Kitobni o'qish: «Завещание с простыми условиями»
Глава первая
Я никогда не знала своего отца. Моя мама не была замужем, и сколько я себя помню, мы с ней всегда жили вдвоем. Конечно, время от времени в ее жизни появлялись мужчины – мама очень красивая женщина – но, то ли ей просто не везло, то ли вечно мешали какие-нибудь обстоятельства, итогом любых отношений неизменно оказывалось одиночество. Об отце я никогда не спрашивала, только один раз, в раннем детстве. Никакого четкого ответа я не получила, но каким-то образом поняла, что эту тему лучше обходить стороной, что впоследствии и делала. Впрочем, с течением времени этот вопрос как-то сам собой почти перестал меня занимать, и лишь изредка бес любопытства, сидящий внутри, поднимал голову. Например, однажды, в день моего рождения, когда мне исполнилось четырнадцать лет, одна из маминых подруг, тетя Люба, взглянув на меня, наряженную и завитую, как кукла, невзначай произнесла «Бог мой, как такая красавица и умница могла произойти от такого… Хотя следует признать, что он очень умен, в чем-в чем, а в уме ему не откажешь!»… Но тут же под столом произошло некое шевеление, созданное толчком маминой ноги в ногу тети Любы, и беседа плавно перешла на другую тему.
С тех пор прошло почти одиннадцать лет. Разговор об отце в моем присутствии больше не заводился, сам он ничем не давал о себе знать, и бес любопытства благополучно уснул. За это время я успешно окончила школу, потом институт, устроилась на работу в редакцию одной второсортной газеты и жила обычной жизнью современной молодой девушки. Впрочем, три года назад случилось еще одно важное событие. Маме наконец-то несказанно повезло. Подруги уговорили ее съездить отдохнуть в Испанию. Из Испании мама вернулась какая-то не такая, задумчивая и очень сентиментальная. Вскоре выяснилось, что на концерте в Барселоне она познакомилась с неким испанцем, потом стали раздаваться какие-то звонки, происходить долгие телефонные переговоры, курортный роман, вопреки ожиданиям, перерос в очень серьёзные отношения, и вот уже два года мама живет на берегу Средиземного моря, замужем за знойным синьором Хоакином Родригесом, владельцем двух баров и одного отеля.
В нашей маленькой квартирке на окраине города я осталась одна.
Поначалу я очень тосковала, было непривычно возвращаться в пустой дом, оставшийся без маминой ауры, без запаха ее духов, без ее живого смеха, без ее вещей, занимавших почти весь шкаф, в котором после ее отъезда остались висеть только мои одинокие джинсы. Но потом жизнь постепенно вошла в свою колею, дом снова обрел потерянный на время уют, и сейчас я думаю, что все сложилось как нельзя лучше.
Сегодня я задержалась на работе допоздна: надо было срочно закончить статью. По стеклам окон колотил бешеный ливень. Обычно в дождь пишется легче, но, когда стрелки огромных часов на стене перевалили за девять, я решила, что статью допишу дома, и, повеселев от этого решения, выпив крепкого чаю, вышла из редакции в половине десятого и, проскользнув под проливным дождем в припозднившийся троллейбус, поехала домой.
Когда я подходила к дому, улица была темна и пустынна. Конечно, кому захочется шататься по городу в такую погоду, когда ливень хлещет по асфальту, высекая из него искры?
Держа под мышкой зонт, роясь в сумке в поисках ключей и проклиная всё на свете, я почувствовала какой-то терпкий пряный аромат. Не успев подумать, чем это так необычно пахнет, я ощутила, что аромат усилился, и услышала сзади приятный баритон:
– Ну наконец-то, фройлейн Марта! Долго же заставляете себя ждать!
Обернувшись, я увидела высокого брюнета с легкой проседью, в длинном черном плаще. От неожиданности я замерла и перестала рыться в сумке. Брюнет мягко поторопил меня:
– Открывайте, открывайте, фройлейн Марта, я жду вас уже более двух часов, а в моем возрасте противопоказана сырая и промозглая погода.
Отыскав, наконец, ключи, я открыла дверь подъезда и стала подниматься по лестнице. Брюнет же подошел к дверце лифта, на мгновение обернулся, произнес:
– С вашего позволения! – и скрылся внутри.
Я чуть притормозила в недоумении.
Кто это такой? Незнакомый мужчина идет ко мне домой на ночь глядя… как странно он меня назвал – фройлейн Марта… А может, он все-таки не ко мне?
Но нет, он стоял на площадке, терпеливо меня ожидая.
– Я смотрю, вы по старинке ходите пешком, хотя давным-давно существуют лифты? – пригласил он меня вступить в беседу.
Я испытующе посмотрела на него.
– Целый день сидела на одном месте, да и после работы, как видите, прогуляться не удалось…
Зачем я перед ним отчитываюсь?
– В вашем новом доме, фройлейн Марта, по лестнице не находишься… Хотя вы еще так молоды… Ну, что же вы держите меня на пороге? Давайте же войдем в квартиру!
– Перед тем как войти в квартиру я бы хотела узнать, кто вы и в чем состоит цель вашего визита, – я постаралась изъясниться в его стиле.
Честно говоря, не самое подходящее время для непрошеных гостей.
Вообще-то, обычно в этот час я валяюсь в ванне с журналом…
– Позвольте представиться: Павел Иванович Корсаков. – С этими словами он взял мою руку и приложил ее к губам.
Его рука была холодна, словно в ее жилах не текла кровь.
Содрогнувшись от внезапного необъяснимого ужаса, я чуть ли не силой вырвала руку назад.
– …личный адвокат вашего отца.
– Моего отца? У меня нет отца! – уверенно заявила я.
– Марта Вильгельмовна, у каждого человека есть отец. Ну, или когда-то был. Прошу вас, давайте продолжим беседу в квартире. Там я изложу вам суть своего дела, а вы зададите все интересующие вас вопросы.
В этот момент я взглянула ему в глаза, и взгляд мой словно провалился в темную бездну. На какое-то мгновение я как будто выключилась из реальности. Чтобы избавиться от наваждения, я резко встряхнула головой и… неожиданно обнаружила себя уже в коридоре собственной квартиры. В еще большем недоумении я сунула руку в сумку и на самом ее дне нащупала ключи.
Я попыталась сосредоточиться и вспомнить, когда это я успела открыть дверь и зачем-то снова положить ключи в сумку, но мысли непослушно разбегались в голове, стукаясь друг о друга, как шарики Спортлото.
– Марта Вильгельмовна, сделайте одолжение, не стойте в прихожей, пройдите в комнату, – раздался из гостиной голос Павла Ивановича. – Я уже все приготовил.
Двигаясь как сомнамбула, я прошла в нашу крошечную гостиную и увидела, что маленький столик, стоящий обычно в углу, перемещен на середину комнаты, рядом в кресле сидит Павел Иванович Корсаков, по-прежнему в плаще, а на столе возвышаются два фужера и очень красивая бутылка с зеленой жидкостью.
Перехватив мой взгляд, адвокат снисходительно улыбнулся:
– Не бойтесь, фройлейн Марта, это всего лишь абсент. Я приобрел его в ближайшем супермаркете. Вам не случалось употреблять абсент?
– Н-нет… – пролепетала я.
– Ну так сейчас самое время! – азартно воскликнул он, и помедлив, продолжил: – Ведь мы будем говорить о вашем наследстве! Садитесь к столу, пожалуйста.
Я придвинула к столу высокий венский стул и осторожно присела на его краешек. Все происходящее казалось какой-то галлюцинацией.
Незваный гость ловко налил два фужера и протянул мне один со словами:
– Ну что ж, выпьем, Марта Вильгельмовна, за знакомство, а затем я оглашу вам завещание. – Он заговорщицки подмигнул мне. – Признайтесь, вам ведь не каждый день оглашают завещания?
«Чокнутый, – пронеслось в голове. – Господи! Я один на один с незнакомым, психически больным мужчиной…спасти меня некому – сегодня я больше никого не жду…»
Почему «больше»?.. Я и его не ждала…
Тут я заметила, что Корсаков продолжает тянуть мне фужер, и машинально взяла его.
Фужер тоже оказался ледяным, как рука, которая только что его держала.
– Простите, – вежливо сказала я (Господи, помоги найти предлог, чтобы выставить этого сумасшедшего на улицу!) – Вы, наверно, ошиблись адресом. Вы все время называете меня Марта Вильгельмовна, а меня зовут Марта Андреевна! – Я жалобно улыбнулась.
– Выпьем, – произнес он в ответ и глотнул из фужера. Не желая проверять, чем может грозить неповиновение, я тоже глотнула.
Сейчас главное – держать ситуацию под контролем.
Ночной визитер поставил фужер на стол и заявил:
– А с чего вы взяли, дорогая фройлейн, что вы Марта Андреевна? На каком, так сказать, основании, вы сделали этот…м-м… неверный вывод?
– На основании того, что… я всю жизнь была именно Мартой Андреевной. У меня и паспорт есть. Хотите, покажу? – приподнялась я со стула.
Он жестом остановил меня, и я села на место.
– Паспорта, фройлейн Марта, не всегда дают верную информацию, даже если заполнены по всем правилам. – Он опять глотнул из фужера. Я последовала его примеру. – Поэтому не утруждайте себя беготней. Давайте лучше перейдем непосредственно к делу.
С этими словами странный посетитель раскрыл невесть откуда взявшийся портфель и вынул оттуда какие-то листы.
Я облегченно вздохнула.
Пусть он их прочтет, я не буду его перебивать, во всем с ним соглашусь, и, раскланявшись, выпру к чертовой матери.
В тот момент, когда моя мысль дошла до чертовой матери, взгляд Павла Ивановича недобро блеснул в мою сторону.
– Не отвлекайтесь, дорогая фройлейн. Итак, в моих руках завещание вашего отца, Вильгельма Краузенштайна.
– Он что, немец? – удивившись необычному имени, перебила я и тут же прикусила язык.
– Ну, в какой-то степени…– обтекаемо ответил правозащитник и уткнулся в бумагу, не забывая время от времени прикладываться к абсенту. – Итак, «Завещание Вильгельма фон Краузенштайна, скончавшегося 4 октября 1989 года…»
«Бред какой-то»… – снова подумала я.
Адвокат как будто споткнулся на полуслове и медленно перевел на меня свои глаза.
Не посмев отвести взгляда, я опять на несколько секунд словно погрузилась в их тянущую глубину.
И неожиданно испытала странную ностальгию.
Надо же, мой папа, оказывается, так давно умер… А я никогда его не видела, никогда не искала и ничего – совсем ничего! – о нем не знаю… Даже то, что он в какой-то степени был немцем…
А он, оказывается, помнил обо мне, и, наверно, по-своему любил, раз завещал мне что-то. Какая же я черствая пустышка, а ведь считала себя чутким и милосердным человеком!
Мне стало очень совестно перед умершим отцом и его личным адвокатом.
Однако теперь уже, к сожалению, ничего не исправить.
«…Настоящим удостоверено, что я, Вильгельм фон Краузенштайн, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю все свое имущество моей единственной дочери Печатниковой Марте Андреевне (урожденной Краузенштайн Марте Вильгельмовне), рожденной 2 ноября 1978 года»…
Адвокат вновь поднял глаза.
– Ну, теперь видите, уважаемая фройлейн, что никакой ошибки нет?
Я потрясенно кивнула и залпом осушила остатки абсента. Краем глаза я увидела, что второй фужер тоже пуст. Павел Иванович тут же наполнил оба до краев.
– Далее идет перечисление и описание имущества. Но, дабы не утруждать ваше внимание несущественными подробностями (вы прочтете их потом сами, я оставлю вам второй экземпляр), сообщу лишь, что основное завещанное вам имущество – семикомнатная квартира в центре города. Адрес указан в завещании. Закройте рот, уважаемая!
– Что?..
– Что вы, пардон, рот разинули? Не верите своему счастью? Не бойтесь, завещание подлинное, заверено у нотариуса 9 октября 1987 года.
Наверно, я действительно от удивления и невероятности происходящего открыла рот, но столь резко изменившиеся манеры адвоката неприятно резанули.
– Еще по глоточку, и продолжим беседу?
Я нетерпеливо кивнула. Меня как магнитом тянуло к фужеру с абсентом.
Мы чокнулись и выпили. А он интересный! Такой импозантный… И плащ такой необычный, наверное, очень дорогой…
– А что вы в плаще сидите? – вдруг проявила я запоздалое гостеприимство и втихаря пригубила абсента. – У меня тепло. Раздевайтесь, давайте я отнесу в прихожую и повешу…
Я резво вскочила с места, но сила абсента качнула меня и плюхнула обратно на стул.
Однако я заметила, что Павел Иванович не разделил моего порыва.
Я взглянула на него и с удивлением обнаружила, что передо мной уже два синхронно говорящих и двигающихся Павла Ивановича. Пытаясь сфокусировать взгляд на каком-нибудь одном из них, я потерпела полное фиаско.
Они протянули мне два бокала с абсентом, и мы чокнулись.
– Я должен вам сообщить еще кое-что, – дуэтом сказали они.
Мимо меня проплыл хоровод зеленоватых узорчатых бабочек. Я залюбовалась ими, и, стремясь обратить внимание собеседника на это неожиданно возникшее чудо природы, неожиданно для самой себя противно захихикала.
– Э-э, матушка, ну и надралась ты, – донесся откуда-то из подземелья голос Павла Ивановича. Каждое слово будто кувалдой ударяло по голове. Я потрясла головой, и он возник перед глазами, уже снова один, но по-прежнему в наглухо застегнутом черном плаще.
Я спроецировала себя на стул и попыталась, как говорят, вся обратиться в слух.
Видя, что клиент пришел в себя, господин Корсаков не замедлил протянуть мне фужер, уже опять наполненный доверху.
Внутренний голос пытался воззвать к остаткам разума, но тут же потонул в глотке обжигающей волшебной жидкости. Я залпом осушила емкость и приготовилась слушать адвоката.
– Для того чтобы завещание вступило в законную силу, необходимо ознакомиться и выразить свое согласие с двумя условиями, при которых это становится возможным, – долетел до меня убаюкивающий голос таинственного человека в дорогом плаще. – Условия эти состоят в следующем. Ваш отец пожелал, чтобы вы получили второй экземпляр завещания за одиннадцать дней до его вступления в законную силу…
Я насторожилась и приоткрыла слипающиеся глаза.
– А что, завещание еще не вступило… Я еще не владелица семикомн…– едва ворочая языком, пробормотала я. Где-то на задворках сознания всплыли мысли о недописанной статье. Господи, меня завтра уволят! А и пусть увольняют! Я теперь владелица!.. Или еще не владелица?..
– Нашла о чем думать! – восхитился Павел Иванович. – Ей такое состояние завещано, а она дурку гонит, о статье какой-то переживает!
Я что, посетовала на статью вслух? Вроде нет…
И опять изменение стилистики речи адвоката моего отца повергло меня в легкий шок. Кто он такой? Почему его как будто два?..
– Ты слушай лучше и не перебивай, наследница, – внезапно перейдя на «ты», снова заговорил странный персонаж, – ЗАВЕЩАНИЕ ВСТУПИТ В СИЛУ РОВНО ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ ПРИ СОБЛЮДЕНИИ НЕКОТОРЫХ УСЛОВИЙ. Напряги мозги, чтобы не переспрашивать.
Во мне проснулся протест против этого хамства.
– Не будете ли вы столь любезны выражаться более корректно? – попросила я.
И он тотчас же будто переродился.
– Разумеется, уважаемая фройлейн. Может, выпьем?
– С удовольствием, – против моей воли ответил кто-то за меня моим голосом. У меня возникло стойкое ощущение, что это сказала не я. По-моему, я даже не успела разжать губ. А когда я их разжала, возле них уже плескалась искрящаяся зеленая напасть. Не успела я глазом моргнуть, как она провалилась внутрь меня.
– Каковы же эти условия? – донесся до меня издалека мой собственный обеспокоенный голос.
– Основное условие состоит в следующем. С момента получения вами вашего экземпляра завещания вы должны переселиться в завещанную вам квартиру вашего отца. И жить в ней на протяжении всех одиннадцати дней, ночуя в ней каждую ночь, не пропуская ни одной ночи.
Он помолчал.
– И все?! – с радостным изумлением спросил мой голос. Ну естественно, я завтра же туда переберусь! Для того она мне и завещана, чтобы я в ней жила. И ночевала, не пропуская ни одной ночи…
– А если я пропущу одну ночь? – с пьяным кокетством полюбопытствовала я.
– Тогда не видать вам наследства, как ушей своих, – ласково ответил адвокат в плаще.
Я покосилась на зеркало, висящее на стене, и отчетливо увидела в нем свои уши.
И снова хихикнула.
– А кто же сможет это проверить? – задала я резонный вопрос.
– Однако после стольких порций абсента вы не теряете способности к аналитическому мышлению, – похвалил Корсаков. – Впрочем, это не ваша забота. Знайте только одно: обмануть наследодателя вам не удастся.
– К-какого… наследодателя? Он же умер… если он – наследодатель… – растерялась я.
Павел Иванович немного замешкался и потеребил пуговицу на плаще.
– В данном конкретном случае – меня, – произнес он не очень уверенно, – так как я представляю интересы непосредственно наследодателя, то есть вашего отца.
– Непосредственно… – повторила я и грохнулась со стула на пол.
– …Еще одно условие, – невзирая на мое падение, спокойно продолжил Павел Иванович недрогнувшим голосом, – лежите, лежите, Марта Вильгельмовна, вся в своего покойного папашку… Еще одно условие таково: в одной из комнат квартиры вашего отца находится его портрет. Так вот: портрет нельзя выносить из комнаты, переставлять, накрывать и так далее. Всякие манипуляции с портретом категорически запрещены. Словом, вы, уважаемая фройлейн, должны жить в квартире, и с вами в той же квартире, всегда на одном и том же месте должен находиться портрет вашего отца.
– И все?! – снова откуда-то радостно воскликнул мой голос.
– Да. И все. Правда, в завещании указаны еще несколько пунктов, но, строго говоря, они столь незначительны…
– Так это же сущие пустяки! – пропустив мимо ушей последнюю реплику, вскричала я с восторгом.
Честно говоря, услышав про условия, я испугалась, что они окажутся невыполнимыми, и поэтому искренне обрадовалась тому, что они такие простые.
– И если я буду там жить все это время, начиная с завтрашнего дня, то через одиннадцать дней…
– Совершенно верно, через одиннадцать дней, в день вашего двадцатипятилетия вы станете законной владелицей данной квартиры.
– Если начну там жить уже завтра!.. – не могла поверить я, с трудом поднимаясь с пола.
Всего через каких-то одиннадцать дней!
– При условии, разумеется, что портрет вашего отца будет жить в этой квартире вместе с вами.
– Жить?.. Портрет?.. – глупо рассмеялась я.
Даже одурманенной абсентом, мне вдруг показалось, что Павел Иванович не оговорился. Он как-то странно посмотрел на меня, и от этого взгляда мурашки пробрали меня с головы до пят.
И тут же ледяной взгляд его сменился чарующей улыбкой.
– Ну, что же, раз вы согласны с условиями завещания…
– Конечно, согласна!
– Еще бы! Редко кому выпадает такая удача. – Что-то фальшивое почувствовалось мне в его интонации. – Ну так вот, фройлейн Марта, ЕСЛИ ВЫ СОГЛАСНЫ С УСЛОВИЯМИ ЗАВЕЩАНИЯ, тогда подпишите, пожалуйста, здесь и здесь.
Я взяла любезно протянутую мне холодную, как лед, ручку и быстро поставила свою подпись, где было велено.
– И еще один экземпляр, будьте добры, здесь и здесь.
Отгоняя летающих бабочек, цепляясь пальцами ног за уплывающий пол, облокотясь левой рукой на постоянно двоящегося Павла Ивановича Корсакова, я подписала.
Мне показалось, что в тот момент, когда я оторвала ручку от бумаги, где-то раздался тихий, но неприятный смех. Я оглянулась по сторонам, но ничего подозрительного не увидела, если, конечно, не считать того, что одна из стен сдвинулась со своего места и поползла прямо на меня.
– Марта Вильгельмовна…
Я покосилась на стену. Она стояла на месте.
– Если у вас нет ко мне вопросов, то разрешите откланяться…
Ох, уж этот мне его дворянский слог!
– Разрешаю. Откланяйтесь.
Не обращая внимания на мое подобие иронии, папашин адвокат собрал бумаги, сунул их в портфель вместе с ручкой и резюмировал:
– Ваш экземпляр завещания я оставил на столе. Завтра на трезвую голову с ним ознакомитесь.
Представитель наследодателя сказал это так строго, словно это не он меня напоил!
Я открыла рот, чтобы что-то возразить, но Корсаков не дал мне произнести ни слова.
– Там же, на столе, я оставил свою визитную карточку. Если возникнут вопросы, незамедлительно обращайтесь. Завтра 22 октября, и завтрашнюю ночь, так же, как и все последующие, надо будет провести в квартире вашего отца. Адрес и телефон в завещании, а ключ… – предвосхитил правозащитник мой вопрос, – вот, возьмите.
И он сунул мне в руку причудливой формы ключ из желтого металла, очень похожего на золото.
– Дверь подъезда открывается этим же ключом. Обратите внимание, на головке ключа, вернее, на ее торце, имеется едва заметный прямоугольный выступ. Его нужно просто прислонить к кнопке «В». Поняли?
– Дерни за веревочку, дверь и откроется…
Я еле держалась на ногах и мечтала скорее лечь и провалиться в сон. Мысли о статье растворились в чудодейственном напитке.
– Ну, вот и все! – дружески улыбнулся адвокат. – Вперед, к новой жизни, наследница!
С бокалом абсента в руке я проводила его до двери.
– До скорой встречи! – сказал он на прощанье и, критически осмотрев меня с ног до головы, добавил:
– Пожалуй, сегодня ванну с журналом не принимайте. Еще уснете в ней, не дай…
Не закончив фразы, Корсаков развернулся и пошел к лифту, а я в смешанных чувствах закрыла за ним дверь.
Почему до скорой встречи?
… И когда это я успела ляпнуть ему про ванну с журналом?..
