Я думаю, что это одна из важнейших книг о советском государстве периода 30-х годов. Удивительно, насколько современная Россия наследует этому государству. Её надо читать обязательно, если вы хотите что-то понять про российскую власть.
Hajm 800 sahifalar
2005 yil
Россия в концлагере (сборник)
Kitob haqida
Автобиографические очерки выдающегося российского публициста Ивана Лукьяновича Солоневича «Россия в концлагере» – одно из лучших произведений в российской литературе 20 века. Незаслуженно забытое, оно гораздо менее известно в России, чем за ее пределами, и цель настоящего издания – познакомить российского читателя с этой частью культурно-исторического наследия нашей страны.
При подготовке публикации максимально сохранены авторские орфография и пунктуация.
В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.
Георгий Семашко, И сразу в догонку читайте книгу Саула Ушеровича ''Смертные казни в царской России'', написанная ещё в 1933 году. Ну чтоб сравнить
Одна из первых книг на тему советских лагерей, написанная их современником и очевидцем.
Книга, которая показывает, насколько коммунистическая идея неотделима от террора, насколько прочно срастается повседневная «свободная» жизнь с застенком и лагерем смерти в условиях советской утопии.
Несмотря на зловещий фон описываемой действительности и картины отчаяния, атмосферу страха и озлобленности, обречённое существование на краю гибели, книга написана незаурядным писателем, чьё повествование порой можно принять за выдумку беллетриста. Авантюрное поведение главных героев поражает своей дерзостью и отчаянной одержимостью.
Обзор шире можно получить читая «Россию в концлагере» вместе с книгой другого Солоневича, Бориса: «Молодёжь и ГПУ…»
Но следует помнить, что только этим описываемым людям и удалось бежать из лагеря за границу в страшном 1934 году.
Выходит, что только так и можно было спастись. Единицам из миллионов.
Поражает, что за всю историю этого длительного, во много этапов и с двумя провалами, бегства, не погиб ни один человек, враг, чекист. Потому что беглецы не сражались, не мстили, но уносили свидетельство и память.
"Помните узников, как бы и вы с ними были в узах, и страждущих, как и сами находитесь в теле." к Евр. 33.3
Очень полезная книга. В отличие от многих книг о лагерях, она не просто рассказывает о том, каково было жить в СССР в 20-30 гг., но и пытается дать ответ почему так получилось. Интересно, что бы сказал автор, узнай, что спустя почти что 100 остались в силе все те же принципы, что и были тогда: кабак, коррупция, распилы.
Егор Морозенко Так это может и есть человеческая сущность? Кабачки, распил и коррупция.
В начале прошлого года я прочел книгу Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» – историю репрессированной женщины, отравленной в Магаданский лагерь. Книга произвела тогда сильное впечатление. И год спустя я наконец добрался до книги Ивана Солоневича «Россия в концлагере». Нашел издание 2005 года. На обложке выведено изображение памятника Дзержинскому, что показалось странным. Но уже в процессе чтения отгадка сама пришла. Дзержинский – один из символов той России, ставшей концлагерем, один из той «сволочи», как называл всю партийную верхушку Солоневич. «Россию в концлагере» я бы назвал своеобразным приквелом к «Крутому маршруту». Это книга о том, какой террор был учинен в России до пресловутого Большого террора 1937 года. Еще целых двадцать лет от начала революции страна покрылась многочисленными маршрутами. И Солоневич стал свидетелем этого «кабака», как он назвал всю советскую действительность. Не найдя другого способа отвертеться от работы с ГПУ, он дважды пытался бежать. На второй раз его посадили в лагерь. Но даже оттуда он вырвался, чтобы рассказать всему миру, что Россия – это не социалистический рай, а именно концлагерь, в котором он побывал достаточно, чтобы сформировать свое мнения. При чтении понимаешь, что писал это очень сильный человек – равно как телом (Солоневич профессиональный атлет), так и духом. Его убеждения строго прямолинейны, без всяких оговорок, как это любят делать современные толкователи истории. При этом, проклиная властвующую «сволочь», Солоневич к концу книги невольно и себя обвиняет в случившемся со страной: «Как это я, мужчина и все прочее, мог допустить весь этот кабак? Почему это я – не так чтобы трус и не так чтобы совсем дурак – на практике оказался и трусом, и дураком?»
В самом деле, на сегодня очень мало представлений о том, что же случилось в стране после революции. И «Россия в концлагере» – сильный документальный текст, который хочется порекомендовать всем, кто хочет разобраться в истории страны. При всем ужасе описанных событий – о «холодных» и «жарких» камерах ГПУ, историях раскулаченных крестьян, беспризорников, невинно посаженых честных служащих – книга написана бодро, захватывает от начала до конца. В ней нет непреодолимой тоски, от которой опускаются руки. Солоневич будто говорит: «Я имею право сказать». И это право честно отстаивает.
dochayder, И сразу в догонку читайте книгу Саула Ушеровича ''Смертные казни в царской России'', написанная ещё в 1933 году. Ну чтоб сравнить
Читается на одном дыхании. Увлекательнее любого детектива. Обязательна к прочтению всеми. Особенно важно, чтобы она была в учебных программах учебных заведений по литературе и истории.
slavamyasnikoff, И сразу в догонку читайте книгу Саула Ушеровича ''Смертные казни в царской России'', написанная ещё в 1933 году. Ну чтоб сравнить
Izoh qoldiring
- За переделку человека брались организации намного покрупнее и поглубже, чем коммунистическая.
– Кто же это брался?
– Хотя бы религия. А она перед вами имеет совершенно неизмеримые преимущества.
– Религия перед коммунизмом?
– Ну, конечно. Религия имеет перед вами то преимущество, что ее обещания реализуются на том свете. Пойдите, проверьте. А ваши уже много раз проверены.
Больные, конечно, не доедут живыми. Но разве хотя бы один раз в истории советской власти человеческие жизни останавливали победно-халтурное шествие хотя бы одного промфинплана?
Дело о выеденном яйце начинало принимать подлинно большевицкий размах.
Девочка со льдом ..
В жизни каждого человека бывают минуты великого унижения. Такую минуту пережил я, когда, ползая под нарами в поисках какой-нибудь посуды, я сообразил, что эта девочка собирается теплом изголодавшегося своего тела растопить эту полупудовую глыбу замерзшей, отвратительной, свиной, но все же пищи; и что во всем этом скелетике тепла не хватит и на четверть этой глыбы.
Я очень тяжело ударился головой о какую-то перекладину под нарами и почти оглушенный от удара, отвращения и ярости, выбежал из палатки. Девочка все еще сидела на том же месте, и ее нижняя челюсть дрожала мелкой частой дрожью.
– Дяденька, не отбирай! – завизжала она. Я схватил ее вместе с кастрюлей и потащил в палатку. В голове мелькали какие-то сумасшедшие мысли. Я что-то, помню, говорил, но думаю, что и мои слова пахли сумасшедшим домом. Девочка вырвалась в истерии у меня из рук и бросилась к выходу из палатки. Я поймал ее и посадил на нары. Лихорадочно, дрожащими руками я стал шарить на полках, под нарами. Нашел чьи-то объедки, пол пайка Юриного хлеба и что-то еще. Девочка не ожидала, чтобы я протянул ей все это. Она судорожно схватила огрызок хлеба и стала запихивать себе в рот. По ее грязному личику катились слезы еще не остывшего испуга. Я стоял перед нею пришибленный, полный великого отвращения ко всему в мире, в том числе и к самому себе. Как это мы, взрослые люди России, тридцать миллионов взрослых мужчин, могли допустить до этого детей нашей страны? Как это мы не додрались до конца? Мы, русские интеллигенты, зная, чем была великая французская революция, могли мы себе представить, чем будет столь же великая революция у нас… Как это мы не додрались? Как это мы все, все поголовно не взялись за винтовки? В какой-то очень короткий миг вся проблема гражданской войны и революции осветилась с беспощадной яркостью. Что помещики? Что капиталисты? Что профессора? Помещики – в Лондоне. Капиталисты – в наркомторге. Профессора – в академии. Без вилл и автомобилей, но живут. А вот все эти безымянные мальчики и девочки? О них мы должны были помнить прежде всего, ибо они – будущее нашей страны. А вот, не вспомнили. И вот на костях этого маленького скелетика, миллионов таких скелетиков, будет строиться социалистический рай. Вспомнился карамазовский вопрос о билете в жизнь. Нет, ежели бы им и удалось построить этот рай, на этих скелетиках, я такого рая не хочу. Вспомнилась и фотография Ленина в позе Христа, окруженного детьми: «Не мешайте детям приходить ко мне». Какая подлость! Какая лицемерная подлость! И вот, много вещей видал я на советских просторах; вещей, намного хуже этой девочки с кастрюлей льда. И многое как-то уже забывается. А девочка не забудется никогда. Она для меня стала каким-то символом того, что сделалось с Россией.
– Значит, сели, наконец, – неунывающим тоном умозаключает Гендельман. – Я ведь вам предсказывал. Правда, и вы мне предсказывали. Какие мы с вами проницательные! И как это у нас обоих не хватило проницательности, чтобы не сесть? Не правда ли, удивительно?
Izohlar
37