не моргнув. Ты ведь осознаёшь это, верно? Назови причину, по которой я должен сохранить твою жалкую жизнь, червяк!

Голос хозяина покоев – грубый, тяжёлый, рокочущий, как весенний гром, – испугал убогого ещё больше. Он только и мог, что скрючиться в комок, прижав к груди свои ненаглядные бумаги, да тихонько поскуливать, не смея поднять взора от ног своего покровителя.

– Говори! – проревел Владыка.

Человек кое-как поднялся, но его взгляд всё ещё блуждал по паркету, и оттого он казался ещё меньше обычного. Наконец, собравшись с духом, он выпалил:

– Мой господин, был явлен знак!

Сурт молчал. Трудно было сказать, что происходило в его голове. Ни один мускул на его красном лице не дрогнул при этих словах, однако в покоях повисла тишина. Наконец, прищурившись, он спросил:

– Почему ты так решил? Я три дня к ряду не свожу глаз с небосвода. – Лицо сурта свела гримаса отчаяния. – Мы где-то просчитались…

– О да, господин, просчитались! Но не со временем, а с местом! – В глазах скрюченного сверкнула искра ликования. – Я покажу, о Владыка!

Человек смиренно поклонился, не смея начать рассказ без дозволения.

Сурт махнул рукой в сторону балкона и прикрыл глаза. Одна лишь мысль промелькнула в его голове: «Сейчас этот ничтожный глупец ошибётся, а потом я убью его на месте».

Человек засеменил на балкон, суетливо перебирая бумаги. Он не сразу осмелился дотронуться до стоявшего на треноге телескопа, всё ещё ощущая на себе жгучий взгляд его владельца. Однако не подчиниться после столь громкого заявления было ещё опаснее, и человечек принялся настраивать сложный инструмент, то и дело сверяясь со своими бумагами. Он старался не оглядываться и лишь под конец своих манипуляций обернулся к сурту в раболепном поклоне, жестом указав на прибор.

– Все готово, о Владыка. Не изволите ли взглянуть?

Сурт не ответил. Он всё ещё был абсолютно уверен, что его собеседник напрасно потревожил его и без того натянутые, точно струны, нервы. Успокаивало одно: манящая возможность разделаться с наглецом каким-нибудь изощрённым, безусловно болезненным способом. Однако стоило Владыке склониться над окуляром, как все мысли о казни тут же испарились в дуновении вечернего ветра, взметнувшего его пепельные кудри. В призме поначалу едва-едва, но с каждым мигом всё отчётливее угадывался строй небесных тел. Тоненькая линия на тёмном небосводе, не более! Забавная шутка природы. В действительности же эта тонкая линия была тем знаком, который Владыка искал на небе третью ночь к ряду, а ждал гораздо, гораздо дольше… Знак!

Сурт стоял ни жив ни мёртв, всё ещё согнувшись над телескопом, как будто боялся, что, если заглянуть в него ещё раз, видение испарится. Но стройный ряд из семи планет оставался на небе и не думал исчезать.

– Наконец-то! – ликующе закричал Владыка.

Он развернулся на пятках, мигом влетел в покои, схватил со стола перо с чернильницей и принялся записывать что-то в толстый журнал, вдоль и поперёк исчерченный сложными формулами и числами в столбик.

– Теперь мы готовы! – оскалился сурт, а затем залился жутким ледяным хохотом.

Скрюченный человечек, о котором Владыка, казалось, и вовсе позабыл, пал ниц при этих звуках, даром что был повинен в ликовании своего господина. Благоразумие не покинуло его окончательно: оно подсказывало не привлекать к себе внимания в столь волнительный для Владыки момент. Наконец, когда дьявольский смех утих, сурт перевёл свой пронзительный взгляд на слугу и повелел ему подойти.

– Ты сослужил мне отменную службу, и я отплачу тебе за неё! – тоном, не терпящим препирательств, заявил он.

Человек покорно поклонился, а сурт продолжил:

– Вытяни вперёд свою левую руку.

Слуга повиновался, но рука сильно дрожала, выдавая его волнение. Сурт вытащил из-за пазухи кинжал и ловким росчерком оставил на протянутой ладони руну, которая мигом позже обагрилась густой тёмной кровью. Слуга сдавленно промычал, но тут же совладал с собой, а Владыка накрыл раненую конечность своей красной дланью, и рана зашипела и задымилась от этого огненного прикосновения.

– Отныне ты будешь зваться Лакарн – Видящий! – многозначительно произнёс владыка, поднимаясь во весь рост и увлекая человека за собой.

К удивлению последнего, врожденные горбатость и уродство, которыми наделила его бессердечная судьба, исчезли, изгнанные прочь могучей волей господина. Слуга впервые в жизни вдохнул полной грудью, и слёзы радости увлажнили его глаза, которые он был не в силах отвести от своего спасителя.

– О Великолепный! – воскликнул человек, упав на колени и уткнувшись головой в ноги Владыки. Его тело сотрясали беззвучные рыдания.

Сурт покровительственно возложил свою руку на грязную голову и улыбнулся. Когда счастливец удалился, Владыка дёрнул колокольчик у двери, и через две минуты на пороге его покоев появился стражник из коридора. Он замер в ожидании распоряжений.

– Ты видел человека, что только что покинул башню?

– Да, о Владыка.

– Проследи, чтобы сегодня его накормили отменным ужином, наливали вдоволь вина, а после отвели в опочивальню.

– Будет исполнено, Владыка!

– А когда он уснёт, я хочу, чтобы ты даровал ему быструю и милосердную смерть.

Стражник склонился в молчании. Решение Владыки не подразумевало возражений или лишних вопросов, и его окружение это прекрасно знало. С дозволения своего господина воин покинул покои, оставив Владыку в одиночестве.

Усевшись в глубокое кожаное кресло, сурт какое-то время не двигался. Его веки были прикрыты, но глаза под ними метались из стороны в сторону, выдавая напряжённую работу мысли. Внезапно он что-то вспомнил. Владыка вытащил из верхнего ящика стола небольшую серебряную чашу, наполнил её водой из графина и зажёг по бокам две высокие свечи. Перед сном необходимо было сделать кое-что важное. Уколов свой палец всё тем же кинжалом, сурт окропил воду кровью и произнёс слова тёмной молитвы. Тотчас трепыхающиеся огоньки, отчаянно боровшиеся с окружившей их мглой, обернулись двумя столбами пламени, взметнувшимися под самый потолок, а из кувшина повалил белый густой пар, в котором вскоре проявился образ.

– Час пробил, мой ученик! – громогласно объявил Владыка, взглянув на фигуру в дыму.

Это был сурт, облачённый в синие одежды. Он был сильно моложе своего господина и уступал ему в статности. Однако в его взгляде угадывалась мудрость, несвойственная юности.

– Вы нашли знак, Владыка? – бесстрашно спросила фигура, и сурт кивнул в ответ.

– Тебе пора собираться в дорогу. Ты рвался отправиться в Орандор… Что ж, пришло время проведать старых друзей! Не медли: отправляйся завтра же утром. Инструкции ты получишь позже.

Фигура поклонилась, и Владыка развеял её взмахом ладони. Огонь тут же угас.

– Теперь уже скоро, теперь пробил наш час…

Напоследок взглянув в телескоп, сурт усмехнулся в седую бороду и направился к выходу. У самой двери его вдруг настигло неприятное ощущение необъяснимой тревоги. Он будто почуял, что был в покоях не один. Будто кто-то незримый наблюдал за ним. Силясь разглядеть хоть что-нибудь в сгущавшихся сумерках, Владыка обвёл кабинет напряжённым взглядом, и странное ощущение пропало без следа, словно его и не было. Пожав плечами, Владыка начал долгий спуск.

* * *

Этой же ночью на другом краю света высокий человек, облачённый в темный балахон и железную маску, ловившую отсветы пламени, с удобством устроился на корме большого корабля. Здесь, на востоке, мгла уже давно воцарилась на небосводе, и очертания судна, дрейфовавшего в открытом океане, были едва различимы. Если бы не луны, изредка показывающиеся из-за облаков, он и вовсе был бы невидимым. На полу перед человеком дрожал огонёк маленького светильника, а на его коленях покоилось ручное зеркало дивной работы. В нём был виден и Владыка, и его покои, и даже телескоп на балконе в далёком Фалантаре… Когда сурт покинул комнату, зеркало потемнело. Человек в маске спрятал его, поднялся на ноги и обернулся.

Корабль стоял на якоре у небольшого каменного острова, крутым утёсом обрывавшегося в пучину. На краю этого утёса, небрежно скинув хвост в воду, лежал большой чёрный дракон. Его можно было бы принять за продолжение острова, если бы не редкие движения исполинской рогатой головы и струи пара, то и дело вырывавшиеся из ноздрей. Дракон дремал, не обращая на корабль никакого внимания. Подле него, сложив руки на груди и вглядываясь в ночную даль, стояла девушка с волосами чернее воронова крыла и кожей, белой, словно мрамор. Заметив, что фигура на корабле поднялась, она грациозно спустилась к самому краю обрыва, оказавшись на одном уровне с собеседником.

– Есть новости?

– Да, – гулко раздалось из-под маски. – Они нашли знак. Первый ход сделан, и тебе пора выдвигаться. Спеши в Глиммер и жди там, покуда не явится твоя цель. Запомни: капитан нужен мне живым. Не подведи меня!

Девушка молча кивнула в ответ, с завидной лёгкостью вскарабкалась на спину спящего дракона и огрела его по бокам пятками. Ящер немного поворчал для приличия, но всё же расправил крылья и медленно взмыл в воздух, унося свою наездницу на запад. Человек в маске ещё какое-то время наблюдал за уменьшающимся пятнышком на небе, а потом спустился в каюту. Предстояло ещё много работы…

Глава 1. О предзнаменованиях

Скрипнула дверь, и Агата подняла голову, оторвавшись от мытья посуды. Вошли пятеро, все нетрезвые. Одного она даже узнала: это был Милевир Брокс, бондарь из Нариктира. Девушка нахмурилась: этот тип никогда ей не нравился – уже больно много трепался попусту. Его товарищей хозяйка придорожной корчмы раньше не встречала, но говор выдавал в них анкиллирцев. У одного на засаленном воротнике шахтёрской куртки блеснул бронзовый венок – маленькое неприметное украшение, которое выдавало в нём члена Армии Угнетённых. Пьяные анкиллирцы, революционеры… Только этого не хватало! Кивнув своему помощнику, Агата перевела взгляд на столик в дальнем углу зала. Там, в полумраке, погружённый в глубокие раздумья, сидел ещё один анкиллирец, и это была проблема.

– Вина, госпожа Темар! Вина мне и моим друзьям! Долой тоску, долой унылые лица! – засмеялся Милевир. Подскочив к вздрогнувшему от неожиданности гному, который с особой осторожностью потягивал эль, бондарь хлопнул его по плечу и уселся напротив. – Брорри, дружище! Что за мочёное яблоко у тебя сегодня вместо рожи?

Взгляд гнома, пролившего добрую треть кружки на штаны, был красноречивее любых слов. Милевир примирительно развёл руками и вновь вскочил на ноги.

– Сегодня есть повод для веселья! Сегодня я напьюсь и буду распевать песни до самого рассвета! А вы, – тут нариктирец вскочил на стул и обвёл собравшихся пристальным взглядом, – вы будете праздновать с нами!

Четверо пришедших с ним, ещё с порога всем своим видом заявлявшие о том, что станут проблемой, засмеялись и принялись наперебой выкрикивать «Долой Угнетателей!» и «Да здравствует Революция!». Здесь, в землях, неподвластных Анкиллиру², подобные высказывания не возымели эффекта, на который рассчитывали буйные гости. Но и риск встретить рассвет с пеньковой верёвкой на шее был существенно меньше.

Корчма «Ветренный Перекрёсток», как и следовало заведениям подобного рода, где берут начало многие загадочные и опасные истории, к числу которых относится и наша, была излюбленным местом для разного сброда. Нет, конечно, заходили сюда и вполне уважаемые гости, спешившие по делам в тот же Нариктир. Специально для них Агата устроила несколько комнат в западном крыле невысокого, наполовину вросшего в холм строения. Но бывали и те, кто захаживал сюда после трудного дня, чтобы промочить горло и послушать, что творится на тракте. К числу последних относились и пьянчуги, кое-как насобиравшие грошей на бутылку сухого мерионского или самогона, который гнал брат Агаты Себастьян, помогавший ей по хозяйству. За годы упорного и кропотливого труда он достиг заметных успехов в этом нелёгком начинании и обзавёлся собственной клиентурой, к которой относился и бондарь Брокс, и многие другие менее приятные личности.

Но сегодня у Милевира Брокса было настроение кутить ночь напролёт, а не упиться вусмерть и уснуть под столом, а у его дружков, судя по их отъевшимся ряхам, водились деньжата. Сегодня они отмечали первую значительную победу Армии Угнетённых за десять месяцев постоянных стычек с войсками Сената. Само сражение у бродов Искрящей произошло три дня назад, но лишь нынешним утром местные узнали о ситуации на востоке. Здесь мало кто имел выраженную позицию относительно гражданской войны в Анкиллире, но тем меньше гости корчмы были расположены слушать, как революционеры пьяными хриплыми голосами затянули «За Отчизну, за Свободу!», а после – совсем уж непристойную «Эх сестричка, скоротаем вечерок». Это был перебор. Выругавшись вполголоса, Агата напустила на себя строгий вид и решительно подошла к празднующим:

– Милевир, ты чего это так раскудахтался сегодня? Я что-то не припомню, чтобы хоть кто-нибудь расхваливал твои певческие способности… Давай-ка на полтона тише: не мешай отдыхать гостям, а то велю Себастьяну не пускать тебя больше. Будешь у Форбольда пить!

Форбольд Клейс владел невзрачным покосившимся кабачком вверх по тракту. Стать его постоянным посетителем – значило упасть на самое дно в глазах соседей.

– А, ну тебя! – отмахнулся пьяный бондарь. – Ничего ты не понимаешь! Отвага требует песен, а пролитая кровь – памяти тех, кто остался в живых! – Милевир протяжно рыгнул и уставился на хозяйку остекленевшим взглядом.

– Что? Остался в живых? Да ты отродясь за копьё не брался! Что это ты вдруг в патриоты заделался?

Дело было в том, что Милевир Брокс подался на запад из Аргоса³ пару лет назад, когда на севере Анкиллира впервые вспыхнуло восстание.

– Как только запахло жареным, ты ноги в руки – и сбежал. А теперь, значит, «отвага требует песен»? Что-то я ни на тебе, ни на твоих прихвостнях ни одного шрама не заметила! Вы больше смахиваете на ростовщиков, чем на служивых. Стыдно! – Агата презрительно сморщилась и сплюнула на пол.

– Ай, красотка, не горячись! Сядь лучше с нами, – вдруг просипел один из пьяниц и, рывком притянув к себе хозяйку, усадил её себе на колени.

Этого делать не стоило. Сразу несколько человек неспешно, но довольно решительно поднялись со своих мест и пристально уставились на группу пировавших анкиллирцев. Музыка смолкла: эти два скрипача частенько играли у Агаты и знали, когда остановиться. Перед анкиллирцами появился рослый брат хозяйки Себастьян. В руках он сжимал полено.

– Давайте-ка не делать глупостей, – процедил он, не сводя взгляда с Милевира.

Тот неуютно поёрзал на стуле, однако гордость не позволила ему отвести взгляд. Но Агата волновалась вовсе не за Себастьяна, хотя тот и славился своей горячностью, особенно если речь шла о её чести. Бросив мимолётный взгляд в сторону неприметного столика в углу, хозяйка вздрогнула: он пустовал. Мигом позже на плечо пьяного анкиллирца легла увесистая ладонь, а у его уха раздался спокойный, но очень властный голос:

– Сейчас же отпусти госпожу Темар и прекращай вести себя, как животное.

Вся компания тотчас обернулась к незнакомцу. Агата, воспользовавшись случаем, спрыгнула с колен напрягшегося пьяницы, стремительного потерявшего к ней всяческий интерес.

Перед революционерами оказался их земляк. На вид ему было около пятидесяти. В благородных чертах его сурового лица угадывалось знатное происхождение, но и долгое странствие оставило на незнакомце свой отпечаток: он сильно оброс, распущенные русые волосы доставали до плеч, а густая борода видала лучшие дни. Внимательные глаза, однако, заприметили бы горделивую осанку, которая выдавала в незнакомце воина. Он был высок и крепок. Одет анкиллирец был просто, без каких-либо изысков: до колен его тело прикрывала кожаная куртка, под которой звенела кольчуга; на ногах путника красовались кожаные сапоги хорошей выделки, но носимые явно не первый год. Он был подпоясан широким кушаком, на котором висели кошель и перевязь для оружия. Это было всё снаряжение анкиллирца, если не считать оставленного у стола рюкзака, видавшего виды молота с клевцом да круглого щита с гербом Анкиллира – альбатросом под скрещёнными мечами. По краям у щита тянулась железная окантовка с облупившейся позолотой. Такие носили гвардейцы.

– Ты ещё кто такой? – с вызовом бросил Милевир. Ни он, ни его товарищи вставать не собирались.

– Это неважно, – спокойно ответил незнакомец. – Я лишь усталый путник, который, как и все здесь, хочет покоя. Так что прекращайте горланить и браниться, пока вас не вышвырнули отсюда. Сидите да празднуйте себе на здоровье, только другим не мешайте.

– А может, я тебе сначала рыло начищу, а потом уже буду праздновать? – один из товарищей Милевира вскочил на ноги и с вызовом посмотрел на обидчика.

Рослый анкиллирец никак не отреагировал на этот выпад. Бондарь тут же потянул своего дружка за рукав и усадил его обратно. Он что-то шепнул ему на ухо, а после кивком головы указал на гвардейский щит. Смутьян тут же умолк, а незнакомец хмыкнул в бороду, похлопал пьянчугу по плечу своей могучей ладонью и, как ни в чём не бывало, вернулся на своё место. Вечер вернулся в своё привычное русло, а скрипачи, сообразив, что ничего интересного уже не случится, вновь заиграли, и трактир тут же наполнили незатейливая мелодия и гул голосов.

– Право, не стоило, господин Тенкоррон! – Агата подошла к рослому анкиллирцу и наполнила его бокал. – Я на таких, как Милевир, управу знаю! Вы лучше сидите, отдыхайте, а не то они вас задирать начнут. А нам тут только драк не хватало!

– Я таких дома навидался, – не сводя глаз с пирующих, пробормотал Олаф. – Они непуганые, никто им слова поперёк вставить не может. Таким бы лучше всё сразу объяснить… Но устраивать потасовку я не стану, не волнуйтесь. Сам-то Милевир, похоже, не опасен, а вот эти четверо… Напрасно вы думаете, что они непричастны к войне. Другое дело, что ни в каких боях они не бывали, но вот этот, например, со шрамом на щеке, точно знаю: участвовал в нескольких нападениях на мастеровые гильдии в Аргосе. Его на родине разыскивают, вот они сюда и рванул… Бьюсь об заклад, что и остальные – не лучше. Нет у них никакой святой цели, и революцией они прикрываются лишь ради собственных нужд.

– Да что же это такое… – проворчала хозяйка. – Не трактир, а притон какой-то! И чего им у Форбольда не пьётся?

Олаф не ответил: он вернулся к своим размышлениям, однако по-прежнему не сводил взора с подозрительных гостей. Агата хлопотала у барной стойки, официанты сноровисто лавировали между столами, и их замысловатый танец под слаженную игру скрипачей преображал корчму, а посреди зала, вопреки предупреждениям отставного меледорского капитана, компания пьяных дебоширов неумолимо приближала трагическую развязку вечера. Поводом послужила малость: один из них, тот самый тип со шрамом, вновь затянул весьма фривольную песню, и теперь уже ни замечания Агаты, ни укоризненные взгляды гостей не могли его образумить. В пьяном угаре он не заметил, как перед ним выросла высокая фигура Олафа.

– Мы, кажется, договаривались… – спокойно, но с заметным нажимом проговорил отставной капитан, сжав кулаки.

Судьбе было угодно, чтобы эта короткая фраза запустила череду неизбежных событий, назревавших с самого начала вечера.

– А катись ты! – отмахнулся пьяница. Он хотел было положить свою изрядно опухшую рожу на ладонь, но его локоть соскочил с края, и дебошир, больно стукнувшись лбом о столешницу, пролил содержимое своей глиняной кружки прямо на сапоги Олафа.

– Слушай, ты! – рыкнул анкиллирец, потеряв терпение.

Договорить он не успел: смутьян размахнулся и ударил Олафа кулаком в щёку. Взвизгнула и умолкла скрипка. Милевир и его дружки вскочили со своих мест, и тотчас между революционерами и отставным капитаном возникла Агата, расставив руки в стороны.

– Так, спокойно, спокойно! Под моей крышей никаких разборок, ясно вам?

Тон хозяйки не допускал возражений, к тому же, подле неё обнаружился Себастьян, который многозначительно размял свою затёкшую шею и подтолкнул зачинщика к выходу своим внушительным пузом.

– Двор? – ехидно прищурился мужик со шрамом.

– Двор, – кивнул Олаф в ответ.

Кое-кто поспешил покинуть корчму: назревала драка, и уставшие окрестные жители предпочли разойтись по домам. Впрочем, были и те, у кого предстоящее зрелище вызывало нездоровый интерес. Когда шестеро мужчин под пристальными взглядами посетителей молча вышли наружу, за ними юркнула фигура в чёрном. Она растворилась в ночи прежде, чем кто-нибудь успел обратить на неё внимание.

Олаф потянулся и вдохнул полной грудью. Стылый воздух настойчиво пах хвоей. Стоял исход зимы. По ночам она всё ещё тщилась вернуть свои утраченные позиции, но то были потуги раненого зверя, стремительно терявшего силу. Последние заморозки оседали инеем на пожухлой прошлогодней траве, тонкой коркой льда застывали на кадке с водой для лошадей, но даже сейчас, посреди ночи, ощущалось возрастающее могущество весны. Жизнь возвращалась под своды Нариктирской чащи.

– Эй, хватит прохлаждаться!

Грубый голос пьяницы вернул анкиллирского капитана к реальности. Милевир и его дружки стояли поодаль. Задира со шрамом на щеке хрустнул костяшками пальцев и ринулся на Олафа.

– Да! Задай ему, Хеллас! – сипло прокричал кто-то из шумной компании.

Впрочем, потасовка оказалась недолгой. Олаф Тенкоррон, или Железный Молот, а именно под этим прозвищем его знали многие, в обычной жизни был довольно общителен и доброжелателен. Язык не поворачивался назвать его вспыльчивым, но тем опаснее был его гнев, взращиваемый до поры до времени перед тем, как выплеснуться наружу потоком брани и рукоприкладством. Он происходил из знатного рода Тенкорронов, стоявших у самых истоков Меледорского Кодекса. Матушка Олафа – Валерия Тенкоррон – до недавнего времени была Верховным Судьей Сантрума⁴. Многие его родственники и предки в своё время были выдающимися прокурорами, следователями и даже сенаторами. А вот отец капитана был послом далёкого северного народа криттов, который предпочёл остаться на юге, повинуясь зову сердца, и, в конце концов, взял в жёны анкиллирскую судью. Вскоре он обзавёлся славным крепким сыном, унаследовавшим выдающийся рост и силу своего родителя, а вместе с ними – буйный нрав и пристрастие к горячительным напиткам, от которого Олаф с переменным успехом пытался избавиться.

У Хелласа не было шансов: какое-то время мужчины обменивались осторожными выпадами, но поняв, что это предел для нетрезвого соперника, капитан решил заканчивать. Пара могучих ударов сделали своё дело, и пьянчуга повалился навзничь, не демонстрируя ни малейшего желания подняться на ноги.