Faqat Litresda o'qing

Kitobni fayl sifatida yuklab bo'lmaydi, lekin bizning ilovamizda yoki veb-saytda onlayn o'qilishi mumkin.

Kitobni o'qish: «Байки про балет …Кабриолев продолжает травить!»

Shrift:

Buzanov К. V. Tales about ballet…Cabriolev keeps telling stories! I К. V. Buzanov. – Saint Petersburg: Lan: The Planet of Music, 2021. – 264 pages: ill. – Text: direct.

The ghost of the famous balletomane of Soviet times – Wolde-mar Albertovich Cabriolev – keeps telling stories about ballet. This book incledes as many of them as the first one – one hundred twentythree, recorded by the author from his words. Which does not vouch for their full reliability: the ghost loves to boast, but fables are completely left out. The names are also deliberately omitted, and there are no certain dates, but the events are depicted lively and the narrator’s vocabulary is preserved. A bonus to stories is “Cabriopedia”, a dictionary of ballet terms set out in human language.

Рисунок на обложке и иллюстрации Полины Бузановой

От автора

Теперь уже, за давностью-то лет, я и не припомню всех подробностей той нашей первой встречи с Кабриолевым, но вот точно можно утверждать, что в театре она случилась – он оттуда ни ногой в нынешнем своём обличии. Не стоит сомневаться и про что мы с ним разговорились – про балет, естественно. Также помню, что не сразу я смекнул, что это не сам уже Вольдемар Альбертович, знатный советский балетоман, а призрак его, в театре обитающий. Но вот как это я так легко и непринуждённо с представителем потустороннего мира общий язык нашёл – не совсем понятно. Тем более до встречи этой я над рассказами про барабашек всяких лишь посмеивался, а тут с настоящим призраком знакомство накоротке свёл! Впрочем, попасть под чары обаяния Кабриолева немудрено…

Да и неважно это теперь, тем более призрак большинству живых фору даст, а уж при жизни этот высоколобый интеллектуал царил единолично в самом интеллектуальном сообществе – балетоманском. Влюбившись в балет в пору надежд, просто Вольдемар тогда ещё вырос и возмужал до Альбертовича в этой необычной среде профессионалов и любителей высшего из искусств. А взобрался же на околобалетный Олимп Кабриолев из самых низов, и нельзя сказать, что путь был устлан розами, но и прямо по трупам он не шёл.

За десятилетия же истового балетоманства кого он только не видел и чего только с ним не приключалось! Обладая памятью феноменальной, он все эти случаи как перед собой зрит, тем более в силу призрачности своей Кабриолев и всякими нечеловеческими способностями владеет в совершенстве, в частности, видя прошлое ясно. К сему надо приложить и его природный дар рассказчика, а по любому вопросу имеется у него в запасе байка тематическая, коими он меня частенько пичкает. Да я и не против!

Да даже более того – только за! Не первый год с его слов я их записываю, редактирую слегка и вот уже на вторую книгу набралось! Ровно столько же в ней баек как в первой, – 123, такой же у них порядок – произвольный, да и за абсолютную достоверность вновь ручаться не стану – призрак прихвастнуть мастак. Впрочем, целиком довериться ему можно в прилагаемом весомом дополнении: в книгу включена «Кабриопедия» – толковый словарь балетных терминов человеческим языком изложенных. И Вольдемар Альбертович не унимается – на трёхтомник как минимум собирается замахнуться…

Возвращение блудного попугая

В богатой на события балетоманской биографии Кабриолева есть один эпизод, про который он никогда не говорил, но периодически проговаривался косвенно. В ответ же на просьбы рассказать от ответов Вольдемар Альбертович всегда всячески увиливает, разжигая, естественно, мой интерес. Явно призрак знатного балетомана что-то такое скрывает, что страшно любопытно! И, когда он в очередной раз помянул про своё «возвращение блудного попугая», то я так дело не оставил, а проявил чудеса настойчивости. И Кабриолев раскололся!

А как рассказал, конфузясь, случился у него на финальной стадии кризиса среднего возраста совершеннейший нервный срыв и он решил… от балета отказаться! Посчитал себя Вольдемар Альбертович пресытившимся высшим из искусств, внушил сам себе, что всё он уже про балет знает и хватит с него. И перестал ходить в театр, сказавшись, впрочем, для подстраховки, серьёзно больным – типа, внутренние органы все как один сбоят.

Сейчас-то он считает, что действительно был болен, правда головой, но болезнь недолго тянулась, а вылечил, естественно, кто? – Балет! И так он мне всё это радужно рассказывал, что заподозрил я, что не всё он рассказывает. И оказался прав! Когда я стал уточнять, а на какой-такой почве-то срыв этот нервический случился, начал Кабриолев мяться и зубы заговаривать. А так он всегда делает, когда дело его шашней с балеринами касается…

Сложил я логическую цепочку и задал Вольдемару Альбертовичу вопрос в лоб: как её зовут-то? Причину срыва… Призрак чуть ли не покраснел, и вправду, уж очень известная прима оказалась. И, уж совсем разоткровенничавшись, поведал он мне, что случился у него с ней тот самый страшный мужской позор. И что именно на ней свою точку в карьере ловеласа он и поставил…

Причём зачем-то поставил со скандалом – её обвинив в недостаточной сексуальности и фригидной обозвав. Отчего прима, даже слова такого не зная, сильно взбеленилась и грозилась разнести новость об импотенции Кабриолева по всему театру. И ни на йоту не сомневался балетоман, что она вполне может это сделать, а избежать такого позора можно только одним способом – не попадаться ей на глаза. И именно поэтому перестал он – на время! – в театр ходить.

Выдержав карантин в три месяца, Кабриолев с изменением полового статуса сжился, но без балета взвыл. Купив огромный букет, пошёл он на эту балерину, а в букет заложил письмецо с условиями договора: она молчит, он её хвалит. Предложение было принято, условия договора сторонами не нарушались, а Вольдемар Альбертович, как он говорит, вскоре нашёл очень много плюсов от отсутствия женщин в его жизни: денег и времени появилось больше, нервов стало тратиться меньше, а страсть к искусству разгорелась ещё ярче!

Стигматы

Жизнь балетомана теснейшим образом переплетена с перипетиями жизней его кумиров. Триумф в какой-то новой роли обожаемой балерины адреналином впрыскивается в вены её почитателей, искренне испытывающих необычайный душевный подъём. Провал же либо какая другая серьёзная неприятность его звезды могут довести любителя балета и до инсульта, и до инфаркта…

Наибольшая же опасность для артиста – травмы. Они в принципе практически неизбежность профессии – Кабриолев не припомнит никого, кого бы они миновали. Все к травмам готовы, но случаются они всегда в самое неподходящее время! Впрочем, Вольдемар Альбертович считает, что любая травма ноги во многом от головы идёт. Всегда надо думать, что ты делаешь, в том числе и с точки зрения а можешь ли? Очень много травм происходит, когда артист замахивается на ему ещё ⁄ уже недоступное. Но, если так не делать, то и возможности свои не познаешь…

Так что травмы в среде артистов – дело обычное, но вот что необычное Кабриолев подметил, ещё будучи в нашем мире, – заразность этих травм! Получит, бывало, кумир балетоманской фракции перелом конечности, так у многих её представителей та же конечность чесаться начнёт, ныть, дёргать, а у кого и тоже треснет!

Я, честно говоря, в такое не поверил, начал Вольдемара Альбертовича убеждать, что приукрашивает он масштабы эпидемии, что, может, и случались случайные совпадения, но не более того. Однако Кабриолев стоял на своём, а последним козырём выложил мне, слегка смущаясь, случай про себя…

А случилась и не то, чтобы травма у любимого артиста, скорее конфуз: чирий огромный вскочил! На попе. И мало того, что двигаться болезненно, так и сочится он тогда сквозь трико. Когда двигаешься. В итоге лежал артист дома попой кверху, навестил его в таком виде балетоман и заразился: на следующее утро там же и столь же болезненный у него выскочил! Прошёл практически одновременно с артистическим, и навсегда след от него остался у обоих. Как стигмат…

Гараж

Артисты многие и во многом больше просто люди, чем сами просто люди. Все пороки общества имеют место быть и в узком балетном кругу, а многие там цветут и пахнут. У Кабриолева пелена с глаз спала довольно быстро – уже на второй-третий свой сезон он стал отдавать себе отчёт, что артист в образе на сцене и он же, но уже имярек в жизни, часто разные люди. Впрочем, тогда же он и понял, что всё же в балетной среде процент достойных людей прилично выше, чем в среднем по стране. Но ничто человеческое им не чуждо…

А на эту тему Вольдемар Альбертович всегда охоч поговорить и примеров характерных у него множество. Любитель он побичевать людские пороки, хотя и сам совсем далеко не ангел. Но за собой не замечать свойственно почти всем людям, а указывать на собственные грехи Кабриолеву не стоит – призрак страшно обижается, но никогда себя виновным не признаёт. Я – зарёкся, хотя иногда не сдерживаюсь…

Сам же себя Вольдемар Альбертович считает почти эталоном порядочности, отчего судит строго. Эпитеты он раздаёт нелицеприятные, а разойдясь, вообще может и в хвост и в гриву щучить. А особо он распаляется, когда рассказывает про историю с гаражом. Когда на театр выделили какое-то количество мест, а заявлений написали гораздо больше. И вот тогда началось…

На первом же собрании гаражного этого кооператива началось… Когда стало понятно, что достанутся вожделенные гаражи далеко не всем… Кабриолев волею неведомых судеб там оказался за компанию с артистом одним, тоже на место для своих «жигулей» рассчитывающим. И, как призрак даже сейчас с отвращением рассказывает, полились там ушаты грязи с переходами на личности. Начались истерики, дело шло всерьёз к мордобою, но предотвратили: образовалась инициативная группа из народных и заслуженных. Которые, имея большинство, единогласно проголосовали за регламент: эти категории артистов включить в список в первую очередь, добавить туда единственную оставшуюся даму, а оставшиеся три машино-места разыграть между оставшимися девятью артистами среднего звена.

Решение принято, в протоколе записано, и неудачникам пришлось подчиниться. Вольдемар Альбертович считает решение вполне справедливым, особенно учитывая, что творилось до его принятия. И тут начинается комическая часть его рассказа – как разыгрывали… И это было, по словам Кабриолева, смешно до слёз, хотя смеяться нельзя было – он неожиданно в жюри оказался как самый непредвзятый. А разыграли по балетному: пошли в класс, девять парней жахнули по полстакана «Посольской», не закусывая, и пошли гранд пируэты крутить. Испытание прекратилось, когда сошёл шестой…

А вдогонку Вольдемар Альбертович всегда добавляет, как он Эльдару Рязанову, с которым якобы знакомство накоротке водил, эту историю поведал. Тот немного её подправил и фильм свой известный снял! И даже спасибо огромное за сюжет этот Кабриолеву не раз прилюдно говорил…

Ритуал

Кабриолев не особо хорошо помнит своё первое открытие сезона: и давно было, и неправильно. С годами же Вольдемар Альбертович выработал целый ритуал «правильного» открытия, ибо справедливо полагает, что как его откроешь, так он и пройдёт.

Сакрально важно было для тогда ещё здравствовавшего знатного балетомана, особливо в зените славы, исполнить этот ритуал неукоснительно. Да и сейчас, уже будучи призраком, Кабриолев с не меньшим рвением свой ритуал соблюдает. Правда уже другой, под текущий статус адаптированный.

А в первую очередь, конечно, важен внешний вид. И Вольдемар Альбертович в своё время довольно быстро принял решение, что ходить на первый балет в сезоне надо во всём новом. Включая исподнее. И свой look он начинал готовить загодя – сразу по завершении последнего спектакля сезона уходящего. Так что являлся Кабриолев на открытие сезона с иголочки, и практически всегда новые туфли жали. Разнашивались они, дай бог, к концу сезона, так как этот комплект Вольдемар Альбертович надевал лишь на премьеры. На следующий же сезон вещи переходили в разряд «для театра».

Призрак Кабриолева также считает, что именно так «правильно», но хлопот с подбором платка в тон галстука не имеет. Он всегда выглядит одинаково – именно так, как его в гроб положили. И тут ему повезло – умер он в конце лета, и комплект на выход уже готов был. Так что щеголяет потусторонний обитатель в костюмчике новеньком, но по нынешним трендам старомодненьком. Поменять он его не может, но может, как сам говорит, «нечеловеческим напряжением силы воли» сменить цвет розочки в петличке. Ну хоть что-то!

С утра же дня открытия Вольдемар Альбертович посещал своего парикмахера, затем с час сам колдовал с ножничками и гребешком над своими усами, а перед выходом открывал новый парфюм, который так же в предстоящем сезоне только на премьеры ставился. Ехал он затем в «Метрополь», где за отдельным столиком имел поздний обед. Обильный, но без алкоголя. Ровно без тринадцати семь пополудни, оставив щедрые чаевые, Кабриолев вставал из-за стола и шёл в театр.

Теперь же, когда он лишён возможности вкусить пищу, Вольдемара Альбертовича именно из-за этого более всего расстраивает его нынешнее положение. Он слыл гурманом и не понапрасну, теперь же максимум может внять аромату бутербродов с колбасой и сёмгой в буфете театра, которые уже страшно надоели! Барбер ему не нужен, одеколонами призраки не пользуются, но есть у него свой пунктик на тему внешности – меняет мой потусторонний знакомец цвет своей ауры. Под цвет розочки…

Под третий звонок, всё точно рассчитав, чтобы ни с кем не встретиться, ступал Кабриолев под свод главного портика мира, и ступал он, соотносясь с уже околомистической частью ритуала: закрыв правый глаз, левой ногой, держа обе руки за спиной со окрещёнными мизинцами. Входил в театр через левую дверь, но шёл на правую сторону, а в зал заходил уже по центру. Войдя в партер, замирал на мгновение, возносил очи к люстре и про себя благодарил бога балета, что всё на месте. И шёл на своё место, много последних его лет одно и то же – пятый ряд, пятнадцатое. Билет на которое он – покупал! Понятное дело, много заранее, по льготной, естественно, цене, но – покупал! Раз в сезон такое случалось!

А призраку же не надо ничего рассчитывать, да и входить не надо – он же в театре живёт, если можно так сказать. Но всё же и у него есть одно правило на этот день: смотреть первый балет из царской ложи, хотя смотреть оттуда он не любит – зрение уже не то, а биноклей призракам не положено. И смеётся он теперь над левой ногой и правым глазом – обычные это, дескать, суеверия. Хотя многие из них работают, а вот почему – он и сейчас не понимает…

Но при жизни Кабриолев в них свято верил, и они точно работали – отличные случались сезоны, если всё «правильно» сделал. Отчего он всегда мне под начало сезона настоятельно рекомендует свой ритуал разработать, но мне всё некогда. А ведь, возможно, от этого успех сезона главного театра мира зависит… Нет, слишком это большой уровень ответственности!

Лицом к лицу

За свою многолетнюю балетоманскую карьеру Кабриолев бывал свидетелем таких катаклизмов не раз. Наблюдает он за этими тектоническими сдвигами и сейчас, и, что он считает самым важным, ему дано оценивать их результат в стратегической перспективе. Ведь только по прошествии многих лет можно понять – удачно ли прошла смена поколений? Кто оказался прав – те, кто молодых хулил, или кто на них ставил?

А смена поколений – драма для кого-то и триумф для другого. Звезда на пенсии – уже не та звезда, хотя и восходящая – ещё не факт, что зазвездит. И у одних полный слом устоявшихся годами устоев жизни, другие же выходят на финишную прямую к цели. Но и для тех, и для этих это – час икс, от которого дальнейшая жизнь коренным образом зависит.

Вольдемар Альбертович любит порассуждать про смену поколений, а выходит всегда на эту тему с одной и той же присказки: «Лицом к лицу лица не разглядеть». Тем самым сразу давая понять, что он-то видит… Да и переводит сразу повествование в плоскость контекста многовековой истории театра, абстрагируясь от персоналий. Так как гораздо важнее для балетомана, какими премьерами именно в истории театра отмечен чей-то период, нежели чем прославился конкретный премьер. И вот эти периоды он и сравнивает между собой, а не артистов, хотя как без них…

А судит Кабриолев с высоты своего положения строго и ожидаемо: «потом стало уже не то, что тогда». Впрочем, и тогда, как он считает, «дураков хватало», а нынешние пертурбации он не комментирует принципиально, мысля как минимум пятилетками: «а самое правильное – лет через десять, пятнадцать, двадцать понять, что от этого поколения осталось на скрижалях мировой истории балета». Эх, долго ждать как!

Таксомотор

С такси в СССР существовала напряжёнка – поймать зеленоглазое было нелегко, да и не каждый пойманный поедет туда, куда тебе надо. В вечерние часы ситуация ещё усугублялась – большинство ехало в парк. И даже в центре в начале двенадцатого, когда балетоманы и артисты выходили после спектакля, поймать такси – большое везение. А на метро ехать как-то не с руки после вкушенного высокого искусства, да выпитого во славу его коньяка. И разок, битый час ловя на Горького машину для себя и одной юной балерины, Кабриолев понял, что надо ситуацию менять. Надо прикормить таксистов к театру!

В тот раз совсем у него всё расстроилось: балеринка за это время замёрзла, протрезвела и закапризничала. И это подвигло Вольдемара Альбертовича на активные действия: стал он всех своих знакомых про знакомых таксистов спрашивать, надавали ему телефонов и за довольно короткое время сколотил он пул придворных извозчиков, которым выдавал на следующий месяц календарь, где по числам расписывал, когда будут спектакли идти. И вскоре в условленные дни стало приезжать несколько машин прямо к служебному входу. Правда, такая услуга стоила двойного счётчика, но это того стоило!

Балетно-балетоманская тусовка по достоинству оценила новый уровень сервиса, и Кабриолев стяжал и славу превосходного организатора. Но сам Вольдемар Альбертович больше в этом своём предприятии ценил не эти лавры, а одну иную возможность, которая всплыла неожиданным бонусом…

Довольно много общаясь с этими таксистами, он быстро понял, что они могут служить и уникальным источником разнообразной информации. Пассажиры разговаривали и с водителем, и с другими пассажирами при их наличии. И могли говорить они что-то очень интересное! И тогда стал присматриваться Кабриолев, кто кого повёз, а с таксистами договорился запоминать, о чём там пассажир ⁄ пассажиры речи вели. На следующий день таксисты ему звонили и, за небольшую плату, как Кабриолев говорит, сливали уйму полезной информации.

Многие потом прямо диву давались: умеет, видать, этот Кабриолев мысли читать! И эту свою способность он до конца жизни не терял…

Тяжёлая жизнь

Тяжела и неказиста жизнь балетного артиста» – эту пребанальнейшую поговорку Кабриолев слышал многократно, да и сам порой использовал. Сейчас он, если и говорит так, то, как бы кого цитирует, но порассуждать на эту тему любит со своей колокольни и предпочитает рассматривать и минусы и плюсы этой доли.

Начинает всегда с тяжестей и неказистостей и прослеживает Вольдемар Альбертович путь артиста с младых ногтей. И первый горький удар настигает его ещё ребёнком, поступившим учиться на артиста балета, – полноценное детство у него в этот момент заканчивается. Где-то в одиннадцать лет.

Не особо света белого видя, проводят они в стенах учебного заведения восемь тяжких лет, где с раннего утра до позднего вечера шесть дней в неделю, обучаются и общеобразовательным предметам, и специальным, а первые четыре года ещё и фортепиано у них. Каждый год экзамены по спецпредметам, а в первом и пятом классах – аж два раза в год. Летом же надо побольше заниматься и поменьше есть бабушкиных пирожков. Потом выпуск, и всё только начинается…

Если всё случилось и оказался выпускник в Большом, то, даже если он был звездой выпуска, там он вновь пока никто и стоит в кордебалете. Были, конечно, в истории театра и исключения, но они лишь подтверждают правило. А так надо вновь доказывать своё право на получение ролей, а конкуренция уже другого уровня. И из кордебалета в примы ⁄ премьеры выбиваются единицы, большинство же на пенсию уходит просто артистами балета.

А пенсия хотя и наступает рано, но что делать дальше – не всем пенсионерам понятно. По специальности продолжать работать – либо преподавать, либо ставить. А это не всем под силу, да и на всех мест не хватит. И многим приходится во всё же зрелом возрасте сильно жизнь свою и так тяжёлую менять. И далеко не всем это удаётся, но это уже не про балет.

Кабриолев, конечно же, гораздо более детально разбирает все тяготы и лишения на всех этапах жизни артиста. Выходит всегда довольно мрачно, но, подведя черту, «не хотел бы я сам себе такую жизнь», Вольдемар Альбертович меняет тональность и начинает эту жизнь обелять. Тоже хронологически.

Поступив в училище, ребёнок попадает на самом-то деле в храм искусства. Его жизнь теперь посвящена высшему проявлению человеческого разума – творчеству. Там он огорожен от дурного влияния улицы и, что немаловажно, находится в кругу близких по духу. В узком кругу, в котором он теперь и будет жить и который с остальным миром, гораздо менее приятным, пересекается слабо. И этот балетный мирок, несмотря на многочисленные «нюансы», сам по себе прекрасен.

Да, конечно, не из всех деток удаётся выбить колхозно-маргинальную дурь, но средний культурный уровень обучающихся балету на порядок выше, чем у их сверстников из школы возле дома. И, существуя в столь благодатной среде, у всех есть шанс проявить себя, в чём обязательно поспособствуют педагоги. А вот педсостав Кабриолев всегда расхваливает отдельно – лучшие они, причём по всем предметам. Так что очень в этом плане деткам повезло!

Ну а театр – это вообще самый лучший дом родной. И любой артист, если он только не просто там работает, а живёт балетом, приходя в свой театр, заряжается его энергетикой. Да, это место работы, но это прекрасная работа, и у неё есть высшее проявления сути артиста – выход на сцену. Вольдемар Альбертович всегда охает, сокрушаясь, что не ему, да и не мне, никогда не доведётся понять, что испытывает человек, выходя на сцену. Например, в первый раз Альбертом на сцену Большого. Но догадывается он, что это наикрепчайший адреналин, вкус которого небалетным недоступен.

Кабриолев справедливо полагает, что жизнь артиста – это «другой уровень», и хотя в балете много боли, они купаются в неге. Не смущает его и то, что она коротка, ибо если ты этого достоин, то ты останешься в балете. На этом моменте Вольдемар Альбертович обычно начинает перечислять тех, кто из артистов достиг верхов в педагогике, балетмейстерстве, репетиторстве…

Опущу сии длинные списки, а оставлю выводимую призраком из этого противопоставления мораль: знавал он и совершенно счастливых своей судьбой артистов кордебалета, и неудовлетворённых всем вокруг звёзд. А теперь же, будучи представителем уже потустороннего мира, он точно знает, что каждый сам решает – стакан наполовину полон или он наполовину пуст…