Kitobni o'qish: «Перераспределение»

1

* * *Здесь должен быть стих, но его нет. Здесь тишина. Поймете позже* * *

Три часа после полуночи. Канцелярия всевеликого Флюида. До перераспределения осталось пять часов.

– Насколько же сильно ты волнуешься?

– Немного.

Свет от огня факелов, аккуратно распределенных по стенам, отражается и танцует в пустых и не очень пустых колбах лаборатории.

– Не ври. До перераспределения еще полно времени, и вместо того чтобы спать, ты сидишь здесь и продолжаешь работать, а для чего?

– У меня появилась одна идея.

– Идея? Какая такая идея заставила тебя не спать ночь перед тем, как мы войдем в новое состояние… окунемся в совершенно новый мир, который связан со старым только тем, что и тот и другой – одно место?

– Идея, связанная с перераспределением.

– Даже так? И что же ты хочешь сделать? Только не говори, что повлиять на него! Ха!

– Нет. Повлиять на перераспределение невозможно, и смысла в этом нет. У меня другая идея, которая подразумевает под собой изменение того, что будет после перераспределения.

– Да? И что же ты хочешь сделать?

– Пока что не могу сказать.

В нескольких стеклянных банках, водруженных над горелками, начинают закипать растворы. Они быстро меняют цвет и увеличиваются в объемах. Трубки, соединённые с дальнейшими цепями аппаратов и колб, при этом тоже приходят в движение. Точнее, то, что в них, начинает постепенно двигаться за счёт пара и капелек переработанных растворов. В воздухе появляется запах миндаля и омелы.

– Не нравится мне твоё настроение. Такое ощущение, что плохое предчувствие сейчас нашло твой след и бросилось в погоню, как гончая.

– Успокойся. Все будет хорошо. Просто по-другому.

– По-другому, но хорошо? Или как «по-другому»? Что ты подразумеваешь под этими словами? Зачем тебе это?! Мы ведь уже столько раз делали подобное! Столько раз были избранными, потому что мы действительно хороши в любых делах, которые только избираем. Для чего что-то менять? Неужели ты действительно думаешь, что в этом есть хоть какой-то смысл?

– Если я не попробую, то не узнаю. Так же, как и ты. Так же, как и другие мы, кто уже несколько раз проходил через перераспределение… как те, кто пройет через ритуал впервые, и те, кто никогда прежде не представал перед всевеликим, чтобы сказать слово…

Одна из цепей наконец переходит к заключительному этапу переработки жидкостей. С небольшого краника срывается всего одна капля непонятного вещества цвета самой жизни. Вторая цепь куда длиннее, сложнее, и сейчас одному из двух находящихся в лаборатории канцелярии всевеликого Флюида приходится вращать ручку, чтобы она равномерно поднимала и опускала одну часть механизма и так же равномерно потряхивала другой. Это возможно благодаря шестеренкам, ремням, рычагам и разного рода сочленениям аппарата.

– И все же, честно, не понимаю, зачем тебе это? Ведь сам посуди, мы существуем, и разве это не нечто такое, что есть сама суть наша? Как и перераспределение, которое мы проходим так же регулярно, как отмирают частички на наших телах!

– Мне интересно. Ведь было же кому-то интересно выпить забродивший сок… или съесть забродивший фрукт? Или подарить… или получить в дар первый поцелуй? Было! Так и мне интересно узнать, что же будет, если… если мой план увенчается успехом.

К этиму моменту одна пробирка, что в завершении первого из аппаратов, наполняется на треть, и говорящий забирает её, переставляя под длинную цепь колб. На опустевшее место он ставит пустую пробирку, при этом делает все так быстро и настолько четко, что ни единая капля не успевает сорваться на стол и оставить на нем цвет самой жизни.

– Все равно не понимаю, для чего тебе это. Это ж почти – прости, мой друг, – но это, считай, грехопадение ради неизвестности. А стоит ли ради неизвестности так напрягаться, если можно выспаться всласть и принять то, что будет тебе дано во время перераспределения? Или, если быть совсем точным, после перераспределения.

– Но ведь перераспределение – тоже неизвестность… даже если перераспределение идет по выбранному сценарию, оно может быть неизвестностью…

– Да! Но известной неизвестностью! И да, казалось бы, всего лишь слово. Одно единственное слово – и ты получишь то, чего желаешь, в том или ином объёме. Подумай сам! Твой чин настолько высок, что позволит тебе – именем всевеликого Флюида – стать кем угодно и воплотить что угодно в явь! Как и мне! Как и всем другим, кто пьёт вино под бесконечностью небес. Ты сможешь даже пожелать «ничего», и это тоже может быть экспериментом. Вспомни тех, кто поступал именно так и произносил «Ничего!», разве ж Флюид их обделял вниманием? Нет! Они получали то, чего хотели, и «ничто» становилось материальным и осязаемым, превращаясь в мысль, которую можно сотворить.

Тот, кто вращает ручку механизма, говорит о том, чего не знает, потому что не может вспомнить ни единого раза, когда кто бы то ни было обращался к всевеликому со словом «Ничего».

К этому моменту первая пробирка, что стоит под вторым аппаратом из колб, наполняется ещё на треть, и говорящий, что работает с эликсиром, забирает её и ставит на подставку. Потом гасит огонь под первой цепью и, подождав несколько секунд, забирает из-под краника вторую пробирку, чтобы перенести её под длинный аппарат. И опять же, несмотря на длинную последовательность действий, не теряет ни капли.

– Мысль… мысли… они наполняют мою голову и без того часто и в том количестве, которое необходимо, но вот то, что я задумал… возможно, это станет ключом к чему-то новому. Не факт, что прекрасному, но новому и удивительному. К тому, чего не было раньше и, скорее всего, не будет впредь, потому что я сомневаюсь, что найдётся безумец, что захочет повторить мой путь.

– Друг мой, делай так, как считаешь нужным, но знай – я не вижу в этом смысла, пусть и не знаю, чего ты хочешь. Более того, мне неинтересно, потому что я знаю, чего хочу сам, и это желание непоколебимо точно так же, как и наше перераспределение.

– Прекрасно. Наверное, это лучшее, что ты можешь сделать или сказать. Я имею в виду твоё смирение, которое в данном случае является одним из воплощений того, что я хочу воплотить. И я не ждал, что ты поймёшь моё стремление, потому что ты – чиновник, слово которого есть закон, а я учёный, которого направляет любопытство. И пусть до этого каждое слово имело вес и отражало желания и являло собой новые возможности, но есть и другие способы познать наш мир, обратившись к всевеликому Флюиду во время перераспределения.

Наконец вторая пробирка заполняется, как и первая. Капля в каплю. И теперь тот, кто назвал себя ученым, гасит огонь под вторым аппаратом, забирает из-под краника жидкость, которая после смешивания со вторым компонентом теряет жизнь первого и приобретает цвет вечности, которая с жизнью связана разве что косвенно. Он протягивает её чиновнику, что закончил вращать ручку, сам берет ту, первую, и немым жестом предлагает выпить.

– Что это?

– А разве есть какая-то разница, если после перераспределения это потеряет всякий смысл? Нет… не хочешь – не пей, тебя никто не заставляет это делать. А если хочешь, опрокинь со мной частичку того, что можно назвать космосом внутри, и почувствуй то, насколько мы стремимся одновременно познать и ад, и рай и разрываемся пополам, не понимая, что эти оба понятия и есть мы.

Чиновник с подозрением смотрит на ученого, на жидкость цвета вечности в тоненькой пробирке, после чего одним отточенным движением наполняет себя тем, что старый друг назвал космосом. Он делает это не потому, что ему интересно, или не потому, что он понял туманное объяснение, а из уважения к стараниям, в которые вошли несколько минут его заинтересованной работы – вращения ручки.

Чиновник пьет, а после замирает на несколько секунд, пытаясь прочувствовать вкус, и заявляет, что это просто вода странного цвета.

– Как и перераспределение может быть просто водой странного цвета, если этого пожелать, сказав лишь слово.

Так отвечает ему ученый. Спустя секунду поднимает донышко к потолку, а после морщится от чудовищной горечи и остроты, которую ему приносит его порция.

На этом разговор заканчивается, и чиновник покидает канцелярию всевеликого Флюида, чтобы отправиться домой, отоспаться, привести себя в порядок и перед выходом на ритуал одеть парадную форму, предназначенную исключительно для этого события. Он не спрашивает у друга, почему тот поморщился, потому что это не имеет никакого смысла… для него не имеет никакого смысла. Сам же учёный понимает разницу, которая их ждёт после перераспределения, и если чиновник выберет своим первым словом всё то же самое, пресное и прозрачное, то учёный понимает, что ему будет нелегко на выбранном пути. В том случае, если после выбора путь вообще будет…