Kitobni o'qish: «Наследство убитого мужа»

В жизни можно полагаться только на самого себя. Да и то не советую.

Тристан Бернар

Сегодняшний день – пятница, 24 мая – оказался богатым на подарки. Я возвращалась с работы выжатая до предела, с настроением хуже некуда. Лифт, по обыкновению, курсировал до восьмого этажа – так уж устроено в нашем так называемом элитном доме (лифт хронически боится высоты). Я перенесла в подъезд свое измотанное трудами и одиночеством тело, сумочку, пакет с продуктами. Собралась ступить на лестницу, чтобы одолеть оставшийся этаж… и вдруг похолодела. Я никогда еще не подвергалась насилию в собственном подъезде! А сегодня и вовсе не была к тому расположена! Что-то шевельнулось в мглистом пространстве между стеной и мусоропроводом. Я повернула голову – и словно гвоздями прибили к полу. Вместо того чтобы бежать на свой этаж, я с нарастающим ужасом смотрела, как из тьмы вылупляется небритая физиономия с воспаленными глазами. Злоумышленник шагнул навстречу, простирая руку и пересекая «зону личного пространства». Слава богу, разморозило наконец. Говорят, все женщины на генетическом уровне боятся мужчин. Какой тут генетический уровень! Я его почти не запомнила – красные глаза, свинцовая щетина, рука, выброшенная вперед, ничего другого в памяти не сохранилось. Я взвизгнула, и злоумышленник, растерявшись, отдернул руку. А я уже работала на ближней дистанции – бросила пакет на пол и сдернула с плеча сумочку. Не зря я купила этот угловатый стеклянный сосуд с жидким мылом и сунула в сумку, а не в пакет. Возможно, я промазала – хотела ударить пониже, а попала в висок. Но, клянусь, это был хороший удар! Злодей отшатнулся, что-то прохрипел и схватился за голову. Я тут же острым носком туфли протаранила его коленку, и он с сипом выпустил воздух. А я уже просочилась между ним и стеной, облицованной мрамором, и прыжками понеслась наверх, издавая тревожные позывные. На повороте обнаружила, что он бежит за мной, и в его в руке что-то блеснуло – неужели нож?! Жуткий страх ударил в голову, и я громко завизжала, как резаная.

Вся эта «олимпийская эстафета» продолжалась считаные мгновения, показавшиеся вечностью. Перемахивая через ступени, я влетела на девятый этаж, выхватывая на ходу ключи из сумочки, и припала к своей двери. Сверкнула мысль: а как этот тип попал в подъезд? Территория огорожена, внизу консьержка – и не абы какая, а суровая и неприступная Тамара Николаевна, которая даже мэра не пропустит, пока тот не докажет, что его тут ждут! Я трясущимися руками вставляла ключ в замочную скважину, но он никак не хотел вставляться. Две двери, три замка, как я собиралась с этим управиться? А грабитель (или все же насильник?) уже топал по последнему маршу. Он мог перекурить, позвонить другу, пока я воевала со своими замочно-скобяными изделиями! Вся надежда оставалась на мощь легких. Я уже готова была разразиться истошным воплем: «Люди, помогите!» Но тут с суровым лязгом распахнулась дверь по другую сторону от лифта, и из 17-й квартиры вынесло рослую, крепко сбитую женщину в короткой куртке и аляповатых джинсах. Она удивленно покосилась в мою сторону и захлопнула дверь. В собственных соседях я плохо разбиралась – ну, не любительница я общаться с соседями.

– Здравствуйте, – удивленно сказала соседка.

– Помогите… – прохрипела я.

Ее удлиненное лицо удлинилось еще больше. Дама навела капитальный макияж, надежно скрывающий возраст – и почему я это заметила? А за углом на последнем марше вдруг стало тихо. Злодей сообразил, что нас уже двое, и прервал свой бег. А я не могла преодолеть охватившую меня лихорадку. Один из ключей неплохо поместился в замочной скважине, но я забыла, в какую сторону его вращать!

– В чем дело, дорогая? – нахмурилась дама. – Почему волнения и беспорядки?

Я лишь икала и тыкала пальцем за угол. В этот миг раздался шум, и на площадку выпрыгнул злоумышленник. Он согнулся до упора, натянув воротник куртки на голову, чтобы лица не было видно, и без остановки промчался мимо нас. Не напал, боже правый! Я вновь окаменела, по спине ползли ледышки. Он удалялся, убегая все выше и выше. Вот миновал десятый этаж, одиннадцатый и уже осваивал лестничный пролет к последнему, двенадцатому. Шум затихал. «На крышу подался, – осенило меня. – Видимо, через крышу сюда и попал: кто-то по халатности оставил незапертым люк!» Я стояла с открытым ртом, забыв, что нужно делать. Можно представить, какую гамму чувств отображала моя физиономия. Соседка поколебалась, вышла к лестнице, прислушалась. Потом внимательно изучила мой трясущийся лик и заметила:

– Милочка, вы как мой новый телевизор – хорошо передаете цвета. Что это было? Кто этот милый молодой человек, не пожелавший показать свое личико? Вы его знаете?

– Нет… – прохрипела я и стала сбивчиво повествовать о событиях последней минуты своей жизни. Желание ворваться в квартиру и запереться на все запоры теряло остроту. Странно, но в присутствии соседки, которую почти не знала, я уже не чувствовала себя уязвимой и беззащитной. Она участливо меня выслушала, покачала головой и, не говоря ни слова, отправилась вниз, помахивая сумочкой. Я остолбенела. Для кого старалась? Впрочем, дама быстро вернулась и протянула мне пакет с продуктами. Конечно, я же бросила его возле лифта!

– Держите, соседка, – засмеялась моя спасительница. – И перестаньте трястись. Ничего не случилось. Вас просто хотели ограбить. Дело житейское. Небольшая встряска, дабы не забывали, что жизнь – не коробка с конфетами.

– Но надо же, наверное, сообщить… в милицию, – промямлила я.

– В полицию, – поправила дама. После чего опять подошла к перилам, задрала голову и прислушалась. Наверху было тихо. Если злоумышленник воспользовался люком, чтобы удрать, то можно представить, где он уже. Женщина поднялась на несколько ступеней, достала телефон и куда-то позвонила. Она говорила глухо, но в голосе звучали хорошо поставленные командирские нотки. В ушах звенело, я не слышала, о чем она говорит. Дама бросила телефон в сумочку и вернулась, располагающе улыбаясь.

– Я и есть полиция, душечка. Не волнуйтесь, через десять минут прибудет наряд и во всем разберется. Считайте, что по знакомству, – подмигнула соседка. – Если этим бездельникам хорошенько не поддать, они и через час не приедут. Эльвира, – представилась она, – Эльвира Абакумова. Дорогая, может, вы сотрете наконец с лица это выражение? Все кончилось, забудьте.

– Евгения… Простите…

– Хорошие мы соседи, нечего сказать, – поцокала языком Эльвира. – Вы давно здесь живете?

– Несколько лет…

– А я – четыре месяца. Могли бы и раньше познакомиться, гм… И не при таких своеобразных обстоятельствах.

– Наверное, мы с вами приходим и уходим в разное время. Оттого и не пересекаемся. Впрочем, пару раз я вас видела… Это не вас привозила полицейская машина? Из нее выходила какая-то женщина в форме, а я как раз куда-то бежала, очень торопилась… Знаете, вы в форме совсем другая. А что у вас на погонах?

– Одна звезда, – рассмеялась Эльвира. – Но большая.

– Вы… майор?

– Ну, типа того. Заместитель начальника следственного отдела Центрального РОВД. Не смущайтесь, милочка, все в порядке, мы просто соседи. В общем, так, Евгения. – Ее голос вновь обрел начальственный тон. – Идите в дом, запритесь и быстрее приходите в себя. Прибудет наряд – уж впустите его, не томите на пороге. Старший группы отзывается на фамилию Трофимов. Он капитан. Ему и изложите все, что наболело. А я, к сожалению, должна идти, еще увидимся, милочка…

Я ввалилась в квартиру в растрепанных чувствах и даже забыла поблагодарить свою соседку. Я действительно испугалась – хотя и не считала себя по жизни трусливой. Неприятности последнего времени, общая неустроенность плюс этот кипучий адреналин… Колючие глаза злоумышленника застряли в голове. Это было случайное нападение или злодей подстерегал именно меня – беззащитную, ранимую и со всех сторон уязвимую? Я заперлась на все замки, потом носилась по огромной пятикомнатной квартире, проверяла, закрыты ли окна. Зачем мне эти безразмерные апартаменты в так называемом элитном доме? Тут есть такие комнаты, куда я даже раз в неделю не захожу! В доме ни кота, ни рыбок, ни мужа… Я одернула себя, когда машинально распахнула шкаф, чтобы убедиться, что в нем никто не затаился. «Все, – сказала я себе, – не дури, хватит. Эльвира права. Откуда этот неконтролируемый страх?» Я задернула в зале штору, обозрев предварительно пожарную лестницу, пролегающую рядом, и меня снова затрясло. Если кто-то вздумает забраться в квартиру по этой лестнице… Пинка достаточно, чтобы разбить стекло! Почему я не ставлю сигнализацию, почему всю жизнь полагаюсь на консьержку?

Эмоций в голове было много, и я позвонила своему горе-любовнику. Хотя могла догадаться, что сейчас не самое удобное время.

– Здравствуй, дорогой, – простучала я зубами. – Это я, твоя суррогатная жена…

– Женечка, ты обалдела? – испуганно зашипел в трубку Вадим, давно приученный к моему извращенному чувству юмора. – У меня совещание не кончилось, жена на улице в машине ждет…

– Вадик, на меня напали, – вздохнула я.

– Послушай, дорогая, сейчас не время… – Он перешел на сдавленный шепот. До него вообще не доходили мои слова, прокурор, блин! – Подожди. – Кажется, все-таки дошло. – Что ты сейчас сказала?

– На меня напали, – терпеливо повторила я. И зачем-то добавила: – А ты прокурор.

Вадим провалился в ступор – видимо, выискивал связь между двумя последними утверждениями.

– Послушай, дорогая, – понял он наконец, в чем собака зарыта, – все в порядке, просто после прошлогоднего инцидента с твоим похищением у тебя разыгралась фобия. Тебе везде мерещатся заговоры, преступления и всякие злопакостные личности. На самом деле мир гораздо проще, милая. Ну, скажи мне честно: кто на тебя мог покуситься?

Действительно, я такая страшная, что на меня даже покуситься не могут? Вадик в своем репертуаре, и в этом не было никакой патологии.

– Ладно, забей. – Я не стала усугублять свое разочарование в сильном поле. Вадим не прав, считая, что если он не женщина, то он – мужчина. Видимо, я успокоилась, стоило лишь услышать его вибрирующий голос. – Намекаешь, что твоя жена уже вернулась из дальних странствий и ты не в силах запретить ее ввоз из Голландии?

Он буркнул что-то невразумительное.

– Придешь сегодня? – продолжала я испытывать его на «вшивость». Он снова что-то заблеял. Ох уж эти принципиальные прокурорские работники! – Нарушение хотенции, милый? Ввиду возникновения на горизонте прелестной половинки? Ладно, забудь. Я не звонила. – И с грохотом швырнула трубку. Вернее, надавила большим пальчиком на сенсорную клавишу и выдала в пространство загогулину на устном русском.

Грустить не получалось. Я шаталась бестелесной сомнамбулой по квадратным метрам, остро ощущая, что в этой жизни надо что-то менять. Например, продать все и уехать в Испанию – где и умереть, никому не нужной и всеми забытой. Полиция не приезжала (я пока еще помнила, что она должна приехать, у меня отличная девичья память). Тогда я решила наполнить голову свежим содержанием – откупорила початую бутылку мартини и выпила целый бокал. Забралась на диван, укрылась пледом, удачно совпадающим по раскраске с колеровкой дивана. Замаскировалась, блин. Месяц май в Сибири выдался не самый тропический. Отопления в квартире уже не было, тепла на улице еще не было…

Я задремала – и появление родной полиции поставило меня в серьезный тупик. Хорошо, что они не стали выламывать дверь, а терпеливо ждали, пока я открою – размочаленная, с глазами, бегающими по кругу.

– Грустим, гражданочка? – хмуро усмехнулся обладатель капитанских погон, отзывающийся на «капитана Трофимова». – Вызывали скорую правоохранительную помощь?

Ботинки они, конечно, не сняли, и пришлось после их визита мыть пол. Даже не знаю, как я это пережила. Такое ощущение, что меня в чем-то подозревали. Люди в форме шатались по квартире, заглядывали во все углы, оценивали итальянскую мебель, купленную еще живым мужем, пытливо обследовали потолки, качество паркета, осветительных приборов. Завистливо цокали и поглядывали на меня без всякой жалости. Усатый капитан Трофимов был каким-то потерянным. Разговорчивый, как Герасим, он хмуро косился на меня, временами рассеянно ощупывая свои карманы. Так и подмывало спросить: «Взятку потеряли, товарищ капитан?» Потом за работу взялись мастера бумажного творчества. Молодой сотрудник с мучнистой физиономией долго и кропотливо, продираясь сквозь азы русского языка, заполнял протокол, а капитан зевал и заглядывал ему через плечо.

– Шадрина Евгения Витальевна, тридцать два года… – бормотал «канцелярский» работник, вписывая в документ корявые строки. – Русская, незамужняя, бездетная, проживающая по адресу: улица Крылова, дом… Озвучьте, пожалуйста, место работы, Евгения Витальевна, – если таковое существует… Отлично, так и запишем: малый бизнес, владелец сети продуктовых супермаркетов «Корзинка»… Не супермаркетов, говорите? Это не важно, Евгения Витальевна, на процедуру расследования данная информация не повлияет…

– Это не вас похищали полтора года назад, Евгения Витальевна? – бестактно бухнул Трофимов, завершив очередное ощупывание своих карманов. Громкое было дело, потерпевшую неделю держали взаперти в подвале под ремонтируемым стадионом «Спартак», шантажируя мужа. Фамилия этой страдалицы тоже была Шадрина. Похитители пытались получить долю от бизнеса мужа. Полиция сработала не столь оперативно, но… – Капитан ухмыльнулся: – Грамотно. По ходу освобождения заложницы был застрелен один из похитителей, получил ранение в ухо сотрудник полиции…

– Но не пострадало ни одно животное, – вздохнула я. – Через несколько месяцев после торжественного освобождения гражданки Шадриной ее мужа застрелили, когда он выходил от любовницы. Вдове перешел хиреющий бизнес мужа, к которому тянут лапы криминальные структуры, на что полиция взирает отстраненно и равнодушно… Может, к делу, господа полицейские?

– Расскажите, как выглядел злоумышленник, – попросил мужчина, заполняющий протокол.

И что я должна была им ответить? Впрочем, что-то ответила. Про свинцовую щетину, колючие глаза, про лапу, на внутренней стороне которой средний палец уродовали два диагональных белых шрама. Это я точно запомнила. Про куртку, которой он закрывал голову, – без особых примет и цветовых особенностей. Полицейские поглядывали на меня с недоумением.

– Весьма странно, Евгения Витальевна, – вкрадчиво изрек капитан Трофимов. – Вы не заметили ни одной нормальной приметы напавшего на вас человека, но уверенно говорите о двух шрамах…

– Во-первых, – перебила я, начиная потихоньку зеленеть, – с каких это пор выпуклые шрамы на пальце являются ненормальной приметой? У вас они есть? Или у кого-нибудь из присутствующих? Во-вторых, меня в чем-то подозревают? В-третьих…

– Может, это Тарантул, товарищ капитан? – предположил еще один присутствующий – относительно молодой, с тусклым блеском разума в глазах. – Ну, тот, который Паученко, из Первомайской ОПГ? Грешил подобными вещами, проникал в подъезды, поджидал граждан. Беспредельщик, даже братва его отчислила из своих рядов. «Откинулся» пару лет назад, давненько что-то о нем не слышали.

– Ну, не знаю, Павлуша… – ответил Трофимов. – У Паученко есть такие шрамы?

– А хрен его знает, товарищ капитан, – чистосердечно признался полицейский. – Вроде не было, но дело наживное.

– Вы знаете, что такое ОПГ, Евгения Витальевна? – ехидно осведомился Трофимов.

– Знаю, – кивнула я. – Общество приличных граждан. Вы найдете злодея, господа полицейские? А вдруг он снова явится и снова нападет?

Трофимов и «писарь» смутились, а третий отвернулся и замурлыкал в пространство что-то в духе «Не обещайте деве юной…».

– Мы будем работать, гражданка Шадрина, – откашлявшись, пообещал Трофимов. – Но согласитесь: как мы можем искать злоумышленника, если не знаем, как он выглядит?

Даже мне было ясно, что искать преступника эти занятые люди не будут. Они и не приехали бы сюда, кабы не рык соседки. Последняя явилась в тот момент, когда эти «добрые люди» собрались уходить. Она уже сделала свои дела, вернулась и стала наводить порядок. Подмигнула мне из прихожей, поманила пальчиком Трофимова. И сразу же в моей квартире воцарилась деловая атмосфера.

– Все в порядке, милочка, – шепнула Эльвира, подтолкнув меня к спальне, – ступайте, отдохните, а эти люди пусть работают. Им за это деньги платят. Но не будем идеалистами. Очень сомнительно, что уже сегодня они отловят напавшего на вас человека. Пусть хотя бы попытаются, поработают. Не возражаете, если завтра или послезавтра я к вам загляну?

К полицейским прибыло подкрепление, и я невольно зауважала свою соседку. Видать, неслабый пост она занимала в своем ведомстве. Дело пошло веселее. Я слышала, как переговариваются полицейские. Консьержка Тамара Николаевна была уверена, что мимо нее никто не проходил – тем более обладатель свинцовой щетины и подозрительных глаз. Женщина оскорбилась: да чтобы ее подозревать в нерадивом исполнении своих обязанностей! Тамара Николаевна действительно оказалась не в теме. Злодей воспользовался люком на крыше. Он подцепил крышку ломиком (который прилагался к уликам, оставленным на месте преступления), порвал сварной шов, закрепляющий скобу, и беспрепятственно проник в подъезд. На крышу он попал элементарно – с соседней 12-этажной «свечки», построенной в 70-х годах прошлого столетия. Наш «элитный» дом относится к порочной точечной застройке – его влепили там, где негде и машину поставить. Обветшалые пятиэтажки и брежневские бетонки окружают его, как гопники ночного прохожего. Два дома практически смыкаются, остальные теснятся на небольшом удалении. Люк на крыше в соседнем доме хронически не запирается. Тем же способом злоумышленник и смылся, когда понял, что дело не выгорело. Очевидцев, понятно, не было ни в нашем доме, ни в соседнем. Ломик обещали проверить на наличие отпечатков пальцев. Непонятным оставался вопрос: зачем этот парень столь хитроумно проник в наш подъезд? Хотел подкараулить любого из богатеньких жильцов или действовал адресно? А если последнее, то чего хотел-то? И почему его так смутила соседка? Он ведь не знал, что она работает в полиции. Или знал?

Бравые «копы» явно переработали. Капитан Трофимов торжественно пообещал, что правоохранительные органы сделают все возможное (а как иначе, это их прямая обязанность – защищать покой мирных граждан), и вся братия удалилась, брякая амуницией и излучая сияние профессионального мастерства. Закрыв дверь, я опять почувствовала страх. Что-то пощипывало нервы, как бы намекая, что неприятности могут возобновиться. Пусть даже не сегодня, не завтра… Я позвонила своей единственной подруге Шуре Казначеевой, поплакалась в жилетку, выслушала уверения, что она обязательно ко мне подскочит, и наконец-то скинула с себя опостылевшую одежду. Закутавшись в халат, побрела в ванную, постояла у зеркала, отражающего худощавую скуластую особу. Она была уныла и излучала покорность фатуму. В когда-то красивых (по уверению многих) глазах совсем не осталось жизни. Стриженые волосы болтались клочками. Происшествие в подъезде лишь добавило импульса надвигающейся безысходности. Я скинула халат, забралась под душ, пока не охватило окончательное безразличие…

Через час в моем «холостяцком» жилище нарисовалась Шура Казначеева. Я убедилась, что это именно она, спросила пароль и только после этого впустила. Ехидно напевая «Светофоры, дайте визу, едет «Скорая» на вызов», Шура ввалилась в прихожую – вся такая эффектная, пышнотелая, одетая с иголочки – и пристально воззрилась на меня. На этой неделе она была каштановой. Мы дружили пятнадцать лет, вместе окончили бизнес-факультет технического университета (Шура после этого ни дня не работала, а на что жила, не признавалась даже мне, хотя я догадывалась). Красавицей моя подруга не была, но эффект на кобелей производила неотразимый – мужики у нее менялись с частотой подачи патрона в автомат Калашникова.

– Ну ты и опущенная, блин… – протянула Шура своим фирменным грудным голосом. – Что случилось?

– У кого? – сглотнула я.

– У нее, – кивнула она на мое щуплое отражение в настенном зеркале. – Ты позвонила, сказала, что на тебя напали, убили, ограбили, изнасиловали. Излагай. С кем ты вступила в противоестественную связь?

– Может, пройдешь? – слабым голосом предложила я.

– Пройду, – тряхнула рыжими кудрями Шура. – И не только пройду. Но сначала излагай. Умираю от нетерпения.

Я изложила – краткими тезисами.

– Вот такой мужик, – показала большой палец Шура, имея в виду, очевидно, несостоявшегося грабителя, насильника и убийцу. – Упустила ты момент, подруга. Ну ничего, не расстраивайся, – засмеялась она язвительным бархатным смехом, сочувственно похлопав меня по плечу, – в нашей жизни будет еще много упущенных моментов.

– Ты добрая, – пробормотала я.

– Конечно, – удивилась Шура. – Ты всегда можешь на меня положиться. Итак, зови к столу, посидим, постонем, ты побудешь тряпкой, я – жилеткой. – Она скинула игривую леопардовую курточку и покрутилась перед зеркалом, любуясь своими неувядающими формами. В пакете, пристроенном под ноги, что-то призывно позвякивало.

– Не пью, – вздохнула я.

– Ты наказана? – изумилась подруга. – А ну, отставить эти депрессивные штучки! Это просто мартини. Один маленький литр.

– Опять мартини… – обреченно застонала я.

– А что не так с мартини? – Шура извлекла из пакета бутылку, недоуменно оглядела ее, зачем-то перевернула, осмотрела донышко. – И прекрати капризничать, – рассерженно проговорила она и уверенным шагом направилась в гостиную, где по-хозяйски стала двигать мебель и извлекать из бара безалкогольные газированные напитки. Впрочем, все остальное Шура принесла с собой – высыпала из пакета пахучий козий сыр, гигантские оливки, полосатые креветки, подозрительно закрученную колбасу с запахом хвои. Не успела я моргнуть, а она уже взяла процесс в свои железные руки и стала разливать мартини, тоник.

– И чего стоим? Лед тащи!

– Ты на машине? – спросила я, возвращаясь с кусочками льда, взятыми в холодильнике.

– Это не машина – отмахнулась Шура, цепляя щипцами кубик льда и погружая в бокал. – Давно пора собраться с духом и деньгами и купить себе нормальную тачку.

Я чуть не поперхнулась. Серебристый «Лексус LX» позапрошлого года, способный нагнать ужас на всех участников дорожного движения, – уже не нормальная тачка?

– И тебе, Женька, давно пора расстаться с деньгами и взять себе что-нибудь приличное, – назидательно сказала подруга. – Ездишь на своей задрипанной «Мазде», как какая-то бомжиха. Не стыдно перед людьми?

– Ну, извини, – снова вздохнула я. – Чтобы расстаться с деньгами, надо с ними сначала встретиться.

– Тоже верно, – ухмыльнулась Шура. – Ну, давай за встречу. С деньгами. Ну, и с хорошим мужиком, конечно.

Последний посыл адресовался исключительно мне. У Шуры с сильным полом проблем не возникало. Мужики вились вокруг нее, как мухи вокруг бочки с медом. В ее жизни мелькали какие-то бизнесмены, депутаты, смазливые студенты (видно, для души, а не для денег), был даже один мужчина – зубной техник, попутно поменявший ей все содержимое рта, хотя и предыдущее содержимое было вполне еще сносным. Про мой роман с прокурором Вадиком Суховеевым она была в курсе и не уставала его критиковать, в чем была, безусловно, права.

– А прикольно, – засмеялась Шура, отставляя початый бокал. – Я так удачно припарковалась у твоего дома, что чуть не свернула задницу какому-то «Инфинити». Не волнуйся, его обладатель меня уже полюбил, умолял не обижаться и сунул визитку, согласно которой он трудится руководителем отдела финансовых операций «Топлесс-банка»… «Танекс-банка», – поправилась она, заметив, как у меня от удивления вытянулось лицо. – Между прочим, очень приятный и положительный с виду мужчина. Мне неловко. За десять минут я разбила сердце женатому человеку.

– Напомни, – откашлявшись, сказала я, – у тебя, кажется, сейчас ответственный менеджер с завода кока-колы. Наивный, доверчивый, но русским языком немного владеет. Пару дней назад ты еще не отправила его в отставку…

– И сейчас не отправила, – кивнула Шура, – он очень милый. А при чем здесь это?

Действительно, при чем?

– Последние выходные с этим парнем у нас прошли с превышением скорости, – похвасталась любвеобильная подруга. – Мы не заметили, как промчалось время. Только и успели лечь в постель… Ну требует душа тела, как ей откажешь?

– У тебя бывают выходные? Прости, хотела сказать, будни?

– Конечно. – Шура уставилась на меня как на болванку, не понимающую элементарных вещей. – Лично у меня, возможно, нет, но у этого подневольного парня – как у всех замордованных людей… Да что мы все о работе? Давай о тебе. Не нравишься ты мне, Евгения. Если так пойдет, то все мои усилия по приведению тебя в божий вид коту под хвост. Ну хорошо, в доме у тебя пока порядок, тут полный нормалек… – Она критически обозрела интерьер гостиной, которую я драила прошлой ночью, отчаявшись уснуть.

Я не стала ей напоминать, что порядок – частный случай беспорядка. В моей натуре постыдный пунктик. Пусть я даже сопьюсь, потеряю человеческий облик, но всегда в перерывах между запоями буду что-то чистить, драить, пылесосить, избавляться от вредоносных микробов и пылевых клещей. Такова натура, я хронически не выношу грязи. Я ее боюсь и трепещу перед ней. «Ангел чистоты ты мой, – ласково журил в первые годы нашей семейной жизни покойный Олежка, выплясывая на свежевымытом полу. – Жрица порядка ты моя, богиня уюта, мастерица клининга, чтоб тебя…» Шура Казначеева выражалась более конкретно. «Ты больная, подруга, – убеждала она, крутя пальцем у виска, – тебе лечиться надо. У тебя мизофобия – навязчивый страх перед грязью. Он же гермофобия – боязнь микробов. Он же бациллофобия, рулофобия и бактериофобия. Выбирай любое, что на тебя смотрит, – и пулей к психотерапевту, пусть он тебя вылечит. И не спорь. Ты переоцениваешь риск пагубного воздействия микробов». И бесполезно ей доказывать, что микробов я не боюсь, просто меня мутит от вида грязи…

Время летело незаметно, мы даже не почувствовали, как «уговорили» бутылку. Я жаловалась на жизнь, на то, что бизнес не идет, на недоброжелателей, на засаду в личной жизни (а встречи с пугливым прокурором – еще какая засада), а тут еще и сегодняшний случай, когда меня смертельно напугали…

– Забей, – твердила, как попка, Шура, – это было типичное недоразумение. Обычный грабитель – собирался тебя почистить. Его спугнули, и больше в этот подъезд он не придет. А если видел, что работала полиция, то подавно не придет… – Ее развезло, она была в своем репертуаре и вещала с надрывом: – Черт тебя подери, подруга, когда же ты выберешься из своего болота? Что в нем может нравиться? Продавай, к чертям, свои отстойные магазины – приличные люди по таким заведениям не ходят. Предлагают задешево – отдай задешево, пусть подавятся. Уезжай из этой квартиры – на хрена тебе такие хоромы? Приобрети нормальную «трешку», возьми приличную тачку… В общем, так, подруга. Первым делом, чтобы выбраться из жизненной ямы, тебе нужно поменять работу, молодого человека, место жительства, моральные принципы, сексуальную ори… – Она запнулась, но тут же снова заговорила: – Впрочем, последнее – на любителя. Встряхнись, начни хоть что-то делать. Ситуация, в которой ты застряла, тебя погубит. Мне жалко смотреть, как ты впустую расходуешь свои последние относительно молодые годы… Ты что, с соседкой познакомилась? – Вспомнив об этом, Шура попыталась сфокусировать на мне свой взгляд.

– Ну, вроде да, – пожала я плечами. – А что? Она в полиции работает, большим начальником… Она и вызвала группу… Эльвира спасла меня, между прочим…

– В полиции, говоришь… – задумалась подруга. – Знаешь, Евгения, это не страшно. Менты опасны, когда ты их не знаешь. Когда они твои соседи, это в корне меняет дело. Вот у меня когда-то был сосед по площадке, в ОМОНе работал… Впрочем, лирика, проехали. Держись за эту тетку, познакомься с ней поближе, так и быть, не буду ревновать. Слушай, а ты не знаешь, почему я тут сижу? – Шура мрачно уставилась на циферблат настенных часов. – Е-мое, уж полночь близится… – Она предприняла попытку встать с кушетки. Я успела метнуться, и посуда не пострадала, когда она рухнула обратно, взъерошивая свежевыкрашенную шевелюру. – Слушай, подруга, у тебя переночевать не найдется?

– Да ради бога, – пожала я плечами. – Четыре комнаты в твоем распоряжении.

– Хотя нет, поеду, – передумала Шура. – Боюсь у тебя ночевать, у тебя тут привидения, грабители, духи мрачные витают. Да и Рудик, опять же, заждался…

Она добрела до прихожей, втиснулась в сапожки, натянула куртку. Задумалась, в какой части света может пребывать ее сумочка, и очень удивилась, обнаружив ее на плече.

– Вот скажи честно, Шура, – спросила я, – как на духу. Ты правда в таком состоянии хочешь сесть за руль?

– А что не так с моим состоянием? – озадачилась подруга и погрузилась в глубокие раздумья. – Да, ты права, – кивнула она, – устала я сегодня… – и, порывшись в кармане, достала телефон и вызвала абонента. – Рудик, дорогой, ты готов за мной хоть на край света? Вот и славно, солнышко. Бери такси и дуй по адресу… Найдешь на лавочке свою любовь, а также ее машину. У тебя есть десять минут, Рудик, жми на все педали. Не уложишься в норматив – выйдешь в отставку… Ну, все, подруга, – дыхнула она мне в лицо выпитым и съеденным, – не скучай, не хандри, веди себя прилично. И помни, что я рядом и ты всегда можешь на меня положиться… Да, не забывай, что в мире есть много занятий поинтереснее работы. И второе: все твои желания сбудутся, стоит только расхотеть.

Все ее мудрые установки рассыпались в прах, стоило только лечь в постель. Я вертелась на простыне как коленчатый вал, вспоминала свою молодость, глотала слезы. Институт, родители умерли с интервалом в месяц. Мама зачахла после того, как отец, поскользнувшись на ледяной горке, попал под трамвай под номером 13. Удар был ниже пояса, я оправлялась от него несколько лет. В наследство от мамы досталась бронхиальная астма. К пубертатному периоду я «выросла» из нее, но сохранились нарушения в легочной системе, нездоровые бронхи, досадные отклонения с иммунитетом. Врач попался толковый, ремиссия продолжалась несколько лет. Но в двадцать пять, когда я уже самостоятельно осваивала эту жизнь, трудясь менеджером в крупной торговой сети, снова начались приступы удушья, и я загремела в областную больницу. Некий умник от медицины назначил лечение антиконвульсантами, убедив меня, что это модно и эффективно. А патогенез астмы очень схож с патогенезом эпилепсии и мигрени. От такого новаторства приступы пошли веселее и зажигательнее. Я ощущала себя подопытным кроликом. С будущим мужем я познакомилась именно в больничке. Не знаю, где он меня заприметил, возможно, на прогулке, но с некоторых пор я стала замечать, что пациент из отделения неврологии частенько околачивается рядом. Олежка был бизнесменом, перенес операцию по восстановлению связок на ключице. Он первый со мной заговорил – и покатилось… «Лошадки» бегали по кругу, мысли путались. В 33 года он был видным, интеллигентным, самостоятельным. Излучал обаяние, как целый выводок щенят. Я влюбилась по уши – и он туда же. Больничный роман перерос в дальнейшую счастливую жизнь. Его уже выписывали – здоровым, с исправно работающей рукой. Он возмущался: тебя тут залечат! Не успела я глазом моргнуть, как он извлек меня из надоевшей больницы, и «долечивалась» я в частной клинике, где главврачом был лучший друг Олежки. Приступы пошли на спад, и через полгода консилиум торжественно объявил: уникальный случай. Болезнь загнали настолько глубоко в организм, что можно говорить о полном выздоровлении! Свадьба, месячный отдых в Италии, где мы заблудились в колоннах Колизея и битый час занимались любовью на почтенных античных руинах…