Kitobni o'qish: «Любовь – не обязательное условие, или Попаданка решит сама!»

Глава 1. Уровень нарастающего бреда

Я сорок лет прожила в одном городе. Что может быть банальнее? Только то, что там же я и умерла.

Все случилось неожиданно и очень быстро. Пожалуй, из банальности выбивалась только сама смерть. Поздно вечером я заехала на заправку, зашла внутрь здания, чтобы оплатить бензин, услышала странный звук, от которого внутри все заледенело, и увидела, как на меня надвигается пламя. В последние мгновения пришло осознание: заправка взорвалась или ее взорвали. Но лично мне уже было все равно как и почему.

Меня не стало.

Лишь горьким осознанием резануло по сердцу: а я ведь не дожила, недолюбила, не родила, не сделала, не успела, не смогла, не… Столько разных «не», которые изо дня в день откладывались на потом, что душу разрывало от произошедшего. И не было в ней смирения, только ощущение недосказанности и незаконченности. Может, именно поэтому и произошло то, что произошло?

Я снова открыла глаза. Я, чье тело уже не могло существовать.

Глубокий вдох всей грудью – и непостижимое осознание, что я жива, почти здорова и… не я. Или я?

А потом меня вывернуло водой – не очень свежей и пахнущей тиной. Это было бы даже забавно – погибнуть в огне и ожить, ощущая, что чуть не захлебнулась, но смешно мне не было.

Мне помогли перевернуться на бок, чтобы было проще опорожнять желудок, и я услышала злой рык:

– Мадемуазель ан Шэрран, ссылка в монастырь на год – не повод заканчивать жизнь самоубийством!

– Полностью с вами согласна, – икнула я, стараясь прийти в себя.

В глазах странно двоилось, а мозг словно бы пульсировал.

– Н-да? – скептически произнес все тот же голос. – Что же вы делали в этом недопруду?

– Уп-упала, – снова икнула я.

А в голове возникали странные образы, как я заставила кучера остановиться на мосту, выскочила из кареты и, пребывая в полнейшем отчаянии, прыгнула в пруд, о котором мне рассказывала по дороге тетушка, приставленная ко мне в качестве дуэньи.

Интересно, какая такая тетушка-дуэнья? И какая, к черту, карета? Бре-е-ед.

– Живая! – внезапно совсем рядом раздался женский визг, неприятно резанувший по ушам.

– Живая, – ответил ей мужской голос, который я услышала первым, и холодно, но иронично поинтересовался: – Это ваша подопечная? Почему же вы не бросились следом, чтобы ее спасти?

– Да как же… Я же… – начала заикаться женщина. – Когда Анна выскочила из кареты и бросилась с моста, я лишилась чувств. Вот только пришла в себя.

У меня в глазах немного прояснилось. Приподняв голову, я увидела стоявшую неподалеку дородную женщину, закутанную в длинный плащ странного покроя. Она покачнулась, будто от одного воспоминания о моем поступке ей становилось дурно.

У меня же в голове внезапно всплыло осознание, что за попытку суицида можно попасть в дурдом, потом еще и права могут отобрать, а я уже привыкла, что у меня под рукой – или, правильнее, под попой – всегда есть машина. Так что нужно срочно выруливать из этой опасной ситуации. Вот только при чем тут карета, пруд, эта странная дама в плаще и я?!

В голове мутилось, но я все-таки произнесла:

– Я никуда не бросалась. Мне стало плохо, и я решила подышать воздухом, но покачнулась и нечаянно упала. Кстати, помогите мне встать.

Меня бил озноб оттого, что я лежала на земле в мокром платье, а это в по-весеннему прохладную погоду очень нехорошо.

Сильные руки подхватили меня и помогли встать на ноги, а я наконец увидела своего спасителя. Высокий – мне пришлось задрать голову, чтобы его разглядеть, – широкоплечий брюнет с острыми, словно высеченными из камня, чертами лица, черными злыми глазами и чувственным изгибом тонких губ. Всю эту скульптурную красоту портил только шрам, тянувшийся через левую щеку, но мне он показался даже пикантным. В общем, в любой другой ситуации я бы с уверенностью заявила – шикарный мужчина! Собственно, я так и сказала:

– О боже, какой мужчина…

Но по тому, как удивленно выгнулась его бровь, поняла, что сделала что-то не то. Потом огляделась. Я находилась в каком-то неизвестном месте рядом с мостом, переброшенным через небольшой пруд. Это в нем я, что ли, хотела утопиться? Тут скорее можно разбиться о камни. Вон как голова разболелась – наверняка я ею ударилась. Потрогала рукой лоб и увидела кровь на пальцах. В висках зашумело, перед глазами все завертелось, и я осознала, что с моей памятью происходит нечто странное. В ней словно бы начали наслаиваться друг на друга кадры из разных «кинофильмов»: из жизни Анны Шторман и Анны ан Шэрран.

Я ухватилась за лацканы сюртука поддерживавшего меня мужчины, как за спасательный круг, и в отчаянии вгляделась ему в глаза. Словно в насмешку, вместе со всем тем кавардаком, что творился у меня в голове, в ней звучала попсовая песенка про о боже какого мужчину, от которой не было никаких сил отвязаться. И я сама не заметила, как с губ внезапно сорвалось:

– Я хочу от тебя сына. – И наконец потеряла сознание, не в силах выдержать уровень нарастающего бреда и головной боли.

Глава 2. Чудный новый мир

Дверь в мою келью, чуть слышно скрипнув, приоткрылась, и я услышала шепот:

– Анна, ты спишь?

Я встретилась взглядом с Ланаей, которая тут же шмыгнула внутрь и заперла за собой дверь.

– Не сплю, – констатировала я очевидный факт и приподнялась на локте. – А ты чего полуночничаешь? Если монашки тебя увидят, то снова посадят на хлеб и воду.

Но впечатляться угрозой девушка не спешила. В лунном свете из небольшого окошка я увидела, как азартно блеснули ее глаза.

– Там одержимую привезли! Сейчас обряд очищения проводить будут! Хочешь посмотреть?

Я хотела. Очень! И посмотреть на одержимую, и понять, не являюсь ли и сама такой же. Ведь я появилась в этом мире и заняла чужое тело. Четыре месяца. Уже целых четыре месяца я жила (хотя правильнее сказать, прозябала) в монастыре. После обморока я очнулась уже в этом угрюмом сером месте. Оказалось, что пруд, из которого меня вытащили, находился недалеко от монастыря, куда Анну и сопровождала тетушка, которая своими стенаниями довела ее до самоубийства.

Не сказать, что дуэнья говорила что-то эдакое или специально изводила девушку, но та и сама очень переживала и корила себя за глупость и за то, что так сильно подвела отца, род и вообще опозорилась. Хотя как по мне, Анна просто стала разменной монетой в каких-то придворных интригах. Но я могла и ошибаться, ведь знала об этом мире только из воспоминаний погибшей.

Да, Анна тогда погибла, а моя душа каким-то непостижимым образом оказалась в ее теле. Первое время мне это было дико. Самое странное, что вместе с телом мне досталась и память девушки. Иногда я даже не понимала, где я, а где погибшая Анна. Боялась сойти с ума из-за двойственности, думала, что больна шизофренией.

И мне, пожалуй, повезло, что я оказалась в монастыре. Поначалу меня старались не трогать. Давали время прийти в себя и привыкнуть. Странности списывались на нервозность от попадания в это место, а некоторую неадекватность… Думаю, просто посчитали, что я такая по жизни. Никто ведь здесь не знал меня прежде. Но если бы мое «переселение» произошло не вдали от дома и тех, кто меня хорошо знал, меня бы точно признали одержимой.

Из памяти Анны я знала, что одержимыми здесь называли тех, в кого вселялись духи изнанки. Некоторое время я была искренне уверена, что сама являлась таким вот духом. Но многое не сходилось. Или мне не хватало информации. Так, к примеру, в памяти девушки я обнаружила знание о том, что те, в кого вселялись духи изнанки, не имели желаний, кроме как убивать, и уничтожали всех своих близких, а потом падали замертво, иссушенные, словно мумии. В себе же я никаких кровожадных побуждений не замечала. А чем дольше находилась в этом мире, тем больше в него вживалась и начинала чувствовать себя его частью. Но сомнения все равно грызли, и я опасалась, что меня могут обвинить в одержимости. Мне катастрофически не хватало информации! Где же ты, мой любимый интернет и поисковики, способные выдать что угодно, только попроси?!

А тут такая возможность посмотреть на одержимую лично!

Я подскочила с кровати, обулась, не желая студить ноги, поправила длинную полотняную ночнушку под горло и накинула на плечи платок, как это сделала Ланая. Несмотря на середину лета, в этом месте по ночам было зябко.

– Пошли. Ее повели в церковь?

Мы выскользнули из кельи.

– Да, – шепнула подруга. – Уже и священник прибыл для изгнания.

– А где мы там спрячемся?

– На хорах. Помнишь, когда мы опоздали на службу и нас туда не по лестнице запустили, а через незаметную дверку, чтобы аббатиса не заметила?

Мы с Ланаей обе имели хороший слух и голос, потому нас определили в певчие. Собственно, там мы и познакомились. Однажды мы и в самом деле опоздали на утреннюю службу, за что потом были посажены на хлеб и воду. Тогда-то мы и узнали, что на хоры можно попасть не только по лесенке внутри храма, но и из верхней части галереи, соединяющей монастырскую церковь с библиотекой. А на саму галерею можно войти не только из библиотеки, но и из внутреннего двора, куда мы сейчас и спешили.

– Ее какой-то вельможа привез. Слуги связанную во двор внесли, аббатиса велела вынуть ей кляп, что-то спросить хотела, а та только расхохоталась и закричала: «Вы все умрете! Умрете!» Ужас как страшно!

– А ты как всё это увидела и услышала?

– Так окошко моей кельи во внутренний двор выходит. Мне не спалось. Я в окно и смотрела. Приехавших сразу заметила, а уж крик сложно было не услышать.

– Я не слышала.

– Так у тебя окно с другой стороны. Ничего удивительного.

– А почему ты решила, что она одержимая? Может, это просто злобная женщина?

Мы уже поднялись по ступенькам в галерею, потому говорили еще тише.

– А зачем тогда было ее связывать? Да и в церковь ее сразу понесли.

Наконец мы оказались у заветной дверки и аккуратно ее приоткрыли. Я боялась, что она скрипнет и всех переполошит, но петли были хорошо смазаны. Бесшумно проскользнув внутрь, мы спрятались за высокими перилами.

Я увидела множество ярко горящих свечей у алтаря и перевязанную, как гусеница, женщину в богатом платье. Она лежала на полу в подобии пентаграммы, двое слуг сидели по бокам и были готовы в любой момент удержать пленницу.

Появился священник. Я никогда его раньше здесь не видела, что неудивительно – священники посещали женские монастыри редко, как раз ради вот таких случаев или для проведения сложных обрядов. Женщинам, даже аббатисам, делать это не положено.

Священнослужитель начал читать молитву. Достал из кармана рясы бутылек, открыл его, макнул в него кисточку, которую достал из другого кармана, и начал рисовать на лбу брюнетки какие-то знаки, издалека казавшиеся темными кляксами. Пленница задергалась, извиваясь, но слуги зафиксировали ее на месте. Священник продолжал читать молитву и рисовать знаки не только на лбу, но и на щеках, подбородке, полуобнаженной груди и руках одержимой. Потом снял с нее туфли на завязках, а подошедшая аббатиса срезала белые чулки со ступней. Священник нарисовал знаки и на них, и я уже подумала, что все эти манипуляции – фикция, рассчитанная показать, что было сделано все возможное и пора отправлять жертву на костер (а здесь иногда происходило и такое), но вдруг женщину сильно затрясло, священник быстро вырвал кляп из ее рта и из него повалила пена.

Мы с Ланаей испуганно вцепились друг в друга, но не могли отвести взгляда от разворачивавшегося действа. Все походило на эпилептический припадок.

А может, это он и был? Может, все эти истории про духов изнанки и одержимость – всего лишь байки, призванные держать людей в повиновении и убирать с дороги неугодных? А эта бедная пленница просто больна и ей нужна медицинская помощь? Я-то сама кто? По сути, тот самый вселившийся непонятно откуда дух, но меня ведь никто в этом не уличил, и кровожадных мыслей у меня и в помине нет.

Не знаю, до чего бы я додумалась, но женщина вдруг выгнулась особенно сильно. Священник оказался рядом с ее лицом, выкрикнул что-то особенно громкое, и изо рта несчастной повалил черный дым, оформляясь в зависшую над ее лицом кляксу. Она извивалась, темнела, уплотнялась, и мне от этого становилось все страшнее и страшнее. Фильм ужасов какой-то! Только вот мы с Ланаей находились не по ту сторону экрана.

Священник продолжал читать молитву теперь уже громко и четко, но я не понимала ни слова. Внезапно в его руках засветился белый сгусток света, и у меня чуть глаза от такого зрелища не потерялись! Я была уверена, что попала в самый обычный мир, а тут такое! Магия!

Шар в руках священника увеличился. Храмовник толкнул его в сторону кляксы. Встретившись, свет и тьма замерцали. Мне показалось, что в месте их соприкосновения сама ткань мироздания начала истончаться, сделав пространство серым и блеклым, а потом все резко пропало: и свет, и тьма.

Мы с Ланаей облегченно выдохнули, все еще не в силах расцепить руки и отодвинуться друг от друга.

Священник устало утер лоб, и аббатиса поспешила подставить ему локоть и усадить на лавку неподалеку. Одержимая больше не тряслась, а лежала без чувств или спала. Слуги начали разматывать связывавшие ее веревки. Все вновь стало обычным. Мы уже хотели уйти, но я увидела широкоплечего мужчину в черном. Он подошел к несчастной и опустился около нее на одно колено. С нашего ракурса невозможно было рассмотреть, что он делает, как и его лицо. Но почему-то мне стало важно его разглядеть. Зачем? Кто бы мне сказал…

Ланая дернула меня за рукав и одними губами прошептала:

– Пошли.

Я кивнула и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на то, что происходит внизу, и поняла, что мужчина смотрит прямо на меня. Мои глаза расширились, сердце в панике забилось о ребра, и я нырнула за перила, а потом и вовсе заскочила вслед за Ланаей в маленькую дверцу.

Вот только это был не просто неизвестный мужчина. Это был тот самый мужчина, который вытащил меня из пруда. Но хуже всего, что он тоже меня узнал.

А еще я поняла, что очень сильно попала. Ведь этот «о боже, какой мужчина» оказался не кем иным, как страшным и ужасным канцлером королевства Эфрон, подданной которого я теперь являлась.

Глава 3. Опасения

– Он меня видел! Канцлер меня видел! – зашептала я подруге, когда мы добежали до нашего коридора.

– А это был сам канцлер?! Не может быть! – то ли восхитилась, то ли ужаснулась она. – Откуда ты знаешь?

– Видела его на одном приеме, – отмахнулась я.

Выуживать информацию из памяти Анны было легко. Я уже к ней адаптировалась. Присутствие канцлера на дороге неподалеку от монастыря меня удивило, но мало ли, что он там делал. А сегодня стало понятно, что он тесно связан с церковью. Вот, лично одержимую сюда привез. Интересно, кто она такая, раз сам канцлер занимался ее транспортировкой, и как она стала одержимой?

Но все эти вопросы были неуместными в данную минуту, и я быстро их отмела.

– Надо же, а я в нашей провинции никого знатнее губернатора никогда и не видела.

Канцлер, который, на минуточку, еще и герцог, подругу явно впечатлил.

– Неважно! – зашептала я. – Беги к себе. Тебя он, кажется, не заметил, а вот я, похоже, нарвалась на наказание.

– Хорошо, если простое наказание, а не увеличат срок пребывания в монастыре. Я слышала, что такое бывало, – ужаснулась Ланая.

До нее наконец дошла вся серьезность ситуации. Дело в том, что мы с ней, как бы это правильно охарактеризовать… отбывали наказание послушанием в монастыре. В королевстве такой закон: если девушка провинилась перед обществом, преступила нормы морали или как-то иначе себя дискредитировала, ей давался второй шанс. Считалось, что если она пробудет в монастыре установленное настоятелем ее храма время и отмолит свой грех, то сможет снова вернуться в общество обновленной и чистой перед Пресветлым и людьми.

Де-юре так оно и было, но де-факто никто, разумеется, не забывал промаха девицы. Но шарахаться уже не шарахались и на приемы приглашали. Припоминать случай, из-за которого она попала в монастырь, тоже считалось нетактичным, однако это не мешало делать обидные намеки. У такой девушки снова появлялся шанс выйти замуж и устроить свое будущее, но ни о какой блестящей партии уже не могло быть и речи. В общем, божий закон был и соблюдался, а люди – все равно люди.

Что касается Ланаи, то она попала в монастырь несколько месяцев назад и всего на полгода. Как я поняла, ее подвела эмоциональность. И кажется мне, что настоятель был к ней очень лоялен. Насколько я успела узнать, здесь отправляли в монастырь на больший срок и за меньшие прегрешения. А виновата Ланая была в том, что поверила брачному аферисту и согласилась бежать с ним венчаться в ближайший храм. Ситуация усугублялась тем, что у нее уже был жених.

– Мне так жаль, что я поддалась порыву! – вздыхала Ланая, рассказывая мне свою историю. – Ведь Жак, мой настоящий жених, очень меня любит. И пусть он немного полноват и не так красив, но, представляешь, он меня простил! И сказал, что будет ждать. – Ланая всхлипнула. – Какая же я была дура!

– Ничего, главное, что тебя с тем аферистом догнали и вы не успели повенчаться. И теперь ты знаешь, кто есть кто, и больше не совершишь прошлых ошибок, – утешала я подругу.

В этот момент она казалась особенно хорошенькой, и я понимала парня, который влюбился в ее рыжие кудряшки, задорно вздернутый носик и блестящие зеленью глаза. Ну чистая ведьма! Так бы ее заклеймили в наше Средневековье.

Но полгода в монастыре для такой деятельной девушки – целая жизнь.

К удивлению, меня не вызвали к аббатисе ни через час, ни через два, ни на следующий день, ни через неделю. И если поначалу я дергалась, ожидая неприятного разговора, то потом меня посетило даже некоторое разочарование. Жизнь в монастыре была настолько скудной на впечатления и однообразной, что я поймала себя на мысли, что была бы не против пообщаться с канцлером и обсудить увиденное в церкви. Мне очень хотелось знать больше об одержимых и о том, что увидела той ночью. Я пыталась найти информацию в книгах монастырской библиотеки, но из того, что было разрешено читать, выудила лишь то, что и так знала о духах изнанки. Я даже несколько раз заговаривала с монашками на эту тему, но быстро поняла, что если буду и дальше настаивать, то меня ждет неприятный разговор с аббатисой и не самая простая епитимья¹. В монастырях святого Корела вообще большую часть дня принято соблюдать тишину, чтобы монашки могли сосредоточиться на молитве, а болтовня, тем более о духах изнанки, не приветствовалась.

Но мы с Ланаей частенько нарушали это правило и тихонько разговаривали во время изготовления свечей. Свободного времени у нас было крайне мало. Мы или работали, или трапезничали, или молились, или… или молились. И лично я молилась о том, чтобы время моего заключения в монастыре скорее подошло к концу. Я хотела жить полной жизнью! Умерев, я поняла, как много не успела и не сделала и не хотела терять ни минуты. И тем тяжелее мне было переносить заточение. Были мысли бежать из монастыря. Я даже поделилась ими с Ланаей, но она быстро разложила мне все по полочкам.

– После такого семья точно от тебя откажется, и останется только идти на паперть или в куртизанки. Уж лучше я полгодика проведу здесь и буду иметь возможность вернуться к нормальной жизни.

– А если пойти работать гувернанткой или, скажем, писарем?

Подруга хмыкнула.

– Без рекомендаций или хотя бы диплома об окончании женской гимназии для нас этот путь закрыт. В писари же вообще только мужчин берут.

– Н-да… У меня было домашнее обучение, – припомнила я.

– И у меня. Поэтому нам нужны рекомендации, но, сама понимаешь, сейчас нам их никто не даст. Можно, конечно, попытаться сдать экзамены в гимназии экстерном, но для этого нужно заплатить немаленькую сумму. А денег на это у нас с тобой нет, и взять их неоткуда, – рассуждала Ланая, окуная фитиль в воск. Свечи здесь делали именно так: многократным окунанием в расплавленный воск, пока не наберется достаточный слой. – Можно, конечно, попытаться устроиться гувернанткой к какому-нибудь вдовцу. Таким симпатичная мордашка важнее рекомендаций. Но чем мы тогда будем отличаться от куртизанок?

– И не поспоришь… Неужели у аристократок без рода за спиной вообще нет никаких вариантов?

– Есть, – кивнула Ланая. – Монастырь.

На этом тот наш разговор и закончился.

– Послушница Анна, – позвала меня монашка, отвлекая от чтения молитвенника.

Вернее, от размышлений, которые я прикрывала чтением. Ну не было во мне достаточно смирения, чтобы постоянно молиться. И вообще со смирением у меня вышла промашка. Наверное, потому даже не умерла по-человечески.

Я вздохнула и подняла голову.

– Тебя вызывает аббатиса. Поторопись, – строго произнесла монашка и повернулась, уверенная, что я тут же последую за ней.

Вызывает? Зачем? Я в чем-то провинилась? Или… Мне очень хотелось задать эти вопросы, но я уже знала, что это бесполезно. А потому встала и, да, пошла следом.

Когда вошла в кабинет аббатисы, то не поверила своим глазам! Там вместо ожидаемой персоны за массивным дубовым столом сидел канцлер. А когда дверь за моей спиной захлопнулась, я осознала, что, кроме нас двоих, в кабинете никого нет.