Kitobni o'qish: «Человек без тени»

И когда узнал молодой Рыбак, что нет ему избавления от его Души и что она злая Душа и останется с ним навсегда, он пал на землю и горько заплакал.

Оскар Уайльд «Рыбак и его душа»¹

Глава 1

Уилбур Мактирни, ночной охранник отеля «Гарнет», в пять двадцать семь утра в пятницу 21 декабря 1962 года, за четыре дня до Рождества, поскользнулся на кафельном полу в лобби и сломал ногу. К большому сожалению администрации отеля, он не был пьян.

Обычно Мактирни, заступая на ночное дежурство, позволял себе выпить несколько бодрящих глотков из припасенной фляжки, поэтому после полуночи засыпал в своем закутке, а ранним утром отправлялся на кухню, где повар привычно наливал ему пару чашек горячущего освежающего кофе, чтобы охранник успел разлепить глаза до того, как начнут готовить завтрак и в ресторан потянутся первые постояльцы.

Естественно, управляющий гостиницей, мистер Шимански, хорошо успел изучить привычки Мактирни, но вовсе не возражал. Уилбур никогда не позволял себе выпить больше содержимого одной принесенной фляжки, равнявшегося девяти унциям², а потом спал в своем кабинете сном праведника без храпа и сновидений. Отель «Гарнет» имел репутацию тихого пансиона, где многие постояльцы проживали на постоянной основе, ресторан и бар на ночь закрывались, а шумные вечеринки в номерах были строжайше запрещены. За без малого пять лет службы Мактирни ни разу не возникло ситуации, вынудившей его прервать безмятежный ночной сон. Впрочем, и в остальное время в услугах охранника не было особой нужды – в «Гарнете» не случалось ни краж, ни публичных скандалов, ни попыток сбежать, не оплатив счета.

Каждый вечер ровно в десять сорок Уилбур Мактирни приходил в отель, расписывался в книге учета за ночную смену, затем совершал короткий обход, проверяя пожарные выходы, кухню, подвальный люк и лестницы, неторопливо перекусывал сэндвичем, оставленным для него поварами, потом обменивался новостями с ночным портье и отправлялся к себе в кабинет охраны, где неторопливо читал скудные отчеты дневной смены, делая первые глотки из заветной фляжки.

В процессе чтения и общения с фляжкой Мактирни начинал совершать незаметный уже для него самого ритуал перемещения: вначале он выставлял на стол внушительный локоть, на который пристраивал не менее мясистую щеку. Когда это положение начинало причинять ему неудобства, два подпорных валика, служащих ему ногами, распрямлялись и с отточенной хореографией переносили тушу Мактирни в кресло. Стороннему наблюдателю этот пируэт и правда мог бы показаться балетным упражнением, несмотря на габариты его исполнителя. Кабинет охраны был всего лишь небольшим хозяйственным помещением на первом этаже отеля, площадью около шестидесяти квадратных футов³, втиснутым между прачечной и проходом на кухню. От письменного стола, стоявшего под небольшим зарешеченным окном, до кресла было от силы два шага, но даже их Мактирни сумел с годами превратить в полтора. Одной ногой он отодвигал стул, другой отталкивался, затем делал что-то похожее на аксель и точно рассчитанным приземлением отправлял свою задницу в протертое кожаное кресло с высокими изголовьем и мягкими подлокотниками. Он довел это движение до совершенства и мог бы исполнять его в любом состоянии опьянения, даже с закрытыми глазами. Завершающий штрих композиции наносился уже почти в полном погружении в мир бессознательного. Мактирни нащупывал рукой кожаный пуфик, стоявший рядом с креслом, и коротким броском швырял его себе под ноги, полностью перегораживая проход к столу, но это никого не волновало, потому что ночью у Уилбура Мактирни никогда не было посетителей.

Ничто не предвещало того, что в день, когда Мактирни сломал ногу и ключицу, что-то пойдет не по привычному плану. Однако оказалось, что Уилбур пал жертвой собственного образа жизни. Никто толком не знал, как он проводил дни до ежевечернего прихода на ночную смену – а приходил он исправно всегда за исключением законных выходных и нечастых больничных. Даже отпуск Мактирни брал крайне неохотно, за три последних года всего два раза по десять дней и то поскольку мистер Шимански пригрозил жалобой в профсоюз. Очевидно, что он был холостяком, потому что никакая миссис Мактирни не потерпела бы подобного графика, даже если бы она сильно ненавидела своего мужа, ведь когда бы она в таком случае успевала его пилить и сживать со свету.

Так что днем, уйдя с работы, Уилбур уже власть отсыпался в своей холостяцкой квартире, потом с наслаждением набивал брюхо, прежде чем погрузить его в потрепанный «Шевроле» и отправиться на тяжелую службу в отель «Гарнет». Парковался он почти у самой двери для доставщиков и входил через кухню, благо ночью это место всегда пустовало. Работники кухни шутили, что вскоре наступит время, когда Уилбура придется спускать в подвал через люк и поднимать на первый этаж с помощью кухонного лифта.

Потому что Мактирни год от года стремительно и основательно толстел. Все уже давно закрыли глаза на то, что он не проверял лестницы, а совершал обход этажей, лениво тыкая толстым пальцем в кнопки автоматического лифта. Каждый шаг давался ему с большим трудом, свой утренний приход на кухню охранник оповещал заранее сиплой одышкой. Среди служащих отеля ходил анекдот, правда, никем не подтвержденный, что, когда однажды у Мактирни закончились сигареты, он вместо того, чтобы перейти через дорогу и купить их в аптечном киоске напротив, сел в свой автомобиль, доехал до ближайшего светофора, развернулся, припарковался у аптеки, купил сигареты, а потом таким же образом вернулся на свое рабочее место.

Видимо, наступил момент, когда сам Уилбур Мактирни обеспокоился состоянием собственного здоровья и отправился к врачу. Доктор не нашел у него серьезных заболеваний, но посоветовал снизить нагрузку на сердце и печень, предложив сразу множество заманчивых вариантов: больше бывать на свежем воздухе, сесть на диету, заняться легкими физическими упражнениями, сменить режим сна и бодрствования, отказаться от алкоголя и сигарет. По какой-то неизвестной причине из всего этого многообразия Уилбур выбрал отказ от алкоголя как наиболее щадящий. Он заполнил свою фляжку холодным чаем с лимоном и сахаром и обнаружил, что это средство никак не влияет на качество его ночного отдыха.

Так и получилось, что утром 21 декабря Уилбур Мактирни был в пять утра совершенно и кристально трезв, когда отправился на кухню за своим традиционным кофе. Он аккуратно взял блюдце с чашкой, закурил сигарету и стал перемещать стопы к стойке портье, чтобы неспешно обменяться утренними новостями.

Возможно, отсутствие привычной дозы спирта в нервной системе его слегка дезориентировало, поэтому Мактирни не заметил уборщицу, яростно надраивающую пол лобби отеля. А, может, просто даже это мельчайшее отклонение от традиционного уклада нарушило прославленную балетную координацию охранника. Во всяком случае его слоноподобная нога вдруг неожиданно резво заскользила по полу, едва не добавив в гимнастический арсенал Уилбура умение садиться на шпагат. Сосредоточив внимание на том, как бы не облиться горячим кофе и не прожечь себе глаз сигаретой, Мактирни сделал несколько удивительных новых па, пока не обнаружил себя распластавшимся на полу с острой болью во всем теле от натертых подошв туфель до лысеющей макушки.

Испуганная уборщица, портье и проснувшийся бой бросились поднимать Мактирни, но он лишь продолжал исступленно верещать, рискуя разбудить постояльцев. Побежали за доктором, жившим неподалеку и частенько обслуживающим гостей «Гарнета», тот диагностировал перелом ключицы и то ли вывих, то ли перелом бедра и посоветовал вызвать «скорую», чтобы хоть как-то убрать массивное тело Мактирни из фойе. Разбуженный обслугой мистер Шимански, живший тут же в отеле на первом жилом этаже, сразу предположил, что возлияния Уилбура перешли допустимую грань, но был крайне удивлен, когда, склонившись над охранником, не уловил даже слабого запаха спиртного. Для верности он извлек из его внутреннего кармана пиджака фляжку и понюхал содержимое, а потом даже лизнул пальцем выпавшую каплю жидкости, оказавшейся холодным чаем с лимоном и лошадиной дозой сахара.

Эта ситуация грозила отелю «Гарнет» невиданными неприятностями. К Уилбуру Мактирни в больницу тут же примчался адвокат, чьи глаза зажглись, как сапфиры, при виде пухлого побелевшего лица клиента, только что успокоенного дозой морфия. Травма на рабочем месте по вине халатности управляющего, допустившего вопиющее мытье полов в пять утра, потеря работоспособности, а возможно полная инвалидность – иск мистера Мактирни тянул на внушительную компенсацию.

И вдобавок ко всему отель остался без своего практически бессменного ночного охранника и, как назло, накануне праздников.

Именно поэтому в «Гарнете» появился я.

Глава 2

Как и многие респектабельные гостиницы, «Гарнет» регулярно обращался к услугам детективного агентства Бойда, довольно крупной конторы, в основном работающей на западном побережье, но также имевшей представительства в центре и на востоке страны. Сыщики могли проверить репутацию и кредитоспособность потенциальных клиентов, желающих снять апартаменты на длительный срок, прошерстить подноготную новых работников, чтобы они не оказались членами воровской шайки, а также осуществляли срочную подмену охраны в форс-мажорных ситуациях.

В случае с травмой Уилбура Мактирни ситуация как раз была из таких. Накануне Рождества никто из постоянных охранников отеля не хотел брать лишние ночные смены. Пока агентства по найму отчаянно искали в «Гарнет» достойных кандидатов, мистер Шимански попросил Бойда прислать самых ленивых оперативников охранять гостиницу ночью – в основном, чтобы успокоить постоянных обитателей отеля. Хотя многие из них лично знали Мактирни и не строили иллюзий относительно его умственных и физических возможностей, некоторые пожилые леди сразу после завтрака предупредили управляющего, что будут хуже спать, узнав, что комната охраны лишилась своего надежного ночного обитателя.

Так получилось, что глава местного отделения Бойда был моим хорошим приятелем. С Полом Каулсом мы вместе учились в полицейской академии, причем оба пришли после демобилизации, так что быстро сдружились. Потом мы были распределены по разным участкам, но продолжали поддерживать связь. Пол ушел из полиции раньше меня, практически сразу как получил повышение до детектива. В его случае резоны были очень просты – деньги и амбиции. У Бойда ему предложили хорошую зарплату, нормированный рабочий день и перспективу вскорости возглавить офис агентства в западном Лос-Анджелесе. И не обманули.

Когда я сам ушел на вольные хлеба, Каулс одним из первых позвонил мне и предложил хоть с завтрашнего дня занять вакансию старшего оперативника в его отделении. Я вежливо отказался. Многие друзья в то время с трудом могли поверить, что я бросил работу в полицейском управлении буквально сразу после повышения до детектива второго класса не потому, что перегорел или испугался за свою жизнь или пожелал более высокого заработка. По сути я, конечно, перегорел. Но не из-за самой полицейской работы, заставляющей практически каждый день сталкиваться с несчастными озлобленными людьми, переступившими грань установленных обществом законов, не из-за вечного безденежья, быстро охлаждавшего пыл всех моих подруг, не из-за опасения словить пулю или умереть в одиночестве, скорее я был бы рад такому исходу.

Мне просто надоело быть одним из безымянных винтиков так называемой бесстрастной машины правосудия, отбраковывающей людей на основе американской баптистской морали. Наверное у меня с самого детства были расшатаны моральные стержни, они не впивались в землю подобно плугу, а гуляли туда-сюда на подшипниках. Мне не хотелось арестовывать людей, ворующих из-за нужды, наркоманов, проституток и их клиентов, даже убийцы по большей части казались мне людьми, поддавшимися временному помутнению рассудка и не представляющими особой опасности для окружающих. Я убивал на войне и знаю, что это не сложно в определенных обстоятельствах. Но почему-то в обычной жизни никто не хотел вникать в эти обстоятельства, правосудие все чаще подменялось местью.

Когда у меня появилось свободное время, я стал читать об общественном договоре, о смертных грехах, о классификации преступлений в разных культурах. Пожалуй, единственное, что я понял, что людей больше всего на свете пугает необратимость, сама мысль о том, что сделанного не воротишь, жизнь нельзя прожить заново, мертвое не оживет, как бы ни бились над этим лучшие умы человечества. Тот самый пресловутый страх перед смертью – это на самом деле страх перед необратимостью, а вся система правосудия является истеричным общественным бунтом против необратимости, хотя кто-то поумнее меня назвал бы это стремлением порядка, заложенного в людях, противостоять энтропии.

Я не слишком умен и я не бунтарь. Так что я не собирался воевать против системы или в рядах системы, а просто решил отойти в сторону. Скромный частный сыск, которым я занялся, затрагивал самые мелкие и презренные дела, от которых уважающие себя сыщики, что в книгах, что в реальной жизни, как правило с отвращением воротят нос: измены, разводы, мелкие кражи и розыск пропавших людей – иногда перед побегом изменивших своей половине и опустошивших общий банковский счет. Выполнив работу, я был счастлив доложить о ее результатах клиентам, которые решат дело тихим семейным образом, не трогая тяжелый рубильник неповоротливой машины правосудия.

На самом деле, как следовало из моего опыта, люди достаточно ленивы и инертны, чтобы что-то кардинально менять или предпринимать решительные шаги, ведущие к переменам. Например, жены, уличившие мужей в измене, как правило в результате предпочитали оставить все как есть. Наверное некоторые страшились потерять статус и уровень жизни при разводе, другие продолжали любить своих супругов несмотря ни на что, третьи были просто довольны, что обрели дополнительный рычаг давления на своего мужа-гуляку. Но мне казалось, что основным мотивом было все-таки нежелание действовать. В конце концов проще уговорить себя, что в измене твоей половины нет ничего особенно страшного, чем затевать скандал с неизвестными последствиями.

Я решил, что также обстояло дело и с убийствами и другими тяжкими преступлениями. Намного проще спихнуть процесс возмездия на безличную структуру, чем самому забивать себе этим голову. Например, если бы в мире не было ни судов, ни тюрем, ни процессуальных кодексов, а убийца вдруг пришел к родственникам убитого и покаялся – ну вот он я, делайте со мной что хотите, те бы помучались, посовещались, но в конце концов просто посоветовали ему убираться к черту со всеми своими признаниями и не докучать приличным людям, у которых есть дела поважнее, чем месть и вселенская справедливость.

Правда, был один случай, когда я принес клиентке доказательства многочисленных измен ее супруга с молодой и привлекательной секретаршей, она поджала губы, смахнула фотографии в свою сумочку, и на мгновение мне показалось, что в этой приоткрывшейся атласной пасти вспыхнул блик вороненной стали. Впрочем, скорее всего, просто показалось.

Никто из моих бывших коллег не мог поверить, что новая работа была моим взвешенным добровольным выбором и доставляет мне удовольствие. Пол Каулс тоже не мог. Он продолжал настойчиво звать меня в свое агентство, получая неизменный отказ. Правда, в отличие от других приятелей, Каулс не вычеркнул в конце концов мое имя из записной книжки жирными чернильными линиями – мы продолжали дружески общаться, встречались пару раз в год за кружкой пива и игрой в «дартс» в знакомом полицейском баре. Каулс не забывал обо мне и более-менее был в курсе состояния моих дел.

Вот и сейчас Пол Каулс посмотрел на штатное расписание оперативников своего агентства, взглянул на календарь, тяжело вздохнул, потом взялся за свою увесистую записную книжку и в итоге набрал мой номер.

– Привет, Дуг, у меня есть для тебя предложение, – начал он, не дав мне вставить и слова. – Работа временная, дней на десять, скорее всего до Нового года. Нужно подменить ночного охранника в отеле «Гарнет». Это на авеню Россмор в центральной части, немного южнее Мелроуз. Как ты понимаешь, место респектабельное и заведение ему под стать. В этой гостинице никогда ничего не происходит, ты просто будешь там просиживать штаны для успокоения жильцов. Парень, который выполнял эту работу раньше, сегодня утром вроде бы как-то нелепо поскользнулся и сломал ногу, пока они ищут нового кандидата, нужна замена, а кого сейчас заставишь работать по ночам накануне Рождества? Даже у холостых ребят в агентстве есть родители или сестры или какие-то старые грымзы, ждущие родственников на семейной ферме в Орегоне. Я мог бы ставить людей посменно, но тут вспомнил о тебе. Ты вроде никогда не возражал против того, чтобы заступать на дежурство в Рождество или другие праздники, думаю, ничего не изменилось? В «Гарнете» готовы приплатить за срочность и за работу в выходные. Думаю, спокойно можешь рассчитывать на пять сотен только за то, что будешь дрыхнуть не у себя дома, а в отеле. Это даже не очень помешает твоей обычной работе…

Я уже не слушал Каулса, а искал брешь в его монологе, в которую мог бы вклиниться и сказать, что я согласен на предложение. Я не собирался отмечать ни Рождество, ни Новый год, меня не ждали родственники на семейном обеде, мне не нужно было носиться по магазинам в поисках подарков.

Более того, звонок Пола Каулса практически сам стал меня лучшим подарком, спасительным рождественским чудом, как бы стыдно ни было в этом признаться.

Последнее время дела мои обстояли, мягко говоря, не очень здорово. Прошлой весной от меня ушла партнерша по детективному агентству, Лекси Бальтазар. Уехала на Восток, где то ли поступила в ФБР, то ли решила получить диплом психолога. Мы не поддерживали общение, так что я понятия не имел, как сложились ее дела. Лекси не оставила ни телефона, ни адреса, чтобы с ней связаться, и вообще ее уход был довольно эмоциональным и на некоторое время совершенно меня обескуражил.

Правда, наряду с мелодраматичными откровениями Лекси высказала здравое предложение. Она сказала, что я могу найти нового партнера или нанять помощника на ее место, поскольку наша детективная практика к этому времени уже стала довольно известной. Первые несколько месяцев после ухода мисс Бальтазар я так и подумывал поступить, поскольку в одиночку никак не мог брать столько дел, чтобы оплачивать офис с секретаршей. Я даже набросал несколько черновиков объявления в газете о поиске помощника, которые так и не отправил. Несколько раз заводил беседу с приятелями в полицейских барах, чтобы узнать, не ищет ли кто непыльную детективную работу. Мне посоветовали несколько имен, но я так никому и не позвонил.

И не потому, что никто не мог заменить Лекси Бальтазар – девушку с аристократическим происхождением и блестящим образованием, открывавшем ей двери в самые элитные места Лос-Анджелеса, куда нет ходу обычным детективам. И это лишь было одним из многочисленных достоинств моей бывшей партнерши, на которую я уже привык во многом полагаться. Нет, мисс Бальтазар не была незаменимой. Просто я сам не был готов к переменам.

Поэтому спустя пару месяцев после ее ухода я уведомил владельца здания, что не буду продлевать аренду, и получил обратно залог, половину которого отослал Лекси на адрес ее матери. Вернул арендованную мебель. С сожалением мне пришлось распрощаться с нашей непревзойденной секретаршей мисс Пиблз, которую я тоже заранее предупредил о грядущем увольнении. Утешало в этой ситуации то, что Мэриголд Пиблз, давно достигшая пенсионного возраста, отправлялась не на биржу труда, а в свой уютный коттедж, где могла безбедно проживать до конца дней на ренту, выделенную ей предыдущим работодателем, известным голливудским воротилой. У нас мисс Пиблз работала скорее в качестве хобби, а также ради возможности сбегать из дома от тирании капризной сестры-инвалида.

Когда мисс Пиблз вызвала лифтера помочь ей отнести в машину коробку с личными безделушками и в последний раз пожала мне руку, прежде чем покинуть приемную агентства уже навсегда, я вспомнил, что так ни разу не спросил секретаршу, какой именно недуг терзает ее сестру. А сейчас уже было слишком поздно и неуместно.

Закрыв контору, я вернулся к тому, с чего начал, когда только уволился из полиции, – к работе из дома и приему заказов через коммутаторную секретарскую службу. Недавно в одном из научных журналов я прочел заумный анекдот о разнице между физиком и математиком. Перед каждым ставят задачу вскипятить воду и предоставляют все необходимые условия: газовую плитку, кастрюльку и кран водопровода. Естественно, физик и математик действуют одинаково, наливая воду в кастрюльку, а затем зажигая под ней газ. Но вот ставится новая задача, в которой начальные условия изменились – вода уже налита в кастрюльку. Физик в этом случае зажигает газ и кипятит воду. А математик просто выльет воду из кастрюльки в раковину – и тем самым сведет начальные условия к предыдущей задаче, уже решенной.

Так вот, этот несмешной анекдот догнал меня лишь через несколько дней после прочтения, когда я сообразил, что сам и есть типичный «математик» – я просто откатил условия своей жизни на десять лет назад, сведя их к предыдущей задаче. Как мне казалось, уже решенной.

К сожалению, жизнь далека от гипотетических построений. Не знаю, каким образом, но успех притягивает людей, а неудачи отталкивают, даже если эти состояния внешне незаметны. Я вернул в газеты старое объявление о своих услугах, но мне почти никто не звонил. Как будто потенциальные клиенты через запах типографских чернил учуивали, что это не просто Дуглас Стин, частный детектив, – а тот самый, который не смог удержать свою партнершу, потом не смог сохранить успешный бизнес, а теперь вновь сидит дома в своей дешевой мебелирашке и питается одними консервами. Давайте лучше обратимся к услугам кого-то другого, думали они.

Наверное я просто распространял вокруг себя атмосферу неудачливости. С начала зимы у меня было всего два незначительных заказа. Я продолжал валяться в кровати и коротать дни за чтением книг – причем в последнее время все больше отдавал предпочтение дешевым криминальным романам – стараясь не думать о том, что в ближайшей перспективе рискую лишиться крыши над головой.

Так что за предложение Пола Каулса я ухватился не раздумывая, заявив, что готов приступить прямо сегодня. Записал адрес, надел свой лучший костюм и отправился в «Гарнет».