Kitobni o'qish: «Нырнуть без остатка»

Глава 1

Рада

Солнце заметно припекает. Ему нет никакого дела до того, что пришла осень. Уверена, мои щеки и плечи завтра будут красные, веснушки вылезут на носу. Но я по-прежнему не могу сойти с места и оторвать взгляд от моря, которое волнуется под порывами теплого ветра. Слишком давно я видела его в последний и единственный раз, когда наш детдом выиграл какой-то городской конкурс и младшие группы отправили в санаторий на все лето. Сколько мне было? Девять?

Закрываю глаза и вдыхаю морской воздух. Вживую шелест волн звучит гораздо приятнее, чем из ракушки, которую я несколько лет хранила под подушкой. Пока ее не украли – иначе в нашем зверинце и быть не могло.

Ноги щекочет морская пена, я невольно улыбаюсь. Думаю о нем. Ему бы здесь точно понравилось. Мурашки пробегают по телу, как представлю, что мне когда-нибудь удастся. Я обязательно отвезу его к морю.

– Эй, кроха! – быстро возвращает с небес на землю громкий голос Иры.

Мы работаем вместе. Невероятно, но ей удалось найти ко мне подход. Я даже не заметила, когда случилось так, что мы стали дежурить вместе. Не поняла, когда привыкла к тому, что ее муж забирает нас из столовой, где мы иногда завтракаем по утрам, и везет домой. Уже не помню, когда перестала возражать – я ведь живу в противоположной стороне.

У семьи Пустовых явно талант, потому что сопротивлялась я этой поездке не одну неделю. Они спокойно выслушали мои доводы, но в день икс почти силком затолкали на заднее сидение автомобиля, чтобы доставить к берегу Черного моря. Так я оказалась здесь, на Чемпионате России по плаванию, где муж Иры отвечает за безопасность.

Зачем им лишние заботы? Хотела бы и я знать. Кажется, этим двоим нравится возиться с девятнадцатилетней беспризорницей. Наверное, потому что они почти вдвое старше и у них нет детей. Но я все равно настырно не позволяю себе прикипать. Нельзя. Потом будет больнее.

– Помощь нужна! – кричит Ира, когда я оборачиваюсь и, щурясь от солнца, пытаюсь ее разглядеть.

Шагаю на песок, подхватываю потрепанные кеды и спешу к Пустовой. Та уже с утра при параде: с острыми стрелками и яркой помадой. Человек-праздник. И столько в ней искренней радости всегда, по-доброму завидую ее мужу.

– Что это за мешок на тебе? – окинув меня недовольным взглядом, выдает она.

Я опускаю глаза на безразмерную майку с логотипом и таинственной надписью «ВФП».

– Дали такую, меньше нет. Слушай, Ир, я все еще думаю, что это плохая идея.

– Божечки, она ж тебе почти до колен, – игнорируя меня, причитает та. Пытается заправить футболку спереди в велосипедки, но сдается. Слегка взбивает мне волосы над плечами и убирает челку с глаз, а затем смотрит так серьезно, что я невольно вытягиваюсь по стойке смирно.

– Отставить волнение. Я рядом. Делаем все вместе и вместе идем загорать, – Ира хитро подмигивает, – до старта девчонок у нас будет немного свободного времени.

Она ждет, пока я отряхну ноги и залезу в обувь, качает головой.

– Что?

Я хмурюсь, а Ира разглаживает большим пальцем морщинку между моих бровей и широко улыбается.

– Тебя, красавица, ничем не испортишь.

И как она подбила меня на это безумство? – Мысль с каждым шагом по пляжу отчетливее стучит в висках.

Я же ничего не знаю о плавании. Я даже плавать не умею! В детстве меня пытались научить, сбросив в бассейн, я так перепугалась, что больше и близко к нему не подошла. А теперь я на главных российских соревнованиях на открытой воде, это первый этап на пути к Олимпийским играм. У спортсменов здесь судьбы вершатся, что я тут забыла? Ира с мужем пытались объяснить, что должны делать «судьи при участниках», но я и половины не запомнила.

Вижу толпу пловцов у палатки, волнение захлестывает. Набираю больше воздуха, затем выдыхаю. Я не трусиха, справлюсь.

– Скажи хоть, что такое «ВФП»? – шиплю Ире на ухо и сцепляю пальцы за спиной, чтобы побороть дрожь.

– Всероссийская Федерация Плавания. Бери фломастеры, кроха, и рисуй, я займусь остальным.

Проношусь с опущенной головой мимо всей очереди, беру маркер, резким движением оборачиваюсь и скрещиваю руки на груди. В фокус попадает светловолосый парень со скучающим видом. Он стоит чуть в стороне и ни с кем не говорит. Гидрокостюм спущен до пояса, и там есть что оценить. Я таких только в кино видела. Но, прожив всю жизнь бок о бок с ребятами, давно перестала обращать внимание – мальчишки любят щеголять без маек. Мне интереснее глаза. Часто, едва взглянув в них, можно понять о человеке все. И я пытаюсь. Солнце засвечивает лицо, но я вижу короткую щетину на щеках и очерченный подбородок.

Парень оборачивается, и на мгновение его накрывает тень. А в следующее меня будто током бьет – я знаю, о чем говорю, много розеток в детстве собрала.

– Глаза сломаешь, – выдаю в ответ на прямой взгляд. – Ну? Подойдешь или до вечера ждать будем?

Он не двигается, ни один мускул на лице не дернулся. Чертов камень. А у меня коленки от страха дрожат.

– Эй, это я тебе! – повторяю и для убедительности качаю головой.

Говорю громко и четко. В детдоме тихой быть нельзя – забьют. Да и работа обязывает не шептать.

Расправляю плечи. Я вообще не из робких, но из-за того, что семнадцать лет прожила в четырех стенах и мира толком не видела, новые места, люди все еще смущают.

– Кроха, не надо…

Что не надо, я уже не слышу, потому как делаю шаг вперед и едва не сталкиваюсь с обладателем серых глаз.

Слишком близко. Он стоит невозможно близко, возвышается, как скала. Я замираю, потому что передо мной совсем не мальчик. Он выглядит гораздо взрослее. Мужественнее. Его волосы заметно темнее, чем казались при ярком свете, брови гуще. Все черты резкие, как и острый взгляд, что царапает, пока меня без стеснения осматривают с головы до ног и, кажется, не находят ничего интересного.

Он шагает к столу и поворачивается спиной. Вокруг становится тише или я выдумываю?

Отбрасываю мысли, снимаю колпачок с черного маркера.

– Фамилия?

Никакой реакции.

– Горский это, – шепчет на ухо Ира.

ЧСВ у парня зашкаливает, судя по манерам. Ну и ладно. Просматриваю фамилии в документах, нахожу его номер и молча тянусь, чтобы промаркировать спину. Правда, приходится потрудиться – недружелюбный Никита, как значится в списках, еще и очень высокий. Ну или я с ростом метр шестьдесят слишком маленькая.

Медленно вывожу номер пятнадцать на правой лопатке – выходит неровно, но я же впервые рисую на живом человеке. А еще я постоянно отвлекаюсь, потому что у него загорелая кожа и широкие плечи – за ними можно спрятать не только меня. Не знаю, зачем все это подмечаю. Бред. Но когда перехожу на левую сторону снова лишние пару секунд рассматриваю родинки, которые напоминают кривое облако. С фантазией у меня все хорошо, я давно научилась представлять конфету вместо того же подсоленного риса, которым питалась последние пару лет.

После спины нужно разрисовать еще плечи и ладони, а для этого – обойти «номер пятнадцать» и во всей красе предстать перед ним. Я прячу улыбку, сосредотачиваюсь, даже хмурюсь немного. Пытаюсь выглядеть серьезно и не пялиться на мелкие шрамы, которые покрывают его руку чуть ниже локтя. И выше. Да все руки.

Не удерживаю равновесие на носочках и чуть падаю на того самого Горского. Маркер скользит неровной линией вниз, я одергиваю ладонь и тотчас пытаюсь исправить все. Слишком усердно. Серые глаза уже смотрят на меня со злостью и раздражением.

– Долго еще?

Голос мягче, чем я ожидала, но он все равно похож на жуткую злобную ледышку. От него веет холодом даже в такую жару.

– Будет быстрее, если наклонишься, – огрызаюсь ему под стать.

Не отвечает. Снова. И конечно же не помогает. Наблюдает вполоборота, а на лице желваки ходят.

Я подбираюсь и спешу закончить с ладонями. Хорошо чувствую опасность, а сейчас моя защита выдает сигнал тревоги.

– Все, – говорю, отступая в сторону, но он отворачивается быстрее.

Забирает из рук Иры чип, табличку на шнурке, которую та по-умному зовет аккредитацией, и удаляется прочь. Плевать хотел на то, что у него должны проверить длину ногтей, костюм и шапочку.

Ну и придурок.

На смену приходят другие ребята – более приветливые. Улыбаются, даже шутят, но я забираюсь в панцирь и лишь изредка киваю в ответ.

Когда крайний пловец покидает палатку, вздрагиваю от прикосновения.

– Ну ты чего? – Ира гладит меня по плечу.

Не успеваю ответить, потому что мимо проходит девочка, которая помогала маркировать парней, и толкает в бок. Да что со всеми, а?

– По сторонам смотри! – не сдерживаюсь я.

– Не обращай внимания на Аллу, – успокаивает Ира, – она в Горского влюблена, сколько ее помню. Тут все привыкли, что она его маркирует.

– Ну а я при чем? – искренне недоумеваю.

– Обожаю тебя, девочка моя.

Ира сгребает меня в объятия. Все время нарушает личное пространство, но я не могу сопротивляться ей.

– Пойдем соберем всех, дождемся старта и… – она смешно пританцовывает, – я покажу тебе такое место! Мечта! Там даже можно загорать топлес.

Глава 2

Рада

Звучит протяжный сигнал, пловцы устремляются вперед. Ловлю себя на мысли, что за всплесками воды и взмахами рук высматриваю номер пятнадцать. Сразу отвожу взгляд.

– Мы свободны? – спрашиваю у Иры.

Сейчас я с большей охотой окажусь в том месте, где она собиралась загорать без купальника. Даже это наводит ужас меньше, чем очередная мысль о ледышке. Насмотрелась уже, как он, забив на всех и не дослушав представление, вышел на старт. И чем, интересно, звание заслуженного мастера спорта заработал?

– Конечно, – отвечает Пустовая. – Девчата, вы с нами?

Собрав всех желающих, мы недолго идем в гору и уже скоро оказываемся на возвышенности, откуда нас не видно. Ира спешно сбрасывает одежду и просит развязать ей лямки на шее. За ней повторяют другие дамы – разных возрастов и комплекций. Я даже радуюсь, когда Алла не следует их примеру, но радуюсь недолго. Она подсаживается ко мне и гордо задирает подбородок.

– Ты к Никите не лезь.

– Чего?

Такой подачи я точно не ожидаю.

– Если ты рассчитываешь на что-то, спешу огорчить – у него невеста есть.

– Ой, справочное бюро запело, – смеется Ира. – Тебе, Аллочка, это никогда не мешало на него вешаться. Сама же говорила, он с невестой раз в полгода видится.

– К чему вообще этот разговор? – недоумеваю я.

– С Аллочкой все разговоры сводятся к Горскому.

Алла демонстративно отбрасывает на спину длинные светлые волосы и громко цокает.

– Найди ты уже себе нормального мужика, – встревает еще одна женщина, имени которой я не знаю. – Если он на модели своей не женился за десять лет, зачем ему ты нужна? Он в твою сторону даже не смотрит.

– Зато на Радку нашу как смотрел! Глаз отвести не мог! – встревает Ира, и впервые мне хочется ее стукнуть.

– Тебе показалось. Он просто злился, что я долго возилась. Шипел на меня.

– Он с тобой говорил? – удивляется Алла, широко распахнув глаза.

– М-м, да, у него же язык есть. Он умеет говорить.

На этом диалог сворачивается. Аллочка встает и уходит на край выступа, подставляет лицо лучам солнца, а я наконец выдыхаю. Еще проблем с фанатками мне не хватало. Стягиваю огромную футболку и в купальнике, который одолжила мне Ира из старых запасов, заваливаюсь на подстилку. Даже засыпаю ненадолго.

Ближе к полудню солнце печет беспощадно. Накрыв майкой голову и лоб, я переворачиваюсь на живот. Вокруг обсуждают соревнования и организацию. Мелькают неизвестные имена, много имен. Но вслушиваюсь я только при упоминании Горского.

– Да для золотого мальчика эти пять километров – просто разминка. Конечно выиграет. А толку-то? Если опять пройдет все этапы с лучшим временем, а квалификацию на Олимпиаду завалит. Дважды было уже. Дал бы дорогу молодым, ему тридцатка скоро.

– И что? – вмешивается Алла, не удержавшись от комментариев. – Он в отличной форме. Возраст в плавании никогда не был помехой.

– Особенно с таким папочкой, как у него.

Девочки смеются, перемывая кости Горскому и его семье.

– Поэтому «золотой»? Из-за отца? – повернув голову, тихо спрашиваю Иру.

– И поэтому. И потому что, если выигрывает, то золото.

Золотой.

Повторяю еще раз про себя, но это слово никак не вяжется с образом в голове. Холодный, ледяной – вот, что ему ближе.

– Расслабься, – слышу я шепот под боком спустя время.

Прошло немало времени, судя по тому, что девочки допивают бутылку сидра.

– Не переживай, за ним присмотрят. Он уже взрослый мальчик.

Я понимаю, о ком говорит Ира, и мне становится стыдно, что вместо этого думала о незнакомом парне, который слишком резко со мной обошелся. Злюсь на себя. Я уже собираюсь уйти и тянусь за майкой, когда у одной из женщин начинает трещать рация. Передают, что участнику номер пятнадцать понадобится срочная медицинская помощь. Все замирают на миг.

Аллочка подрывается первой, остальные за ней. Я на автопилоте повторяю движения.

Мы возвращаемся одновременно с тем, как лодка «скорой помощи» – если я правильно понимаю из суматошных разговоров – подплывает к плоту кормления. Алла бросается в толпу, Ира что-то обсуждает с суровым мужчиной. Все суетятся, машут рукам, кричат. А я растерянно стою на месте.

Замечаю, как парень рядом выводит напротив фамилии Горского в списке три английские буквы.

– Что это значит? – киваю на запись.

– Do not finish, – объясняет он. – Не финишировал.

Гул нарастает. Голова сама поворачивается в сторону, и я неосознанно открываю рот, шокированная увиденным. Подаюсь вперед и замираю у дорожки. Лицо Никиты в крови. Врач вытирает ее раз и два, но она снова и снова проступает из разреза над бровью.

Горского окружают тренеры, судьи, все подряд, но он вырывается. Почти рассекая воздух, проносится мимо. Не смотрит ни на кого, не слышит, как зовут. Со злостью бросает очки в песок и размашистым шагом мчит вперед.

Женщина с аптечкой нагоняет его у дальних палаток. Не без помощи подоспевшего тренера Горского усаживают на стул, закрывая от зевак. От меня. Я больше ничего не могу разглядеть.

– Как он все-таки похож на актера, который играл в фильме… блин, ну где фракции все эти были – одержимые там, дружные, – слышу обсуждения за спиной. – Как считаешь, шрамы красавчика не испортят?

Люди все-таки жестокие существа. Эгоисты. Никому нет дела до чужих проблем, каждый думает лишь о себе. Я нигде не вижу искренности, вокруг одна фальшь. Девочки смотрят на Горского как на лакомый кусок мяса, окружают его, лишь бы оказаться чуточку ближе и урвать себе внимания. Участники других заплывов глядят с надеждой, что избавятся от сильного соперника. Тренер – с досадой и разочарованием. На самого Горского всем плевать.

Хорошо, что и до меня никому нет дела. Пока никто не видит, я поднимаю плавательные очки, перепачканные песком и кровью. Смотрю на них и не понимаю – в голове не укладывается. Они разбиты. Будто от сильного удара.

Парень, перебирающий бумажки, бросает в мою сторону беглый взгляд.

– Разве так бывает? – в полном недоумении спрашиваю его.

Он лишь пожимает плечами.

– Контактный вид спорта. И не такое видел, когда одновременно много пловцов стартует. Даже в разорванных костюмах приплывают.

Я смотрю вдаль на спортсменов, которые завершают финишный круг. А потом замечаю, как в лодке сопровождения спорят двое. Да так яро, будто готовы вцепиться друг в друга.

И что все это значит?

Глава 3

Рада

Жизнь идет своим чередом. Уже через пару часов о Горском никто толком и не вспоминает. Лишь две милые, но совершенно бестактные девушки обсуждают, выйдет ли тот послезавтра на заявленную дистанцию и следует ли утешить раненого бойца.

– Зная Никиту, я бы не приближалась к нему как минимум… да вообще не приближалась бы! – смеется одна.

– А вот я бы приблизилась. Желательно вплотную. Красивый гад все-таки!

Я закатываю глаза и отхожу подальше от сплетниц. Мне нет никакого дела до торжественной церемонии открытия, теории заговора на соревнованиях, я не ищу веселья или случайных связей.

– Ир, – зову Пустовую, – можно я на награждение не пойду?

Знаю, что мое присутствие необязательно. И без меня желающих поднести медали с дипломами полно.

– Все хорошо?

– Да, в порядке. Наверное, перегрелась немного. В сон клонит, – говорю почти правду.

– Конечно, иди отдохни. Набирайся сил, вечером ты мне нужна. Мы хорошенько оторвемся!

Я киваю и сдержанно улыбаюсь. Не хочу заранее расстраивать Иру, хотя для себя уже решила, что никуда не пойду. Не после того, как она все уши прожужжала о важных мужчинах из руководства, которых для меня присмотрела. Неугомонная.

Уклоняясь от мимолетных и ненужных касаний, плетусь по кривой дорожке, пока не оказываюсь на пустынной площадке перед летними домиками, где живут судьи и некоторые участники. Отсюда хорошо видно бескрайнее море. И здесь спокойнее. Мне всегда спокойнее одной.

Наверное, я никогда не привыкну: к нормальному общению, к людям, близости. Я выросла в детдоме и не знала родителей, меня подкинули в дом малютки. За всю жизнь никто не объявился, хотя это даже к лучшему – не было места разочарованию.

Сама я никого не искала и ничего не ждала. Все дети мечтали об усыновлении, а я в двенадцать лет поняла, что не нуждаюсь в приемной семье. Я ни разу не разочаровывалась в друзьях, потому что всегда держалась особняком. Девочки у нас чаще дружили не с кем-то, а против кого-то. Однажды даже против меня пытались, но я не зря с тринадцати занималась борьбой – сумела дать отпор. И парням тоже.

Меня сторонились, потому что я всегда была немного другой. Не принимала за данность то, что мы имели, находила язык с воспитателями. С четырнадцати уже мыла полы за деньги и знала им цену. Я убиралась в доме нашей бухгалтерши, которая почти жила на работе. Взамен она учила меня готовить, ухаживать за собой, вести быт. Потому что – да, мы жили в хороших условиях, были сытые и одетые, да, нас не обижали воспитатели. Но никто, совсем никто не учил нас быть женщинами, с умом тратить деньги, платить за квартиру. По итогу многие ребята выпускались слепыми котятами.

Я серьезно. Можете не верить, но я часто видела, как перед уходом плачут суровые парни, что держали в страхе весь детский дом. Плачут, потому что боятся вступать во взрослую жизнь, боятся неизвестности. Потому что больше никто не будет решать за них проблемы, одевать, кормить и обеспечивать. Не раз видела, как они же, потерянные и перепуганные, возвращаются, так и не устроившись в большом мире.

Я была не похожа на них, потому что мечтала о самостоятельности, стремилась к ней. Я догадывалась, что меня ждет. Наизусть выучила Диккенса, чтобы четко помнить: Оливеру Твисту повезло, в жизни так не бывает.

Я очень хотела верить, что справлюсь, но все равно оказалась не готова.

Честно признаюсь, я чувствовала себя львом из зоопарка, которого выпустили в прерии. Львом, который не умеет охотиться, ни на что не годен и медленно чахнет под палящим солнцем. Замерзая в маленькой холодной комнате, которая досталась мне от государства, я иногда не верила, что и завтра смогу бороться за свою никчемную жизнь.

Знаете, где находила силы? На пятом этаже общаги, где комнаты в основном принадлежали детдомовским. Представляете атмосферу, да? Большинство ребят сдавали их за копейки в аренду, а сами втроем-вчетвером ютились на семи квадратах и пропивали – хорошо, если пропивали – деньги. Через день устраивали мордобой. На общей кухне всегда стояла вонь, потому что они не знали, какие продукты нужно хранить в холодильнике и морозилке, а еще – что нужно выносить мусор. И не пытались узнать. А я отчетливо понимала, что не хочу, как они. Было невероятно сложно, но я нашла работу и наметила какую-никакую цель.

Было! Мне до сих пор сложно. Даже если не брать в расчет денежный вопрос – моя вечная боль. Я и сейчас учусь. Пытаюсь разобраться в адресах и телефонах: куда и к кому бежать, чтобы решить вопрос с долгами по электричеству и неработающей с прошлой зимы батареей. Привыкаю к тому, что у меня есть выбор – да хотя бы какую кашу на ужин сварить, к тому, что несу ответственность за каждое решение. И все равно перед сном по привычке жую хлеб, укрывшись одеялом с головой.

Бурный поток мыслей уносит меня далеко-далеко. Забывшись, я не понимаю, что заставляет обернуться, пока не различаю знакомые черты движущегося силуэта. В один миг прихожу в себя, убираю челку, немного щурюсь – солнце по-прежнему слепит, да и глаз у меня не самый зоркий. И все-таки я права. Никита Горский резким, размашистым шагом идет прямо к…

Картинка быстро складывается. Блин, дел же наворотит! Может, он пьян? Ненавижу пьяных.

Пока думаю, тот преодолевает половину пути, подхватывает камень и со всей силы швыряет в окно. Хорошо, что промахивается.

Хочется развернуться и уйти. Не вмешиваться и оставить все как есть. Это не моя судьба, не мои проблемы. Мысленно шлю Горского далеко и надолго, на деле же тараном сбиваю с намеченного курса и толкаю его за дом как раз в ту секунду, когда на крыльцо кто-то выходит. Кажется, двое.

Неожиданное появление играет мне на руку: пока Горский складывает два плюс два и только подумывает вырваться, я сжимаю его запястье и разворачиваю лицом к стене.

– Тормози, Терминатор.

– Не лезь, – громко рычит он.

– Да тише ты! – шикаю, вслушиваясь в разговор.

Едва ли можно разобрать половину слов, только отрывки. Вроде «ты же все видел», «не боишься идти против них» или «его отец так просто не оставит». Для меня все запутано, зато Горскому понятно. Он стискивает челюсть от злости и явно жаждет крови. Но даже когда диалог стихает, мы по-прежнему стоим в той же позе – прижатые друг другу. Точнее, он – к стене, а я – к нему.

Осознав это, сразу отскакиваю на полметра и прячу взгляд. Не могу смотреть на свежий шов прямо у него над бровью. Скулы сводит и во рту привкус железа появляется. Иногда моя фантазия слишком усердствует там, где не надо.

Горский наигранно потирает запястье. Уверена, ему не больно, вон ручищи какие! Явно намекает, что недоволен.

– Ты.

Кажется, пора уносить ноги. Потому что жар, с которым он выплевывает короткое слово, чувствуется на расстоянии. Потому что его ноздри раздуваются, как у свирепого животного. Но все это цветочки по сравнению с глазами. Уверена, в этих серых льдах можно насмерть замерзнуть.

– Кто ты, черт возьми, такая?

Значит, слов благодарности не будет? За то, что я его от дисквалификации спасла, например. Нет? Ну ладно.

– Стой!

Он двигается следом за мной и даже пытается схватить за локоть, но я вовремя ускользаю.

– Чего тебе? – спрашиваю как ни в чем не бывало, подперев руками бока.

Знаю, что провоцирую, но меня чертовски бесят неблагодарные люди.

Горский тяжело дышит, сжимает кулаки, разжимает. Он смешно двигает губами, а я улыбаюсь, когда замечаю бесконечно долгий выдох, после которого он вроде бы расслабляется. По крайней мере, тугие веревки его вен растворяются под кожей.

– Как тебя зовут, ненормальная? – совершенно другим тоном выдает он.

Странно. Если закрыть глаза – ладно, надолго закрыть глаза, можно даже представить на его месте доброго и симпатичного парня, а не злобную ледышку. Потому что смотрит он на меня все еще взглядом убийцы.

– Зачем тебе?

Он усмехается? Наверное, показалось – губы вроде бы прямые, без намека на улыбку.

– Должен же я знать, кого стоит обходить за километр.

– Ой, да пошел ты!

Я разворачиваюсь, набирая полные кеды песка, и уже делаю несколько шагов, когда меня догоняет требовательное «я так и не услышал ответ».

Иди, иди! – умоляю себя. – Не оборачивайся, просто иди!

– Рада, – все же негромко бросаю через плечо.

Блин.

Горский сильнее хмурит брови и тут же крепко ругается от боли, касаясь лба. Вот же дурак, грязными руками!

– Чему ты рада? – не без раздражения произносит он.

– Имя мое – Рада.

Нет, все же то была не ошибка. Я ловлю ее снова – ухмылку на ярких губах, которая в этот раз задерживается чуточку дольше. Ловлю и тотчас чувствую неловкость. Спешу отвернуться и сбегаю. Пусть думает, что у меня миллион дел. Которые совершенно точно подождут, но ему об этом не нужно знать.

– И быть вежливой тебя, девочка Рада, родители не научили, – доносится вслед громкий и, кажется, шутливый упрек.

– Нет, я выросла в детдоме! – кричу, прежде чем спуститься к морю.