Kitobni o'qish: «Разбитая жизнь»
Кто ищет, вынужден блуждать.
И. Гете. «Фауст»
Потрепанная полицейская машина прикорнула к обочине у въезда в райцентр. Фары освещали кое-где заасфальтированную проезжую часть и молодые елочки за обочиной. Экипаж занимался своими делами: водитель подремывал за баранкой, коллеги курили, прислонившись к капоту. Беседа не клеилась, от постоянного курения уже тошнило. Смена только начиналась, впереди были долгие часы до рассвета. Мрак накрыл сибирскую тайгу, вечер был теплый, дул порывистый ветерок. Фонарей на этой трассе никогда не было, фары освещали лишь участок дороги до ближайшего поворота.
– Скукота, – вздохнул сержант, пристраиваясь к капоту другим боком. – Так и будем всю жизнь в этой дыре ковыряться. Слушай, Колян, разбуди этого соню, – встрепенулся он. – Не могу смотреть: мы тут службу тащим, а он на массу давит.
– Пусть поспит, – ухмыльнулся коллега. – Гулька-кадровичка перед сменой к нашему Антохину заходила. Теперь он никакой. Уработала мужика. Чуть не сломала ему это самое… приспособление.
– Гулька-кадровичка, говоришь… – задумчиво протянул сержант. – Вроде и неплохо, а вроде и зачем? Ты днем ее видел? Страсть господня – не баба. С такими только в лес ходить, чтобы медведи не расслаблялись.
– А может, ему нравится? – возразил Колян. – Может, у нее душа?
– Видел я эту душу, – фыркнул сержант, – когда она девчонок из отдела кадров строила. Большая душа, это точно. – Он глянул на светящиеся стрелки часов и уныло констатировал: – Полночь близится. Ау, люди… Ладно, стоим до двенадцати, будим этого гиганта и меняем дислокацию. Как насчет общаги на Путепроводной? Там, конечно, кунсткамера, но встречаются и вполне терпимые экземпляры. Вечеринка у них сегодня по поводу обретения долгожданной зарплаты. Обязательно будут нарушения правопорядка. – Сержант выразительно подмигнул и принялся напевать под нос: – Сегодня в нашей комплексной бригаде прошел слушок о бале-маскараде…
Беседа переключилась на особенности поиска сексуальных партнерш в заповедных уголках родины. Работники районной полиции настолько увлеклись любимым делом, что не заметили, как из-за поворота выскочил небольшой, но проходимый джип и помчался к райцентру. Водитель поздно заметил полицейских, завизжали тормоза. Машина встала и резко подалась обратно. Пролетела, виляя задом, метров двадцать и снова встала. Из салона выскочили двое.
– Господи, полиция! – вскричала женщина. – Не может быть! Их же днем с огнем не сыщешь! – И двое направились через дорогу к патрульному «УАЗу».
– Вспышка слева, – пошутил Колян, отстегивая от пояса фонарь. – Берегись, Серега, это вампиры!
Но ночным автомобилистам было не до шуток – обоих что-то терзало. Очнулся водитель, недовольно ругнулся. Свет от фонаря озарил взволнованные фигуры: хорошо одетый мужчина немного за сорок, широкая в кости, но фигуристая женщина – чуть меньше сорока. Они дрожали от возбуждения, женщина сжимала за локоть мужчину, словно чего-то боялась.
– Послушайте, – смущаясь, забубнил мужчина, – мы ехали от друзей в поселок Вешняки, где проживаем с супругой. Мы считаем, что столкнулись с маньяком, которого вы месяц не можете поймать… с тем, который похищает маленьких девочек… Вышли из поворота – разогнались, каюсь… А он дорогу перебегал с мешком, а из мешка ноги торчали… Господи, мы чуть не сбили его, это лицо было перед нами. Ну, как ваше…
– Страшно-то как… – стучала зубами женщина, – ей-богу, фильм ужасов.
– А ну, успокоились, граждане! – перебил сержант, отобрал у коллеги фонарь и самолично осветил прибывших. – Вы пьяны? – принюхался он. – Управляем машиной в состоянии алкогольного опьянения?
– Ну какой вы бестолковый! – вскричал мужчина. – Да, мы в гостях немного выпили вина, но разве дело в этом? Мы же не знали, что увидим такое. Послушайте, нет времени разбираться, он сбежит со своей жертвой! – Мужчина попятился, когда все трое борцов с преступностью начали угрожающе смыкать полукруг. – Почему вы не верите, нам что, больше всех надо? Моя фамилия Бурмистров, я заместитель Василия Мироновича Дорохова – главы районной администрации! Вы совсем ослепли?
Полицейские стушевались – лицо и впрямь оказалось знакомым. Повествование продолжила женщина, на вид довольно привлекательная. Она волновалась, но у нее выходило лучше, чем у мужа. Надежда Ильинична, супруга Павла Николаевича, рассказала, что у них свой дом в Вешняках – это следующая развилка, не доезжая райцентра. Туда они и ехали из Карамыса. Прошли поворот недалеко от Фасетного, пустую остановку и буквально вылетели на этого типа. Павел Николаевич едва успел затормозить! Страха натерпелись – не передать. Какой-то бродяга в лохмотьях волок рваный мешок через дорогу, из которого торчала детская нога. В мешке явно была видна возня. Бродяга встал от неожиданности, когда перед носом затормозила машина, резко повернулся. Это было мгновение. Они лишь немного смогли разглядеть его. Кудлатая борода (возможно, ненастоящая), злые глаза. Возможно, и лохмотья были маскировочным костюмом – они не в курсе. Хотя и реальных бродяг в этой местности хватает. Пассажиры джипа оторопели – страх обуял. Они бы все равно не успели ничего предпринять! Павел Николаевич машинально сдал назад – он был уверен, что этот тип сейчас на него бросится. Но тот прыжками пересек проезжую часть, вломился в кусты и пропал в чаще. Надежда Ильинична чуть не кинулась за ним вдогонку – сообразила, что это и есть загадочный маньяк, терроризирующий Выжинск. Но муж не дал ей выйти из машины. Да, он не эталон храбрости, но с благоразумием у Павла Николаевича все в порядке. Они помчались дальше, в райцентр, чтобы известить полицию. Так уж вышло, что Надежда Ильинична оставила дома свой сотовый телефон, а у Павла Николаевича села батарейка. Промчались метров пятьсот и вот наткнулись на полицейскую машину…
– Возможно, это странно, господа полицейские, – язвила женщина, – но мы законопослушные граждане, и судьба пропавших девочек нам небезразлична. Пусть у нас с мужем и нет своих детей… Ну, что вы рты раскрыли?! – возмутилась она. – Это было минут десять назад, он не мог далеко уйти, там повсюду его следы!
Полицейские оробели. За последний месяц в Выжинске и прилегающих окрестностях бесследно пропали четыре маленькие девочки – от семи до девяти лет. Полиция сбилась с ног, никаких следов, очевидцев, родители сходят с ума от горя. Ни выживших, ни трупов… Сержант сообразил – есть возможность отличиться! Боязно, конечно, но раз такое дело… У самого дочке Анютке восемь лет, строго-настрого запретил жене оставлять ее без присмотра. Он метнулся к бортовой рации, вызвал дежурного, приказал срочно прислать подкрепление в такой-то квадрат. Мужчина с женщиной уже садились в свой джип, чтобы показать место происшествия. Маленькая кавалькада помчалась по дороге, поднимая пыль. Ревела сирена, мельтешил проблесковый маячок. Через несколько поворотов дали по тормозам. Ошибиться трудно – впереди крутой поворот, остановка с прохудившейся крышей, колдобистое ответвление на Фасетное, где сегодня вечером, похоже, промышлял наш герой… Глухое местечко, в таком не разгуляешься, аж мороз по коже. Осинник начинался от самой дороги. Водосток, травянистая бузина, издающая в ночное время неприятный аромат. Супруги Бурмистровы покинули машину, но на этом их храбрость закончилась – мялись на обочине, прижимаясь друг к дружке.
– Это где-то здесь… – бормотала женщина. – Это ведь правда где-то здесь, милый?
– Не знаю, Наденька, – шепотом отвечал Бурмистров, нервно щелкая зажигалкой. – Да, наверное, вот поворот…
Здесь и в самом деле что-то происходило – отчетливо отпечатался тормозной путь.
– Смотрите, трава примята! – Обнаружил глазастый Колян, спрыгнул в водосток и помчался к лесу. Потом остановился, уткнувшись в заросли, засомневался – чего это он? Подоспели водитель и сержант, передернули затворы табельного оружия.
– Вы, двое, остаться на дороге! – приказал сержант, покосившись на оробевшую семейную пару. – Сесть в машину и не высовываться! Прибудет подкрепление – отправляйте их в лес! Ну и ну… – проворчал он, созерцая непроглядную стену растительности. – Не интим, но потрахаться придется. Пошли, пацаны…
Отыскать следы в этом хаосе бурелома смог бы только следопыт. Полицейские – народ простой. Они пыхтели, перебираясь через поваленные деревья, натыкались на ветки. «Двигаться в шеренгу, – предупредил сержант, – Интервал три метра, чтобы не потерялись мне тут…» Они затоптали все следы, но упорно двигались дальше. Стало веселее – ревели сирены на дороге, блеск мигалок прорывал хаос ветвей. Прибыло подкрепление из управы. Ахнул Антохин – нога попала в ловушку из скрещенных веток, он повалился, порвав форму.
– Бац! – и черная полоса в жизни, – нервно засмеялся Колян.
– Неуклюжий ты, Антохин, – сетовал сержант, помогая товарищу подняться. – В армии, что ли, не служил?
– Не служил, – ворчал водитель, отряхивая грязь, налипшую на штаны.
– Найти не смогли, – ухмыльнулся Колян.
– Тихо! – насторожился сержант. – Тихо, вам говорю, хорош базлать…
Лес пересекал глубокий овраг, и в этой теснине кто-то кричал и плакал. Полицейские всполошились – к черту подкрепление, сами справятся!
– Прикрывайте меня! – распорядился сержант, стиснул фонарь, рукоятку пистолета и двинулся вперед, высоко поднимая ноги.
Он съехал в овраг, едва не ободрав свою драгоценную пятую точку, помчался на крик. И вскоре уже рвал подгнивший картофельный мешок, извлекая из него насмерть перепуганную девочку. На вид ей было лет восемь, взъерошенная, видно, сопротивлялась маньяку, одета в легкую кофточку, простенькую юбочку ниже колен. Руки у девочки были связаны за спиной. Когда сержант ее распутал, она едва не вцепилась ему в щеку. Испустила вопль, которому позавидовал бы Маугли, пустилась в бега. Он поймал ее, стал успокаивать: мол, бояться нечего, скоро ее отвезут к маме, все будет хорошо. Прибежали коллеги, рвалось через лес подкрепление. Девочку трясло, тяжелый шок был налицо. Полицейские обшаривали местность, громко выражались. Маньяка не нашли – в этом не было ничего удивительного. Бросил ребенка после сцены на дороге – понял, что опасно, пустился в бега. А возможно, спугнули звуки сирены. Девочка сбивчиво повествовала: ее зовут Валечка Скрягина, она учится во втором классе средней школы номер два райцентра Выжинска. Живет в Фасетном, но там нет школы, поэтому нужно каждый день идти на остановку, самостоятельно добираться до школы – ее уже все водители знают! Отца в семье нет, мама в провожатые не годится – сильно занята. А сегодня девочка училась во вторую смену, задержалась с подружками, прибежала на остановку к последнему автобусу. Там и выяснилось, что у нее кто-то свистнул кошелек с мелочью. Сообщить домой она не смогла – не принято в семье Скрягиных пользоваться мобильной связью. Валечка постеснялась просить водителя, пошла пешком. И практически дошла. Четыре километра до отворота на Фасетное, полторы версты по лесу. И уже на околице, рядом с домом, на нее напали. Схватили, затолкали в мешок, заклеили рот и куда-то поволокли. Она от страха несколько раз теряла сознание – ничего не запомнила. Маньяка она не видела, напали сзади. Ощущала только хриплое дыхание. Она услышала визг тормозов, затем ее еще немного протащили, бросили в овраг, оторвалась полоска скотча, которой ей заклеили рот…
Возможно, злодей все это время находился поблизости. Одному из патрульных показалось, что за деревьями кто-то пробежал. Трое бросились туда, светили фонарями, ворошили прелую листву, осматривали все канавы. Результат – нулевой, снова затоптали все следы. Зачистить весь лес у полиции не хватало сил – чаща бескрайняя.
– Всем в управление! – распорядился старший. – Пусть криминалисты утром колдуют, тут сам черт ногу сломит!
Минут через двадцать потерпевшую и свидетелей доставили в районное управление на улице имени 28-го партсъезда. Примчались заспанные оперативники, курирующие дело маньяка. Вновь опрашивались свидетели – супруги Бурмистровы, после чего их вежливо попросили написать «объяснительные». Привезли гражданку Скрягину – неряшливую, благоухающую перегаром мать-одиночку. Кто-то пошутил: мол, такие детей не воспитывают, хотят, чтобы они выросли достойными людьми. Мамаша ревела, как на похоронах, лобызала свое чадо, хрипела, что никогда такого больше не допустит. Потом взбесилась, призывая оставить в покое ее дочь, она не в состоянии давать показания! У полицейских чесались кулаки – подправить похмельную физиономию. Ничего полезного девочка не сообщила, как и свидетели. На просьбу составить фоторобот предполагаемого преступника Павел Николаевич нервно засмеялся, и супруга напрочь отказалась это делать. В час ночи в следственный отдел завалился майор Волынский Рудольф Валентинович – начальник управления, щеголеватый субъект сорока с небольшим лет. За глаза его звали «Рудольфо Валентино», хотя ничего провокационно-чувственного, в отличие от символа немого кино, в Волынском не наблюдалось. Он был уже в курсе событий.
– Ну, ты и герой, Павел Николаевич, – пожал он руку Бурмистрову. – Жалко, не поймали лиходея, но ладно хоть девочку спасли! – Он покосился на молодого полицейского, ждущего от свидетеля письменных показаний, поморщился: – Чего сидим, Семин, ждем у моря погоды? Иди, работай! – Когда тот удалился, майор сделал задумчивое лицо, прошелся по кабинету, извлек из шкафа две стопки, из кармана – плоскую бутылочку, подмигнул: – Давай, Павел Николаевич, пустая бутылка, как говорится, нерв бережет. Чисто так, для запаха, – и плеснул в рюмки, покосившись на супругу Бурмистрова: – Надежде Ильиничне не предлагаю.
– Да хоть и предложи, Рудольф Валентинович, – фыркнула женщина, – все равно не буду. Не пью, знаешь ли.
– Отлично, Наденька, нам больше достанется, – отозвался майор.
Мужчины выпили, подождали, пока усвоится. Затем – еще по одной, на чем, собственно, маленькая емкость и завершилась.
– Ладно, ребята, давайте по новой, что там случилось, – проговорил Волынский, закрывая глаза. Он слушал с отрешенным видом, качал головой, открыл глаза и с чувством глубокой скорби уставился на опустевший сосуд: – Да это просто эра глобального охренения какая-то…
Он пружинисто поднялся, подошел к стенду «Их разыскивает полиция» – в следственном отделе он висел на видном месте. Фото пропавших девочек расположились в ряд. Милые, с живыми глазками, большинство из вполне благополучных семей. Анечка Зосимова, Анжела Пустовая, Вероника Тюрина, Лиза Рябушкина. Три последние учились в средних школах Выжинска, первая пропала в августе – мама собирала девочку в первый класс. Крошка убежала из дома поздно вечером – за сбежавшим котом. До сих пор не нашли – ни ее, ни кота…
– А это кто, Рудольф Валентинович? – Бурмистров подошел к стенду и ткнул в отдельно висящий снимок. С фото, сделанного много лет назад, смотрел молодой человек с короткой стрижкой и правильными чертами лица. У него был хмурый взгляд, словно фотограф, решивший его запечатлеть, чем-то парню насолил.
– А, этот… – задумчиво проворчал Волынский. – Там подписано – Островский Андрей Дмитриевич. Ну, да, ты же новый человек в нашей обойме, не в курсе всех страстей. Долго ты у нас трудишься, Павел Николаевич?
– Больше года, Рудольф Валентинович. Перевели из Канска…
– Помню. Ты же у нас любитель резать правду-матку в глаза, – майор криво ухмыльнулся. – Эта история быльем поросла, в 2004-м приключилась. Островский – местный житель, у него мать до сих пор тут живет. Вроде нормальный был парень, в армии отслужил, вернулся в Выжинск, работал в лесничестве. Потом случилась эта мерзкая история в Катумском урочище… Молва худая об этой местности ходит – дескать, аномальная зона, чертовщина всякая творится, ведьмины круги, лешие, кикиморы, вся фигня… Ничего там такого, разумеется, нет, просто местечко мрачноватое, энергетикой напичканное – такие территории в тайге не редкость. В общем, приехали четверо чудиков из Красноярска – типа уфологов или что-то в этом духе. Бездельники, короче говоря, любители погоняться за сенсацией, высосанной из пальца. Решили туда сходить со своими приборами. А место глухое, без знающих людей там делать нечего. Ну, и сагитировали двоих местных – Артема Губаря и Лариску Луговец, они прекрасно эти места знали. Ушла вся банда и не вернулась. А когда пропала, народ давай волноваться, сформировали спасательную команду. Дошли практически до Катума, там Белянча на переломе протекает. Ну, и наткнулись у реки на шесть трупов. Тела раскиданы: кто на берегу лежит, кто в лесу, а одного и вовсе из воды вытаскивали – за подводную корягу зацепился. Умертвили страшно, словно и не человек это делал, а зверь какой. У одного шея скручена, другому грудь разбили, у кого-то сучок в горле застрял… Опера работали как проклятые. Версий было не счесть – от бытовых до самых накрученных. И мистику приплетали: мол, нечисть из урочища вышла и погубила всю компанию, чтобы не пускать ее в свои владения. И заброшенный военный объект на другом берегу Белянчи вспомнили, мол, с ним это может быть связано. А чего там связано – все разрушено и быльем поросло, только стены остались. И то, что сами повздорили и друг дружку поубивали. И что зэки беглые объявились и шлепнули всю камарилью. И шпионом один из них оказался – мочканул дружков, чтобы не сдали, да и самому не подфартило… Масса версий и гипотез, а победила элементарная: вот этот самый лесник прикончил их в порыве бешенства. Лариска Луговец была его девушкой, а перед тем, как уйти в поход, послала Островского к черту. – Майор усмехнулся: – Осерчал тогда хлопец и решил: мол, не доставайся же ты никому. Напал на лагерь, когда народ у костра сидел, – хотел одну Лариску, да что-то не срослось. Люди кинулись врассыпную, так он за каждым бегал и умертвлял, сила у парня немереная. А когда все сделал, начал следы заметать – он же лесник, прекрасно знает, как это делать. Вот и навел тень на плетень: мол, не было в тот день на Белянче посторонних, а гибель шестерых – промысел нечистой силы. Но он недолго запутывал следствие. Прибрали по совокупности улик, впаяли пожизненное…
– Да, я что-то слышал, – кивнул Бурмистров. – Старая страшная история. Подожди, Рудольф Валентинович, – замглавы районной администрации нахмурился, – если он висит у тебя на этой стене…
– Все правильно, – вздохнул Волынский, – сбежал, гаденыш. Три месяца назад. Так и не нашли…
– С пожизненного? – не поверил Бурмистров. – Да ладно, Валентинович, заливаешь! Не сбегают люди из таких зон.
– Из зон – не сбегают, – поморщился Волынский. – А он и не с зоны лапти сплел. Череда обстоятельств, понимаешь? В Амурском крае его «белый лебедь» находился. В начале лета там было страшное наводнение – неделю шли дожди, поднялись реки, впадающие в Амур, и зоне угрожало полное затопление. Приняли решение этапировать контингент в соседнюю колонию в качестве временной меры. Так Островский и еще четверо бежали из «столыпина», на полном ходу. «Уйти в пол» у них называется. Вырезается отверстие в днище, и зэки туда падают. Вероятно, дыра уже имелась, кто-то продал им эту услугу. За миллион денег или за пачку чая – теперь не разберешь. А десантироваться на ходу – просто песня. У них вариантов не было, поезд шел без остановок. Нырнешь в шпальную решетку – хорошо, промахнешься – размажет по рельсам. Двоих размазало, двоих потом в степи отловили. А Островского не нашли… Возможно, погиб, просто тело не выявили. Но парень ловкий, велика вероятность, что выжил. В первых числах июня пришла информация о побеге, дескать, бдите, может возникнуть в родных местах. Бдели – не возник. Следили за матерью: ведь, повстречай она сына, ее бы поведение изменилось. Но нет, ничего подобного, так и влачит сама с собой, даже не знает, что сынуля в бегах. Вроде нечего ему тут делать. Люди против него настроены, перспектив никаких. По логике вещей, он должен чесать на другой конец страны.
– Подожди, Рудольф… – Бурмистров сглотнул и пристально воззрился на молодого человека под клеймом «особо опасен». – Знаешь, майор, – сказал он дрогнувшим голосом, – я, конечно, могу ошибаться, но между тем бродягой и этим парнем что-то есть. Учитывая то, что любовались мы им всего секунду…
– Да ладно, с чего бы? – нахмурился Волынский и тоже задумался.
– Дорогая, посмотри, – сказал Бурмистров.
Подошла супруга, пристально уставилась на фото.
– Я даже не знаю, Пашенька. Хотя… – Она задумалась.
– Эй, уважаемые, не пугайте меня, – с беспокойством заерзал Волынский. – Только этого геморроя нам не хватало…
– Ты же говоришь, что он лесник, – пробормотал Бурмистров, – знает эти леса как свои пять пальцев. Может так запрятать своих жертв, что армия спасателей не найдет. Не думаю, что за восемь лет в тайге что-то изменилось. Хотя кто его знает, – он пожал плечами. – Может, и не он. Слишком быстро все произошло. Зачем бывшему леснику похищать малолеток? За восемь лет на зоне превратился в педофила? Бессмыслица какая-то…
Но семена беспокойства Павел Николаевич посеял. Супруга разволновалась и уже не казалась такой привлекательной, как раньше. Майор Волынский безуспешно справлялся с бледностью.
– Чем дальше в лес, тем веселее, короче говоря, – Надежда Ильинична зябко повела плечами. – Теперь домой ехать страшно, вдруг этот тип где-то поджидает…
– Это чересчур, Надежда Ильинична, – вымученно засмеялся Волынский. – Поезжайте домой и ничего не бойтесь. Если хотите… – он помялся, – могу вам выделить почетное сопровождение, хотя это, конечно, нонсенс.
– Уймись, Рудольф, – раздраженно поморщился Бурмистров. – Наденька преувеличивает. Отпускаешь нас? Или у следствия еще не иссякли вопросы?
– Поезжайте, – майор осклабился, – вы люди приличные, не будем вас сегодня закрывать. Серьезно! – Он отстранился, обозрел смущенных супругов: – Отлично смотритесь. Молодые еще, привлекательные. Вы даже чем-то похожи, если присмотреться…
Только в третьем часу ночи супруги Бурмистровы добрались до Вешняков. Ночь была безветренная, луна светила, как прожектор. Внедорожник миновал кирпичную ограду, увенчанную частоколом штырей, встал у клумбы с астрами. Ворота автоматически закрылись. Мужчина выключил зажигание и в изнеможении откинул голову:
– Ну и история, я весь взмок. Голова разболелась просто дико.
– То есть тебе сегодня нельзя, дорогой? – склонила голову Надежда Ильинична.
– Разберемся, – мужчина усмехнулся и посмотрел по сторонам. – Иди в дом, любимая, а я осмотрюсь: неспокойно как-то на душе…
– Какие мы мнительные! – проговорила женщина и выбралась из машины.
Павел Николаевич поставил внедорожник в гараж, пристроенный к дому. Несколько минут он стоял у ворот, выглядывая на улицу. От соседних строений участок заслоняли кусты черноплодной рябины. Осыпалась листва, пока еще не смело, но пройдет неделя-другая, и ограда обнажится, кусты превратятся в скелеты, и каждый день придется выметать ворохи листвы. Он пересек участок, обогнул кирпичный особняк и приблизился к задней калитке, запертой на замок. Эта сторона выходила к лесу, до проселочной дороги было метров семьдесят. Мужчина слушал, анализировал ощущения. Все было спокойно, далеко в лесу ухал филин. Возможно, он просто перенервничал, не было оснований для беспокойства. Да, скорее всего… Он глубоко вздохнул и зашагал в дом.
Надежда Ильинична гремела на кухне посудой. Она тоже переволновалась. У нее, в отличие от Павла Николаевича, волнение порождало острое чувство голода.
– Все в порядке, дорогой? – поинтересовалась супруга.
– Все хорошо… – устало отозвался Павел Николаевич, швыряя кожаный пиджак на оленьи рога.
Бурмистров вошел в коридор, ответвляющийся от кухни, спустился в подвал. Здешняя дверь могла выдержать небольшой артиллерийский обстрел. Он извлек из кармана связку ключей, отпер дверь. Снова показался коридор, мутные плафоны, еще одна дверь. Он открыл ее, включил свет, но заходить не стал – хотел лишь убедиться, что все в порядке. Все было мирно. Это была сумрачная комната с бетонными стенами, две кровати стояли в дальних углах. Заворочалось одеяло на одной из них, испуганно заблестели глазенки лежащей на кровати девочки. Ей не было и восьми – обрисовалось изможденное личико. Огромные глаза в половину лица. Она проснулась от скрипа, съежилась, слезы хлынули из глаз.
– Не надо, дядя Паша, не надо. Пожалуйста, не надо… – жалобно забормотала малышка. – Мне больно, мне очень больно…
Проснулась вторая девочка, зашмыгала носом, спряталась под одеяло. Забренчали стальные цепочки – они тянулись от детских шеек к ножкам кроватей, вмурованным в пол. Павел Николаевич не стал входить – время не совсем подходящее. Он ласково улыбнулся девочке с огромными глазами, покосился на квадратный матрас посреди комнаты, прикрытый пледом, – там валялись детские игрушки, в том числе когда-то модная, но растерявшая лоск кукла Барби. Он мог бы в принципе остаться… Нет, не сегодня, он подавил «естественный» позыв, попятился, закрывая дверь. И чуть в штаны не наделал, когда его сзади обвили мягкие руки.
– О, мой господин гинеколог и проктолог, – зашептала Надежда Ильинична со зловещим придыханием, – боишься, что ли?
– Испугала, – признался Павел Николаевич.
Женские глаза причудливо светились в полумгле. И как ей удается в присутствии посторонних притворяться обычной женщиной? Она шутливо впилась зубами ему в шею, решила не усугублять, отстранилась.
– А вот интересно, дорогой, что имел в виду майор Волынский, когда сказал, что мы с тобой похожи? Это тревожный звоночек?
– Не думаю, – возразил Павел Николаевич. – Он имел в виду, что, когда люди долго живут вместе, они становятся похожи друг на друга. Одинаково мыслят, одинаково себя ведут, даже в лицах у них появляются схожие черты. Прости, дорогая, но мы действительно похожи, за это нужно сказать отдельное спасибо нашим родителям.
– Мы с тобой как Стэплтоны из «Собаки Баскервилей», – провела параллель Надежда Ильинична. – Родные брат и сестра…
– Не совсем, – поправил Павел Николаевич. – Стэплтон представил даму как сестру, хотя фактически она была ему женой. Мы же с тобой представляемся супругами, хотя фактически…
– Надеюсь, ты не собираешься однажды жениться, братик? – кокетливо спросила женщина. – Не забывай, что это может сильно меня огорчить.
– Не женюсь, – проворчал мужчина. – Зачем мне жена? Ты лучше любой жены. Я твой пожизненный муж. Кто еще меня поймет, если не ты?
– Да уж… – Дама многозначительно покосилась на запертую комнату. – У одного из нас периодически случаются срывы. Если бы не это, то твоего дружка, – она потерлась о ширинку мужчины, – давно пришлось бы обводить мелом. Не обижайся, дорогой, я в хорошем смысле. Ты же у нас больной…
– Ты тоже больная, – отозвался мужчина.
– Возможно. Мы все понимаем, а значит, неуязвимы… – Парочка обнялась, издавая сочные чмоканья. – Я могу рассчитывать на горячий остаток ночи, дорогой? – с придыханием прошептала женщина. – Давай не тянуть резину. Запирай все двери, я уже поднимаюсь в спальню.
– А что на тебе сегодня будет, – натужно хихикнул Павел Николаевич, – кроме семи убийств и десятка других пикантных эпизодов?
– У тебя отличное чувство юмора, – не обиделась женщина, – чему подтверждение – события этой ночи. Ты, кстати, уверен, что это было необходимо? Избыток вранья, слишком пышная театрализация с перебором реквизита. Понимаю, что заподозрить нас трудно, а тебе скучно без развлечений в этой глуши, но…
– Я все уже рассказал, – помрачнел Павел Николаевич. – Когда я отправился в Коровью балку хоронить нашу любимую Анечку, мне показалось, что за мной следят: мелькнуло что-то между деревьев. Неприятное тянущее чувство меня атаковало… Я испугался, спрятался в расщелине, потом поволок ее черт-те куда, пока не избавился от этого мерзкого чувства, закопал так, что никто не найдет… Потом обходил этот лес за четыре километра… С той ночи и преследует мысль, что нужно отвести от нас подозрения. Пусть топорно, неважно. Но удачно ведь сложилось! И Валечка Скрягина, про которую забыла ее алкоголичка, была просто божьим подарком. Вдруг этот тип в лесу заметил мое лицо? Ночь была, но мало ли? Мы должны быть свидетелями, дорогая, а лучше – отличившимися свидетелями. Пусть думают на кого угодно: на сумасшедшего бродягу, на беглого зэка… как его, Островский? Не зря же я подкинул майору идейку. Сто процентов, что этот Островский никогда не объявится в райцентре. Что ему тут делать? Пусть работают, им за это деньги платят.
– Обрати внимание, дорогой, я с тобой не спорю, – вкрадчиво сказала женщина. – Если ты решил, значит, так и будет. Ты же старший в нашей семье, – она усердно скрывала иронию, – параноик ты мой. Никто за тобой не следил. Это Катумское урочище, там чего только не мерещится. Не хотелось бы портить дивную ночь, дорогой, но ты должен заканчивать эти детсадовские игры. Просто опасно. Мы же не хотим дождаться следователей из Красноярска? Делай что хочешь, но послезавтра этот подвал должен быть чист, девочки удалены, кровати разобраны.
– Знаю, дорогая, я не идиот! Пойдем скорее наверх… – поторопил Бурмистров.
Вдруг обоим что-то послышалось, они вздрогнули. Словно половица скрипнула наверху. Мужчина замер, мурашки поползли по коже. Женщина нахмурилась. Они усердно вслушивались, но звук не повторялся.
– Ты дверь закрыл на замок? – шепнула женщина.
– Конечно! Это как рефлекс. Там кто-то есть, вот черт… А пистолет наверху, в спальне.
– Никого там нет, расслабься. Просто старый дом иногда издает неприятные звуки. Пойдем, что ты застыл как соляной столб? Сегодня нам точно нечего бояться. Пойдем же, не заставляй меня усомниться в твоей главенствующей роли.
Но ей тоже становилось не по себе. Не было в их практике такого случая, чтобы дом (отнюдь не старый) издавал неприятные звуки. Оба вооружились, прежде чем выйти из подвала. Павел Николаевич – саперной лопаткой, извлеченной из тесной кладовки (этим шанцевым инструментом он рыл могилку очаровательной Анечке), Надежда Ильинична схватила кусачки с полуметровыми ручками. Вкрадчиво ступая, сжимая оружие, они вышли из подвала. Над разделочной плитой на кухонной зоне расплывались электрические пятна, озаряли первый этаж. Они обливались потом. Женщина прижалась к косяку, мужчина метнулся за огромный холодильник, который в прошлом месяце ему доставили контейнером из Красноярска. Кажется, никого… Он бросился к входной двери, убедился, что она заперта, перевел дыхание. Вот ведь жизнь, приходится бояться каждого шороха!
– На это я, собственно, и намекала, – усмехнулась Надежда Ильинична.
