Kitobni o'qish: «Ступени 2»

Ожидай

Ты измят, как подснежник в проталинке,

Схлопотавший каблук неуместный?

Обещаю, что стану я паинькой,

Белой, шелковой, словно невеста!

Я отрину дороги окольные,

Стану бархатной, словно голубка.

В лоскуты искромсаю фривольные,

Ювенально недлинные юбки.

Навяжу полушалков – да в крапинку,

Напеку пирогов – да с капустой!

Отыщу телефоны и запонки,

Позабуду Шато и Робусту.

Заблудился? А я, словно вырубщик,

Истреблю три сосны – три заразы!

В огороде на выселках выращу

Огурцы и уместные фразы.

Бархат, шёлк, толерантности залежи,

Юбки в пол, пироги в интерьере -

Ожидай! Ты мне веришь? Ну, знаешь ли!..

Я сама себе, милый, не верю.

Тихо спросишь меня

Осень, ветром шурша, собирается на покой.

Инженер-декабрь строит вычурные мосты.

Тихо спросишь меня – что случилось за год с тобой?

Я отвечу тебе: сожалею, случился ты.

Хор лукавых ангелов светлую песню поёт.

На целинном снегу – мережка шажков голубей.

Тихо спросишь меня – где же сердце теперь твоё?

Я отвечу тебе – в надёжной ладони твоей.

Приурочены к скорому празднику ёлок строй,

Рой шаров, канитель мишуры, леденцов слюда.

Тихо спросишь меня: когда же ты будешь со мной?

Я отвечу тебе: с Новым годом!

И никогда.

Августо

Пылит по правильной дороге,

Несёт умеренный минор

Августо – парень крутобокий,

Как поздний спелый помидор.

Глаза Августо цвета тыквы,

Загар Августо цвета грёз.

Бормочет чушь – хоть пальцем тыкай:

Горячий метеопрогноз!

А то мычит про море песню,

Про бренный бархатный сезон;

…Но так хорош собой, хоть тресни,

Августо, чудик и пижон!

Универсал – хоть стой, хоть падай:

Погонщик пчёлок и стрижей,

Продюсер дивных звездопадов,

Дождей тревожных протеже.

И он такой… Возьмёт измором,

Распнёт на жухлости травы;

А пахнет! Тыквой, помидором,

Винцом и морём – но, увы,

Плющи, обнявшие заборы,

Пообдерёт Августо скоро;

Нарежет пёстрых астр нахрапом,

Посадит пчёлок под засов.

Дистиллированное солнце

Августо выхлебнет до донца.

Печаль осенней тихой сапой

Вползёт в преддверия домов.

Августо?

Был ли?

Был таков.

Сентябрь

…А осень к сердцу встала встык.

Косой сентябрь-трансвестит

То бабьим обликом поманит,

У лета пылу прикарманив,

То мужиком смурным глядит -

Хрипатым ветром бьёт зонты,

В таксомотор прохожих гонит;

Лакает ливни шелупонью,

От сквозняков своих подстыв.

То губы выкрасит бордовым,

Взобьёт кленовый пергидроль;

Играя щедрой дуры роль,

Каштаны сыплет из поддёвы.

То вновь – похмелье, листья прочь:

Кривые шарики каштанов

Ютятся в курточных карманах -

И дыр не в силах превозмочь.

То вновь – бедро тепло и кругло

И завлекает прикорнуть,

Постичь литых скамеек суть,

Прогнозов выспросив у Гугла.

…Сентябрь до сердец охоч.

На тибет

Идет мой поезд на Тибет. Хотя такого не бывает.

Москва плечами пожимает, пророчит суету сует.

Идет мой поезд на Тибет. Ласкает рельсы статным телом. Отары облаков дебелых дискретно застят белый свет.

Идет мой поезд на Тибет. В нем доброхотка-проводница в чай подольет святой водицы и вкрошит камнеломки цвет.

Идет мой поезд на Тибет. В нем простыни – что снег предгорий, уклон подушек рефлекторен, нежарко нежен плотный плед.

Идет мой поезд на Тибет. В наушниках – истерик Гарик. Да, сука Сукачев в ударе, врачует, как буддистский дед,

Мою шифрованную душу. Идет мой поезд на Тибет, я мну дозволенный билет, я глупо радуюсь и трушу.

И я резонно представляю: легки молитвенные флаги, покорны и косматы яки. Багровым всполохом встречает монаший слаженный отряд. Ползет по склонам камнеломка. Предгорий снег сияет кромкой. И Джомолунгма нарасхват.

И вдруг – туманится Тибет. И вновь российский рок шарашит, и режут небо телебашни; а синих скал в помине нет.

Мой кислород, в пальто одет, рукою машет на перроне. Перрон неярко сир и скромен. И як поодаль – наш секрет.

Идет мой поезд на Тибет.

Косуля

– Ну, не кривись в усмешках, дева моя золотая!

Хочешь – иглой неспешной юбку твою залатаю?

Хочешь – стяну сапожки с ног безнадёжно усталых,

Выдам повидло и ложку, чаю плесну в пиалу?

Лук мой крепко сработан, стрелы в насечку косую -

Завтра пойду на охоту да подстрелю косулю,

Сложим костёр из чурок, мяса нажарим – отменно!

Из неподатливой шкуры выйдет ковёр на стену.

– Славный денёк сегодня; я на чуть-чуть, ненадолго.

Не суетись, охотник, – тернии были не колки.

Чуть посижу на лавке, чуть на тебя полюбуюсь -

Да и уйду по травке, драной одёжкой красуясь.

Лес говорлив да светел, солнца отрадны посулы.

…Жалко, что ты не заметил,

Как подстрелил

Косулю.

Саломея

Отбушевала премьера; занавес ливнем пал.

Отволокли за кулисы голову Иоанна -

И в пароксизмах веры гулко отхлопал зал.

Горькие ноты мелиссы. Ты улыбаешься пряно.

Кресло пускать не хочет: ластится к лени руки:

Зрительница прекрасна – вольные волосы ливнем,

Платье оттенка ночи, колкие каблуки.

…Ноги босы и опасны. Господи, помоги мне!

Длится царевнин танец: сброшены семь покрывал;

Жаркое жадное тело: грация беспощадна.

Щёчки – камелий румянец, глазки – черны наповал.

…Взгляд синевой индевелой, сумка безделкой ладной.

Кресло осиротело: ты лишь немного спешишь.

Бёдра круглы и тактичны: сдёрнуть бы покрывала!

Гомон толпы оголтелой преображается в тишь:

Как же, царица, да лично! …Колки тиары жала,

Змеями вьются браслеты по неспокойным рукам,

Ветер уносит в пустыню дымные нотки мирры.

…Пятна рекламных подсветок. Пуст театральный храм.

Томно идёшь к машине. Я при тебе – конвоиром.

…Мёртв Иоанн; кровавые реки пачкают серебро.

…Дернешь капризным плечом – в пряном плену сомлею.

…Трёт раздражённые веки сонный актёр-пророк.

…Дрожь автострад нипочём.

Радость.

Дрянь.

Саломея.

К Туу

Ты не меня ли, седой бельчонок, по свету искал,

Ты не моё ли по тьме да во сне выкрикивал имя?

Я – ледяная лошадь с глазами из серых зеркал,

Я – молодая лошадь с подковками ледяными.

Ну, не чурайся, бельчонок, танцев моих кружевных;

Ну, подойди, бельчонок: трепетный страх беспричинен!

Я распрекрасна, седой бельчонок, стати мои стройны,

Круп полирован морозом, в гриве искрится иней.

Помнишь ли злобную стужу и снулых осинок сень,

Помнишь ли ветхий домишко, спящий с тропой в обнимку?

Помнишь, бельчонок, чудачку Туу в шапочке набекрень,

Ту, что любила суп, и костёр, и песенки невидимок?

Ту, что тебя любила – распахнутым сердцем в накал;

Ты был костром, бельчонок, – рыжим, злым, оголтелым.

Ты был зверьком, бельчонок – резвился, смеялся, скакал,

Всё рассуждал о белых лошадках. Туу старела,

Туу старела, шапкой скрывала морщины на лбу,

Туу плакала в суп – он казался слишком солёным.

Домик тонул в снегопадах, ветры пускались в гульбу.

Ты же – однажды сбежал, близкой весной распалённый.

Туу зачахла, бельчонок, бросила думы-дела;

Домик совсем обветшал – да истаял призрачной дымкой.

Туу угасла, бельчонок, Туу совсем умерла.

Но перед тем, бельчонок, как стать чудной невидимкой -

Туу меня сотворила. Велела: найди да беги,

И – я десяток годков топтала тропу непростую.

…Ну же, седлай, бельчонок, лошадкиной спинки изгиб.

Крепче держись, бельчонок. Я везу тебя -

К Туу.