Kitobni o'qish: «Непонятный роман»
Дизайн переплета – Элина Кунтыш
Иллюстрации – Анна Хопта
© Шипнигов И. В., 2023
© Хопта А. В., иллюстрации
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
В книге цитируются строки из песен «Ларек (Бородино)» (исполнитель – Ю. Шевчук), «Кэс», «Маленькие ублюдки», «Чистый», «Интро / Время возвращаться», «Положение», «Не прокашляешься», «Я не хочу», «Як 2», «Выходные» (исполнитель – Скриптонит), «Панелька», «Пироман» (исполнитель – Хаски).
Софье Ремез
За все занятия и макарошки
Автор осуждает все наркотики, в том числе алкоголь, и призывает оставаться трезвыми.
0:00 Начало пути
– Он позвал меня на интервью.
– Да ладно?
– Да. Написал в телеге.
– Круто, поздравляю. И что написал?
– Что, мол, давай поговорим просто о жизни. О детстве, о грусти, об одиночестве и о любви. Без политики, без «острых вопросов». Да и какие, говорит, к тебе могут быть острые вопросы. Я, говорит, хочу поговорить не как журналист и блогер, а просто как ровесник. Порефлексировать вместе над ушедшей эпохой. Исследовать наше поколение.
– Ничего себе он пишет в телеге.
– Ну я чуть приукрасил своими словами.
– Когда это было?
– Сегодня. Вчера ты сказал, что готов съездить. А сегодня я пошел сделать запасы. И прямо в «Дикси» он написал мне в телеге. Я же теперь в «Дикси» хожу.
– А «Пятерочка»? Там же справедливо.
– В «Пятерочке» теперь тоже дорого.
– Интересно, а есть еще уровни на понижение?
– В принципе, «Магнит». Но он у меня далеко от дома. Поэтому хожу в «Дикси».
– И как «Дикси»?
– Пока непонятно. Я долго ко всему привыкаю. Я, когда переехал на эту квартиру, познакомился с девушкой. Тогда тоже было лето. И жара была, как сейчас. И мы постоянно ходили в это «Дикси» возле дома и покупали там сангрию. Такие, знаешь, литровые бутыли. И весь июнь ее пили вместе. Потом, в июле, девушка ушла, и до конца лета я пил сангрию один.
– Так, истории начинаются.
– А теперь все изменилось. Как будто два разных человека, я тогда и я сейчас. И «Дикси» возле дома отремонтировали, повесили шарики, и там стало уютненько. И я туда снова хожу.
– Сангрия, что ли, опять?
– Да ну какая сангрия, ты что. Я ведь давно не бухаю. В «Дикси» молоко в первую очередь. Раньше молоко стандартно стоило пятьдесят рублей. Ну, сорок девять. А теперь – семьдесят. Шестьдесят девять то есть. Но главное в «Дикси» – кефир. Я как-то попробовал и открыл: кефир и ряженка прекрасно сбивают аппетит. Я всегда их любил, с «комбикормом», как я говорю, с клетчаткой для похудания. Но сейчас я клетчатку и, соответственно, похудание подзабросил, а вот кефир и ряженка прекрасно сбивают аппетит. Но ряженки в «Дикси» нет, поэтому…
– Подожди, как «сбивают аппетит»?
– Ну перед сном, на ночь. Они достаточно вкусные и сытные, чтобы успокоиться насчет еды. Но при этом достаточно невкусные, чтобы не хотелось еще и еще.
– Ооок. Я вот вообще не ем.
– Я вообще не понимаю, как ты это делаешь.
– Ну ты же управляешь своим вниманием. И помнишь, что ты на самом деле не голоден. Но если на язык что-то вкусненькое попадет – все, придется есть бесконечно. Вот как ты со своей «Нутеллой». Поэтому я просто не начинаю есть.
– Ты сверхчеловек, конечно. Я так не могу. «Нутеллу» я уже не ем, ты что. Это слишком даже для нас. Да она и пропала, а там, где не пропала, стоит, как самолет. Но меня вот спасает ряженка.
– Ты же говорил, в «Дикси» нет ряженки.
– А в «Пятерочке» прекрасная ряженка. Но самая лучшая ряженка, конечно, в «Мяснове». Но там зато…
– Подожди. Когда поехали, ты начал рассказывать, что прошлой осенью делал.
– Да. Сентябрь, октябрь и полноября ничего не делал, просто сидел. Ну как сидел. Как обычно вроде жизнь идет, и даже хорошо идет, внешне. А внутри тебя ничего не происходит. И ты знаешь, что праздников больше не будет. Взрослые не ждут праздников.
Вот в детстве постоянно ждешь праздника. Нового года прямо вообще ждешь. У нас же детство в девяностые было, и оно было бедное, и не было ничего. «Дикси» с «Пятерочкой» тогда очень всем помогли бы. Но и их тоже не было.
Я однажды в детстве подслушал взрослых, когда спать лег. Как обычно, лежу, мечтаю, спать не хочу. Слышу, на кухне говорят: «Семейный бюджет, семейный бюджет». Я прибежал на кухню, закричал: «Ура! Мы теперь богатые! Богатые!» Меня, главное, долго не могли понять. А для меня было очевидно: по телевизору постоянно говорят «бюджет, бюджет». Про бюджет всей страны. А это же какие-то миллионы, миллиарды, триллионы. И я решил, что любой бюджет – это куча денег. И раз у нас тоже есть бюджет, пусть и семейный, значит, мы теперь богатые. Не миллионы, но на еду теперь всегда хватит. Долго мне не могли объяснить. А потом еще долго не могли успокоить.
Я сосиски до сих пор не люблю. То есть с тех пор не люблю. Соня мне постоянно говорит про сосиски, как это удобно, быстро, достаточно вкусно и сытно. А я все равно не люблю. Потому что году в девяносто третьем – да, я в первом классе был – врач сказала, что у меня низкий гемоглобин. Сейчас бы вспомнить, конечно, врача, почему она так сказала, как я себя тогда чувствовал. Каким я был. Да не вспомнить уже ничего, конечно. Да и не надо. Помню только, что ел сосиски, просто вареные, без ничего. А все взрослые стояли на кухне на пороге и смотрели, как я ем. Понимаешь? Врач, видимо, сказала поднимать гемоглобин какой-то хорошей едой, и вот лучшее, что тогда нашлось, на что хватило «бюджета» – сосиски. Их ел только я. Взрослым нельзя сосиски.
Но главное – это, конечно, Новый год. А чуть ли не в том же первом классе я нашел под елкой «Лего». Это сейчас этого «Лего» у детей как грязи. Ну то есть, было как грязи, но теперь дети тоже будут жить на старых запасах деталей. А у меня был один набор: пляж. Там человечки лежали на маленьких белых шезлонгах. Даже девушки-человечки были, прямо в купальничках. Такие квадратные, но кругленькие. Красный велик был, пальмочка стояла в углу. То есть с краю доски, типа на пляже, на желтеньком, была жизнь, расслабленная такая. А вся остальная доска голубенькая, типа море. Я один раз собрал этот пляж, и он мне не понравился. Грустно от него стало. Такая придуманная жизнь, которой мне никогда не жить. Праздник, которого мне лучше не ждать. Разобрал этот пляж быстро, и с тех пор собирал из набора только космические корабли. Каждый раз разные. Класса до пятого упарывался одним этим набором, прикинь. Даже велик пригодился: колесики, фонарик, руль. Единственное – про пальмочку не придумал, как ее использовать в космических кораблях. Потом потерялась.
И были с Соней прошлым летом в Анапе. Там, кстати, сейчас живет Ульяна. Это отдельно, конечно, надо рассказывать, и как были с Соней в Анапе, и про Ульяну. Соня нашла уютный такой отель, казалось, прямо на пляже. И выходишь когда, соответственно, сразу на пляже оказываешься. И это не обычный пляж в Анапе, когда толпы лежат и пройти нельзя. А вдали от всего, неожиданно расслабленный, свободный и чистый пляж. С балкона нашего все было как в том моем «Лего». Даже девушки в купальниках на белых шезлонгах. Вроде бы праздник, а все равно грустно. Но это, наверное, потому, что я тогда наглотался в море воды с палочками, и меня полоскало двое суток. Но это надо отдельно рассказывать.
– Не надо.
– Да. А еще с тем «Лего» мне подарили набор шоколадок: «Сникерс», «Марс», «Баунти», «Твикс»… Какие еще были? Все шоколадки, которые по телеку тогда постоянно показывали. Только не помню, поделился ли я со взрослыми. Взяли они эти шоколадки, или так же стояли смотрели, как я поднимаю себе гемоглобин? Про некоторые вещи все-таки хорошо ничего не помнить. А шоколадки эти я до сих пор люблю. Хоть и не ем, конечно. Страшно представить, сколько можно съесть таких шоколадок, если вовремя не сбить аппетит. Взрослым нельзя шоколадки.
Вот эта грусть постоянная – она, наверное, оттого, что я ничего не помню по-настоящему. Как будто у меня жизнь не совсем настоящая, и стыдно, не нужно ее помнить. Такую, с сосисками, гемоглобином, «бюджетом». И я всю жизнь придумывал себе другую жизнь. Такую красивую, праздничную, с шоколадками. Такой вечный пляж, которого, конечно, тоже давно уже нет. Он пластмассовый, раскрашенный, и пальма дурацкая. И та потерялась. Возможно, это «Лего» я вообще себе придумал. Не помню, какое у меня на самом деле было детство. И какой я настоящий, тоже не знаю.
Вот сентябрь, октябрь и полноября просто сидел. Пытался что-то понять, кое-что вспомнить. Ничего не понял и еще больше забыл. Более того, стало еще более грустно. А тут все сложилось: он позвал меня на интервью. И ты согласился съездить.
– Приехали вроде.
0:15 Intro
– Борьба алкоголя с наркотиками.
– Сказочный лес, волшебный коньяк…
– Объясни нашим зрителям, что такое бражка.
– Людей нет, коньяк есть, что еще нужно?
– И вот среди прочего запретили бухло.
– Я бы запретил всего одну вещь: запрещать.
– Почему кто-то должен был вызвать полицию из-за того, что ты шел по двору босиком?
– Ты же знаешь, что настоящий путешественник – тот, кто не преследует цель, но любит путь?
– А ты заметил, что наша изначальная цель потерялась?
– Происходит что-то, чего не может произойти.
– Время в последнее время вообще идет очень странно.
– У этого всего должно быть какое-то объяснение.
– Я тогда купил коньяка, ну, бутылку. И выпил.
– Как все завязавшие люди, осуждал то, с чем завязал.
– Я тоже женился в тридцать пять и тоже на Софье. А до тридцати пяти – тоже пьянство и разврат, конечно.
– Милфы?
– Без порноплатьев.
– Хорошее было время.
– Теперь уже про пьянство и разврат можно.
– Мы теперь странники, божьи люди.
– Сознание ясное, не раздвоенное.
– Заблудился.
– Мы не заблудились. Мы спрятались.
– Но все-таки это свобода.
– Я убрал лишние слова.
– Ты будешь спать, а я буду рассказывать.
– Бог пошлет тебе читателей.
– Я слышу голоса, я вижу тени.
– Мне иногда кажется, что я тут у вас самый трезвый.
1:03 Два голоса и фонарик
– Про «Нутеллу» рассказывать?
– Да подожди со своей «Нутеллой»… Надо сначала понять, куда идти.
– Вот это мне всегда было сложно. Мне кажется, идти надо туда, где темнее.
– Все, я понял вроде. Погнали.
– Да. «Нутелла». Были с Соней как-то в «Ашане». У меня возле дома же, знаешь, «Ашан»? Вечером после ужина ходим туда иногда прогуляться, когда совсем нечего делать. Правда, когда домой потом приходим, снова, как правило, ужинаем. Ну как ужинаем. Легкие закуски. Знаешь, что такое легкие закуски?
– Тихо.
– А?
– Не… Показалось.
– Да нет тут никого.
– Тише все равно говори. Так, легкие закуски, «Нутелла»?
– Не, «Нутелла» – тяжелые закуски. А легкие – чиабаттка с творожным сыром и красной рыбой.
– Ну и закуски у вас… Осторожно, здесь глина скользкая.
– А долго еще идти?
– Полчаса точно.
– Мы еще в начале пути. Ночная дорога грустна, если рядом нет собеседника. Я всегда мечтал погулять ночью в лесу вот так вот летом. Летом лучше всего в деревне. У меня в детстве было такое понятие: «открытое лето». Это когда ночью все двери и окна открыты, а все равно душно. И все сидят и перебирают клубнику. Вот, я же про клубнику хотел рассказать.
– Про «Нутеллу» ты хотел.
– Так а почему нельзя про «Нутеллу» и клубнику сразу.
– Ты можешь «Нутеллу» с клубникой… Слушай, а мы, походу, пришли.
– Уже?!
– Тихо… Да, точно. Тут GPS непонятно работает. Сначала показал, что нам полчаса еще идти. А сейчас показывает, как будто мы уже на месте. Теперь надо искать дерево.
– Раздвоенное.
– У тебя сознание раздвоенное. Дерево ищи.
– А вот оно.
– Да блин, они тут все раздвоенные!
– Нет. Это оно. Я его чувствую.
– А краска зеленая? Смотри, на фотках краска. Так на них на всех краска… Откуда она вообще тут? Кто тут деревья красил?
– Неважно это все. Знаешь, что важно? Под раздвоенным деревом с зеленой краской должна быть бутылка разбитая из-под коньяка. Типа «Коктебеля». Такой, не очень, конечно, коньяк…
– И где она?
– А вон блестит. Пожалуйста.
– Вот у тебя глаза все-таки…
– Так я же глаза-то сделал. Но главное, я это дерево чувствую. Хочешь, расскажу?
– Про что?
– Как я глаза делал.
– Я хочу, чтобы мы спокойно отсюда сейчас уехали. А ты потом можешь рассказывать про глаза, про «Нутеллу», про клубнику. Ищи, чем копать.
– А у меня ложка есть, специальная, для «Нутеллы», икеевская. Я ее украл. Ну как украл…
– Копай.
– Копаю. Слушай. Тут бутылка.
– Какая бутылка?
– Коньяка. Типа «Коктебеля». Не типа, а…
– Смотри еще везде! Сверточек такой, изолентой обмотанный.
– Да не свети в глаза. Нет тут больше ничего. Я чувствую.
– Реально, бутылка коньяка?
– Да. Борьба алкоголя с наркотиками.
– Они издеваются, что ли… Слышишь?
– Да.
– Тихо сиди. Нас тут нет.
1:48 Почему ты здесь
– …Ни музыки особенной, ничего того, за что мы его любим. Просто простенький суховатый бит, трогательные клавиши и текст, неожиданно понятный. Такой грустный дружеский разговор: «И лучше не пробовать ниче кроме растений, кроме растений».
– И ты хочешь такой роман написать?
– Ну типа да. Такой же по атмосфере, по настроению. Дружеский задумчивый разговор. Маленький роман. Без ничего.
– Интересно. Роман «без ничего».
– Я не знаю, интересно ли получится. Я, когда пишу, я не пишу. Я ищу. Ищу непонятно что неизвестно где, и часто оказывается…
– Подожди. После «растений» прилетит наша традиционная плашка. Которую мы ради тебя изменили: «Здесь говорят о наркотиках. Никогда не пробуйте их. Наркотики – самая большая беда, которая может случиться в вашей жизни». Почему ты поставил такое условие: в нашем интервью не должно быть мата?
– Хочется говорить на каком-то универсальном языке. Чтобы и дети, и бабушки к нам подключились.
– Ты хочешь говорить с детьми и бабушками о наркотиках?
– Я вообще не хочу говорить о наркотиках. Я хочу говорить о Соне, о еде и о литературе.
– Но интервью ты все равно хочешь без мата?
– Без.
– Хорошо. Тогда у меня встречное предложение. Давай устроим пьяное интервью.
– Может, не надо?
– А хочется говорить на универсальном языке.
– Я не хочу бухать.
– А тебя никто не спрашивает.
– Так в интервью ведь должны что-то постоянно спрашивать…
– А я не готовился. Давай. Коньячеллы!
– А что за коньячелла?..
– «Коктебель».
– Ох, боюсь я.
– А мы не боимся ничего. В том числе продакт-плейсмента. «Коктебель»! Да с шоколадочкой! Да с «Альпен-Гольдиком»!
– Ну… Ладно. Наливай. Спрашивай.
– А я не буду ничего спрашивать. Говори, что хочешь.
– Да вроде ничего не хочу.
– Ладно. Тогда, как ты думаешь: почему ты здесь?
– Ну и вопросы у тебя. Мы все, если задумаемся, где мы, можем надолго залипнуть на этом вопросе. А «почему» – вообще лучше не задумываться. Но все-таки…
– Вот давай, «все-таки». Рассказывай пока тут. Я отлить схожу.
2:28 В овраге
– Лёнич, может, коньяк пока откроем?
– Ты поехавший? В смысле – «пока»?
– Ну, пока они не уедут.
– Иван, тихо сиди, я тебя прошу.
– Да они далеко, и сейчас уедут. Давай нервы немножко успокоим.
– Я сейчас тебя успокою… А что они здесь делают?
– Ну мало ли.
– Вот именно – мало ли!
– Ну не знаю. Деревья красят.
– Ладно, давай выпьем. Тихо только. Ни запивки, ни закусить ничего нету…
– А шишкой занюхать, и нормально.
– Какой шишкой?
– Ну кедровых тут, конечно, нету. Вот, обычной, сосновой. Я, кстати, ел варенье из шишек. Хочешь расскажу? Там такая драма была.
– Из-за варенья из шишек?
– Не… Испугался я тогда семейной жизни. Устал быть постоянно нормальным. Спад у меня, в общем, был. Ну, ты знаешь, когда у меня спад… Да, я же хотел рассказать. Главная драма была у нас из-за «Нутеллы». Кстати, вот «Нутеллой» коньяк вообще отлично закусывать.
– «Нутеллы» же, как я понимаю, нету. Ты же ее не носишь с собой, я надеюсь?
– Если ее носить с собой, и ее у тебя найдут, сразу же поймут, что ты поехавший.
– Давай свою шишку. Реально, их есть можно?
– Не, эти обычные сосновые нельзя. Максимум занюхать.
– Они ядовитые, что ли?
– Да нет. Просто невкусные. Вот бы сейчас кедровых шишек найти.
– Так. Все. Давай коньяк свой.
– Он не мой.
– Вот и интересно, чей. Хотя когда бы я так собрался: коньяк из горла ночью в лесу…
– На свежем воздухе хорошо. Похмелья не будет.
– Я надеюсь, похмелья не будет, потому что ты не собираешься его весь выпивать. Нам еще идти.
– А куда?
– Вот это хороший вопрос. Мы с тобой вообще не туда пошли. Когда там наверху шли, GPS как-то подозрительно быстро показывал. А здесь, в овраге, карта уже похожа на правду. Хотя должно быть наоборот. И я как будто от тебя заразился этим…
– Кретинизмом.
– Да. Топографическим.
– И не только.
– Овраг огромный. И наша точка на том конце. Ну правильно, полчаса, это километра два должно быть. Но когда они уедут…
– А уезжают.
– Правда?
– Ну вон, что-то как будто грузят в машину. Садятся.
– После этой операции на глазах ты в темноте, что ли, стал видеть? Как летучая мышь.
– Мыши не видят. Они чувствуют.
– Ну вот, говорю же, как ты. А правда, уезжают.
– Вон, все, на дорогу выехали. В сторону того «Бургер Кинга» на заправке едут. Я бы сейчас тоже не отказался от «Бургер Кинга».
– Все. Пойдем.
– Ну сейчас, коньяк допьем и пойдем потихоньку.
– Пошли!
– Ладно… Так вот, про «Нутеллу». Увидели с Соней в «Ашане» «Нутеллу» по акции. Что-то типа четыреста семидесяти рублей большая баночка шестьсот тридцать грамм. Прикинь, найти шестьсот тридцать грамм «Нутеллы».
– Надеюсь, сегодня найдем. Не шестьсот тридцать, конечно.
– Я, естественно, Соне: давай купим. А она мне говорит: нет. Просто нет.
– И что дальше?
– Дальше драма. Она из-за фигуры переживает. Сама не хочет есть и мне не дает. Ну хочет, конечно, но запрещает себе и мне заодно. Но потом все равно едим, конечно. А я всю «Нутеллу» во всех «Ашанах» отдал бы за ее фигуру.
– Дальше-то что? «Нет. Просто нет» – и?
– Дальше драма, говорю. Мы тогда из «Ашана» шли назад вместе, но Соня шла в наушниках, как королева драмы. И теперь, когда в прихожей собираемся куда-то, она каждый раз спрашивает: «Наушники-то брать?» Знаешь, как меня бесит, когда она долго в прихожей собирается.
– Ну и драмы у вас. Дай глотнуть тоже.
– Не очень, конечно, коньяк.
– Ты его вообще бесплатно нашел.
– Бесплатно – не значит даром.
– Так, пошли мысли Ивана. Коньяк у меня будет.
– Да не нужен мне твой коньяк.
– Интересно все-таки, чей он.
– Ну может этих, которые приезжали. Прячут в лесу коньяк.
– Зачем?!
– Вопрос для целого интервью…
3:12 В домике
– Тебе свойственно прятаться?
– Да, как всем, наверное. Я в детстве любил строить домик из диванных подушек. Накрылся покрывалком, и сразу уютно.
– Все любили.
– Ну конечно, перестроечное детство.
– Ты его помнишь?
– Помню какие-то поэтичные, трогательные эпизоды. Но, скорее всего, я их себе придумал.
– Например?
– Году в девяностом – сколько мне было? – три года, получается, сестра Марина брала меня с собой в магазин. И пока стояла в очереди, сажала меня на прилавок. Помнишь, были такие прилавки, или как они назывались?
– Помню.
– И вот я там сидел и болтал бесконечно. Интервью давал тетенькам в очереди.
– В три года болтал?
– Ну да, самое же время для болтовни. Самое интересное, что и в тридцать три почти то же самое.
– Три раза подряд «самое».
– Просторечная речь.
– «Просторечная речь».
– Мне можно. О чем я говорил?
– Болтаешь много.
– Да! Тебя не спрашивают, а ты все равно болтаешь.
– Я тебя спрашиваю.
– Вот, и я отвечаю. А то обычно утром Соня мне говорит: опять всю ночь интервью давал во сне самому себе.
– Ты разговариваешь во сне?
– Конечно. Как все.
– Я не разговариваю во сне.
– Ну ты на работе много разговариваешь.
– Это правда. О чем ты говоришь во сне?
– Откуда же я знаю. Я не то что во сне – мы и в жизни-то не очень понимаем, о чем говорим.
– Сейчас мы говорим о том, свойственно ли тебе прятаться.
– Свойственно.
– Ты сказал про подушки и покрывалко. Не думаешь ли ты, что вещества – это тоже домик, в который люди прячутся?
– Наверное. Конечно.
– В чем ты прячешься сейчас?
– Сейчас? Ни в чем. С тобой разговариваю вообще-то. На многомиллионную, извиняюсь, аудиторию.
– Хорошо.
– И?
– Что «и»?
– Ну, ты сказал «хорошо» и замолчал. Дальше вопрос какой?
– У тебя и без вопросов неплохо получается отвечать.
– У нас ведь интервью.
– Считай, что у нас интервью ведет нейросеть.
– Но есть же законы жанра.
– Извини, что-то меня рубит с этого коньяка. Я пойду посплю буквально полчасика. А ты пока говори тут. Про прилавки, про домики из диванных подушек.
– Меня тоже рубит.
– Сделайте кофе ему.
– С топленым молоком, если можно, пожалуйста.
3:56 Топленое молоко
– У меня же кофе есть в термосе, с топленым молоком. «Коричневым», как Соня говорит. Будешь?
– С топленым? Как им коньяк-то запивать.
– Нормально. Я этот термос тоже в том «Ашане» купил, где «Нутелла» и драма.
– Да как ты надоел со своей «Нутеллой». Ты можешь говорить о чем-то, кроме еды?
– «Нутелла» – не еда, а праздник. Как сейчас мы идем, по сути, за праздником. Сколько, кстати, идти?
– Подходим.
– Какой овраг все-таки бесконечный. У Чехова же знаешь позднюю повесть – «В овраге»?
– Не знаю.
– Страшная очень. А здесь, в этом овраге, почему-то не страшно. Наоборот, уютненько. Вот ты говоришь: отношения…
– Я так не говорю.
– Попробуй, кстати, коньяк с моим кофе. Получается коктейль типа ликера.
– Я не хочу коктейль типа ликера, дай коньяка просто.
– Да. Отношения. Мне кажется, в них должно быть в первую очередь уютненько. Любовь – это такой домик, в котором двое могут спрятаться от всего мира.
– Ты все, что ли, выпил? Мысли Ивана идут.
– Не, тут много еще.
– В кофе прямо налей, попробую твой «ликер».
– Точно. Кофе же стимулятор. А алкоголь депрессант. И они вместе…
– Это ты депрессант. Пришли, кажется. Фонарик включи. Вот на это дерево свети. Чувствуешь, оно?
– Неа. Вот это.
– Почему?
– От него энергия идет.
– Так, и еще примета… Как будто какие-то семечки… Шелуха… Что это вообще?
– Расширь побольше фотку. А это скорлупки от кедровых орехов. И они под этим деревом. Как я и говорил. Только откуда они здесь…
– Копай.
– Я, кажется, ложку для «Нутеллы» потерял.
– Не беси меня, а то я не поеду с тобой больше.
– Да не ругайся. Палочкой вот сейчас.
– Есть?
– Есть вроде что-то… Энергия идет.
– Есть?!
– Есть.
– Бери, погнали!
– Слушай. Тут шишки.
– Ну все, поехали отсюда быстрее.
– Подожди. Тут правда шишки, настоящие, кедровые. Ну которые я рассказывал, с орешками.
– Да что вообще происходит… Видишь?!
– Да.
– Кто это?!
– Кто-то… на конях. На лошадях.
– Тихо сиди. Термос убери.
– Кто это может быть, как думаешь?
– Убери термос, он блестит от луны!
– И кони какие-то непонятные… Типа единорогов.
– Спрячься. Как будто тебя вообще нет.
