Kitobni o'qish: «Обед, согревающий душу»
© 2025 by Jiyun Kim. All rights reserved.
Russian translation rights arranged with Clayhouse Inc. through EYA (Eric Yang Agency).
© ООО «РОСМЭН», 2025
Пролог
В один волшебный день
Мне встретился парнишка,
Мы обсудили все на свете:
И дураков, и королей.
И он сказал мне:
«Самое главное,
Чему ты должен научиться, —
Это просто дарить
И получать любовь».
«Дитя природы», Иден Абез1
Фиолетовое предрассветное небо. Под крышей традиционного дома играет бежевая колонка «Маршал», откуда звучит вступление к Moon River.
Вдохновенно напевая мелодию, она разбивает своей морщинистой рукой яйцо о край стальной миски. Затем кладет луковицу на уже старенькую, но с виду все еще аккуратную деревянную разделочную доску и начинает мелко крошить в такт музыке: тук-тук-тук. Порезав кабачок и морковь, она бросает все в миску и начинает помешивать длинными палочками. Маленькие кусочки овощей тонут и выныривают на поверхность. Прямо как люди, что бултыхаются в своих заботах, силясь выплыть.
Она понемногу наливает яично-овощную смесь в разогретую прямоугольную сковороду и, двигая палочками, начинает поворачивать поджаренный яичный блин, формируя прямоугольный рулет.
Когда омлет уже почти готов, раздается свист парового клапана скороварки. Он начинает подпрыгивать, и ей приходится легонько сдвинуть его в сторону. Над плитой тут же поднимаются клубы горячего белого пара.
Она помещает в контейнер яичный рулет и блинчик с кунжутными листьями, фруктовый салат, приправленные специями листья капусты и две толстые говяжьи котлетки. Затем привычным движением вынимает из ящика длинный лист бумаги и черными чернилами выводит на нем:
Аккуратно написанное послание она заворачивает в фольгу и помещает на дно контейнера, а сверху кладет плошку вареного риса. К морщинам у рта Кымнам добавляется еще несколько глубоких линий, и на губах расцветает довольная улыбка.
– Может, это уже слишком – писать, что я приготовила котлетки из мраморной говядины? Ой, ладно. Будет знать, что ест хорошую говядину, – может, хоть сил прибавится!
Голова Кымнам покрыта белым платком, на котором вышиты маргаритки. Она радостно смеется.
Впитавшая горячую поддержку еда источает удивительный аромат. Этот запах, смешанный со свежестью утра, через распахнутое окно «Изумительного ланча» вылетает на улицу и разносится по переулку.
Глава 1
Здравствуй, Чони!
«Ну что, настал новый день, чтобы продемонстрировать мои кулинарные таланты!» Кымнам резко раздвинула дверь-гармошку, и свежий утренний воздух ворвался внутрь «Изумительного ланча».
Легкий порыв ветра тронул подвешенный к двери колокольчик в виде рыбки, и раздался легкий звон. Солнце еще только поднималось над горизонтом, но его мягкий свет уже озарил натертую до блеска витрину. Кымнам подключилась к колонке по блютусу. Благодаря установленному крупному шрифту ей удалось справиться с кнопками без очков.
«Так-с, посмотрим. Сегодня у меня настроение… Точно! Мерил Стрип!»4
Из колонки полилась тихая песня.
– Зе виноль тэкси оль. Зе ручоль стэндин смоль. Бисайд зе пиктори!5
Толком не разбирая, попса это или трот6, Кымнам неуклюже запела песню. Английский язык она никогда не учила. Да что там, она и школьную программу-то толком не освоила, но все же старательно занималась самообразованием. Все семьдесят лет своей жизни она была самоучкой. Ничто не давалось ей без труда, и не встретился ей на пути добрый, внимательный учитель, но Кымнам продолжала стойко и бодро идти по жизни. Как Мерил Стрип, Одри Хепберн7 или Юн Ёчжон8, она не прятала свои седые локоны. Ведь серебристые пряди – они словно аплодисменты прожитым в поте лица годам.
Кымнам была старшей дочерью в семье. Родилась она в период послевоенной разрухи и страшной нищеты, который и сравнить нельзя с сытым настоящим.
Поэтому и имя ей дали с особым смыслом: слог «кым» со значением «золото», «нам» – со значением «литься через край», чтобы девочка росла в изобилии. Но, видимо, судьбу ее определила фамилия Чон, и вместо гор золота лишь щедроты душевной ей пожаловали с избытком9.
Поэтому, будь это рис, закуски к мясу или же рыба, Кымнам не скупилась, набивая ланч-бокс до краев так, что крышка еле закрывалась.
Она многое повидала на своем веку, но ее единственным желанием оставалось не просто постареть, а стать взрослой, зрелой личностью. Этакой элегантной старушкой.
«Говорят, сейчас в моде хальмэниал10, появляется все больше грэндфлюэнсеров…11 Неужели это честолюбие – желать, чтобы на старости лет меня звали не просто „бабушка“, а вежливо обращались, как к владелице заведения, „госпожа“? И неужели это так эгоистично – хотеть услышать в свой адрес не „ачжумма“ и не „чья-то там мама“12, а просто имя? Если уж это действительно страшный эгоизм, то пускай. Значит, буду эгоисткой. Воткну в свои серебристые волосы черные солнечные очки, повяжу платок из нежного шелка и отправлюсь гулять по берегу моря. Вот такой старушкой я буду. И точка!»
– Ой! Опять все пролила.
Через край прозрачного сосуда с плавающими в нем белыми рисинками разлился сикхе13. Это был особенный самодельный сикхе, которым можно насладиться только в заведении «Изумительный ланч». Мелкие льдинки, похожие на стеклянную крошку, медленно таяли во рту, позволяя ощутить сладковатую свежесть и уникальность напитка. А когда его почти допьешь, отдельное наслаждение – втянуть через трубочку осевшие на дно рисинки.
«Ну что ж, поглядим. Что же поставить в утреннее меню? Обязательно сделаем салатик». Кымнам открыла ящик с картофелем из провинции Канвондо и достала крупные зрелые клубни. Она стряхнула с них землю, промыла под водой, сняла кожуру овощечисткой, и перед ней заблестела гладкая поверхность картошки.
Затем Кымнам раздавила сваренную картошку и понемногу добавила к ней мелко нарезанную ветчину и огурцы, майонез, горчицу, сахар, соль и черный перец. После чего все перемешала. Она надрезала вдоль мягкую, пышную булочку свежего хлеба и сунула внутрь полную ложку, а затем, подумав, еще и вторую ложку овощной намазки, так что булочка чуть не разорвалась по краям.
Кроме того, она добавила кусочки авокадо, икру минтая и даже тушенное в соевом соусе мясо, чтобы можно было съесть это, смешав с рисом. Теперь блюдо для утреннего ланч-бокса было готово. Но прежде, чем добавить рис, Кымнам с ребяческим озорством принялась писать новую записку на длинном белом клочке бумаги.
Говорят, картофель отличается от привередливого риса тем, что отлично всходит даже на иссушенной земле.
Не вини других, окружающую обстановку или же то, как и чем тебя одарила жизнь. То виновато, это виновато… А что, если прожить сегодняшний день геройски, как картошка? Что ж, си ю эгейн.
– Госпожа Кымнам! Я пришел купить коробочку с едой на завтрак.
– Ой, Синпхун, это ты?! В такую рань уже на работу? Еще же совсем монинг!14
Первым в «Изумительный ланч», расположенный в районе Хэхвадон, заглянул Синпхун, который недавно вернулся из армии и только сейчас наконец начал воплощать свою мечту. Он родился в обеспеченной семье и даже поступил на юридический факультет, но едва обмолвился о том, что хочет играть в спектаклях, как его семья тут же перекрыла ему финансирование. Родители давили на него: «Это не принесет тебе ни денег, ни чего-то иного, кроме глупой радости от осуществления мечты». И все же Синпхун продавал билеты на спектакли, бегая по всему району с призывами посетить представление, и со всей горячностью начал учиться азам профессии, чтобы однажды выйти на сцену.
– У меня пробы через пару дней. Роль, конечно, маленькая… Но буду сегодня репетировать!
– Разве бывают важные и неважные актеры? Не будет хоть одного, не будет всей истории.
– Ох, госпожа Кымнам, – Синпхун поднял вверх большой палец, – вы всегда умеете поддержать!
– Ха-ха, заслужила высшую похвалу? У меня тут готов свежий сикхе. Попробуй. Ну очень соу делишес!15
Кымнам налила сикхе в бутылочку навынос и подала юноше вместе с ланч-боксом.
Утром, днем и вечером обеденные наборы исчезали с полок, обретая своих покупателей. Благодаря бережно отобранным ингредиентам и особому таланту хозяйки, у заведения было много постоянных клиентов. Вот и сегодня Кымнам распродала все ланч-боксы. Она с облегчением направилась на кухню и начала уборку. Возможно, потому, что сегодня к Кымнам впервые в жизни заглянул продавец камер видеонаблюдения и ей сразу стало как-то не по себе, или же потому, что она слишком легкомысленно позволила себе возмутиться в ответ – мол, здесь кроме ее навыков и красть-то нечего, но теперь, вытирая остатки масла с раковины и плиты, Кымнам вдруг ощутила бегущий по спине холодок. Дурное предчувствие охватило ее. И в ту же секунду ей показалось, что откуда-то донесся странный звук – то ли плач, то ли мяуканье.
«Неужели у дворовых кошек закончилась еда? Нет, не может быть, я же буквально только что навалила им целую гору…»
Кымнам сняла розовые резиновые перчатки с кружевным краем, бросила их на раковину и медленно вышла в зал. Она прошла мимо кассы, обогнула витрину-холодильник, но странное ощущение не покидало ее. Она была почти уверена, что слышала не кошачье мяуканье. Но и маленького ребенка здесь быть не могло. Кымнам усмехнулась собственным глупым фантазиям, но едва она повернулась, как ее сердце оборвалось. Перед дверью лежал и хныкал младенец, запеленутый в белое покрывало с изображением луны и звезд.
Кымнам тут же подхватила дитя на руки. В покрывале была свернутая несколько раз записка, и, развернув лист, пожилая женщина прочитала:
Ребенок родился в июне 2023 года. Имени пока не дала. И даже не подала заявление о рождении. Никаких профилактических прививок тоже поставить не удалось. Но малышка здоровая и бодрая, еще ни разу ничем сильно не болела, уже хорошо спит и улыбается. Она мой первенец, единственная драгоценность в моей никчемной жизни. Прошу кормить ее только этой смесью. От других у малышки сильные колики. Пожалуйста, кормите ее досыта, позаботьтесь о ней. Прошу вас. И когда-нибудь я тоже, непременно, си ю эгейн.
«Си ю эгейн? Значит, это кто-то из моих клиентов! Кто-то, кто покупал у меня еду, пробовал мою стряпню!»
Кымнам тут же вылетела за дверь, но ее встретил только промозглый осенний ветер. От холода ребенок зарыдал еще сильнее.
Кымнам вернулась внутрь и, взглянув на младенца, заговорила:
– Малышка, откуда ты? Кто твоя мама? Ма-ма.
Кымнам глубоко вздохнула. Легкие наполнились воздухом, но она не могла вымолвить ни звука… Ребенок плакал без остановки, словно звал бросившую ее маму. Как будто уже догадался, что произошло. При виде малышки, которая еще и ста дней16 на свете не прожила, у Кымнам сжималось сердце. Ей бы сейчас купаться в любви, а она уже познала предательство.
– Ох, детка. – Она прижала к себе ребенка, одетого в распашонку, и попыталась успокоить. – Все хорошо, все наладится. Мама придет. Не плачь. У-тю-тю. Где бабуля? Ку-ку!
Однако рев не прекращался, и Кымнам начала петь колыбельную:
Баю-баю, детка,
Спи скорее крепко.
Петушочек, не кричи,
Нашу детку не буди.
И, щеночек, ты не лай,
Нашу детку не пугай.
Раскрасневшаяся от крика и ерзаний кроха постепенно начала затихать. Бледная от переживаний Кымнам с ребенком на руках вышла за дверь.
– Кто бы это мог быть? И какая женщина могла так поступить? Разве что намеренно решила вызвать на себя гнев небес?.. – пробормотала Кымнам, и едва она произнесла последнюю фразу, ребенок снова горько заплакал.
– Нет-нет. Не накажут твою маму. Бабуля все сделает, чтобы этого не случилось. Вот умничка. Какое золотце.
Ее седые волосы были высоко заколоты крабиком, и по голой шее потекли капельки пота. Осенние ночи стали совсем холодными, но сегодня ночной воздух показался Кымнам душным и жарким.
– Она точно придет. Если уж пробовала мою еду, то обязательно вернется. Ноги сами приведут ее, никуда не денется. Сердце матери не выдержит разлуки. Подождем.
Вернувшись, Кымнам открыла толстую сумку с памперсами, которую оставили вместе с ребенком. Внутри, помимо подгузников, лежала еще не открытая банка смеси и бутылочка. Кымнам открутила крышку банки: «Так-так, смесь же совсем новая. Она вообще пила такое молоко? Если живот заболит, мне несдобровать». Кымнам ловко набрала воды из фильтра, поставила чайник и вскипятила воду. Из носика повалил горячий пар. Она сняла крышку, чтобы кипяток слегка остыл. «Так, и сколько нам потребуется смеси?» – нахмурилась Кымнам и начала внимательно изучать инструкцию на упаковке.
– Так-с. Фри манс17. Угу. Шесть ложечек, окей!
Судя по молочной корочке на голове, ребенку и правда еще не было ста дней, поэтому Кымнам налила в бутылочку теплой воды и голубой пластиковой ложкой, лежавшей внутри банки со смесью, отмерила ровно шесть порций. Она помешала жидкость круговыми движениями и, разбив все комочки, хорошенько растворила молоко в воде. Едва учуяв запах смеси, малышка тут же открыла рот.
– Вот умничка, какой хороший аппетит. Мама скоро придет. Может, даже сейчас она откуда-то наблюдает за нами.
Навыки старшей дочери, вынужденной постоянно приглядывать за младшими братьями и сестрами, не раз пригождались Кымнам. Вот и теперь она умело закинула малышку на плечо и начала легонько постукивать ее по спине, пока не раздался характерный звук отрыжки.
– Молодец. Полегчало?
– Уа-а.
– Ты мне отвечаешь? Что за прелесть. Как можно было такое золотце… Ну ничего, подождем.
Если обогнуть больницу Сеульского национального университета и завернуть в маленький переулок с односторонним движением, то можно увидеть дорогу, с обеих сторон засаженную соснами. Именно здесь, на Хэхвадоне, находится магазин готовых обедов «Изумительный ланч» – аккуратный традиционный домик, в окнах которого постоянно горит свет.
Обняв безмятежно спящее дитя, запеленутое в детское покрывало, Кымнам побродила туда-сюда перед дверью, но никто так и не объявился. В конце концов уже глубокой ночью она вместе с ребенком вышла из своего магазина.
Перевернув висящую на стеклянной двери табличку, старушка поменяла «Open»18 на «Closed»19 и приклеила сверху записку:
Кто забыл здесь свое сокровище, обязательно свяжитесь со мной!
Телефон: 010–0000–0000.
* * *
– Девица из двести первой! Ты когда освободишь комнату?
Бум-бум-бум.
– Я знаю, что ты там. Я все понимаю, я тоже женщина, но… так нельзя! Я тут не занимаюсь благотворительностью. Мне, вообще-то, нужно принимать клиентов! Будешь и дальше делать вид, что тебя нет, я просто вышвырну твои вещи. Все на этом этаже жалуются на детский плач! – Послышался тяжелый раздраженный вздох, после чего за дверью продолжили: – Ты хоть понимаешь, как детские крики в мотеле ударят по его репутации? Ты мне так всех клиентов распугаешь. Кто-то уже выложил негативный отзыв! Предупреждаю в последний раз: если сегодня не заплатишь и не уберешься, я ночью выломаю дверь и сама тебя вышвырну. И этот ребенок… Ты же наверняка даже заявление о рождении не подала? О чем ты только думаешь… Хотя это не мое дело. Повторяю, если сегодня не съезжаешь, я просто пишу заявление в полицию!
Бум-бум-бум.
Хозяйка мотеля продолжала стучать в ветхую дверь комнаты, и малышка поморщилась. Чони тут же приложила ладонь к ее губам:
– Пожалуйста. Умоляю. Тихо. Тсс…
Глядя на встревоженную Чони, девочка разулыбалась. От улыбки одна щечка поехала вверх, а глаз как будто подмигнул Чони. И она вдруг обмякла и улыбнулась в ответ:
– И что тут веселого? Я вот напугана до смерти.
Малышка заливисто рассмеялась.
– Тсс!
Либо хозяйка решила, что перегнула палку, либо испугалась, что худощавая двадцатилетняя девчонка еще чего натворит от отчаяния и ей потом придется разбираться с последствиями, но ее голос вдруг изменился.
– Пойми, мне тоже трудно… Слышишь? Войди в мое положение. Хорошо? – выдавив из себя ласковый тон, произнесла хозяйка, поглаживая свои красные, наманикюренные ногти.
Через какое-то время послышался звук удаляющихся шагов. Только тогда Чони смогла расслабить плечи.
– Уф.
– Уа-а.
– Да, вот теперь можешь поговорить со мной.
Черные глазки крохи пытливо взглянули в лицо Чони. Девочка была умницей. Чони уже давно, еще будучи беременной, бродила то тут, то там. С тех пор как покинула приют, она осталась без дома. Конечно, пока Чони бродяжничала, никаких витаминов для беременных она не пила и никакого особого отношения к себе не получала. Напротив, все только и норовили уколоть побольнее, возмущаясь, как могла забеременеть такая молоденькая девушка, которая на вид только окончила школу… И шептались за спиной о ее распущенности.
И все-таки она была рада успешным родам. Глядя на малышку, она любовалась ее глубокими темными глазами, ровно сопящим носиком и даже маленьким, пухленьким язычком. Иногда она думала: как же ее дочери не повезло… Почему ее угораздило родиться именно у Чони и теперь малышка вынуждена так страдать? Глядя в ее глубокие, как ночь, глаза, Чони расплакалась. Она сильно сомневалась, что сможет нести ответственность за этот маленький комочек.
Чони находилась в розыске. Отец ребенка совершил ряд мошеннических действий, но обставил все так, что виноватой оказалась Чони. Она встретила этого мужчину, когда выпустилась из приюта и не знала, куда пойти. Не то чтобы он внушал ей доверие, просто никого, кроме него, рядом не оказалось. Теперь же она стала зачинщицей преступления, и ее разыскивала полиция, хотя Чони всего лишь сообщила ему номер своей регистрационной карты и поставила печать20 там, где он попросил.
А потом этот подонок пришел к беременной Чони и, бросив ей несколько мятых банкнот по пятьдесят тысяч вон, спросил, хватит ли этого на аборт. Он буквально сломал ей жизнь. Мало того что она не смогла попасть в учреждение для одиноких мам, ей было страшно просто пойти зарегистрировать собственного ребенка и официально дать девочке имя. Казалось, тем самым она навсегда приклеит на судьбу малышки постыдный ярлык.
– Надо выбираться отсюда. Кто знает, может, они и правда выломают дверь и ворвутся к нам.
На улыбающейся мордашке дочки появилось плаксивое выражение. Чони почти ничего не ела, потому свое молоко не приходило, а на смесь денег не хватало. С приближением осени на улице похолодало, идти им теперь было совершенно некуда. Малышка плохо ела последние несколько дней и теперь, сморщив носик, захныкала еще громче. Чони свернула одеяло, сформировав круглые бортики, положила между ними ребенка, подняла его вместе с одеялом и начала качать.
– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает.
Эту песенку Чони наскоро придумала сама. Казалось, малышка почти успокоилась, но потом снова закапризничала.
– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает, – повторяла Чони.
Вид плачущего от голода ребенка разрывал ей сердце. Неожиданно Чони почувствовала, что сама сильно проголодалась. Словно голод мог передаваться по воздуху, как инфекция. Она продолжала напевать песенку, но девочка не прекращала плакать. Испугавшись, что хозяйка мотеля снова поднимется к ним, Чони положила рыдающего ребенка в слинг и зашла в туалет. Видимо, постояльцы здесь нередко курили тайком: в нос девушке сразу ударил противный запах табачного дыма и плесени, которым пропитались стены. Она наступила на черные пятна, заполнившие все щели между плитками, и снова запела песню:
– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип…
Солнце село. Тревога нарастала. Казалось, этой ночью хозяйка непременно ворвется в комнату, и тогда им просто некуда будет пойти. У Чони не было ни родительского дома, где она могла бы найти приют и передохнуть, ни даже дальних родственников. Не оставалось ничего, кроме как тихо сидеть здесь, не издавая ни единого писка. Но сегодня, как назло, малышка совсем раскапризничалась. Чони слышала, что детки, которым еще не исполнилось ста дней от роду, мучаются от сильных мышечных болей, потому что кости их тела активно растут. Возможно, поэтому сегодня ее дочь не сомкнула глаз. Чони потрогала лоб девочки, и ей показалось, что у той небольшой жар.
– Болеть нам нельзя. Ты же знаешь, мы даже в больницу с тобой пойти не можем.
– Уа-а, уа-а!
– Ш-ш! Тише, не плачь. Давай я тебя обниму. Я буду долго и крепко обнимать тебя, а ты, пожалуйста, не кричи.
Лежа в слинге и слушая биение маминого сердца, малышка немного успокоилась, но продлилось это недолго. Она снова расплакалась, и вскоре хозяйка мотеля опять застучала кулаком в дверь:
– Девчонка из двести первой! Я захожу. Только что съехали клиенты из соседнего номера. Мне пришлось вернуть им все до последней воны! Больше я терпеть это не намерена. Не выйдешь – я звоню в полицию!
– Уа-а-а-а! – заплакал ребенок еще громче, словно отвечая на эту угрозу.
Холодный пот побежал по телу. Чони продолжала успокаивать девочку мягкими похлопываниями: «Все будет хорошо. Все наладится. Черт. Да что наладится?»
Дверь резко распахнулась, и хозяйка ворвалась в комнату. Рядом с ней стоял мужчина крепкого телосложения. Видимо, это был ее сын.
Под гневным взглядом женщины, которая придирчиво осмотрела помещение, Чони склонила голову и произнесла:
– Извините. Я выселюсь. Но только завтра утром…
– Завтра утром?! – Женщина пнула детский мобиль с подвешенными к нему черными и белыми зайчиками.
– Не трогайте детские вещи.
– Вы поглядите-ка, какая забота о ребенке. Вообще-то, ты мне должна еще сто девяносто тысяч вон. Но буду считать это милостыней и прощу тебе их. Так что выметайся прямо сейчас. Ох, ну что ты здесь устроила… Не надо было мне заселять беременную. Придется завтра вызывать службу дезинфекции и все тут отмывать. Фу!
– Я не могу уйти. Я непременно заплачу вам. Только дайте мне немного времени. Куда я прямо сейчас пойду?
– Да не нужны мне твои деньги! Просто убирайся отсюда! – Хозяйка еще раз пнула упавший черно-белый мобиль и, видимо, случайно нажала на нем какую-то кнопку, отчего из конструкции вдруг заиграла детская песенка. – Больше повторять не буду. Проваливай по-хорошему, пока я не подала заявление в полицию!
Услышав про полицию, Чони потеряла последние силы сопротивляться: «Точно, я же в розыске…» Она безропотно собрала вещи, хотя с собой у нее был лишь небольшой, едва заполненный чемодан, и больше ничего. На детском мобиле с зайчиками от крепкого пинка хозяйки образовалась вмятина, поэтому Чони оставила его, захватив с собой лишь несколько детских книжек-картинок и памперсы. Под пристальным взглядом хозяйки заведения, которая, скрестив руки, наблюдала за ней, Чони спустилась по лестнице. Проходя мимо стойки регистрации, она хотела было швырнуть деньги в прозрачное окошко-полумесяц, но, увы, бросаться было нечем. Похоже, теперь она и правда превратилась в нищенку, потерявшую остатки самоуважения.
Все это время Чони старалась не попадаться хозяйке на глаза, поэтому сидела взаперти. И вот впервые за несколько дней глотнула свежего воздуха. Ветер показался прохладным, и она, стянув с себя джинсовую рубашку, укрыла ею малышку.
– В больнице нас не примут, болеть нельзя, понимаешь? Только вот куда же теперь идти?..
– Уа-а! Уа-а!
Малышка, не в силах более терпеть голод, снова заплакала. По ночам, пока все спали, Чони очищала от жира железные листы в гриль-баре. Каждый раз, когда она оттирала металлической мочалкой подгоревший до черноты мясной соус, намертво прилипший к листу для жарки, ее желудок сжимался от голодных спазмов, вызванных запахом еды. Бывало, глядя на остатки мяса, она ощущала, как во рту скапливается слюна. И если бы за ее спиной не было ребенка, возможно, она бы сразу оторвала и съела эти соблазнительные кусочки. Но она просто не могла это сделать. Казалось, съешь она хоть кусок – и ее дочь, выпив грудного молока, тоже станет побирушкой, набивающей живот подгоревшими объедками с чужого стола.
В такие моменты, словно прочитав ее мысли, малышка у нее за спиной начинала ерзать. Тогда Чони погружала железный лист глубоко под воду, на самое дно таза, и вверх с характерным бульканьем поднималась пенная волна. Эти звуки быстро успокаивали девочку.
Здесь Чони разрешили работать, не разлучаясь с ребенком, и это было ее единственным заработком. Но то ли из-за вечно включенного газа, на котором по сорок восемь часов варили комтхан21, то ли из-за пыли на кухне, вскоре малышка начала кашлять. Чони испугалась, и пришлось ей отказаться от этой работы.
Оставалось не так много мест, куда она могла напроситься вместе с ребенком. Какое-то время Чони поработала специалистом колл-центра в службе круглосуточной доставки, но клиенты начали жаловаться на детский плач, доносящийся из трубки, и вскоре ей пришлось отказаться от этой затеи. Доверить ребенка ей было некому, а значит, и найти другую работу не удавалось. Гриль-бар оставался единственным местом, где, несмотря на возникшую от постоянного контакта с бытовой химией экзему, Чони еще могла хоть как-то работать. Но рисковать здоровьем дочери не смела.
Обойдя несколько круглосуточных магазинов, Чони наконец купила треугольный кимпаб22 с тунцом, отдав за него тысячу шестьсот вон. На сухую смесь и бутылочку денег не хватало, поэтому приходилось заботиться о том, чтобы не пропали остатки молока. Она старалась найти что-то не слишком острое и не слишком соленое. Чони побрела вдоль красной кирпичной стены, что протянулась от станции «Хэхва» до больницы Сеульского университета. Сквозь листву платанов алел закат. А под деревьями примостилась бабушка. Она продавала тток23, поджаривая длинные рисовые колбаски на мангале. От запаха жареного ттока у Чони потекли слюнки. Даже жуя свой скудный ужин, она продолжала ощущать голод. Проглотив слюну, Чони снова откусила кусочек подсохшего кимпаба и побрела вперед. Одной рукой она ела, а другой тащила чемодан, ребенок же висел у нее на груди в слинге. Малышка умаялась от голода и заснула под стук маминого сердца. Всухомятку дожевывая рис, Чони чуть не подавилась, но не стала стучать по грудной клетке, чтобы не разбудить дочку.
* * *
Кымнам в обнимку с младенцем и сумкой с памперсами подошла к дому. Пик-пик-пик-пик. Она набрала простой код 100424, и дверь открылась. Кымнам как чувствовала, что вечером к ней пожалует маленький гость, еще с утра запустила стиральную машину. Она достала чистое, хорошо просушенное машинкой одеяло, расстелила его на кровати и уложила ребенка. Легкий аромат кондиционера для белья смешался с запахом кожи девочки. Та чуть шевельнула головкой и тут же крепко заснула.
– Уже спит! В каких же условиях ты все это время засыпала, бедняжка? У меня просто… Ох. Видела бы сейчас мама твое блаженное личико. И все-таки, кто же в наше время вот так оставляет ребенка? Есть же специальные беби-боксы25, в конце концов!
Она не знала, как ей быть. Правильно ли будет передать незарегистрированного ребенка полиции или же следует дождаться возвращения матери. Это было странно, но Кымнам казалось, что мать непременно вернется. Возможно, ей это подсказывала интуиция. За свои семьдесят лет Кымнам чего только не пережила: и войну, и восстание, и другие потрясения. Прожитые годы развили тонкое чутье, и теперь Кымнам, сама не ведая почему, верила маме этого дитяти. Одна только фраза «Си ю эгейн» – и Кымнам решила не обращаться в полицию. Ей хотелось положиться на порядочность девушки. Вернее будет сказать, она твердо решила поверить ей.
Кымнам глянула на часы. Сколько сейчас в Нью-Йорке?.. Как раз время позвонить Мунчжон.
Она пошла на кухню, поставила планшет на покрытый клетчатой скатертью стол и открыла приложение фейстайм26. Крупный шрифт позволял отчетливо видеть каждую букву. На экране планшета появилось лицо Кымнам.
– Ой-ей, сколько морщин! И новые появились!
Она подвинула лицо совсем близко к камере и медленно осмотрела складки у носа и возле глаз.
– Может, пора поправить ботоксом?
– Мама? – позвала Мунчжон, удивившись картинке на экране.
– О! Моя дотер27. Ты тут. Уже сделала гет ап?28
– Будет правильнее сказать не гет ап, а вейк ап29. Не по собственной воле я сегодня встала. И, мам, ты опять разглядывала свое лицо? Подсчитывала морщинки? Тебе же уже за семьдесят, морщины в твоем возрасте – это нормально!
– Я знаю, и вовсе необязательно так грубо отчитывать. Внутри этой бабули по-прежнему живет восемнадцатилетняя девушка. Понимаете, учитель? Вы доживите до моего возраста, и посмотрим на вас. Хотя, быть может, через тридцать лет появятся новые технологии и выпустят какое-нибудь лекарство, избавляющее от морщин?
– Ага, «учитель». Ты даже не сделала задание, которое я тебе дала. И как собираешься проходить иммиграционный контроль? Там же так дотошно расспрашивают. Ты же знаешь: сама намучилась в прошлый раз.
– Знаю, тичер30. Оцените, как я теперь стараюсь. На этот раз я справлюсь с интервью сама. И даже в «Старбакс» пойду, сама закажу себе американо. В прошлый-то раз везде таскалась с тобой, как кенгуренок в сумке. И только ты пропадала из виду – сердце уходило в пятки. Все боялась: вдруг со мной кто-нибудь заговорит. Так что теперь надо все выучить, и буду смело болтать без чьей-либо помощи.
– Ха-ха, что ж, тогда давайте постараемся, моя ученица. В этот раз нам еще статую Свободы из твоего списка желаний нужно увидеть.
– Конечно! Нельзя умирать, не взглянув на статую Свободы!
– Надо было еще два года назад, до переезда в Нью-Йорк, когда ты прилетала к нам в Лос-Анджелес, отправить тебя туда. Извини, что не вышло.
– Да за что ты извиняешься? И так пришлось аж на полмесяца закрывать магазин, и все посетители остались без обедов.
– Мама, люди спокойно покупают еду в других местах. Или думаешь: у тебя единственной магазин-кафе?
Кымнам кивнула:
– Это, конечно, так. Но, когда я закрыла мой магазин, на душе было как-то скверно. Словно детей своих оставила голодными. Ты же знаешь, что закусочные, где продают ланч-боксы или ттокпокки31, называют «домом ттокпокки», «домом ланчей» и так далее? Мне кажется, это потому, что двери таких заведений, как двери дома, должны быть всегда открыты.
– И все же в этот раз приезжай на месяц. Спокойно побываешь везде, где хотела.
– Месяц? Это же так долго… Мои друзья-пенсионеры совсем соскучатся без меня.
– Все равно давай на месяц! Проведешь побольше времени со мной.
Кымнам рассмеялась и ответила:
– Ладно, уговорила! Месяц так месяц. Поживу немного как жительница Нью-Йорка. Прогуляюсь до дома, где жила Кэрри из «Секса в большом городе», да погляжу на школу, где учились герои «Сплетницы». Ух, жди меня, Нью-Йорк! Кымнам едет к тебе!
