Kitobni o'qish: «Федоров»
Он воззвал, громким голосом: Лазарь, иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком.
Евангелие от Иоанна
…Маленький худощавый старик. Он был удивительно бодр, зиму и лето ходил в стареньком пальтишке, кацавейке и в калошах, обношенных до лохмотьев. Он был так согбен, точно стремился под сильным ветром вперед. Жилы вздувались буграми на его лысом лбу. На его бледном и тонком лице сияли лучистые глаза.
Это был библиотекарь Румянцевского музея в Москве, в прошлом – народный учитель, сын крепостной крестьянки и князя Павла Гагарина. Он знал не только названия, а содержание всех книг Румянцевской библиотеки. В Москве он жил по углам у самых простых людей. От повышения по службе он отказывался и жалованье, меньше 400 рублей в год, раздавал музейным сторожам и беднякам. Спал на голых досках. Московский старик с лучистыми глазами, чудак или святой, умер в 1903 году в госпитале.
Толстой, Достоевский и Владимир Соловьев называли его своим учителем.
Это был – Николай Федорович Федоров.
Фигура московского старика в ветхой кацавейке со страшной силой приближается к нам и возрастает в образ, огромный и неотразимый.
О Федорове есть уже много работ, и эта статья есть, собственно, отзыв на три новых работы о нем Л. Остромирова, изданные в Харбине, – биография Федорова и два выпуска: Федоров и современность. О Федорове начинают узнавать также иностранцы.
Единственный труд Федорова, написанный им случайно, урывками, по ночам, при керосиновой лампочке, «Философия общего дела», – так и не напечатанный при жизни, – Владимир Соловьев назвал «первым движением вперед человеческого духа по пути Христову».
В основе федоровской идеи лежит толкование сложившейся веками человеческой картины миропредставления, с его неминуемой гибелью, Страшным Судом.
Но вселенский Страшный Суд, – утверждает Федоров, – условен, а не безусловен, Откровения могут и не исполниться.
Апокалипсис – лишь угроза суда, которого может и не быть, так как Бог живых есть Бог всеобщего спасения, а не всеобщей погибели. Не во имя ли спасения и воскресения всего сущего отдал Бог самого Сына Божия?
