Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS
Везде в Аду я буду. Ад - я сам.
Может быть, мы почерпнем новые силы в надежде; если нет, нас вдохновит отчаяние.
Ад услышал страшный этот грохот; Ад увидел Небеса, низвергающиеся с Небес, и бежал бы от ужаса, но слишком глубоко было мрочное его основание, и слишком крепко он был прикован там неумолимой судьбою.
Океан мрака, беспредельный, необъятный, где теряется все - пространство, время, размеры; где мастистые прадеды Природы, древняя Ночь и Хаос, среди шума бесконечных войн в вечном безначалии держатся одним беспорядком.
Кроме того, есть много предметов для твоего исследования и познания. Но знание подобно пище: оно не должно превышать меры, иначе ум не в состоянии вместить его; избыток знания отягощает ум, и тогда мудрость легко превращается в безумие, как лишняя пища рассеивается ветром.
Теперешний ужас пройдет со временем, мрак просветлеет, и, кроме того, кто знает, какие надежды может принести нам непрерывное течение грядущих дней? Какие перемены, какие судьбы? Злополучна теперь наша участь, но ее можно назвать счастливой, она еще не худшая и не ухудщится, если мы сами не навлечем на себя еще больших зол.
Его терзают ужас и сомненье,
Внутри его бушует бездна Ада:
Он носит Ад в себе и вкруг себя
И, как бы место ни переменял он,
Уйти от Ада может так же мало,
Как убежать от самого себя.
Из глаз прародителей полились невольные слезы, но они скоро отерли их. Весь мир лежал перед ними для выбора там места покоя, и Провидение напутствовало их. Рука в руку, нетвердыми, тихими стопами, одинокие, пошли они через Эдем.
С каждым годом возвращаются весна и лето, очень и зима, ко мне же день никогда не вернется. Никогда не увижу я больше ни сияния утра, ни вечерней зари, ни весенних цветов, ни летних роз, ни пасущихся стад; я не увижу никогда божественного лица человека! Как темная туча, окружает меня вечный мрак. Я отрезан от веселого сообщения с людьми; одна из дверей Мудрости недоступна для меня; в великой книге, изучение которой дает столько отрады, лежат одни пустые страницы, творения природы смертны, уничтожены для меня.
Эта страшная тюрьма заключена в круге, как в громадном, пылающем горниле; но пламя это не дает света: в видимом мраке оно только явственнее выделяло картины скорби, места печали, унылые тени, где никогда не могут быть известны мир и покой; даже надежда, которая никого не оставляет, и та никогда не проникает сюда; это юдоль нескончаемых терзаний, всепожирающее море огня, питаемое вечно пылающей, но не сгораемой серой.
