Kitobni o'qish: «Тряпичник»
I
– Костей, тряпок, бутылок, банок продать!.. Костей, тряпок продать!.. – гулко раздалось на большом дворе. Каменный дом высился в пять этажей, двор был четырехугольный, покрытый асфальтом и представлял из себя как бы колодец… Шаги, говор, крики и различные уличные звуки эхом отдавались в этом колодце и гулко разносились по всем этажам.
– Костей, тряпок, бутылок!.. – завел было опять гнусливый детский голос.
– Пошел вон!.. Вон пошел… Нельзя здесь кричать… Не дозволяется… Пошел вон сейчас! – закричал кто-то громким басом. Детский голос смолк. Некоторые из жильцов выглянули из окон и увидели, что дюжий, здоровенный дворник толкал и гнал со двора мальчугана, грязного, оборванного с серым холщовым мешком за плечами.
– Пошел вон, дрянной… Вот я тебе! Видишь надпись?! Тряпичникам сюда нельзя ходить.
– Да я неграмотный, дядюшка… – начал было мальчик.
– А, ты еще разговаривать. Вот я тебя! – закричал дворник.
Мальчик побежал от него, испуганно оглянулся и скрылся за воротами. Он вышел на улицу, постоял в раздумье на панели и пошел по направлению к соседнему переулку. Здесь он заглянул в один двор, подумал, посмотрел кругом, но увидев опять дворника, поспешил уйти. Он вошел в ворота, которые ему показались менее опасными; во дворе оказался даже с одного края деревянный флигель; двор был маленький, грязный; ходили куры, валялись бумажки, бегали собаки, кошки, ребятишки; одна девочка сидела на камнях босая, полуодетая и сосала яблоко. Мальчик был уверен, что отсюда его не прогонят.
– Костей, тряпок, бутылок, банок продать!.. – закричал громко мальчик, приложив одну руку к уху.
– Эй, кости, кости, сюда! – раздался откуда-то сверху женский голос.
Тряпичник обернулся и долго глядел кругом. Он не мог понять, откуда его звали, и подумал, что кто-нибудь шутит. Он долго стоял в раздумье и снова завел свою унылую песню.
– Эй, тряпки, тряпки! Сюда, тебе говорят… Слепой ты что ли?! На самый верх ступай…
Мальчик наконец увидел в самом верху дома высунувшееся из окна красное, круглое лицо женщины.
– Сюда, сюда, вон по той лестнице, в четвертый этаж…
Тряпичник быстро и радостно направился к указанной лестнице. Он взошел, как ему показалось, на 4-й этаж и боязливо постучал в дверь. Дверь открыла маленькая, сухенькая старушка с острым носом, в очках.
– Что тебе нужно? – сердито закричала она.
– Костей, тряпок…
– Вот я тебе задам костей, тряпок! Как ты смеешь стучать?! Сейчас дворника позову… Эдакие-то мальчишки живо обворуют… Пошел вон! – сердясь, закричала старуха и затопала ногами.
– Эй, бутылки, бутылки сюда! – послышался голос сверху, и мальчик, испуганный негостеприимной встречей, бросился наверх по лестнице. Там в дверях стояла толстая, красная, как кумач, кухарка в пестром переднике и с засученными рукавами.
– Вот смотри, мальчишка: у меня шесть бутылок, 12 склянок и корзина костей… Смотри, кости какие, что сахар.
Тряпичник увидел действительно чистый, хороший товар.
– Сколько ты хочешь? – спросил он.
– А ты сколько дашь? Считай хорошенько и давай цену настоящую!
Мальчик начал перебирать бутылки, склянки и кости и долго считал и в уме и по пальцам.
– За все 15 копеек, – сказал он.
– Да ты ошалел что ли? Ты какую мне цену-то говоришь?! – рассердилась кухарка. – Ты, может, хочешь даром забрать?!
– Зачем же даром!… Бутылки я считал по 1, 5 коп за штуку, склянки по 4 на копейку, и за кости 3 копейки.
– За такие-то кости?! – громко воскликнула кухарка и всплеснула руками. – Да в своем ли ты уме? У нас господа мясо первый сорт едят… Да я целый месяц кости копила… Да чистые-то они какие! Уходи-ка ты лучше, мальчишка, по добру по здорову!
– Хочешь за все 20 копеек? – спокойным, невозмутимым тоном предложил мальчик.
– Тридцать копеек, и не спущу ни гроша…
– Нет дорого… Нельзя так дать.
– Ну и убирайся… Продам без тебя. Другой и не такую цену даст.
Мальчик пошел задумчиво. Он знал, что кухарка отдает свой товар сходно, и каждый тряпичник сразу даст эту цену. Но у него был недохваток в деньгах. Внизу на лестнице он остановился в раздумье, вынул из кармана засаленную грязную тряпку, вывернул из нее медные деньги и стал считать.
– Пять, десять, тринадцать, четырнадцать, двадцать и еще две. Всего 22 копейки… – проговорил мальчик. Он, конечно, отлично знал свой капитал, но пересчитал его еще раз для верности.
В уме его было решено на 2 копейки купить хлеба, на копейку либо яблоко, либо леденцов, а на остальное товару… Но тут представлялся исключительный выгодный случай. И он решил остаться и без хлеба, и без леденцов, лишь бы купить у этой кухарки и бутылки и кости.
Он быстро поднялся наверх, открыл дверь и робко просунул голову.
– Слышь, тетушка, хочешь за все 22 копейки… Право, даю хорошо… Никто больше не даст. Уступай!
– Хочешь, так давай четвертак… И больше не сбавлю… Дам тебе еще тряпку в придачу, – сказала кухарка поласковее. Она видела, что ее торг идет успешно и была уверена, что мальчик сейчас же согласится.
Но он ушел. И долго стоял на лестнице, придумывая, как вывернуться и что предпринять в этом деле, которое для него было так интересно и важно. Как ему было обидно и досадно, что нет у него еще трех копеек… Он опять пересчитал деньги в грязной тряпке, – это были все те же 22 копейки, завернул их и, что-то сообразив, бросился опять наверх, опять открыл дверь и робко просунул голову. Кухарка обернулась и взглянула улыбаясь.
– Тетушка, ты отдай мне все за 22 копейки, а пузырьки я не возьму… Другому продашь… Вот и будет хорошо, и тебе выгодно… А у меня денег не хватает.
– Пошел вон! Ах ты… нищий торговец! – закричала кухарка. – Или бери все, или ничего. Уходи вон!
И она, рассердившись, так хлопнула дверью, что чуть не прищемила мальчику руку. Он убежал со всех ног огорченный и обиженный.
День вышел неудачный. Маленький тряпичник много и долго еще кричал по дворам: «Костей, тряпок, бутылок, банок продать!..» Большею частью со дворов его гнали. Кое-где он купил костей, купил несколько пузырьков из-под лекарств, и у него еще оставался пятачок.
На отдаленных улицах города он заходил на задние дворы, разыскивал помойные ямы и разрывал их, то отыскивая грязную тряпку, то пузырек, то кость… Запах там был ужасный, так что даже привычному мальчику становилось дурно. Но это был его промысел, работа: она его кормила… А есть каждому необходимо… Разрывая одну из таких помойных ям, особенно грязную, мальчик вытащил несколько костей и тряпок и был очень доволен. Он свалил все в мешок и перекинул его на плечо; мешок был уже довольно тяжелый и запах от него шел отвратительный. Затем мальчуган обтер руки о полу своего рваного кафтана и вышел на улицу. Тут только он почувствовал, что ему хочется есть и что он устал: ноги ныли, спину ломило, голова была точно налита свинцом. На улице стоял осенний ветреный день, а одет он был плохо. Старый кафтан едва прикрывал худое тело, на ногах были дырявые сапоги. Мальчик еле-еле тащился с мешком за плечами. Около первой же мелочной лавки он спустил мешок на землю, зашел и купил фунт хлеба, соли и луку и на копейку леденцов. Он нашел укромную улицу, на которой мало было домов и мало прохожих, присел у заколоченных ворот забора, отделявших какой-то пустырь, мешок положил рядом и с жадностью стал есть хлеб и лук, обмакивая его в соль. Лук он заедал леденцом. Потом опять ел хлеб… Потом опять лук и снова сосал леденец и вытирал рот то рукою, то рукавом кафтана.
Он жевал медленно, задумчиво. Усталость и детские годы брали свое. Все предметы вдруг стали ему казаться маленькими, как бы в тумане… Все сливалось и мешалось перед глазами… Наконец, мальчик не мог преодолеть усталость, сон одолел его и, припав на свой грязный мешок, он заснул крепко и сладко. Шапка его сползла на затылок, темные волосы растрепались на лбу, лицо было худенькое, бледное, рот полуоткрыт. В руках он держал головку зеленого луку и кусок хлеба.
