Kitobni o'qish: «Дикий, дикий Запад»

Shrift:

Глава 1,
где некий господин прибывает на Дикий Запад, дабы решить одну крайне щекотливую проблему

Клиент мне сразу не понравился. Бывает такое: только глянешь на человека и всем нутром понимаешь – ничего, кроме неприятностей, ждать от него не стоит. А главное, и сам он об этом знает, а потому поглядывает свысока, снисходительно этак, понимая, что деваться нам некуда.

Ничего не попишешь, дела в конторе идут не сказать чтобы хорошо.

Честно говоря, хорошо-то они не шли никогда, но это не мешало Эдди надеяться, что однажды случится чудо и про нас узнают. Нет, местные-то знали. Да и как не узнать, когда городок наш столь мал, что знают тут все и про всех, а уж про «Контору частного сыска и решения проблем» и подавно.

Название придумал Эдди.

И все прочее тоже.

Он же, облачившись в приличный сюртук, ныне хмуро разглядывал гостя. Первого, почитай, за месяц. А посетитель пялился на Эдди. Оно и понятно, братец мой единокровный в сюртуке смотрится весьма представительно. Еще и морда, битая Биллом Клином, которого братец давеча все-таки взял, уже отошла. Почти. Левый глаз так и вовсе уже приоткрылся, а что до синевы вокруг, так она, как матушка изволит выражаться в хорошие дни, весьма даже гармонировала с цветом сюртука.

– С чем пожаловали? – хмуро поинтересовался Эдди и сплюнул.

В плевательницу.

Медную.

Ее он, помнится, в том году принял в зачет одного долга, ибо больше брать с Макфи оказалось нечего. Вещь большая, солидная и на людей незнакомых впечатление производит изрядное.

Клиент – потенциальный клиент – вздрогнул.

А кто бы не вздрогнул? Билли, чтоб ему веревка занозистая попалась, братца моего отделал славно. И зуб выбил. Эдди его уже выбивали, ясное дело, так что отрастет, куда он денется, да только пока вид… внушающий.

Да.

В общем, встрепенулся наш клиент и на меня посмотрел.

А я что? Я улыбнулась. Матушка еще сказывала, что если улыбаться людям, то они будут добрее. Может, конечно, где-то там на Востоке так оно и есть, что одной улыбки хватает, а тут, на Западе, с револьвером всяко надежнее.

Я и положила руку на свой кольт.

На всякий случай.

А то ведь человек в городе явно новый. У таких всякая придурь в голове случается, некоторые вон и ухаживать пытаются. Один даже в окно полез как-то. С цветами. Потом на суде стонал, что с исключительно добрыми намерениями лез – замуж хотел позвать! А стало быть, зря Эдди ему эти цветы в одно место засунул…

Но то история старая, ей лет десять уже.

После нее-то братец и перестал ругаться, что я сплю с револьвером под подушкой. Даже новый подарил. Под вторую подушку. А что? Места у нас дикие.

– Добрый день. – Гость стянул с головы котелок и поклонился.

Я кивнула.

Эдди снова сплюнул и языком дыру потрогал. Поморщился. Видать, зуб выбит не до конца и предстоит, как говаривает матушка, визит к добрейшему мастеру Брину, который у нас в городе за брадобрея-цирюльника, да еще зубы дергает.

За это его и недолюбливают.

А может, за удивительно поганый характер.

– Верно ли я понял, что вы – мистер Элайя? – спросил гость и снова на братца уставился. Глядит и не мигает. И братец тоже. Правда, ему не мигать сложнее, глаз-то, пусть и открылся, все одно слезится.

Эдди кивнул.

– Мне вас настоятельно рекомендовали как… человека… – Тут уж посетитель запнулся, ибо человек Эдди едва ли на четверть. Но ничего, брат мой на то внимания не обратил, кивнул подбадривающе даже. И этот, в сизом костюмчике, явно на заказ шитом, причем не криворуким Клюпеном-младшим, продолжил: – Как человека, способного решить любую проблему, даже весьма щекотливую.

– Ага, – довольно оскалился Эдди.

Теперь уже во весь рот.

Я взглянула на него с укоризной: матушка, помнится, крепко ему пеняла за эту вот улыбку, от которой и клыки видны с палец длиной, и резцы подточенные, и прочие зубы. Учила она его, учила, да все без толку.

– Что ж, в таком случае… – Гость вздохнул и огляделся. – Где мы можем побеседовать?

– Да хоть где! – Эдди гостеприимно обвел рукой нашу конуру, которую гордо именует конторой. Прежде-то тут салон был, который матушка держала, когда еще надеялась, что однажды в нашем захолустье кому-то, кроме шлюх Веселой Бетти, станет интересна высокая мода. От той поры остались кружевные занавески, салфетка с вышитыми колокольчиками и ваза на ней. Некогда в вазе стояли цветы, и матушка каждую неделю букет меняла, но…

В общем, не сложилось с высокой модой.

– Гм… действительно… – Клиент вновь покосился на меня, но осторожно. То ли револьвер мой любопытство сдерживал, то ли хмурый взгляд Эдди.

Тот и руки сцепил.

Насупился.

И вид… В общем, экстерьером, как любит говорить моя матушка, Эдди во многом пошел в деда, который был не абы кто, а орочий шаман. Вот и достались от него Эдди что тяжелая челюсть, что покатый лоб немалой твердости – в прошлом году один умник этим самым лбом стену пробил. Нечаянно. Надеялся Эдди вырубить и уйти. А стена возьми и…

– Сестра моя, – мрачно представил меня Эдди, и в голосе его я услышала предупреждение. Впрочем, не только я. Заезжий господин опять вздрогнул. Рост Эдди достался уже от бабушки, той, которая по материнской линии, а невысоких ахайя не бывает. – Милли.

Вообще-то, Милисента.

И даже Милисента Георгина Августа Фредерика Иоланта Годдард. За каким чертом одному человеку такая куча имен, матушка мне честно пробовала объяснять.

Про честь родовую.

Предков.

Про славу… В общем, я слушала. Пыталась. К чему матушку огорчать? Ей вон и Эдди хватает, которого папаша однажды в дом привел и сказал: вот, мол, сын мой и наследник, стало быть, воспитывай. К тому времени у матушки, думаю, уже не осталось иллюзий о счастливой совместной жизни, а потому она лишь кивнула и принялась за дело. Понятно, воспитать мальчишку, который первый десяток лет жизни своей провел в орочьем племени, задача непростая. Но матушка справилась.

Почти.

– Позвольте представиться. – Гость снова поклонился, как-то затейливо отклячив ногу, отчего сразу стало понятно: воспитанный засранец. – Чарльз Диксон.

– Чарли, стало быть, – кивнул Эдди, буравя этого Диксона недобрым взглядом. Ноздри его широкого носа раздулись, втягивая запах.

А пахло от гостя…

Хорошо пахло. Не навозом, потом и прочим, чем тут пахнет по обыкновению, и даже не цветочками, как от шлюшек Бетти, а… в общем, хорошо.

– Чарльз, если позволите. – Гость положил руки на спинку стула. – Третий граф Невелльский…

Если он думал, что мы тут же восхитимся, то это зря.

Мы с Эдди переглянулись, и братец пожал плечами. Мол, случается с людьми и такое. А что, в нашем захолустье кого только не встретишь. Так что графом больше, графом меньше.

– И чего надо? – спросил Эдди, вовсе теряя терпение.

Это уже у него от огненных дэвов, с которыми спутался кто-то из совсем уж дальних предков, и Эдди напрочь отрицает этакое родство, но я матушке, с ее способностями кровь разглядеть, верю. И то правда, раздражается братец легко.

Порой и вовсе впадает в ярость.

Правда, сам он утверждает, что ярость эта – от бабки, которая происходит из прибрежников, а те славятся неукротимостью в бою… Ну, сложная у него родословная, что уж тут.

– Надо вот что… – Граф присел на стул, осторожно так, будто ожидал от этого стула какой-нибудь пакости. К слову, не зря. Помнится, на той неделе этим самым стулом Эдди оглушил Кривого Пью, решившего, что раз он знает, с какой стороны за ружье браться, то теперь он в городе самый главный. Стул от того развалился, а чинил его Эдди сам.

Из экономии.

У моего брата множество талантов, это все признают, но вот мастер из него… Краснодеревщиков в нашем роду, похоже, не было.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне отыскать мою сестру. – Это графчик произнес спокойно и ровно, пристально глядя на Эдди, который вдруг от взгляда этого смутился.

Вот честно!

Может, кто посторонний бы и не заметил, но я-то не чужая, я все вижу…

– И готов за это заплатить.

Я убрала револьвер со стола и даже ноги сняла, вспомнив, что коль человек платить готов, то надо с ним пообходительней. Клиенты на дороге не валяются.

Даже странные.

Такие как этот.

На стол упал кошель. Тяжеленный, видать заранее подготовленный, чтобы Эдди впечатлить. Так-то мы не совсем дикие, нормальные люди кошелей с собой не таскают. Чревато это. Куда безопаснее с чековой книжкой гулять. Но Эдди на кошель уставился.

Я тут же вспомнила, что зима не так и далека, а угля в яме едва ли на треть осталось. Да и стены неплохо бы подконопатить. Стекло в гостиной треснуло, крыша опять подтекает. Не говоря уже о том, что обои совсем выцвели, а матушка молча перешивает очередное свое платье, надеясь, что, перешитое, оно соседям покажется новым. Соседям-то, честно говоря, на платья плевать, особенно Доусону, что стал заезжать слишком уж часто, чтобы это не выглядело подозрительным, но матушке же не скажешь.

Эдди тоже.

Он Доусону сперва зубы выбьет, а потом и душу вытряхнет. А по мне так ничего, пусть ездит. У Доусона плантации изрядные, и дом хороший, и сам он мужчина видный. Глядишь, и сложится у них.

– Сестру? – уточнил Эдди.

– Сестру. – Рядом с кошелем лег фотографический снимок. Я вытянула шею, силясь разглядеть девицу, которая на нем. Уж больно интересно вдруг стало. Только не вышло.

Ну да ладно.

Эдди потом покажет.

– К сожалению, юные девушки порой… увлекаются неподходящими личностями, – произнес графчик чрезвычайно печально.

– Ага, – сказал Эдди, пошевелив пальцами, отчего гость вздрогнул в третий раз.

Но зря. Он тут ни при чем, это брату другое вспомнилось. И вовсе Милфорд не был неподходящим, если хотите знать! Ну да, обычный бандит, у которого за душой конь да револьвер. Но у многих и того нет.

В степь ходил.

Возвращался… да как везло, так и возвращался. Песни еще пел красивые. Про любовь. И цветы однажды принес. Сказал, что я ему нравлюсь. И намерения у него были самые серьезные. До встречи с Эдди.

В общем, не задалось у меня с личной жизнью, да.

– Наш род весьма… состоятелен, – продолжал граф. – И потому моя сестра многим казалась удачной партией. Однако она была помолвлена и осенью предстояла ее свадьба с четвертым маркизом Шеффилдом. Это мой хороший друг.

Сказал он это и помрачнел.

И пальцами по столешнице побарабанил. Выразительно.

– Однако случилось так, что на приеме Августа встретила некоего… молодого человека, которым вдруг увлеклась. Причем об этом увлечении не знали ни я, ни наша мать. А потому побег ее стал совершенной неожиданностью.

Эдди уставился на меня.

А я что? Этакая дурь мне в голову точно не придет. Куда бежать? Да и… от Эдди не убежишь. Поэтому я сделала вид, что совсем даже ничего не поняла.

И вообще сижу вот.

Паутиной любуюсь.

– Она оставила письмо, в котором призналась, что никогда не любила Ричарда. Вернее, ошибочно принимала симпатию за любовь и лишь с неким Н. познала всю глубину этого чувства.

В руках Эдди хрустнул карандаш.

Есть у него привычка крутить что-нибудь в пальцах, вот и…

– Она просила ее не искать. Сообщала, что они заключат брак, а потом уедут туда, где ее прошлое не станет помехой.

Карандаш полетел на пол.

Я вздохнула.

Вот оно как у людей-то. И не скажешь, что дура, – жалко девчонку. Не оттого ли, что со мной такого не приключится? Любовь любовью, в нее-то я не больно верю, но безумца, который рискнул бы с Эдди связаться, в округе нет.

– Как вы понимаете, случился скандал. Мне пришлось объясняться с Ричардом, который был весьма огорчен… даже оскорблен.

– Сам дурак, – пробормотал Эдди.

– Простите?

– Если есть невеста, то приглядывать надо.

Тут братец мой засопел, на меня взглядом стрельнул. А я что? Знаю я, что Эдди заглядывал к Молли Шеппард, и что даже предложение подумывал сделать, тоже знаю. Ну да, подслушивать разговоры чужие нехорошо, но полезно.

Правда, Молли, будто почуяв приближение этакого счастья, быстренько выскочила замуж за Роса Кадиша. Ну и дура. Оно, конечно, у Кадишей земли прилично, и деньжата водятся, да не в них счастье.

И запил Эдди после того зря.

Матушка ему так и высказала: мол, человек достойный в любой самой неприятной ситуации лицо сохранить сумеет.

– Это верно, – согласился граф. – Но я полагал, что Августа – девушка разумная. А теперь…

– Не догнали?

– Она… и вправду разумная девушка. – Посетитель печально улыбнулся. – И сумела все обставить так, будто уехала к подруге в гости. Та поверила в большую любовь и согласилась помочь. Две недели Августа якобы гостила у нее. Нам приходили письма. И никто ни о чем не волновался. Но она не вернулась домой в срок. А потом… время было упущено.

Взгляд Эдди стал тяжелым.

А я что? Девица-то огонь, сообразила, как всех обвести вокруг пальца. Понять бы ей еще и другое. Любовь… Любовь – штука такая, опасная. Уж на что матушка моя отца крепко любила. Я-то, конечно, всей правды не знаю, кто мне скажет, но и не полная идиотка, чтобы взять и поверить в эту самую любовь.

То есть что матушка любила – это да.

Не любила бы, небось, в жизни не стала бы сбегать из дому да со всем семейством ссориться. Но вот отец… Привезти привез, в доме поселил, а после скучно ему стало, да.

Как-то это неправильно.

Графчик меж тем руки сцепил, да так, что кости захрустели. Ишь ты. Переживает.

– Я нашел и жреца, заключившего брак. И свидетелей. Брак законный.

– Уже хорошо, – миролюбиво заметил Эдди. – А то ведь случается всякое.

Я кивнула.

Случается.

Вон у мамаши Бетти – если не каждая вторая, то каждая третья девка точно из дома из-за любви большой сбежавшая. Только частенько этой любви хватало лишь до первого постоялого двора, а бывало, что и сам любимый девку в бордель продавал.

Жизнь – штука такая.

Сложная.

– Честно говоря, я ожидал, что Августа вернется домой. Напишет. Позвонит. Телеграмму пришлет на худой конец! Право слово, мы с маменькой, конечно, сердились на нее, но не настолько же! Однако…

– Не написала?

– Нет. И это, признаюсь, меня несколько… насторожило. Мы с Августой довольно близки. И да, возможно, она опасается, что я разозлюсь…

Эдди хмыкнул.

– Однако должна понимать, что прежде всего меня волнует именно ее благополучие.

– А этот… кавалер?

– О нем удалось выяснить немногое. Некий Уинстон Грейтон. Моим знакомым он доводится дальним родственником, об устройстве которого они и хлопотали, правда, без особой надежды.

Взгляд Эдди сделался весьма выразителен.

– Да, признаюсь, я тоже не слишком поверил, однако и оснований обвинять этих людей в чем-то у меня не было.

Хрустнул второй карандаш.

Этак он все переломает.

– Бишопы – семейство весьма почтенное, известное, а потому, как понимаете…

– Не на любую шею можно веревку накинуть. – Иногда Эдди проявлял редкостное понимание.

– Именно. – Графчик изобразил на лице кривоватую улыбку. – Мне удалось выяснить, что этот Уинстон приехал в город за неделю до встречи с Августой, а отбыл сразу после свадьбы. Вместе с тем Элайя Бишоп весьма скоро подал претензию на выплату приданого, которое было оговорено моим отцом.

– А вы?

– Часть денег я выплатил, но не все. Имелись юридические основания для отсрочки. Поймите, дело не в деньгах. Я лишь желал убедиться, что с моей сестрой все в порядке. Если она счастлива с этим… Уинстоном, я приму его в семью. Постараюсь, во всяком случае.

Вот тут у меня возникли некоторые сомнения. Уж больно на графской морде выражение кислое было. С таким только новых родственников в семью и принимать.

– Честно говоря, я надеялся, что эта отсрочка позволит как-то связаться или с Августой, или с ее супругом.

– Не вышло?

– Нет.

– И сколько?

– Что?

– Сколько вы им выплатили?

– Двадцать пять тысяч долларов.

Мы с братом переглянулись. В его взгляде мне почудилось сожаление, а я… Что я? У меня тоже приданое есть. Конь. Пара револьверов. И еще матушкины кружева. Ну и деньжат Эдди наскреб бы, сотни две, кабы постарался.

– Это мелочь на самом деле. – Графчик махнул рукой. – Основная часть приданого – более ста тысяч.

– Это, может, там у вас мелочь, – спокойно отозвался Эдди. – А здесь и за пару долларов глотку перережут. Но вы это уже поняли, да?

Глава 2,
в которой Чарльз Диксон рассказывает историю и получает предложение помощи

Существо, смотревшее исподлобья на Чарльза, человека менее подготовленного привело бы в ужас, ибо было велико, страшно и, что хуже всего, странно. Его отличала удивительная смесь черт едва ли не всех известных человеку рас.

При всем том следовало признать, что это чудище вызывало куда меньшее раздражение, чем исключительно правильный, идеальный в каждой черте своей Элайя Бишоп.

Стоило о нем вспомнить, как челюсти свело от гнева.

«…Остальные выплаты».

Судебное разбирательство. Новый скандал, когда маменька еще от старого не отошла. И мягкая улыбка старого паука. Мол, вы же понимаете, Чарли, что дело вовсе не в деньгах, дело исключительно в принципе.

Стервятник.

А этот… этот громила скорее походил на горного льва, тварь здоровенную и невероятно опасную. Но такая Чарльзу и нужна. Если кто и пройдет по Диким Землям, то она.

Он подавил вздох.

И продолжил:

– Я нанял людей, но им удалось выяснить лишь, что чета Уинстонов сперва купила билеты на пароход «Веселая Нелли», на котором прибыла в Аштон-таун, а уже оттуда отправилась дальше, по железной дороге.

– И думаете, они здесь? – с сомнением произнес монстр. – У нас небольшой городок, и если бы кто объявился новый, я бы знал.

Девица, что пряталась в углу, которую существо представило как сестру, – Милли, кажется, – кивнула. Мол, точно бы знал.

– Вышли они на станции Арвик, где приобрели фургон с парой тяжеловозов да кое-какие припасы.

– Какие?

Чарльз поморщился. Разве это имеет значение? Но все же ответил:

– Муки двести сорок фунтов. Порошок яичный. Сухое молоко. Крупа рисовая, высшего сорта. Пшеница.

Он попытался вспомнить, что еще.

– Соль. Пятьдесят фунтов соли.

– Много, – сказало чудище и провело ладонями по всклокоченным волосам. – Не для себя брали.

– Там же была сделана фотография. Полагаю, они хотели запечатлеть свое свадебное путешествие. И мне повезло. Пластину не уничтожили.

И обошлась она не сказать чтобы дорого. Впрочем, Чарльз уже успел убедиться, что здесь цены несколько отличаются от привычных.

– Вот. – Он выложил второй снимок.

И едва сдержался, чтобы не забрать обратно, когда к нему потянулась грубая рука.

– Милли, – рявкнуло существо. – Иди-ка сюда! Ты только глянь!

На что там глядеть, Чарльз не слишком понимал. Этот снимок… Пожалуй, именно он и убедил его, что надо ехать. Сколь бы ни велика была любовь Августы к этому проходимцу, ей, такой хрупкой и утонченной, совсем не место в Диких Землях.

Бледная девушка на снимке если и напоминала Августу, то лишь чертами лица. Сестра, и прежде не отличавшаяся полнотой, похудела вовсе уж до призрачной бледности. А строгие черные одеяния – Августа прежде в жизни не надела бы ничего подобного – лишь подчеркивали и худобу, и общую болезненность облика. Но главное даже не это. В конце концов, Августа никогда не любила путешествовать. Главное, что она больше не улыбалась.

Совсем.

А выражение ее лица! Странное, виноватое, совершенно несчастное. За спиной Августы стоял мужчина – крупный и не сказать чтобы красивый. По-хозяйски положив руки ей на плечи, он выглядел вполне довольным.

И что она только в нем нашла?

Самовлюбленный тип.

Нехороший.

Наглый.

Чарльз заставил себя дышать ровнее. Маменьке он снимок не показывал. Маменьку он вовсе не стал волновать, благо Императрица вошла в положение и призвала ее ко двору, якобы по срочной надобности.

Пускай.

Главное, время выиграли. А там… Чарльз найдет сестру. С чьей-то помощью или без, но найдет непременно. И вернет домой.

– Надо же. – Девица наконец выползла из своего угла. При ближайшем рассмотрении она оказалась… интересной.

Да, пожалуй.

Высокая.

Неприлично высокая для женщины. Худая, смуглая и темноволосая. Узкое лицо ее обладало чертами чересчур резкими, в которых угадывалось присутствие иной крови, что девицу нисколько не портило.

Резкие острые скулы.

Треугольный подбородок. Изящный нос. И узкие приподнятые к вискам глаза. Темные волосы заплетены в косы, украшенные резными фигурками. В левом ухе девицы висела крупная жемчужина того насыщенного цвета, который не случается сам по себе.

Оберег?

И судя по отголоску Силы – старый, настоявшийся, что весьма… странно.

Впрочем, сейчас Чарльза волновала не столько эта девица, сколько презадумчивое выражение ее лица, которое подсказывало, что эти двое увидели на снимке что-то, самим Чарльзом пропущенное. А уж он-то все внимательно изучил через увеличительное стекло – и снимок, и пластину, за которую пришлось платить отдельно.

– Машман, – сказала девица и дернула себя за перо, что торчало из косы. Перья были длинными и выкрашенными в разные цвета.

Пожалуй, маменька сочла бы сию особу варварски великолепной.

Попросить у девицы фото на память? Все одно письмо домой придется писать. И еще надо подумать, что бы такого в нем написать, чтобы и не врать слишком уж откровенно, и маменьку в волнение не ввести.

– Вот и я думаю, – согласилось существо и поглядело на Чарльза с жалостью.

Даже неудобно как-то стало.

– Простите, не понимаю. – Чарльз считал себя человеком глубоко воспитанным, а потому вложил в эту фразу всю бездну своего недоумения и желания разобраться, что же такого они увидели.

И кто такой машман.

И почему…

– Машман, – повторило существо, ткнув пальцем в снимок. – Видите?

– Нет, – признался Чарльз.

Существо поглядело на Чарльза с упреком: как это, не знать, кто такие машманы и чем они от обыкновенных людей отличаются. После же потерло пальцем заплывший глаз и соизволило-таки пояснить.

– Община у них. Там. – Громила махнул рукой на стену, которая некогда была весьма себе приличной, крашеной в нарядный бледно-розовый цвет. Теперь краска местами выцвела, местами облезла. Впрочем, большей частью ее закрывали характерного вида листы с портретами. Над рожами, чем-то неуловимо похожими друг на друга, вероятно стилем работы тюремного живописца, виднелись надписи «Разыскивается». А под ними – суммы. Некоторые листы были перечеркнуты, на других стояли отметки, третьи, явно добавленные недавно, выделялись относительной чистотой бумаги.

– Так вот, о машманах. – Девица с грохотом подтянула к себе трехногий табурет и взгромоздилась на него безо всякого девичьего изящества.

Чарльз поспешно отвел взгляд.

Он вовсе не собирался пялиться на ноги этой девицы, пускай она и выставила их на всеобщее обозрение.

И с каких это пор девицы носят штаны?

Впрочем, возможно, в здешних местах – надо полагать, исключительно диких – сие вполне обыкновенно. А потому не следует демонстрировать свое удивление. И вообще.

– Машманы – это люди пророка Ма-Ашшам. – Девица поерзала, табурет опасно закачался, и Чарльз поспешно вскочил, ибо был человеком воспитанным, да и собственный стул не внушал ему доверия. Но девицу, глядишь, и выдержит. – Он тут объявился…

– Да, почитай, уж лет двадцать тому назад, – задумчиво произнесло существо. – Или даже больше.

– Точно больше.

– Ага, меня тут не было.

– Надо у матушки спросить.

– Спросим. – Эти двое переглянулись и кивнули, приняв решение. А после девица заговорила:

– Они основали общину. Свободную, как говорят. Устроились неплохо, в Змеиной Долине, там аккурат деревня вымерла, то ли от оспы, то ли от краснухи, то ли просто вырезали. Но орки из этих мест всяко откочевали. После-то пытались вернуться, но община отбилась. Да…

– Живут своим правом.

Почему-то спокойствия эти новости не добавляли.

– Верят в пророка. Но так-то люди тихие, безобидные, если к ним не лезть.

– А…

– Вот. – Тонкий палец, правда, без маникюра, вновь ткнул в снимок. – Видите? У него на шее.

– На шее?

Чарльз склонился над фотографией. На шее у потенциального родственника и вправду было какое-то пятно, но его Чарльз, говоря по правде, принял за обыкновенный дефект фотографической пластины.

– Это хвост Великого Змея. Всем мужчинам, которые прошли посвящение, наносят рисунок.

На столе появилась лупа, которую Чарльзу протянули весьма вежливо. А он так же вежливо принял. Правда, особой пользы она не принесла. Снимок, отпечатанный на не самой лучшей бумаге, был крупнозернистым, и пятно оставалось пятном, даже если смотреть на него вооруженным глазом.

– Еще на руке, вот, тут виднее. – Девица повернула фотографию. – И белая лента на шляпе. Так что не думайте, не случайное пятнышко-то.

– И главное, рожа знакомая, – осклабился нелюдь. – Я его точно видел.

– Да кто же не видел?

Девица тоже оскалилась, правда, в отличие от родственника зубы у нее были целыми, да и клыки не выпирали. Что не могло не радовать.

– Это один из сыновей пророка. В прямом смысле слова. – Она плюхнулась на табурет, который вновь заскрипел, но, к величайшему удивлению Чарльза, не развалился. – У пророка семьдесят пять жен.

– Сколько? – Вот теперь Чарльз по-настоящему удивился.

Он и с одной-то еле справлялся. То есть не с женой, счастливого брака удалось избежать неимоверными усилиями, хотя надо полагать, теперь маменька удвоит рвение в попытках его женить. И думалось об этом не слишком радостно.

А тут семьдесят пять!

– Вообще-то, все женщины общины считаются его женами. – Нелюдь сцепил руки на груди. – Он может призвать к себе любую, которая понравится.

– А как же их… мужья?

– Будут рады, а уж если та понесет… Впрочем, все дети общины считаются детьми пророка.

Чарльз закрыл глаза, успокаивая гнев и Силу, что в последнее время бурлила бесконтрольно. Не иначе, от нервов.

– Но на самом деле он всегда точно знает, в ком есть кровь Великого Змея. И да, своих дочерей он берет в жены в первую очередь.

– Это же…

– Это свободная община, – пояснила девица и поморщилась. – А еще у них есть пушка, маги и ружья, потому их, конечно, недолюбливают, но воевать…

– Все одно кроме пушки, магов и ружей там взять нечего, – добавил ее брат-страшилище.

– И как же мне быть?

Почему-то подумалось, что предыдущий его план, явиться и потребовать сестру, не выдержит столкновения с реальностью.

– Подумать надо.

– И матушку спросить, – добавила девица, почесав щеку. – Матушка точно знает.

Чарльз лихорадочно шевелил мозгами. А что, если обратиться к шерифу? Должен же быть в этом захолустье шериф. И вообще какие-нибудь войска. Можно им заплатить или…

Там, дома, ему доходчиво объяснили, что Августа – особа совершеннолетняя, вольная поступать так, как ей самой заблагорассудится, а потому искать ее полиция не станет.

Что-то подсказывало, что здесь ответят примерно то же самое.

Может, правда, не столь вежливо.

– А знаете что? – Чудовище громко хлопнуло в ладоши. – Приходите к нам вечерком. На ужин. Там и потолкуем, заодно матушка чем сподмогнет.

Еще чего не хватало!

Но вежливость требовала согласиться.

Прежде Эдди не слишком-то спешил тянуть в дом всяких там… Нет, притащил однажды щенка с перебитой лапой, потом еще сокола, которого сам выходил. Котенка горной пумы.

И так, по мелочи. Но это же другое.

– Гость? – Матушка если и удивилась, то виду не подала, но взгляд ее, полный задумчивости, обратился на меня. – Милисента, мне понадобится помощь.

Вот уж не было печали.

Нет, обычно я не против заниматься стряпней. Я даже умею. Мамаша Мо, которую, что характерно, тоже в дом притащил Эдди и случилось это лет десять тому назад, меня хорошо учила. Но одно дело сварить похлебку и лепешек напечь, и совсем иное – маяться дурью, придумывая чего-нибудь этакое.

Впрочем, с кухни меня скоро отослали.

Готовиться.

Ага. Можно подумать, я – рисовый пудинг, которому выстояться надо. Только разве с матушкой поспоришь? И к чему оно? Раз спровадили, я и пошла.

Не к себе.

К Эдди.

– Чего думаешь? – Братец отыскался, как и следовало ожидать, на конюшне. Огромная, она предназначалась для двух десятков лошадей, но ныне в ней стояли жеребец Эдди, на редкость пакостливая и кусучая скотина, моя Гроза и матушкина Сметанка, да еще ослик, на котором Мамаша Мо ездит в город.

Эдди вздохнул.

И глянул на меня искоса. Виновато так. Вот что-то не понравился мне ни взгляд этот, ни внезапно прорезавшееся гостеприимство братца. Ни запах, ибо пахло на конюшне не только лошадьми да сеном. Крыша еще когда проседать стала, но в дальнем углу. Теперь еще и мокро там, и опорные столбы подгнивать начали. И по-хорошему надо бы конюшню разобрать, снести лишнее, переложить стены.

А еще не помешает заговорить от крыс и прочей мелкой пакости, которая явно где-то гнездо свила. Я потянула воздух, пытаясь уловить нужное ощущение. И пальцы сложила, позволив выбраться искре Силы.

– Конюшню не спали, – проворчал Эдди.

– Не спалю. Думаю, что девчонке конец.

Он опять вздохнул.

А чего тут вздыхать-то, когда все ясно? Встречалась я с этим самым пророком, который объявил себя потомком Великого Змея. Случайно вышло, но все знают, что он по осени является в город, да не просто так: у Бетти с ним договор, ибо не по доброте душевной собирает она в своем борделе сироток.

Пророк за сироток платит.

Особенно за девочек. Таких вот бледных и хрупких, как та, что глядела на меня со снимка. И главное, что все об этом знают, но…

– А какая еще у них дорога? – сказала мне Бетти, когда я не сдержалась. – Или думаешь, шлюхой быть веселее? А там он, конечно, попользует, но и мужа каждой потом найдет. И будут они жить в тепле да сытости.

И наверное, в чем-то она была права.

Поэтому и смотрели на ее дела сквозь пальцы. Да только одно дело сироты, которые хлебанули горя и поняли, что в жизни им не особо рады, и другое – хрупкая девушка, урожденная графиня.

Такая и руки на себя наложит, ежели что.

– Попробовать стоит, – сказал тихо Эдди. – А деньги нам нужны.

А то я не понимаю, что нужны. Дел-то таких, за которые платят, немного. Вот и перебиваемся свободной охотой, чему Эдди совсем не рад, но понимает, что один не справится. А я ловкая.

И сильная.

И стреляю отлично. Вот только за Билла ему всего две сотни дадут, которых едва хватит, чтобы со старыми долгами расплатиться да угля купить.

– Попробуем. – Мне было жаль девицу.

И если братец ее решит вздернуть новообретенного родственничка, то веревку я ему подам с превеликой радостью.

– Милли. – Эдди чистил жеребца остервенело, и тот замер, чувствуя настроение хозяина, только на меня косился, будто я виновата. – Постарайся вести себя… ну…

– Как?

– Как надо.

– А как надо?

– Милли!

– Что? – Не то чтобы я не понимала. Понимала, только понимание это не радовало совершенно. Опять они с матушкой сговорились за моей спиной.

Для моего же блага.

– Уезжать тебе надо отсюда. – Эдди отвел взгляд.

– Куда?

– На Восток.

– Зачем?

Глупый разговор. Ведь переговорено уже не раз и не два. И… может, в чем-то он прав, здесь я вряд ли найду кого-то толкового, чтобы надежный и верный, чтобы любил, чтобы… не как папаша. Но и там меня никто не ждет. Будто я не видела, как этот графчик на меня поглядывал.