Kitobni o'qish: «Фурии принцепса»

Shrift:

Посвящается Шеннон и Джи Джи, с которыми вся жизнь – шум и хлопоты

Прощай, Мама Рома,
сияющие колонны,
бесконечные дороги,
могучие легионы,
мирные нивы.
Рожденная в огне,
светоч во тьме,
прощай, мама Рома,
не жди сыновей назад!

Надпись, выбитая в камне на руинах Аппии

Туда вам и дорога, прожорливые стервецы. Победа за Германией!
Выбитая намного грубее приписка к надписи

Jim Butcher

PRINCEPS’ FURY

Published by permission of the author and his literary agents, Donald Maass Literary Agency (USA) via Igor Korzhenevskiy of Alexander Korzhenevski Agency (Russia)

Издательство Азбука^®

Благодарности

Выражаю глубокую признательность «пациентам» Психушки Бета Фу, быстро разобравшимся с этой книгой. Как всегда, с их помощью я справился лучше, чем если бы работал в одиночку.

Огромное спасибо моему редактору Энн, с отважной улыбкой повторявшей: «Я вас не тороплю», тогда как часовая стрелка подбиралась к «часу ноль», и всегда, моими стараниями, заканчивавшей большую работу в очень малый срок.

Как всегда, тысяча благодарностей Шеннон, Джи Джи и моей игровой команде: Роберту, Джулии, Шаун, Миранде, Саре, Лизе, Джо, Алекс и, храни его Бог, новичку Джереми. Все они меня поторапливали, проделывая это с грацией и азартом. По крайней мере, они меня не убили, хотя и были близки к этому.

Пролог

– Сюда, сиятельный господин! – выкрикнул молодой рыцарь Воздуха, меняя направление своего воздушного потока и ныряя в сумеречное небо. Шея у него была в крови: острый как бритва осколок льда, который эти твари использовали как дротики, угодил ему под кромку шлема. Повезло дурню, что жив остался, но раны в шею, как известно, особенно коварны. Если он так и будет метаться и не сможет перевязать рану, ее края разойдутся и легион понесет невосполнимую потерю.

Консул Антиллус Раукус направил свой воздушный поток вслед за нырком юного рыцаря и вместе с ним стал спускаться к осажденному на Защитной стене Третьему антилланскому легиону.

– Вы! – гаркнул он, без труда обгоняя мальчишку с помощью своих гораздо более сильных фурий. Как там звали этого болвана? Марий? Карий? А, Карлус! – Дон Карлус, немедленно к целителю!

Карлус круглыми глазами посмотрел вслед консулу, который обошел молодого рыцаря так, будто тот завис в воздухе, а не падал к земле едва ли не камнем. Антиллус еще расслышал его: «Да, конс…» – а остальное потерялось в штормовом вое ветряного потока.

Антиллус велел фуриям усилить его зрение, и поле обзора под ним резко увеличилось. Проносясь над легионом, он оценил положение. И зло выбранился. Командир не зря посылал за помощью.

Положение было отчаянным.

Антиллус впервые попробовал войну на зуб четырнадцатилетним. За прошедшие с тех пор сорок лет не было месяца, когда он не участвовал бы в большом или малом сражении. Все эти годы он отбивал постоянно угрожавших Защитной стене диких ледовиков.

И за все это время ни разу не видел их в таком количестве.

От Стены дикари разливались морем – десять тысяч, не меньше. А когда Антиллус снизился, на него резко повеяло холодом – холоднее зимнего. В считаные мгновения броня покрылась кружевной изморозью, и для защиты от мороза пришлось потратить толику сил на заклинание огня.

Враг нагромоздил поднимающиеся к гребню Стены валы из снега и трупов. С такой тактикой Антиллус уже сталкивался – в самых решительных атаках. Легион противопоставил ей испытанный способ – рыцари Огня поджигали масло и метали огненные шары.

Сама Стена казалась природной возвышенностью – выплавленная фуриями из костей земли гранитная складка высотой в пятьдесят футов и вдвое больше в ширину. Должно быть, ледовики потратили тысячи жизней, чтобы возвести свои валы, увидеть, как их растапливают, и снова возводить раз за разом, но они это сделали. Холод продержался достаточно долго, чтобы вытянуть силы из легионеров, а долгая битва измотала рыцарей Третьего антилланского легиона так, что им уже не хватало сил сдерживать врага.

Ледовики овладели Стеной.

Антиллус заметил, что скрежещет в бессильной ярости зубами, когда дикие обезьяноподобные существа ринулись через брешь в обороне. Самые рослые из них не уступали ростом алеранскому легионеру, а в плечах и в груди были много шире. Длиннорукие, с ладонями как лопаты, с толстой шкурой, поросшей жесткой, как проволока, желтовато-белой шерстью, делавшей их почти невидимыми на снежных равнинах севера. Из-под нависших бровей поблескивали желтоватые глазки, тяжелые челюсти скалились парой мощных клыков. В руках у каждого была костяная или каменная дубина, порой утыканная острыми осколками невиданно твердого льда – словно сама зима служила этим дикарям.

Легионеры, ориентируясь на увенчанный гребнем шлем центуриона, пробивались вперед, спеша преградить дорогу прорвавшимся ледовикам, но заклинатели фурий, которым полагалось очищать гребень Стены ото льда, не справлялись, и под ногами легионеров не было надежной опоры. Враг же, привычный к скользким поверхностям, уже разделил легион на две отдельные, более уязвимые части, и ледовиков на Стене все прибывало.

Желтоглазые сыны воронов убивали его людей!

Жить Третьему антилланскому оставалось несколько минут, после чего ледовики покончат с ним, и уже ничто не помешает им разграбить земли за Стеной. А там, в трех часах перехода для орды, стояли дюжина доменов с усадьбами и три городка, и, хотя ополчение каждого поселения вдоль Защитной стены хорошо снабжалось и усердно тренировалось – здесь Антиллус не допускал разгильдяйства, – против такого бесчисленного врага они не могли выстоять, оставалось только погибнуть в тщетной попытке выиграть время для бегства детей и женщин.

Он этого не допустит! Это его люди. Его земля!

Антиллус Раукус, консул Антиллы, позволил гневу вскипеть и полыхнуть раскаленным добела пламенем. Выхватив меч из ножен, он разинул рот в бессловесном реве чистой ярости, рявкнул на своих фурий, вызвав их из земли, которую защищал всю свою жизнь – как и его отец, дед и прадед.

Консул Антиллы выкрикнул свое возмущение небу и земле.

И небо и земля ответили ему.

Прозрачный вечерний воздух заклубился черными грозовыми тучами, и темные струи тумана свились вихрем, окружив устремившегося к земле консула. Гром тысячекратно усилил его боевой клич. Антиллус ощутил, как ярость перетекает из руки в меч, и клинок выбросил багровое пламя, с шипением лизнувшее ледяной воздух, осветив небо вокруг, словно закатившееся солнце вернулось вдруг из-за горизонта.

Свет упал на отчаявшихся легионеров, и множество лиц обратилось вверх. Крики внезапной надежды взметнулись над легионом, и прогнувшиеся было ряды встали, твердо сцепив щиты, укрепляясь, врастая в землю.

Первый ледовик взглянул в небо несколькими мгновениями позже, и только тогда, изготовившись к бою, консул спустил на врага своих небесных фурий.

Молнии посыпались с неба тонкими нитями и в таком множестве, что больше всего походили на дождевые струи. Бело-голубые острия вбивали ледовиков в землю под Стеной, сжигали, приводя их в смятение, разразившееся воплями, – и наступление сразу захлебнулось.

Антиллус швырнул меч острием в землю точно посреди позиции выбравшихся на Стену ледовиков и вызвал из пылающего клинка вспышку – раскаленный столб огня, на десяток шагов вокруг в пепел сжигавший кожу врагов и обугливавший кости. В последний миг консул приказал фуриям ветра замедлить его падение и с силой ударил подошвами сапог о прочный камень Стены, очищенной теперь от предательского льда.

Воззвав к фуриям земли, он взмахами пылающего меча разбил две занесенные над ним дубины, смел огненной волной сотню врагов от себя до южного края Стены и угрюмо стал прорубаться по направлению к северу. Ледовики не были глупцами. Они знали, что и самого могущественного заклинателя фурий можно свалить, метнув в него побольше стрел и копий, и Антиллус знал это не хуже их.

Но застигнутые врасплох ледовики не успели согласовать атаки – консул Антиллы со своим смертоносным мечом уже был среди них, не дав им возможности снести его защиту градом снарядов, да и не было на свете ледовиков, ни в одиночку, ни дюжиной способных сравняться с Антиллусом Раукусом, когда в руках у того была сталь.

Ледовики дрались свирепо, и по отдельности каждый из них был много сильнее человека, но не сильнее взбешенного консула, черпавшего силы из камней самой земли. Дважды ледовики дотягивались до Антиллуса огромными кожистыми ладонями. Он ломал таким шеи одной рукой и отбрасывал трупы, сбивая несколько вражеских рядов, по дюжине зараз.

– Третий антилланский! – взревел Антиллус. – Ко мне! Ко мне, антилланцы! Антилланцы за Алеру!

– Антилланцы за Алеру! – громом отозвался легион, и отлив обернулся приливом, смывая врага со Стены. Ветераны с громогласным боевым кличем пробивались к своему консулу, втаптывая в землю врага, который совсем недавно грозил смести их.

Сопротивление прекратилось внезапно, ушло, как вода в песок, и Антиллус уловил перемену давления. Рыцари Железа из Третьего антилланского прорубились к нему, прикрыли с флангов, и теперь оставалось только сбросить застрявшее на Стене зверье.

– Щиты! – рявкнул Антиллус, взбираясь на зубец Стены, откуда открывался вид на снежные валы ледовиков. К нему тут же поднялись двое легионеров, прикрыли его и себя широкими щитами. По алеранской стали забарабанили копья, стрелы, летящие дубинки.

Антиллус всмотрелся в снежный вал. Да, его можно растопить огнем, но труд будет огромный. Проще развалить его толчком снизу. Он коротко кивнул сам себе, опустил голую ладонь на камень Защитной стены и направил внимание вниз, сквозь камень. Усилием воли он привел в движение местных фурий, и земля за Стеной вдруг заколыхалась, вздыбилась.

Огромная гора льда со стоном треснула – и развалилась, захватив с собой тысячу орущих дикарей.

Антиллус выпрямился, оттолкнул в сторону щиты. В воздух поднялось огромное облако ледяных кристаллов. Он, зажав в руке огненный меч, внимательно смотрел, ожидая, пока станет виден враг. На мгновение застыли все, стоявшие на Стене, – ждали, когда развеется белое облако.

Дальше на Стене раздался крик – победный крик, и тут же воздух расчистился, явив Антиллусу врагов – побежденных, отступающих.

Тогда и только тогда он дал мечу угаснуть.

Его люди, столпившись на краю Стены, вызывающе, победно кричали вслед бегущему врагу. То и дело звучало его имя.

Антиллус улыбнулся и отсалютовал им, прижав кулак к груди. Так надо. Если его людям в радость его славить, надо быть бездушным ублюдком, чтобы лишить их минуты радости. И ни к чему им знать, как фальшива его улыбка.

Слишком много он видел мертвых тел в антилланской броне, чтобы улыбаться от всего сердца.

Заклинание фурий выжало все его силы, и ему больше всего хотелось найти тихий сухой клочок земли, чтобы растянуться на нем и уснуть. Вместо этого он провел совещание с командиром и трибунами Третьего антилланского, а затем пошел в палатки целителей – проведать раненых.

Это тоже нужно было сделать – как и принимать незаслуженные восторги.

Эти люди получили раны, служа ему. Ради него они терпели боль. Он готов был пожертвовать часом сна, и двумя, и десятью часами, если мог хотя бы добрым словом, хоть на несколько минут облегчить их боль.

Последним Антиллус навестил дона Карлуса. Молодой человек был еще не в себе. Раны его оказались обширнее, чем он думал, и водяная магия оставила юношу без сил, в затуманенном сознании. «Так бывает при ранениях в шею, – сказали консулу. – Что-то происходит с мозгом».

– Спасибо вам, сударь, – заговорил Карлус, когда Антиллус присел к нему на койку. – Без вас бы не удержались.

– Сражались все, парень, – грубовато ответил консул. – Некого благодарить. Каждый сделал, что мог. Так у нас заведено. Это наш долг. Может статься, в другой раз Третий антилланский спасет меня.

– Да, доблестный господин, – сказал Карлус. – А правду говорят, что вы вызывали Первого консула на журис макто?

Антиллус улыбнулся:

– Давно это было, паренек. Да, правда.

Тусклый взгляд Карлуса вдруг загорелся.

– Бьюсь об заклад, вы бы его побили.

– Не спеши ручаться, парень. – Консул, вставая, пожал молодому рыцарю плечо. – Гай Секстус – Первый консул. Он бы мне голову снес. Может, еще и снесет. Помнишь, что сталось с Каларом Бренсисом?

Карлуса такой ответ явно огорчил, однако он ответил:

– Да, сударь.

– Ты отдыхай, боец, – сказал Антиллус. – Хорошо держался.

Он наконец отошел от палаток. Так, долг исполнен. Теперь можно несколько часов отдохнуть. Нараставший в последнее время напор на Защитную стену заставил его пожалеть, что он велел Крассу отбывать первый срок в легионе вблизи дома. Великие фурии свидетели, мальчик пригодился бы ему здесь. Как и Максимус. Эти двое, кажется, научились наконец сосуществовать, не пытаясь друг друга прикончить.

Антиллус фыркнул, усмехаясь своим мыслям. Он сам себе казался стариком, усталым и больным, мечтающим, чтобы молодежь сняла ношу с его плеч. Впрочем, до старости еще надо дожить.

А все же… помощь ему бы не помешала.

Слишком много дикарей, вороньего отродья. И война с ними до ужаса затянулась.

Он прошел к лесенке, уходящей в помещение внутри самой Стены, – там ему приготовили теплую комнату и постель. До них оставалось, может, шагов десять, когда визг ветра – звук движения воздушной струи – возвестил о приближении рыцаря Воздуха.

Консул задержался, и почти тотчас к нему спустился рыцарь Воздуха в сопровождении отправленных в летучий патруль рыцарей из Третьего антилланского. Уже стемнело, но в снежные ночи темнота не так уж мешала видеть, особенно при луне. Все же Антиллус только вблизи различил значок Первого антилланского легиона на груди прибывшего.

Тот бросился к консулу, задыхаясь, ударил себя в грудь в поспешном салюте.

– Доблестный господин, – выдохнул он.

Антиллус ответил на приветствие.

– Докладывайте.

– Сообщение от командира Тиреуса, – доложил рыцарь. – Мощная атака на его позиции, он срочно затребовал подкрепления. Мы никогда не видели столько ледовиков в одном месте, сиятельный господин.

Консул взглянул на говорившего, покивал. Затем молча вызвал своих фурий ветра, взлетел и направился на запад, к расположению Первого антилланского в сотне миль дальше по Стене. Он спешил, насколько мог себе позволить при таком расстоянии.

Он нужен своим людям. Отдых подождет.

Так надо.

* * *

– И плевать мне на твое похмелье, Хаган. – Капитан Демос вроде бы не повысил голоса, но слышно его было по всей длине корабля и на причале тоже. – Сверни канаты как положено, или всю дорогу через пролив будешь драить борта от ракушек!

Гай Октавиан проводил взглядом понурого, с опухшими глазами моряка, взявшегося за работу, как требовал капитан «Слайва». Корабли начали выход из гавани Мастингса с утренним отливом, сразу, как рассвело. Теперь близился полдень, и гавань, как и море за ней до самого горизонта, покрылась лесом мачт с развернутыми парусами. Сотни кораблей, величайший флот, какой видела Алера, шли в открытое море.

Собственно, в порту остался один «Слайв». Он выглядел грязным, старым, потертым. Обман зрения. Просто капитан в этот раз не стал красить его и наводить лоск. Паруса грязные, в заплатах, борта в подтеках смолы. Резная носовая фигура, у других чаще изображающая доброжелательную фурию или кого-то из почтенных предков, больше всего напоминала молоденькую портовую шлюшку.

Если не знать, куда смотреть, легко было не заметить огромной парусности и грозных хищных обводов узких бортов. Прямого столкновения с фрегатом маленький «Слайв» бы не выдержал, зато в открытом море показывал отличную скорость и поворотливость, а капитан его обладал опасным опытом.

– Ты вполне уверен? – пророкотал Антиллар Максимус.

Трибун был ростом с Тави, но мускулами превосходил его, а царапины и вмятины на его доспехах и снаряжении говорили, что служат они не для парадов. Правда, в Первом алеранском никто бы не дал за парады и перышка треклятой вороны.

– Уверен не уверен, – тихо ответил Тави, – а других кораблей в порту не осталось.

Максимус скривился.

– И то верно, – проворчал он. – Но ведь он чистой воды пират, Тави. А тебе теперь нельзя забывать, кто ты есть. Принцепс Алеры не держит флаг на такой посудине. На такой… сомнительной.

– Как и мой титул, – ответил Тави. – Ты знаешь капитана опытнее этого? И корабль быстроходнее?

Макс снова фыркнул и взглядом призвал в судьи третьего спутника.

– Ты только о деле думаешь. Это твое слабое место.

Молодая женщина без тени сомнения ответила на его вызов.

– Так и есть, – твердо проговорила она.

Китаи по-прежнему укладывала длинные белые волосы по обычаю маратского клана Лошади: по сторонам выбривала голову наголо, а посередине оставляла длинную гриву, похожую на гривы своих тотемных скакунов. Одевалась она в кожаные штаны всадницы, свободную белую рубаху, носила боевую перевязь с двумя мечами. И незаметно было, что утренняя прохлада тревожит так легко одетую девушку. Зеленые, скошенные к вискам глаза маратки с кошачьей настороженностью обшаривали корабль – взгляд был рассеянным и в то же время пристальным.

– У алеранцев столько глупостей в голове. Но если почаще колотить их по черепушкам, часть вывалится.

– Капитан, – ухмыляясь, позвал Тави, – ваш корабль сегодня готов будет отчалить?

Демос подошел к борту и оперся локтями.

– Отчалить-то отчалит, принцепс, – протянул он. – Вот будете ли вы на борту – другой вопрос.

– Что? – возмутился Макс. – Демос, ты взял половину вперед. Я сам передал плату.

– Верно, – ответил Демос. – И я охотно выйду в море со всем флотом. И рад взять вас и вашу прекрасную варварку. – Он наставил палец на Тави. – А вот его высочайшая особа не взойдет на борт, пока со мной не сторгуется.

Макс прищурился:

– Твой корабль будет ужасно смешно выглядеть с прожженной посередине дырой.

– Я заткну дыру твоей башкой, – с ледяной улыбкой ответил Демос.

– Макс, – негромко остановил друга Тави. – Капитан, позвольте подняться на борт, чтобы договориться с вами?

Макс пробурчал под нос:

– Принцепсу Алеры не к лицу просить разрешения у пирата.

Тави подошел к сходням, развел руками:

– Ну как?

Демос – худощавый мужчина чуть выше среднего роста, весь в черном – передвинул локоть, чтобы развернуться к Тави и всмотреться в его лицо. Тави отметил, что свободная рука его оказалась при этом в двух дюймах от рукояти меча.

– Вы уничтожили кое-какое мое имущество.

– Да, – признал Тави. – Цепи, которыми вы заковывали рабов в трюме.

– Это придется возместить.

Тави шевельнул одетым в металл плечом.

– Во что они вам обошлись?

– Не о деньгах речь. В деньгах я не нуждаюсь, – заявил Демос. – Цепи были мои, вы на них не имели права.

Тави твердо встретил его взгляд:

– Полагаю, кое-кто из рабов мог бы сказать то же о своей жизни и свободе, Демос.

Капитан медленно моргнул. И отвел взгляд. Некоторое время он молчал, потом буркнул:

– Не я сделал море. Я просто по нему плаваю.

– В том-то и беда, – сказал Тави. – Верни я вам те цепи, зная, как вы их употребите, я оказался бы соучастником ваших дел. Работорговцем. А я не торгую рабами, капитан. И никогда не буду.

Демос насупился:

– Похоже, мы столкнулись лбами.

– Вы не передумаете?

Взгляд Демоса блеснул и застыл, уставившись на Тави.

– Раньше солнце с неба свалится. Замените мне те цепи, или прочь с моего корабля.

– Это невозможно. Вы понимаете почему?

Демос кивнул:

– Понимаю и даже уважаю ваши взгляды. Но это, во́роны побери, ничего не меняет. И к чему мы пришли?

– К поискам решения.

– Его не существует.

– Помнится, раз или два я уже такое слышал, – усмехнулся Тави. – Я верну вам цепи, если вы дадите слово. – (Демос взглянул на него искоса, прищурился.) – Дайте слово, что никогда не используете других цепей, других оков, кроме полученных от меня.

– А если вы всучите мне груду ржавчины? Нет уж, спасибо, господин.

Тави примирительно вскинул руку:

– Вы заранее осмотрите цепи. Обещание вступит в силу только после вашего согласия.

Демос поджал губы и решительно кивнул:

– Договорились.

Тави отстегнул лямку тяжелого мешка, который нес на плече, и перебросил его Демосу. Капитан поймал, крякнул под его тяжестью и, подозрительно поглядывая на Тави, открыл.

Молчание затянулось. Наконец капитан звено за звеном стал вытаскивать из мешка рабские кандалы.

Каждое звено было золотым.

Демос с минуту, не веря своим глазам, ощупывал цепи. Они стоили дороже, чем мог нажить пират за целую жизнь. Наконец он, недоуменно морща лоб, взглянул на Тави.

– Вы можете отказаться, – сказал тот. – Мои рыцари Воздуха перенесут меня на любой другой корабль. А вы догоните флот. И, исполнив условия сделки, можете снова приняться за работорговлю. Или, – продолжал Тави, – вы можете их принять. И никогда больше не возить рабов.

Демос медленно покрутил головой:

– Что это вы придумали?

– Просто хочу, чтобы отказ от работорговли оказался для вас выгоднее ее продолжения, – пояснил Тави.

Демос слабо улыбнулся ему:

– Вы подсунули мне кандалы, сделанные по моей мерке. И хотите, чтобы я их носил по доброй воле.

– Мне понадобятся умелые капитаны, Демос. И люди, на чье слово можно положиться. – Тави, ухмыльнувшись, хлопнул капитана по плечу. – И люди, которых не испортит никакое богатство. Что скажете?

Демос, свалив цепи обратно в мешок, забросил его за плечи и поклонился, как до сих пор не кланялся.

– Добро пожаловать на «Слайв», мой господин.

Капитан тотчас отвернулся и заорал на команду, а Макс с Китаи по сходням поднялись к Тави.

– Хорошо сделано, алеранец, – тихо пробормотала Китаи.

Макс покачал головой:

– Что-то у тебя в голове не так, Кальдерон. Уж больно заковыристо мыслишь.

– Вообще-то, придумал это Эрен, – признался Тави.

– Жаль, что его с нами нет, – пророкотал Макс.

– Такова славная жизнь курсора, – ответил ему Тави. – Но может, нам посчастливится скоро вернуться. Доставим Варга и его людей на их родину, произведем несколько любезных телодвижений для поддержания дипломатических связей – и назад. Всего пара месяцев.

– Гаю как раз хватит времени собрать поддержку в Сенате и провозгласить тебя законным наследником, – заметил Макс.

– А мы оба тем временем будем недосягаемы для наемных убийц и, бесспорно, важны для государства, – добавил Тави. – Первое меня особенно радует.

Матросы уже отдавали причальные концы, и Китаи решительно взяла Тави за руку:

– Пошли. Пока ты всю броню завтраком не забрызгал.

Как только корабль, отойдя от пристани, закачался в такт движению моря, живот у Тави взбунтовался, и он поспешил в каюту, где избавился от доспехов и запасся водой и пустым ведром. Моряком он был никудышным, и жизнь на корабле представлялась ему чистой пыткой.

Живот снова скрутило, и он с тоской вспомнил милый твердый берег, пусть даже и кишащий убийцами.

Два месяца в море…

Худшего кошмара он и вообразить не мог.

* * *

– Воняет, – пожаловался Тоннар, на пять шагов отстававший от коня Кестуса. – Прямо кошмар.

Кестус бросил взгляд на прикрепленный к седлу топорик. С седла не сделаешь сильного броска, но у Тоннара голова как вата, так что и такого хватит. Конечно, потом пришлось бы хоронить придурка и разбираться с обвинением в убийстве.

Правда, чтобы спрятать труп, в его распоряжении вся безлюдная юго-восточная пустыня, но дело осложнится присутствием новичка. Он оглянулся на третьего в их патруле – тощего как жердь хиляка, назвавшегося Иваром и благоразумно помалкивавшего бо́льшую часть пути.

Кестус всеми силами избегал сложностей. И с болтливым языком Тоннара обошелся обычным порядком – сделал вид, что не слышит.

– А ближе к пустыне знаешь что творится? – не унимался Тоннар. – Всюду дикие фурии. А когда старый Гай смел Калар с лица земли, половину здоровых мужчин снесло с ним вместе. Женщины продаются мужикам за пару медных барашков или корку хлеба. Или просто чтоб был рядом кто-то, способный защитить ихний выводок.

Кестус снова замечтался об убийстве.

– Разговорился я с одним с северных болот, – продолжал Тоннар. – Он за один день перепахал четырех баб.

Болтун торопливо подобрал поводья, уклоняясь от нависшей ветви, сбил горсть осенних листьев и нечаянно царапнул коня по шее. Тот дернулся, взвился, и Тоннар едва удержался в седле. Громко проклиная коня, он слишком сильно ударил его пятками и дернул поводья, пытаясь усмирить.

Кестус добавил к воображаемому убийству пытку – если все проделать как надо, вышло бы забавно.

– Вот куда нас несет! – прорычал Тоннар, обводя рукой теснившиеся со всех сторон деревья. – Люди богатеют и живут как патриции, а нас Юлий загнал в пустыню. Глянуть не на что. Добычи никакой. И женщины для постели не найдешь.

Ивар, прятавший лицо под капюшоном плаща, мимоходом отломил ветку толщиной с большой палец. После чего, поторопив коня, пристроился рядом с Тоннаром.

– Они бы толпами спешили растопырить ляжки за кусок хлеба, – гнул свое Тоннар. – Так ведь нет…

Ивар неспешно поднял ветку и опустил ее на голову Тоннара. После чего молча поворотил коня и вернулся на прежнее место.

– Кровавые во́роны! – взревел Тоннар, ладонью зажимая ушиб. – Во́роны и клятые фурии, ты чего это?

Кестус не потрудился скрыть усмешку:

– Он решил, что ты клятый болван. И я того же мнения.

– С чего бы? – возмутился Тоннар. – Оттого, что не прочь повалять девку-другую?

– Потому, что хочешь воспользоваться отчаянным положением погибающих людей, – сказал Кестус. – И потому, что не думаешь о последствиях. Люди голодают. Распространяется мор. А солдаты получают жалованье. Как по-твоему, скольких легионеров прирезали во сне ради носильной одежки и монетки в кошельке? Сколько их заболело и умерло наравне со здешними народом? И может, ты не обратил внимания, Тоннар, но те разбойники имеют все основания и тебя прирезать. Пожалуй, у тебя хватит забот спасать свою шкуру, так что времени позорить женщин уже не останется.

Тоннара так и перекосило.

– Слушай, – продолжил Кестус. – Юлий провел нас целыми и невредимыми через Каларский мятеж. В твоем отряде все живы остались. И нам здесь худшее не грозит. Может, денег не будет и возможностей поменьше, чем у патрулей на краю пустыни. Зато чума нас не убьет, и глотки спящим не перережут.

Тоннар оскалился:

– Просто ты трусишь рискнуть.

– Точно, – согласился Кестус. – И Юлий тоже. Потому мы и целы. Пока.

Болтун, покачав головой, гневно обернулся к Ивару:

– Еще раз меня тронешь, выпотрошу, как рыбу.

– Хорошо, – отозвался Ивар. – Когда мы с Кестусом спрячем труп, можно будет поменять своих коней на твоего и наверстать потерянное время. – Он из-под капюшона взглянул на Кестуса. – Сколько нам еще до лагеря?

– Пара часов, – коротко ответил Кестус и в упор взглянул на Тоннара. – Но это не точно.

Тоннар пробурчал что-то себе под нос и притих. Остаток пути прошел в деловитом молчании.

Когда на землю легли сумерки, они выехали к поляне, выбранной Юлием под лагерь. Место было хорошее. Крутой косогор позволял вылепить из земли что-то вроде укрытия от непогоды. Рядом журчал ручеек, и лошади встрепенулись, ускорили шаг, чуя кормушку с зерном и место для отдыха.

Но прежде чем выехать из окружавшей поляну густой полосы вечнозеленых растений, Кестус придержал коня.

Что-то не так.

Сердце забилось чуть чаще, его накрыло необъяснимое предчувствие. На минуту он замер, пытаясь отыскать источник угрозы.

– Проклятые во́роны, – вздохнул Тоннар. – Теперь что?..

– Цыц! – настороженно шепнул Ивар. Кестус оглянулся на жилистого новичка. Тот тоже встревоженно подтянулся.

Лагерь был тих и неподвижен.

Бывшие владения консула Калара Бренсиса объезжали большие патрули в дюжину человек, но и малые, в три-четыре человека, постоянно покидали лагерь и возвращались в него. Вполне возможно, все в разъездах, кроме пары сторожей. И допустим, оставленные стеречь лагерь решили проехаться вокруг в надежде добыть немного дичи.

Но это вряд ли.

Ивар, приблизившись к Кестусу, шепнул:

– Костров нет.

В самую точку. В действующем лагере огонь поддерживают, почти не задумываясь. Слишком много возни – то и дело тушить и разводить заново. Даже если костер прогорел до углей и золы, пахло бы дымом. А Кестус не чуял запаха лагерных костров.

Ветер потянул с другой стороны, и конь под Кестусом подобрался, боязливо задрожал, раздувая широкие ноздри. Шагах в тридцати от них что-то шевельнулось. Кестус не двинулся с места, сознавая, что любое движение его выдаст. Прозвучали шаги, захрустели осенние листья.

Показался Юлий. Старый охотник был, как всегда, одет для леса: кожа одежды выкрашена в темно-коричневый, серый и зеленый цвета. Он остановился над кострищем, уставился в угли и застыл, чуть отвесив челюсть. Он выглядел бледным, измученным, глаза потухли, потускнели.

Он просто стоял.

Это было не похоже на Юлия. Его всегда ждали дела, он терпеть не мог даром тратить время. Если нечего делать, мог, на худой конец, строгать стрелы про запас.

Кестус переглянулся с Иваром. Молодой человек знал Юлия хуже, но, как видно, пришел к тому же выводу и обдумывал тот же образ действий: осторожно, бесшумно отступить.

– Ну, вот и старик Юлий, – пробормотал Тоннар. – Довольны? – Он, крякнув, ударил лошадь пятками и выехал вперед. – Как это он позволил костру прогореть? Теперь не пожрать, пока заново не разведем.

– Стой, дурень! – прошипел Кестус.

Тоннар нетерпеливо оглянулся на него через плечо.

– Я есть хочу, – жалобно протянул он. – Поехали.

Из-под ног его коня, прямо из земли, рванулась невиданная тварь.

Громадина, с телегу ростом, была покрыта блестящей, скользкой на вид чешуей или подобием брони. Ноги – множество ног – походили на рачьи, и огромные клешни щелкали, как клешни омара, а в глубоких провалах невиданной чешуи поблескивали глазки.

И какая силища!

Кестус и крикнуть не успел, как она отхватила коню Тоннара ноги.

Конь повалился, дико заржав и заливаясь кровью. Кестус слышал, как хрустнули кости придавленного им Тоннара. Тот страдальчески взвизгнул – и еще визжал, когда другая клешня чудовища вспорола ему живот вместе с кольчугой, выпустив кишки на холодный воздух.

В голове ошарашенного Кестуса мелькнула полубезумная мысль: «Даже умереть молча не может!»

Тварь раздирала лошадь на части быстрыми, уверенными движениями усердного мясника.

Взгляд Кестуса сам собой обратился к Юлию. Командир медленно обернул к ним лицо и широко разинул рот.

И завопил. В оглушительном вопле не было ничего человеческого. В нем звенел металл, звук резал ухо, от него сводило челюсти, от него кони заплясали, вскидывая головы и в ужасе закатывая глаза.

Вопль замер.