«Мое знакомство с бульдогами (сборник)» kitobidan iqtiboslar
Если в рассказе участвуют призраки, значит, время действия — сочельник. Это у привидений самый излюбленный и боевой вечер. В сочельник они справляют свой ежегодный праздник. В сочельник каждый обитатель загробного мира, из тех, кто хоть что-нибудь собой представляет (впрочем, о духах следовало бы говорить: каждый, кто ничего собой не представляет), — будь то мужчина или женщина, выходит на свет божий себя показать и людей посмотреть. Каждый красуется своим саваном, своим похоронным нарядом, критикует чужие костюмы и посмеивается над цветом лица других замогильных жильцов.
Нежные, скромные души, они ненавидят лесть, — так они заявляют вам, а вы должны ответить: «Ах, сокровище мое, разве я стал бы тебе льстить? Ведь по отношению к тебе это очевидная и неприкрашенная истина. Ты в самом деле и без всякого преувеличения самое прекрасное, самое доброе, самое очаровательное, самое божественное, самое совершенное существо, которое когда-либо ступало по нашей грешной земле». И тогда каждая из них одобрительно улыбнется, прильнет к вашему мужественному, плечу и пролепечет, что вы, в общем, славный малый.
Теперь представьте себе человека, который, объясняясь в любви, принципиально ни на шаг не отступает от правды, не говорит ни одного комплимента, не позволяет себе никакого преувеличения и щепетильно придерживается фактов. Представьте себе, что он восхищенно смотрит в глаза своей возлюбленной и тихо шепчет ей, что она далеко не безобразна, не хуже многих других девушек. Представьте себе дальше, как он, разглядывая её маленькую ручку, приговаривает, что она какого-то буроватого цвета и покрыта красными жилками. Прижимая-девушку к своему сердцу, он объясняет ей, что носик у неё хотя и пуговкой, но симпатичный, и что её глаза — насколько он может судить — кажутся ему соответствующими среднему стандарту, установленному для органов зрения.
Может ли подобный поклонник выдержать сравнение с человеком, который скажет той же девушке, что лицо её подобно только что распустившейся пунцовой розе, что волосы её сотканы из залетного солнечного луча, что он пленён её улыбкой и что глаза её — две вечерние звезды.
На континентальных железных дорогах проезд во втором классе с билетом первого класса карается тюремным заключением. Не могу сказать точно, каково наказание за проезд в первом классе с билетом второго класса, вероятно, смертная казнь, хотя один из моих друзей чуть было не испытал это на себе.
Все обошлось бы вполне благополучно, не будь он столь дьявольски честным человеком. Это один из тех людей, которые гордятся своей честностью. По-моему, собственная честность прямо-таки доставляет ему удовольствие. Он купил билет второго класса до одной из высокогорных станций, но, встретив случайно на платформе знакомую даму, занял вместе с ней место в купе первого класса. Доехав до своей станции, он объяснил все контролеру и, вынув бумажник, предложил уплатить разницу. Его отвели в какую-то комнату и заперли дверь. Признание было записано и прочитано вслух, моему другу пришлось подписать протокол, после чего послали за полицейским. Полицейский допрашивал его не менее четверти часа. Никто не поверил рассказу о встрече со знакомой дамой. Где же сама дама? Этого он не знал. Даму пытались разыскать, но поблизости ее не оказалось. Он высказал предположение (впоследствии подтвердившееся), что, устав от бесполезного ожидания, она поднялась в горы. За несколько месяцев до этого в соседнем городе анархисты устроили беспорядки. Полицейский предложил обыскать моего друга с целью обнаружения бомб. По счастью, в этот момент на сцену выступил представитель агентства Кука, возвращавшийся к поезду с партией туристов, который взялся в деликатной форме объяснить присутствующим, что мой друг несколько глуповат и не сумел отличить первый класс от второго. Всему виной красные подушки на диванах: из-за них, войдя в вагон второго класса, он решил, что находится в первом.
Присутствующие вздохнули с облегчением. При всеобщем ликовании протокол был разорван, после чего этот безмозглый контролер пожелал узнать, кто та дама, которая, в таком случае, ехала в купе второго класса с билетом первого класса. Похоже было, что по возвращении на станцию ее ждут серьезные неприятности. Но очаровательный агент Кука снова оказался на высоте положения. Он объяснил, что мой друг, кроме того, еще любит приврать. Рассказывая о своем путешествии в обществе этой дамы, он попросту хвастал. Он хотел только сказать, что был бы не прочь ехать вместе с ней, но не сумел правильно выразиться из-за плохого знания немецкого языка. Ликование возобновилось. Репутация моего друга была восстановлена. Он вовсе не отъявленный негодяй, за которого его сначала приняли, а, по-видимому, всего лишь странствующий идиот.
Как-то раз на рождество я зашел к знакомым и еще из передней увидел странную картину. Пожилые дамы и мужчины, человек в общей сложности четырнадцать или пятнадцать, мрачно маршировали вокруг стульев, стоявших в центре гостиной, а наш румяный Попльтон играл что-то на рояле. Время от времени он переставал играть, и тогда каждый мог, опустившись на ближайший стул, немного передохнуть, а счастливец, которому не хватило стула, пользовался случаем, чтобы улизнуть, провожаемый завистливыми взглядами остальных. Я постоял у двери, наблюдая за этим противоестественным зрелищем, Но вот ко мне подошел только что ускользнувший из игры гость, и я спросил его, ради чего все это делается.
— Лучше и не спрашивайте, — с раздражением ответил он. — Очередная идиотская выдумка Попльтона. — И свирепо добавил: — А после этого мы будем играть в фантики!
Я попросил служанку не беспокоиться и никому не сообщать о моем приходе и, сунув ей за это шиллинг, сумел исчезнуть, никем не замеченный.
Сразу после сытного обеда Попльтон любил организовывать танцы, для которых надо было скатывать ковры или перетаскивать тяжелый рояль в противоположный угол комнаты.
У него был такой набор игр и развлечений, что он вполне мог бы открыть филиал чистилища на земле. Стоило человеку втянуться в интересный спор или увлечься беседой с хорошенькой женщиной, как на него налетал Попльтон, восклицая: «За мной, мы начинаем литературную игру!»
Притащив несчастного к столу и снабдив его карандашом и бумагой, он требовал, чтобы тот немедленно нарисовал словесный портрет любимой им литературной героини, и стоял над душой жертвы, пока не добивался своего.
Опыт показывает, что во встречах самых разных людей с призраками очень много общего, но это не наша вина, — это вина духов, которые никогда не ставят новых спектаклей, а придерживаются старого, проверенного шаблона.
Ничто нас так не привлекает в сочельник, как правдивые рассказы друзей о привидениях. В этот весёлый семейный праздник мы любим рассуждать о могилах, мертвецах, убийствах и пролитой крови.
Особенно я ненавижу дождливую погоду в городе. Я, собственно, не столько против дождя, сколько против грязи, потому что, по-видимому, обладаю для нее какой-то неотразимой притягательной силой. В ненастный день мне достаточно только показаться на улицу, и я уже наполовину покрыт грязью. Всему виной то, что некоторые из нас слишком привлекательны, как сказала старушка, когда в нее ударила молния. Другие люди могут выходить из дому в непогоду и часами прогуливаться по улицам, оставаясь совершенно чистыми, а я лишь перейду дорогу, и на меня уже просто стыдно глядеть (как говаривала моя покойная мама, когда я был еще мальчиком). Если во всем Лондоне окажется всего лишь один-единственный комочек грязи, я убежден, что отобью его у всех соискателей.
Послушать нас, так погода всегда бывает скверной. Она — что правительство: всегда и во всем виновата. Летом мы говорим, что от жары нечем дышать, зимой — что холод просто убийственный; весной и осенью мы осуждаем погоду за то, что нам не холодно и не жарко, и мечтаем, чтобы она решила этот вопрос в ту или другую сторону. Если светит солнце, мы говорим, что в деревне все гибнет без дождя; если идет дождь, мы молим бога о хорошей погоде. Если в декабре не выпало снега, мы негодующе вопрошаем, куда девались наши славные старинные зимы, и рассуждаем так, словно у нас обманом отняли то, что давно куплено и оплачено; а когда идет снег, мы употребляем выражения, недостойные христианина. Мы будем недовольны до, тех пор, пока каждый из нас не станет делать себе собственную погоду и единолично пользоваться ею. Если же это нельзя устроить, мы бы предпочли обходиться без всякой погоды.
Призраку каждого человека достается после смерти призрак всего табака,выкуренного им при жизни.
А младенец! Мы едва решаемся вымолвить слово. Обычных младенцев нам случалось видеть и раньше. По правде говоря, особой прелести в младенцах мы никогда не находили и только из вежливости считали нужным выражать на их счет общепринятые восторги. Но этот младенец! Мы просто готовы спросить, где они его достали? Именно такого младенца мы бы сами хотели иметь.
