Kitobni o'qish: «Бог есть»
Посвящается моей женщине,
Дарье Микутис. Люблю.
Не получит Ганг ганглий моих
Как поставлю растяжку
из слов!
чтоб каждый и спотыкался,
Я вовсе не балабол
не любитель приёмов грязных.
…
Прометей нам факел вручил
чтоб пергамент освещала лучина,
дар языка потёк
чернилами по нашим жилам.
—
Как я люблю язык!
Невозможно остановиться,
будто математик черчу
в воздухе разные рифмы.
…
И мозг напрягаю свой
что бывает довольно ленивым,
ему бы хлеб и вино
а я скормлю ему новую книгу.
…
Буду беречь язык
как Серафим
у Эдемской стенки,
этот сад уж не запустить
полно у меня удобрений.
—
Поставлю в Сети растяжки
языка ради я партизаню,
не позволю мозгу дремать
пусть нейронами зарастает.
…
Языка интересна изнанка
буду тропы использовать смачные,
я, конечно, не донор
но всем достанется рифмы плазма.
и Тлен пусть трясётся от страха
таламус-то совсем не старый,
Ганг не получит ганглий моих
я с каждым разом пишу филигранней.
Ты как, Господи, поживаешь?
Ну и машинерия,
эмергенция клеток нервных.
"Отойди от меня, Сатана!",
властелин я машины времени.
…
Павлин в самом расцвете сил,
хвост яркий подобен вееру.
Воображением шлифую ножи,
в мозгах историй немерено!
—
Сверстники играют в карты,
а я вперился в Леонардо.
Современник давно в арьергарде,
а я Христа пожираю глазами.
…
Исполнен печали,
в раздумьях о чаше.
Он уже видит "Дорогу скорби",
злобу людскую вдыхая.
…
Эх, вот бы сесть за этот стол,
пообщаться с Христом.
Сказать, что Он силён,
сравнить с бледным огнём.
О таком не писал Набоков,
и Горький топтался лишь около.
Я хочу Его похвалить,
достав цветок из своей котомки.
Розу,
конечно же розу.
Сошлась красота и грозность.
Лучшая аллегория!
ибо Бог насылает грозы,
а потом как достанет радугу:
"вишенка на синеватом торте".
—
Что за напасть?!
Свет яркий,
хочется плакать,
чёрт бы побрал катаракту.
…
Шум какой-то в ушах,
будто море ищу в ракушке.
Может рехнулся?
Сошёл с ума?
Пока в деталях картины копался.
…
Люби бог твою маму!
Пётр (кто же ещё?) тычет в апостолов пальцем.
Вино в деревянном стакане.
Кусок лепёшки, какой же румяный…
—
Доигрался,
братцы,
доигрался!
Я, конечно, имажинист,
но не любитель галлюцинаций.
…
Какой каламбур, однако,
Фома, Павел, Пётр,
а сам сел на место Иоанна.
Наконец набрался отваги,
взглянул на Христа прямо,
я ошалел…
Он такой неузнаваемый!
…
Кусок блестящего сахара,
аппетитный до колик,
Его хочется смаковать с чаем.
Не человек, ручей,
ручей из воды хрустальной.
Его речи полны печали,
но Он разливает вино,
ведёт себя как радушный хозяин.
—
И это Бог?
Бог, совершающий самоубийство?
Максимум чая кусок,
что в воде человека решил раствориться.
…
Все гогочут,
Иуда исполнен тревоги,
а Христу хоть бы хны,
Он парирует браваду Петра,
но не так чтобы строго.
…
Смотрю на Христа во все глаза,
что уж там,
во все зенки.
Думаю, что бы сказать,
что попросить для души, для тела.
А Он видит всё, шельмец,
знает, как я обомлел.
"Иоанн, а Иоанн, у тебя ко Мне дело?".
Улыбается так,
будто не крест Его ждёт,
а из пряников терем.
—
Обстановка уж очень домашняя,
и не назвать Иуду предателем.
Он, наверное, одурел от счастья,
руку Богу жать дано не каждому.
…
Сижу в кругу лучистых друзей,
а замыкает круг Отец,
мне просить уже нечего,
решаю толкнуть нелепую речь.
…
Да мне, Господи, ничего не надо,
я многое понял, правда,
Ты такой сладкий, как сахар,
постараюсь не разбавлять водой грязной.
…
Тут здорово, тут приятно,
всегда можно с Тобой покалякать.
Даже не столько просить,
сколько про дела Твои спрашивать.
Много Ты надарил подарков,
прошу часто о мелочи разной,
но сегодня речь о другом,
Ты как, Господи, поживаешь?
как там папа и бабушка, как Рай?
Тебе помощь нужна? Могу в Эдеме цветы поливать.
И это, если плохо Тебе,
говори, я побуду в роли платка.
Времени мало,
я пожелаю Тебе меньше плакать,
сил Тебе, Господи,
сил на кресте,
когда весь мир Твою грудь
сдавит в смертельных объятиях.
