Пять недель на воздушном шаре

Глава седьмая

Параметры воздушного шара. – Вычисление его подъёмной силы. – Две его оболочки. – Корзина. – Таинственный аппарат. – Запасы провизии. – Окончательные расчёты.

Доктор Фергюссон уже немало времени был занят обдумыванием всех подробностей своей экспедиции. Понятно, что воздушный шар – это чудесное средство передвижения по воздуху – неотступно занимал его мысли.

Прежде всего стремясь к тому, чтобы объём шара не был слишком велик, он решил наполнить его водородом, который в четырнадцать с половиной раз легче воздуха. Добывание этого газа особых трудностей не представляет, и именно с ним при воздухоплавательных опытах достигнуты наилучшие результаты. После самого тщательного подсчёта Фергюссон пришёл к заключению, что воздушный шар со всем, что он содержит, должен весить четыре тысячи английских фунтов^[12]. Вслед за этим надо было вычислить необходимую при этом подъёмную силу и, исходя из неё, определить ёмкость шара. Масса весом в четыре тысячи фунтов вытесняет сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов воздуха; другими словами, сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов воздуха весят примерно четыре тысячи фунтов.

Создав шар ёмкостью в сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов^[13] и наполнив её вместо воздуха водородом, который в четырнадцать с половиной раз легче и потому весит в этом объёме всего двести семьдесят шесть фунтов, мы облегчим вес шара на три тысячи семьсот двадцать четыре фунта. Эта разница между весом вытесняемого воздуха и весом содержащегося в оболочке газа и составит подъёмную силу шара.

Но если, как было сказано, ввести в воздушный шар сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов газа, то оболочка его окажется наполненной до предела, а этого не должно быть, ибо по мере того как шар будет подниматься в менее плотные слои атмосферы, газ, заключённый в оболочке, станет расширяться и непременно разорвёт её. Поэтому обыкновенно шар наполняют всего на две трети. Доктор же в силу каких-то своих, только ему одному известных соображений, решил наполнить шар лишь наполовину, а так как нужно было забрать с собой сорок четыре тысячи восемьсот сорок семь кубических футов водорода, шару надо было дать ёмкость вдвое большую.

Фергюссон придал своему шару удлинённую форму, считающуюся наилучшей, причём горизонтальный диаметр его равнялся пятидесяти футам^[14], а вертикальный – семидесяти пяти^[15]. Таким образом получился сфероид объёмом приблизительно в девяносто тысяч кубических футов.

Если бы доктор мог пользоваться двумя шарами, то шансов на успех у него было бы больше. В самом деле, лопни вдруг в воздухе один из них, можно было бы, выбросив балласт, удержаться на другом. Но дело в том, что управлять двумя шарами, сохраняя в них одинаковую подъёмную силу, очень трудно.

И вот Фергюссон после долгих размышлений сумел очень остроумно использовать преимущество обоих шаров, устранив их неудобства: он заказал две оболочки разных размеров и поместил их одну в другую. Внешняя оболочка вышеуказанного размера заключала в себе меньшую, горизонтальный диаметр которой равнялся сорока пяти футам, а вертикальный – шестидесяти восьми. Этот внутренний шар, объём которого равнялся шестидесяти семи тысячам кубических футов, должен был плавать в окружавшем его газе. Из одного шара в другой открывался клапан, дававший возможность при надобности соединять их между собой.

Это расположение шаров представляло то преимущество, что если бы при спуске понадобилось выпустить газ, то можно было бы начать с большего шара и даже при необходимости совсем его опорожнить; в резерве нетронутым остался бы меньший шар. В случае же сильного ветра имелась возможность освободиться от внешней, ненужной, оболочки, и меньшая, наполненная газом, в состоянии была бы лучше выдержать напор ветра, чем обыкновенный шар, наполовину потерявший газ.

Да и вообще, при каком-нибудь злоключении – порвись, например, оболочка большого шара – меньшая оставалась бы в резерве. Обе оболочки были сделаны из плотной, кручёного шёлка, лионской тафты, пропитанной гуттаперчей. Это смоло-камедное вещество обладает абсолютной непроницаемостью и не подвержено действию кислот и газов. У верхнего конца сфероида, где сосредоточено почти всё давление, тафта эта была положена вдвое.

Такая оболочка способна была сохранять газ любое время. Каждые девять квадратных футов её весили полфунта – следовательно, вся оболочка внешнего шара, имевшая одиннадцать тысяч шестьсот квадратных футов, весила шестьсот пятьдесят фунтов. Оболочка же внутреннего шара, поверхность которого равнялась девяти тысячам двумстам квадратным футам, весила лишь пятьсот десять фунтов; таким образом, обе оболочки весили тысячу сто шестьдесят фунтов.

Сеть, поддерживавшая корзину, была сплетена из чрезвычайно прочной пеньковой верёвки. Что касается обоих клапанов, то им уделялось столько внимания и забот, как если б дело шло о руле корабля.

Круглая корзина, имевшая в диаметре пятнадцать футов, была сделана из ивовых прутьев на лёгкой железной арматуре. К нижней её части были приделаны эластичные рессоры для смягчения толчков при спуске. Вес корзины вместе с сетью не превышал двухсот восьмидесяти фунтов.

Кроме того, доктор приказал сделать из листового железа в две линии толщиной четыре ящика. Они сообщались между собой трубами, снабжёнными кранами. К этим ящикам был присоединён змеевик двух дюймов в диаметре, оканчивавшийся двумя прямыми трубками, из которых одна была длиной в двадцать пять футов, а другая всего в пятнадцать.

Эти железные ящики были помещены в корзине таким образом, чтобы занимать как можно меньше места. Змеевик, который следовало приделать позже, уложили отдельно, равно как и мощную гальваническую батарею Бунзена. Весь этот аппарат был так искусно скомбинирован, что весил не больше семисот фунтов, включая двадцать пять галлонов воды в особом ящике.

Инструменты, предназначенные для путешествия, были следующие: два барометра, два термометра, два компаса, секстант, два хронометра, искусственный горизонт и теодолит для наблюдения за далёкими и недоступными глазу предметами.

Гринвичская обсерватория предложила свои услуги доктору Фергюссону. Впрочем, доктор не собирался заниматься физическими наблюдениями. Он хотел иметь лишь возможность ориентироваться и определять местонахождение главных рек, гор и городов.

Фергюссон запасся тремя надёжными железными якорями, а также лёгкой прочной шёлковой лестницей футов в пятьдесят длиной.

Он также вычислил очень точно вес съестных припасов, состоящих из чая, кофе, сахара, сухарей, солонины и пеммикана – мясного порошка, содержащего в себе при незначительном объёме много питательных веществ. Помимо необходимого количества водки, доктор брал ещё с собой два ящика питьевой воды, по двадцать два галлона^[16] каждый.

По мере потребления этих припасов нагрузка воздушного шара должна была уменьшаться. Надо знать, что равновесие шара в воздухе чрезвычайно неустойчиво. Даже незаметное уменьшение нагрузки шара может ощутительно изменить его положение. Доктор не забыл также ни тента, прикрывающего часть корзины, ни одеял, составляющих всю постель путешественников, ни охотничьих ружей с запасом пороха и пуль. Вот подсчёт всего находившегося в воздушном шаре:

Таков был состав груза в четыре тысячи фунтов, который доктор Фергюссон предполагал взять с собой. Балласта «на самый непредвиденный случай», как говорил Фергюссон, он брал всего двести фунтов, ибо благодаря своему аппарату вовсе не собирался им пользоваться.

Глава восьмая

Джо преисполнен важности. – Командир транспортного судна «Решительный». – Погрузка. – Арсенал Кеннеди. – Прощальный обед. – Отплытие 21 февраля. – Научные беседы доктора в кают-компании. – Дюверье и Ливингстон. – Подробности предполагаемого воздушного путешествия. – Кеннеди вынужден молчать.

К 10 февраля все приготовления были почти закончены. Оболочки обоих воздушных шаров, заключённые одна в другую, подверглись сильному давлению нагнетённого в них воздуха и с честью выдержали это испытание, показав, как тщательно они были изготовлены.

Джо от радости не чувствовал под собой ног. С озабоченным видом, но сияющий, он то и дело носился с Греческой улицы в мастерские Митчела. Безмерно гордый тем, что сопутствует доктору, Джо охотно давал всевозможные пояснения даже тем, кто его об этом и не думал спрашивать. Мне кажется даже, что он заработал несколько полукрон, показывая аэростат, сообщая слушателям идеи и планы доктора и давая им возможность взглянуть на Фергюссона в полуоткрытое окно мастерской или на улице. Но не следует ставить ему это в вину, он имел право поспекулировать на любопытстве и восхищении своих современников.

16 февраля «Решительный» бросил якорь у Гринвича. Это было винтовое судно водоизмещением в восемьсот тонн, с прекрасным ходом, на котором Джемс Росс побывал в своей последней полярной экспедиции. Командир «Решительного» Пеннет пользовался репутацией очень милого человека и с особенным интересом относился к путешествию доктора Фергюссона, которого издавна уважал и ценил. Командир Пеннет был скорее учёным, чем солдатом, что, однако, не мешало ему иметь на своём судне четыре пушки, правда, до сих пор не причинившие никому ни малейшего вреда и лишь грохотавшие иногда самым безобидным образом.

Трюм «Решительного» специально приспособили для помещения в нём воздушного шара, и 18 февраля днём он был переправлен туда со всевозможными предосторожностями. Корзина и снасти, якоря и верёвки, съестные припасы, ящики для воды, которые предполагалось наполнить по прибытии на Занзибар, – всё это было погружено под присмотром самого доктора Фергюссона.

Кроме того, на борт судна погрузили десять бочек серной кислоты и десять бочек железного лома, нужных для добывания водорода. Это было больше, чем требовалось, но доктор учитывал возможность потерь. Части аппарата для добывания газа, размещённые в тридцати бочонках, тоже уложили на дно трюма.

Все эти приготовления закончились вечером 18 февраля. Доктору Фергюссону и его другу Кеннеди были предоставлены две комфортабельно обставленные каюты. Шотландец, продолжая клясться, что он ни за что на свете не двинется с места, тем не менее явился на «Решительный», захватив с собой целый арсенал: два охотничьих двуствольных ружья, которые заряжались с казённой части, и превосходный карабин эдинбургской фабрики Мура и Диксона. С помощью этого замечательного карабина наш охотник мог свободно попасть на расстоянии двух тысяч шагов в глаз серны. Для непредвиденных надобностей шотландец захватил ещё с собой два шестизарядных револьвера Кольта; но всё его оружие плюс пороховница, патронташ, дробь и пули, взятые в достаточном количестве, не превышали предельного веса, разрешённого ему Фергюссоном.

Трое наших путешественников прибыли 19 февраля днём на «Решительный» и были с большим почётом встречены его командиром и офицерами. При этом у доктора Фергюссона, по обыкновению поглощённого мыслями о своей экспедиции, вид был довольно холодный, Кеннеди казался взволнованным больше, чем ему хотелось это показать, а Джо подпрыгивал от возбуждения и всех смешил. Надо сказать, что он очень быстро стал общим любимцем в помещении боцманов, где ему была отведена койка.

20 февраля Лондонское географическое общество дало доктору Фергюссону и Кеннеди парадный прощальный обед. На нём присутствовал также капитан Пеннет со своими офицерами. Обед был очень оживлённый, вино лилось рекой, и заздравные тосты провозглашались в таком количестве, что вполне могли обеспечить присутствующим сто лет жизни. Председательствовал за обедом сэр Френсис М… Хотя и сильно взволнованный, он держал себя с полным достоинством.

К великому смущению Дика Кеннеди, на его долю тоже пришлось немало тостов. Выпив за здоровье «неустрашимого, славного сына Англии» Фергюссона, пили также «за его смелого товарища, не менее отважного Кеннеди». Дик сильно покраснел, но это было принято за скромность, и аплодисменты только усилились, а шотландец стал ещё краснее.

За десертом пришла телеграмма от королевы; она посылала привет двум путешественникам и желала им успеха в их предприятии. Были провозглашены новые тосты в честь её величества.

В полночь, после трогательных прощальных слов и горячих рукопожатий, присутствующие на обеде разъехались по домам. Лодки «Решительного» дожидались у Вестминстерского моста; в них разместились капитан, офицеры, пассажиры, и быстрое течение Темзы понесло их к Гринвичу.

В час ночи все на «Решительном» уже спали.

21 февраля, в три часа утра, были разведены пары, а в пять поднят якорь. Заработал винт. «Решительный» двинулся к устью Темзы.

Нечего и говорить, что все разговоры на борту вращались вокруг экспедиции доктора Фергюссона. Видеть и слышать доктора было достаточно для того, чтобы почувствовать к нему полнейшее доверие, и скоро ни один человек на «Решительном», кроме шотландца, не сомневался в успехе его предприятия.

Во время долгих праздных часов морского путешествия доктор прочёл в кают-компании офицерам настоящий курс географии, и молодёжь положительно была увлечена открытиями, сделанными в Африке за последние сорок лет. Доктор знакомил офицеров с экспедициями Барта, Бёртона, Спика, Гранта, описывал им эту таинственную страну, ставшую предметом научных исследований. На севере, рассказывал он, молодой Дюверье занимается изучением Сахары и собирается привезти в Париж предводителей туарегов. При содействии французского правительства снаряжаются две экспедиции, которые выйдут одна с севера, а другая с запада и встретятся в Тимбукту. На юге неутомимый Ливингстон продвигается к экватору и в марте 1862 года поднимается вместе с Мэкензи вверх по реке Ровума. Фергюссон был убеждён, что в девятнадцатом веке тайна Африки, в которую люди не могли проникнуть целых шесть тысяч лет, будет наконец раскрыта.

Офицеры особенно заинтересовались путешествием Фергюссона, когда тот подробно ознакомил их со своими приготовлениями. Им захотелось даже проверить его вычисления. По этому поводу между слушателями возникали споры, в которых доктор охотно принимал участие.

Больше всего удивляло офицеров то сравнительно небольшое количество припасов, которое доктор решил взять с собой. Однажды один из них заговорил об этом с доктором Фергюссоном.

– Это вас удивляет? – спросил доктор.

– Конечно.

– А сколько, вы считаете, может продлиться моё путешествие? Пожалуй, вы думаете – целые месяцы? Глубоко ошибаетесь. Если бы путешествие затянулось, мы погибли бы, не достигнув цели. Да будет вам известно, что от Занзибара до побережья Сенегала не больше трёх с половиной тысяч миль, ну, предположим даже, – все четыре тысячи. И вот, делая по двести сорок миль за двенадцать часов – это, заметьте, меньше скорости наших поездов, – нам будет достаточно и одной недели, чтобы пролететь всю Африку, ведь мы будем двигаться безостановочно, днём и ночью.

– Но в таком случае вы ничего не увидите, не сделаете никаких съёмок, вообще совсем не исследуете страны, – возразил офицер.

– Вам надо иметь в виду, – ответил доктор, – что раз я хозяин моего воздушного шара и по своему желанию поднимаюсь и снижаюсь, то я могу сделать остановку, где мне заблагорассудится, особенно когда мне будут угрожать слишком сильные воздушные течения.

– А вы с ними, несомненно, встретитесь, – вмешался в разговор капитан Пеннет, – ведь, знаете, там бывают ураганы, несущиеся со скоростью более двухсот сорока миль в час.

– Ну, вот видите, при такой скорости можно перелететь всю Африку в каких-нибудь двенадцать часов, – проговорил, улыбаясь, доктор, – проснуться на Занзибаре, а заснуть в Сен-Луи.

– Но разве воздушный шар может быть унесён ветром с такой скоростью? – спросил другой офицер.

– Такие случаи бывали.

– И шар устоял?

– Конечно. Например, во время коронации Наполеона в тысяча восемьсот четвёртом году. Аэронавт Гарнерен выпустил тогда из Парижа в одиннадцать часов вечера воздушный шар с надписью, начертанной золотыми буквами: «Париж, двадцать пятое фримера тринадцатого года. Коронование императора Наполеона его святейшеством Пием Седьмым». На следующее утро, в пять часов, жители Рима видели, как этот самый шар парил над Ватиканом, затем он пронёсся над Римской областью и упал в озеро Браччано. Как видите, воздушный шар в состоянии выдержать подобную скорость.

– Воздушный шар – да, но человек? – отважился спросить Кеннеди.

– Человек тоже может выдержать это по той простой причине, что воздушный шар всегда неподвижен по отношению к окружающей его атмосфере. Ведь движется не самый шар, а вся масса воздуха. Попробуйте зажечь в корзине вашего воздушного шара свечу, и вы увидите, что пламя её не будет даже колебаться. И аэронавт, поднявшийся на воздушном шаре Гарнерена, нисколько не пострадал бы от быстроты этого полёта. Впрочем, я вовсе не намерен испробовать подобную скорость, и если я смогу зацепиться ночью за какое-нибудь дерево или неровность почвы, то, поверьте, не премину это сделать. К тому же мы берём с собой продовольствия на два месяца. А когда мы будем приземляться, ничто не помешает нашему искусному охотнику снабжать нас в изобилии дичью.

– Ну и раздолье же будет для вас, мистер Кеннеди! – воскликнул один юный мичман, с завистью поглядывая на охотника.

– Да плюс к этому ещё слава, – заметил другой офицер.

– Господа, – ответил шотландец, – поверьте, я очень тронут вашими комплиментами… но… знаете ли… не имею права их принять…

– Как? – раздалось со всех сторон. – Разве вы не полетите?

– Нет, не полечу.

– Так вы не будете сопровождать доктора Фергюссона?

– Не только не буду сопровождать его, но и отправился я с вами единственно для того, чтобы удержать его в последнюю минуту.

Все посмотрели на доктора.

– Не слушайте его, – проговорил Фергюссон своим обычным спокойным голосом. – По этому поводу с ним не стоит препираться. В сущности, он прекрасно знает, что полетит.

– Клянусь чем хотите! – закричал Кеннеди. – Уверяю…

– Лучше не клянись, дорогой Дик. Ты вымерен, взвешен, и не только ты сам, но и твой порох, и твои ружья, и твои пули… так что об этом и говорить не стоит.

И правда, с этого момента до самого прибытия на Занзибар Дик вообще ни о чём не говорил. Он молчал.

Глава девятая

«Решительный» огибает мыс Доброй Надежды. – На баке. – Курс космографии «профессора» Джо. – Управление воздушными шарами. – Исследование воздушных течений. – Эврика!

«Решительный» быстро нёсся к мысу Доброй Надежды. Погода держалась чудесная, хотя море и начинало волноваться.

Через двадцать семь дней после отплытия из Лондона, 30 марта, на горизонте показалась Столовая гора. В подзорную трубу можно было уже видеть город Кейптаун, расположенный среди амфитеатра холмов, и вскоре «Решительный» бросил якорь в его порту. Капитан зашёл сюда только для возобновления запаса угля, на что потребовался всего один день. На следующее утро «Решительный» направился к югу, чтобы, обогнув южную оконечность Африки, войти в Мозамбикский пролив.

Джо не впервые путешествовал по морю, и он сразу почувствовал себя как дома. Прямодушие и весёлость славного малого расположили к нему все сердца. К тому же на него как бы падали лучи славы доктора. Слушали его, как оракула, и, по правде сказать, ошибался он не больше других оракулов.

И вот, в то время как доктор читал в кают-компании свой курс географии офицерам, Джо царил на баке и по-своему излагал историю, в чём, впрочем, он только следовал примеру величайших историков всех времён.

Естественно, что и на баке разговоры всё больше вертелись вокруг воздушного путешествия. На первых порах Джо трудно было убедить некоторых упрямцев, что такое путешествие вообще возможно, но когда матросы поверили в него, их воображение так разыгралось, что всё казалось им нипочём.

Увлёкшийся рассказчик уверял своих слушателей, что за этим воздушным путешествием, конечно, последует немало других. Это только, уверял он, начало многих сверхчеловеческих предприятий.

– Видите ли, друзья мои, – говорил он, – когда испробуешь такой способ передвижения, без него уже трудно обойтись. И когда в следующий раз мы полетим, то уже не будем держаться над Землёй, а станем забирать всё вверх и вверх.

– Вот как! Значит, прямо на Луну отправитесь! – с восторгом воскликнул один из слушателей.

– Очень нам нужно на Луну! – возразил Джо. – Это уж слишком просто, каждый может там побывать. К тому же на Луне и воды нет, придётся тащить с собой огромное её количество, да ещё прихватить и бутылки с воздухом, чтобы было чем дышать.

– Пусть так! Но скажи: джин-то там есть? – спросил один из матросов, большой любитель этого напитка.

– И джина там, мой милый, не найдёшь. Нет, зачем же на Луну? Мы полетим на те замечательные планеты, о которых часто рассказывал мне доктор. И начнём мы наше путешествие, скажем, с Сатурна…

– Это того, что с кольцом? – спросил квартирмейстер.

– Да! У него есть обручальное кольцо, только неизвестно, куда девалась его жена.

– Но как же вы можете взлететь так высоко? – воскликнул поражённый юнга. – Видно, ваш доктор сам дьявол.

– Какой же он дьявол! Для этого он слишком добр.

– А куда же вы полетите после Сатурна? – поинтересовался самый нетерпеливый из слушателей.

– После Сатурна? Да побываем на Юпитере. Удивительная страна, доложу я вам. Там день продолжается всего девять с половиной часов, так что лодырям там – житьё! А год – длиною в двенадцать земных лет. Это, пожалуй, выгодно для людей, которым осталось жить каких-нибудь полгода, – порядочно-таки продлит их существование.

– Двенадцать лет? – переспросил юнга.

– Да, дружок, ты там сосал бы ещё свою соску, а тот вот дяденька, которому за пятьдесят, был бы теперь мальчуганом четырёх с половиною лет.

– Ну, это уж небылицы! – в один голос закричали все присутствующие на баке.

– Истинная правда, – настаивал Джо. – И то ли ещё бывает! Если станешь всё торчать на этой Земле, так, пожалуй, ничего не узнаешь и будешь не умнее морской свинки. А вот поживи ты маленько на Юпитере, тогда кое-что и увидишь. Да, кстати, скажу я вам: там надо держать ухо востро – у Юпитера ведь спутники далеко не тихого нрава.

Все на баке смеялись, но наполовину верили Джо. А он уже описывал планету Нептун, где так хорошо принимают моряков, затем уверял, что на Марсе главную роль играют военные, так что это начинает даже раздражать. На Меркурии же – препротивном месте, по его словам, – живут только одни купцы да воры, и те и другие так похожи друг на друга, что их и не отличишь. Наконец, он описывал им Венеру, да так, что дух захватывало.

– Когда же мы вернёмся из этой нашей экспедиции, – заявил весёлый рассказчик, – нам, знаете, дадут орден Южного Креста: вон он там блестит в петличке у Бога…

– И что будет вполне заслуженно, – в один голос заявили матросы.

В таких оживлённых разговорах и проходили вечера на баке. А в это же время в кают-компании шли своим чередом научные беседы доктора Фергюссона с офицерами.

Однажды разговор коснулся способа управления воздушным шаром, и Фергюссона попросили высказаться по этому вопросу.

– Не думаю, – начал доктор, – что когда-нибудь можно будет управлять воздушным шаром. Мне известны все испробованные и предлагаемые способы, – ни один из них не имел успеха, и ни один, мне кажется, не пригоден. Вы, господа, конечно, прекрасно понимаете, что я должен был серьёзно заняться этим вопросом, но разрешить его, при данном состоянии механики, мне было не под силу. Для этого надо изобрести двигатель необыкновенной мощности и невероятной лёгкости. А при всём том нельзя было бы противостоять сколько-нибудь значительным воздушным течениям. Надо сказать, что до сих пор учёные занимались вопросом управления корзиной, а не самим шаром. И это было, по-моему, ошибкой.

– Между тем, – заметил кто-то из присутствующих, – есть много общего между воздушным шаром и судном, которым, однако, легко можно управлять.

– Да нет же, – ответил Фергюссон, – общего тут чрезвычайно мало или совсем нет. Воздух гораздо менее плотен, чем вода, в которую судно погружено только до половины, в то время как воздушный шар весь плавает в атмосфере и остаётся неподвижным по отношению к окружающей его среде.

– Так вы думаете, доктор, что наука воздухоплавания сказала уже своё последнее слово? – спросил собеседник.

– Нет! Конечно, нет! Нужно искать иной выход. Если нельзя управлять воздушным шаром, то надо научиться удерживать его в благоприятных воздушных течениях. По мере того как вы поднимаетесь ввысь, воздушные течения становятся гораздо ровнее и постояннее. Там, в вышине, на них не оказывают уже влияния долины и горы, избороздившие поверхность земного шара. Они-то, как известно, главным образом и меняют направление ветров и их силу. И вот, когда атмосферные зоны будут изучены, воздушному шару можно будет держаться в наиболее благоприятных из них.

– Но тогда, чтобы попасть в эти благоприятные зоны, придётся беспрестанно то подниматься, то опускаться, – заметил капитан Пеннет. – А именно в этом, дорогой доктор, я и вижу настоящую трудность.

– Почему же, дорогой капитан?

– Согласитесь, что эти подъёмы и спуски, если они и не будут большим препятствием для простых воздушных прогулок, могут оказаться очень затруднительными при долгих путешествиях.

– Объясните, пожалуйста, капитан, почему вы так думаете?

– По той простой причине, что воздушный шар может подниматься только при сбрасывании балласта и снижаться благодаря выпусканию газа. А при таких условиях ваши запасы балласта и газа скоро будут исчерпаны.

– В этом-то, конечно, весь вопрос, дорогой мой Пеннет. Это единственное затруднение, которое наука должна преодолеть. Дело не в том, чтобы управлять воздушным шаром, а в том, чтобы заставить его подниматься и опускаться без затраты газа – ведь газ-то, если можно так выразиться, его сила, кровь, душа.

– Вы правы, дорогой доктор, но эта задача ещё не решена, способ этот ещё не найден.

– Простите, найден.

– Кем?

– Мною!

– Вами?

– Вы сами прекрасно понимаете, что, не будь этого, я не рискнул бы предпринять на воздушном шаре перелёт через Африку – ведь в течение каких-нибудь суток мой газ истощился бы.

– Но в Англии вы об этом не сказали ни слова.

– Да, я не хотел, чтобы по поводу моего открытия велись публичные дебаты. Какой в них смысл? Я тайно производил подготовительные опыты, и они меня вполне удовлетворили. И я не считал себя обязанным кого-либо об этом осведомлять.

– Ну что ж, дорогой Фергюссон, можно просить вас открыть нам вашу тайну?

– Сейчас сообщу её вам, господа. Способ мой очень прост.

Любопытство всех присутствующих было возбуждено до крайности. И доктор Фергюссон спокойным тоном рассказал то, что изложено в следующей главе.