Kitobni o'qish: «Ключи к «Лолите»»

Shrift:

Посвящается Эллендее

Carl R. Proffer

Keys to Lolita

Издательство CORPUS^®

От переводчиков

Трудно было не столько переводить эту книгу, сколько удержаться от искушения и не начать комментировать самим. Что ни говори, один и тот же роман в двух разноязычных авторских версиях – редкий случай, и возможность сопоставления версий на предмет значимости / незначимости авторских отсылок вызывала – как бы это поскромнее выразиться – творческий зуд, что ли. Из-за этого нам время от времени приходилось напоминать себе, что мы переводим К. Проффера, а не комментируем В. Набокова.

Книга “Ключи к «Лолите»” вышла в 1968 году. К тому времени ее автору Карлу Р. Профферу (1938–1984) не исполнилось и тридцати. Через три года он стал основателем “Ардиса” – того самого знаменитого издательства, публикующего произведения русских писателей на Западе. Известным американским литературоведом и славистом, автором ряда исследований и библиографий по русской литературе Проффер станет чуть позже, когда переиздаст все русскоязычные произведения Набокова и выпустит в свет множество работ советских писателей, не имевших возможности опубликоваться на родине (нам, кстати, в свое время довелось знакомиться с романами Набокова именно по “ардисовским” изданиям). А в 1968 году, написав “Ключи к «Лолите»”, Проффер оказался одним из первых, кто взялся за анализ самого известного романа Набокова. По сути дела, обратив внимание на некоторые особенности стиля и рассмотрев роль многочисленных литературных аллюзий в развитии сюжета, Проффер наметил один из возможных подходов к изучению творчества Набокова. Подход, который в дальнейшем развивался, уточнялся и дополнялся.

Разумеется, с некоторыми предпосылками и выводами Проффера можно поспорить, но мы изо всех сил старались от этого удержаться (равно как пытались воздерживаться от уточнений и дополнений)¹. Поэтому мы ограничимся лишь двумя замечаниями, непосредственно связанными с нашей работой.

1. Проффер пишет об английской версии романа. Вопреки распространенному мнению, Набоков, несмотря на его собственные утверждения, далеко не всегда переводил дословно. Поэтому расхождения между английским и русским текстами порой весьма значительны, хотя, как правило, они не выходят за уровень абзаца. Можно сказать, что Набоков не просто блестяще перевел собственный роман (назвав это “прихотью библиофила”), но и практически переписал его по-русски.

2. В связи с этим мы не всегда буквально следовали за Проффером и расхождения либо выносили в сноски, либо пытались подыскивать аналогичные примеры в русском тексте “Лолиты”.

В отдельных случаях мы взяли на себя смелость предложить свои переводы (или слегка изменить переводы) некоторых отрывков из других авторов, которых цитирует Проффер.

В целом же к достоинствам работы Проффера нам бы хотелось отнести то, что он не впадает в излишний академизм, не стремится изобрести какую-нибудь оригинальную трактовку или, наоборот, втиснуть “Лолиту” в рамки расхожих литературных концепций – чем и демонстрирует здравый и плодотворный подход к анализу художественного произведения.

Н. Махлаюк, С. Слободянюк

Предисловие

Ти-ри-бом. И еще раз – бом! Нет, я не сошел с ума, это я просто издаю маленькие радостные звуки. Так радуешься, надув кого-нибудь. А я только что здорово кого-то надул. Кого? Посмотрись, читатель, в зеркало, благо ты зеркала так любишь.
В. Набоков. Отчаяние

Это исследование не “интерпретация” “Лолиты”. Исключая некоторые непроизвольные отклонения, я не занимался анализом характеров героя и героини, идейного содержания и морали романа, полагая, что всякий, кто его внимательно прочитал, разберется в этих общих вопросах и что любой парафраз кристального текста Набокова в большей степени достоин осуждения, чем изнасилование Мабель Гавель. В этой книге я всего лишь предлагаю ключи к некоторым романным головоломкам – путем выявления, определения и комментирования литературных аллюзий, описания намеков и дедуктивных умозаключений, ведущих к идентификации Куильти, а также путем перечисления некоторых характерных стилистических приемов. Надеюсь, сей опыт экзегезы и пристального чтения послужит, так сказать, проферментом для последующего изучения набоковских сокровищ, скрытых за потайными дверцами, в сундуках с двойным дном. Всегда хорошо иметь свежее впечатление о том, как гнусно вас обманули, и эта книга будет более понятна и полезна, если мой читатель читал “Лолиту” совсем недавно. И последнее: некоторые могут сказать, что мой комментарий – это пародия на Набокова. Уверяю вас, это, скорее всего, не так.

Автор благодарит Эда Бейкера, Г. Д. Камерона, К. Грайера Дэвиса, Джона Хьюстона, Мону Хьюстон и Сидни Монас за их помощь в ловле аллюзий.

Моя особая признательность Марку В. Болдино за его авторитетные замечания.

К. Проффер
15 июля – 24 ноября 1966 г., Портланд – Блумингтон

I
Литературная аллюзия

Просвещенный читатель, верно, заметил, что на протяжении этого грандиозного произведения я часто приводил отрывки из лучших древних писателей, не указывая подлинника и вообще не делая никаких ссылок на книгу, из которой их заимствовал.
Г. Филдинг. История Тома Джонса, найденыша

1

Сюжет “Лолиты” был предложен Владимиру Набокову Борисом Ивановичем Щёголевым, не слишком интеллигентным персонажем одного из его “русских” романов (“Дар”), написанного в 1934–1937 годах. Ниже приводится соответствующий пассаж.

“Эх, кабы у меня было времячко, я бы такой роман накатал… Из настоящей жизни. Вот представьте себе такую историю: старый пес, – но еще в соку, с огнем, с жаждой счастья, – знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, – знаете, когда еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая, легонькая, под глазами синева, – и конечно на старого хрыча не смотрит. Что делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с. Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать – соблазн, вечную пыточку, зуд, безумную надежду. И в общем – просчет. Время бежит-летит, он стареет, она расцветает – и ни черта. Пройдет, бывало, рядом, обожжет презрительным взглядом. А? Чувствуете трагедию Достоевского? Эта история, видите ли, произошла с одним моим большим приятелем, в некотором царстве, в некотором самоварстве, во времена царя Гороха. Каково?” – и Борис Иванович, обратя в сторону темные глаза, надул губы и издал меланхолический лопающийся звук².

Из-за этого Бориса и трагедии Достоевского я нахожу эксцентричное описание генезиса лучшего набоковского романа самим автором намеренно сбивающим с толку. Он пишет:

Первая маленькая пульсация “Лолиты” пробежала во мне в конце 1939-го или в начале 1940-го года в Париже на рю Буало, в то время как меня пригвоздил к постели серьезный приступ межреберной невралгии. Насколько помню, начальный озноб вдохновения был каким-то образом связан с газетной статейкой об обезьяне в парижском зоопарке…³

Разумеется, в данном случае не суть важно, как было на самом деле; и реальный Набоков имеет полное право создавать Набокова вымышленного, если ему так хочется. Я лишь отмечаю, что надо всегда быть начеку, поскольку поверхностных и доверчивых читателей ждет участь набоковских бабочек.

Еще один типично набоковский пример одурачивания обнаруживается в другом предисловии к недавно переведенному роману:

Мой любимый писатель (1768–1849) сказал как-то о романе, теперь совершенно забытом: Il a tout pour tous⁴ ⁵…

Набоков не раскрывает, кто этот автор, и не поясняет, о чем идет речь. Как выяснить имя любимого писателя Набокова, имея в своем распоряжении лишь цитату из забытого романа и две даты, одна из которых – как обнаружится впоследствии – неверная? Этот автор, вероятно, хотя и необязательно, – француз; упорные поиски и некоторые замечания в набоковском Комментарии к “Евгению Онегину”⁶ приводят к выводу, что это Франсуа (Огюст) Рене, виконт де Шатобриан (1768–1848), чья дата смерти указана в Комментарии к “Онегину” правильно. И что это доказывает? Ничего, кроме того, что тот, кто берется за чтение автора-садиста вроде Набокова, должен иметь под рукой энциклопедии, словари и записные книжки, если желает понять хотя бы половину из того, о чем идет речь (забытый роман я так и не раскопал). Это немного досадно, поскольку произведения искусства могут потребовать умственных усилий, несоразмерных пользе, от них получаемой, – хотя литературные головоломки порой увлекательны. Читатель обязан быть исследователем⁷.

Мое третье вводное замечание можно проиллюстрировать отрывком из набоковской “Защиты Лужина”, романа о блестящем и несчастном шахматисте. Однажды вечером жена Лужина наконец-то избавилась от надоедливых гостей и “быстро обняв мужа, стала целовать его – в правый глаз, потом в подбородок, потом в левое ухо, – соблюдая строгую череду, им когда-то одобренную”⁸. К этому моменту романа сострадательная жена Лужина – одна из самых сердечных героинь Набокова – делает все возможное, чтобы отвлечь мужа от мыслей о шахматах, поскольку эта мономания уже привела его к серьезному нервному срыву. Но несмотря на всю свою старательную заботливость, она не видит – а он подсознательно отмечает, – что линия, образуемая этой странной оскуляторной последовательностью, в точности имитирует ход шахматного коня. Это типично набоковская деталь. Все имеет значение; внутренние связи скрыты под поверхностью. Читатель должен продвигаться медленно и мыслить логически.

Мало кто из писателей требует от своей аудитории больше, чем Набоков. Настоящая работа призвана продемонстрировать некоторые задачи, встающие перед читателем в процессе медленного, пытливого и вдумчивого изучения деталей. Исходные данные предполагают, что идеальный читатель “Лолиты” должен быть опытным литературоведом, свободно владеющим несколькими европейскими языками, Шерлоком Холмсом, первоклассным поэтом и, кроме того, обладать цепкой памятью.

2

Перед тем как перейти к рассмотрению обширной темы литературных аллюзий “Лолиты”, я хотел бы дать несколько примеров тех заботливо приготовленных Набоковым деталей, которые нужно держать в памяти, и связей, которые следует устанавливать, дабы испытать восторг узнавания и уколы эстетического наслаждения. К примеру, Гумберт сообщает, что, впервые подъезжая к дому Шарлотты Гейз, “мы едва не раздавили навязчивую пригородную собаку (из тех, что устраивают засады автомобилям)” (с. 69). Несущественная деталь? Нет. Пес отставного старьевщика – это одна из тропок сюжетного лабиринта Набокова. Несколько месяцев (и много страниц) спустя машина Фреда Биэля, уворачиваясь именно от этого сеттера, вильнула и сшибла Шарлотту Гейз в тот самый момент, когда Гумберт, казалось, очутился в безвыходном положении; превратность судьбы – и он становится единственным опекуном и хозяином Лолиты. Не будь этой собаки, Гумберт потерял бы Ло навсегда.

Другой пример. Когда Гумберт приезжает в лагерь “Ку”, чтобы забрать Лолиту, то домик, где находилась контора лагерной начальницы, указывает ему угрюмый “хулиганского вида рыжий мальчишка” (с. 187), которого, как мы узнаём впоследствии, зовут Чарли. А уезжая вместе с Лолитой, Гумберт говорит себе: “Прощай, лагерь «Ку», веселый «Ку-Ку», прощай, простой нездоровый стол, прощай, друг Чарли” (с. 190). В ту же ночь Гумберт впервые обладает Лолитой. Но Лолита признаётся ему, что она и ее подруга Варвара частенько переправлялись на остров и по дороге по очереди “отдавались”, говоря словами Гумберта, “молчаливому, грубому и совершенно неутомимому Чарли” (с. 230). Так мы узнаём, что Гумберт, сам того не подозревая, столкнулся с первым обладателем Лолиты. Отсюда следует еще более занятный и жутковатый вывод, которого Гумберт в тот момент сделать не мог. Уезжая из лагеря вместе с Лолитой, Гумберт без комментариев констатирует: “Позади был длинный день, утром она каталась на лодке с Варварой… и еще занималась кой-чем” (с. 205). Если читатель вспомнит об этом через двадцать страниц, когда будет читать “признание” Лолиты о Чарли Хольмсе, то придет к интересному заключению: утром Ло была в кустах с Чарли, а ночью в постели с Гумбертом – гротескное двойное обслуживание, относительно чего ревнивого Гумберта милосердно оставят в неведении.

Если мы перепрыгнем от первого дня гумбертовского контроля над Лолой к последнему, то обнаружим другой пример авторской иронии и необходимости внимательного чтения. Когда Куильти забирает Лолиту из Эльфинстонской больницы, Гумберт находится в ближайшем мотеле. Время – чуть позже двух часов дня. Дату можно вычислить. В тот самый день, когда Гумберт слег с простудой, “в городе <…> начали справлять великий национальный праздник, судя по мощным хлопушкам – сущим бомбам, – которые все время разрывались…” (с. 406–407). Без пяти два Гумберту заботливо звонят из больницы; он заверяет сиделку, что не появится раньше завтрашнего дня. А на следующий день узнаёт, что Лолиту выписали из больницы – и из его жизни – сразу после двух часов. В следующей главе, кратко описывая свой июньский и июльский маршрут, Гумберт ненавязчиво замечает, что они с Ло прибыли в Эльфинстон “за неделю до Дня Независимости” (с. 411). Куильти с чисто набоковским чувством юмора исхитрился освободить Лолиту 4 июля. Но, к счастью, Гумберт не сумел установить связь и не уловил жестокой иронии⁹.

И наконец, последний пример набоковских штрихов и нюансов – сквозное прохождение тех или иных тем – может служить своего рода мостиком к обсуждению литературных аллюзий. В послесловии (“О книге, озаглавленной «Лолита»”) Набоков замечает, что список учеников класса Рамздэльской школы – это один из образов, которые он, вспоминая “Лолиту”, всегда выбирает для особого своего услаждения¹⁰. Около половины этих имен встречается в дальнейшем на протяжении романа. К примеру, одну из девочек зовут “Фантазия, Стелла”. Гумберт представляет ее себе как “очаровательную Стеллу, которая дает себя трогать чужим мужчинам” (с. 93). Как и многие из упомянутых персонажей, она отказывается исчезать после первого мимолетного появления. Уже ближе к концу “Лолиты”, когда Гумберт возвращается в Рамздэль в поисках Куильти, он входит в тот же отельный бар, где несколько лет назад покорил сердце Шарлотты, распив с ней полбутылки шампанского. Список класса эхом звучит в имени и в эпитете:

Как и тогда, лакей с лицом как луна распределял по астральной схеме пятьдесят рюмочек хереса на большом подносе для свадебного приема (Мурфи, этот раз, сочетался браком с Фантазией)¹¹ [с. 481].

“Фантазия, Стелла” возникает через пятьдесят с лишним глав как “астральная… Фантазия”. Видимо, Набоков полагает, что читатель, уразумев, почему официант распределил рюмочки по астральной схеме, вознаграждается в достаточной степени. Ему следует, как сказал бы Набоков, ощутить пронзительное удовольствие любителя шахмат, гордость, удовлетворение и психологическую гармонию, которые столь хорошо известны творцам.

1.Судя по переписке Набокова с Профферами (перевод которой опубликован в 7-м номере журнала “Звезда” за 2005 год), сам писатель довольно благосклонно отнесся к книге Проффера, ограничившись дюжиной уточнений и исправлений, которые отчасти учтены в настоящем издании.

2.Владимир Набоков. Дар. [Здесь и далее – цит. по: М.: Corpus, 2022.] С. 250.

3.Владимир Набоков. О книге, озаглавленной “Лолита”. [Цит. по: В. Набоков. Лолита. М.: Corpus, 2021. Все цитаты из романа взяты из этого издания. В дальнейшем в тексте дается ссылка на страницу. ] С. 514.

4.В нем есть всё для всех (фр.). – Здесь и далее прим. перев.

5.Владимир Набоков. Предисловие к английскому переводу романа “Приглашение на казнь”. [Цит. по: В. Набоков. Рассказы. Приглашение на казнь. Роман. Эссе, интервью, рецензии. М.: Книга, 1989.] С. 407.

6.“«Рене», гениальное произведение величайшего французского писателя своего времени…” V. Nabokov. Eugene Onegin. Commentary. Bollingen Series LXXII Pantheon Books. Vol. III, p. 98. Перевод наш.

7.Уже после окончания этой рукописи профессор Болдино обнаружил, что я не сумел последовать собственному совету. Вот верное толкование. Набоков упоминает, что цитата, приведенная в предисловии к “Приглашению на казнь”, взята у автора Discours sur les ombres (“Рассуждения о тенях”). A Discours sur les ombres, как мы узнаём из “Дара” (с. 402–403), принадлежит перу “французского мыслителя Делаланда”. И Делаланд, и даты его жизни (он на год пережил Шатобриана), и Discours, и цитата, и забытый роман являются вымыслом Набокова! Ибо, как пишет сам Набоков в предисловии к “Приглашению на казнь”, он признает влияние только одного автора: “печального, сумасбродного, мудрого, остроумного, волшебного и во всех отношениях восхитительного Пьера Делаланда, которого я выдумал” (с. 406).

8.Владимир Набоков. Защита Лужина. [Здесь и далее – цит. по: М.: Corpus, 2021.] С. 245.

9.Позже Гумберт припомнит, что похититель выписался из мотеля 4 июля, а его собственные поиски начались 5-го. Это дальнейшие указания для читателя.

10.Сразу же после презентации этого списка Гумберт намекает, что ключом для его понимания является слово “маска”. Я намек разгадать не сумел и, следовательно, не знаю всех игр, в которые играет Набоков со списком учеников.

11.“Фантазия” в первом случае напечатана через “z” (Fantazia), а во втором – через “s” (Fantasia). Эта опечатка присутствует в обоих изданиях, которые имеются в моем распоряжении; очевидно, это ошибка корректора. В этой же сцене, кстати, упоминается еще одно имя из списка – Филлис Чатфилд.