Kitobni o'qish: «Неудача Кунцевича»

Неудача Кунцевича

Глава 1
Король пинкертонов

«На бенефисе кордебалета невольно обращало на себя внимание обилие «Шерлоков-Холмсов», разместившихся в различных ярусах. В партере можно было заметить начальника сыскной полиции В.Г. Филиппова, его помощника Маршалка и короля российских пинкертонов М.Н. Кунцевича. Ошибочно было бы думать, что столичные Лекоки явились в театр в качестве балетоманов. Причиной их невольного преклонения перед жрицами Терпсихоры явился полученный начальником сыскной полиции аноним, извещавший, что пробравшиеся в Петербург варшавские гастролеры-взломщики in corpore¹ намерены присутствовать на бенефисе кордебалета. Тщетно обозревали Наты Пинкертоны в бинокли публику, среди нее представителей «фомки» и долота не оказалось. Очевидно, «гастролеры» учуяли засаду и решили отказаться от удовольствия, сопряженного с риском попасть в места, не столь отдаленные».

Татьяна отложила газету. На лице ее играла ироничная улыбка.

– Коли ты король, Мешко, стало быть, я – королева. И поэтому требую впредь меня иначе, как «Ваше величество», не титуловать!

Мечислав Николаевич поднялся из-за стола и склонился в глубоком поклоне:

– Слушаюсь, моя королева!

Потом встал на одно колено и стал целовать женину ручку. Сначала тыльную сторону ладони, потом саму ладошку, потом запястье, потом выше, выше, потом стал развязывать пояс халатика….

В гостиную постучала и тут же вошла горничная.

– К вам мусье Обюссон, барин!

Было воскресенье, десятый час утра в начале, словом, время для визитов совсем не подходящее. К тому же у Кунцевича был первый за несколько месяцев неприсутственный день. Поэтому общаться с господином Обюссоном по служебным делам (а по каким еще делам тот мог припереться в эдакую рань!) совершенно не хотелось. Это с одной стороны. А с другой – Обюссон держал фруктовую лавку на первом этаже его дома, всегда поставлял Мечиславу Николаевичу самый хороший товар, да к тому же со значительной уступкой. Обижать такого человека не следовало, поэтому надворный советник вздохнул и сказал горничной: «Проси». Таня встала и быстрым шагом направилась в спальню.

Француз явился не один. Вместе с ним в гостиную вошли кряжистый невысокий мужчина с длинной черной бородой, одетый в длиннополый сюртук и сапоги, и управляющий домом – господин Знаменский.

– Прошу прощения за столь ранний визит, – француз склонил голову, – но обстоятельства, его вызвавшие, чрезвычайные! Сегодня ночью были ограблены мой магазин и магазин месье Смурова, – Обюссон указал на бородача. – И как дерзко ограблены! Мало того, что воры украли деньги и товар, так они еще и поужинали у нас с шампанским!

– Три ковра мне угваздали, три на куски разодрали, – сказал Смуров. – И ведь как специально, самые дорогие выбрали, чтоб им пусто было! Дюжину пустых бутылок я насчитал! До блевотины обожрались!.. Кхм. Простите.

– Полицию вызвали? – поинтересовался Кунцевич.

– Вызвали, конечно, уж и пристав прибыл, и ваши сыскные, – ответил Обюссон. – Только… Мечислав Николаевич, нам бы хотелось, чтобы вы лично приняли в этом деле участие. Вы-то уж непременно отыщете! Ну а за нами не постоит!

Надворный советник купца переубеждать не стал, а обратился к управляющему:

– Андрей Платонович, а вы разве ничего не слыхали? Или вас нынешней ночью дома не было?

Кунцевич задал такой вопрос, потому что квартира Знаменского помещалась на одной лестнице с обворованными магазинами.

– Да дома я был, где ж мне еще быть. И шум слыхал-с. Часа в четыре. Но я подумал, что это магазин убирают. Они часто ночью убирать изволят. Жильцы неоднократно жаловались.

– А когда мне убираться прикажете? Днем у меня торговля, – возразил Смуров.

– Так вечером убирайтесь, вечером!

– А много ли унесли? – прервал дискуссию надворный советник.

– Мы еще не считали, но тысяч на двадцать, не меньше, – ответил Обюссон.

– Неужели так много?

– Так товар у нас дорогой, ваше высокоблагородие, – сказал Смуров. – Да и наличность в магазинах была.

Когда Кунцевич пришел во фруктовую лавку, там уже были Маршалк, с утра заступивший на дежурство, дежурный сыскной надзиратель Кислов и агент из Адмиралтейской части².

– Не отдыхается, ваше величество? – заулыбался Маршалк, увидев чиновника для поручений.

– Да ну тебя, Карл, надоело уже, право! Я же в этом доме живу, вот и заглянул по-соседски.

Картина вырисовывалась следующая: вчера преступники зашли в магазин Смурова, спрятались среди ковров, дождались ночи, коловоротом просверлили дыру в потолке, спустились на разрезанных коврах в магазин Обюссона, взломали несгораемый шкаф и забрали оттуда деньги. Прихватив две дюжины шампанского, ящик апельсинов, сыра, колбас и ананасов, они подняли все это к Смурову, где принялись кутить, используя ковры в качестве дастархана. Потом открыли дверь черного хода и растворились в предрассветном тумане.

– А не те ли это варшавские гастролеры, которых мы третьего дня караулили? – предположил Карл Петрович.

– Не думаю, – сказал Кунцевич, – поляки шампанским обжираться не стали бы. Да и инструмент не привисленской выделки. – Надворный советник повертел в руках коловорот. – Наши это, доморощенные.

На месте происшествия он пробыл недолго, задал несколько вопросов хозяевам и приказчикам, позвал Кислова и вышел с ним через черный ход во двор.

После непродолжительной беседы агент вышел на Большую Морскую и кликнул извозчика, а его начальник отправился домой.

Глава 2
Король медицины

– Как вы узнали, что это Ремешковских рук дело? – спрашивал на следующий день Филиппов.

– Один из приказчиков Смурова вспомнил, что накануне кражи в магазине вертелись трое господ, на покупателей ковров нисколечко непохожих, и описал их приметы. А у Александра Гаврилова Ремишко, по прозванью Сашка-Ремешок, внешность весьма примечательная. Как только я узнал, что к Смурову заходил обладатель огненно-рыжего чуба, я сразу Кислова к Аньке Михайловой послал – Ремешок у нее уже полгода постоем стоит. Ребята в квартиру зашли – а там стол от шампанского и фруктов ломится. В шкафу деньги и ценные бумаги нашли, на чердаке – Ваньку Михайлова, Анькиного брата и Чугая поймали. Они, подлецы, пока наши дверь ломали, по карнизу туда пробрались. Обыскали, тысячу смуровскими процентными бумагами нашли. Ремешку, правда, соскочить удалось, но это ненадолго, денька через два-три, думаю, поймаем.

– Да, недаром вас газетчики королем сыска называют.

– Владимир Гаврилович, – взмолился Кунцевич, – ну хоть вы-то не подначивайте! Вот, кстати, – надворный советник показал на закрытую рогожей корзину, которую, зайдя в кабинет, поставил на один из стульев для посетителей, – Обюссон вам образцы своего товара просил передать.

– Мне-то за что?

– Как за что? За чуткое руководство! Кислова тоже неплохо было бы к награде представить.

– Кислова? Да я этого лекока недоделанного, пожалуй, с места погоню!

– За что, ваше высокородие? – изумился чиновник для поручений.

– А за то, что не умеет труп умершего от апоплексического удара от трупа с двумя дырками от пуль отличить!

– Это как же его угораздило?

– Вчера вечером прибыли они с дураком-околоточным на Спасскую, там квартирохозяин труп жильца обнаружил. Заводит их хозяин в гостиную и видят они: сидит на диване мертвый мужчина, а рядом какой-то субчик крутится. Квартирохозяин говорит – знакомьтесь, это мой приятель доктор Уланцев, а это – на труп указывает – мой жилец, смоленский помещик господин Любовский. Наш Лекок спрашивает у врача, какова, мол, причина смерти, а тот, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Удар-с, милостивый государь, апоплексия». Пинкертоны этому светиле медицины безоговорочно поверили, околоточный левой задней протокол написал в три строчки, и хотели они уходить. Хорошо квартирохозяин, Осин его фамилия, он адвокат, и довольно известный, настоял, чтобы труп в прозекторскую отправили. Околоточный городовым соответствующий приказ отдал, и они с Кисловым по своим делам удалились. А сегодня в восемь утра врач Литейной части мне телефонирует и сообщает, что собрался господина Любовского препарировать, сюртучок расстегнул и сразу же на сорочке кровь и дырку от пули увидал. Два огнестрельных слепых ранения в области жизненно важных органов, плюс одна пуля в жилетном кармане обнаружилась, а еще одну Лекок Кислов при повторном осмотре места происшествия в стене нашел. Я уже успел по шапке от градоначальника получить, да и следователь недоволен – Осин со своим приятелем-королем российской медицины такую тризну по покойному в гостиной устроили, что все следы преступления напрочь уничтожили. Если они были, конечно. Так что езжайте, Мечислав Николаевич, на Спасскую, осуществляйте чуткое руководство.

В это время дверь в кабинет распахнулась, и туда ворвался светящийся от радости Кислов.

– Раскрыли, ваше высокородие! – закричал он с порога.

Глава 3
Студент убил соперника. Или нет?

Присяжный поверенный Осин выглядел неважно. Принимал он Кунцевича не в гостиной, которую заполнили судейские и полицейские чины, а у себя в кабинете, и, разговаривая, поминутно прикладывался к бокалу с каким-то густым темным напитком.

– Да, никогда не думал, что это так тяжко – по сто раз отвечать на одни и те же вопросы, хотя сам этим приемом постоянно пользуюсь, чтобы лжесвидетелей в суде на чистую воду вывести, но на собственной шкуре эту методу доселе испытывать не приходилось. Но вы спрашивайте, спрашивайте, конечно, я же понимаю, что это для дела нужно.

– Благодарю вас. Итак, как давно стоял покойный в вашей квартире?

– Второй месяц пошел. Условие мы с ним пятого минувшего декабря заключили, а пятого сего января он попросил продлить его еще на месяц. Но третьего дня вдруг сказал, что съедет семнадцатого.

– То есть он завтра уезжать собирался?

– Получается, да.

– А зачем он вообще в столицу пожаловал? И почему не в гостинице остановился?

– Рассказывал, что приехал управляющего в имение нанимать. У него имение в Смоленской губернии. Жаловался, что дела его совершенно расстроились, сам из-за неопытности не справляется, вот нужда и заставила искать профессионалиста.

– Коли уезжать собрался, то выходит, что нашел?

– Да, несколько дней назад Дмитрий Иванович похвастался, что нашел хорошего агронома и обо всем с ним договорился. А в гостиницу он не пошел из экономии – я за комнату только двадцать рублей беру. За такие деньги ничего приличного даже в меблирашках не найдешь.

– А как Дмитрий Иванович время проводил? Наверное, дома все сидел, раз не располагал средствами?

– Первое время да, но после Богоявления³ стал покучивать, сады посещать, рестораны. Я в Крестовском саду его несколько раз видел. Он там с Ольгой Александровной, вероятно, и познакомился.

– Получается, после шестого деньги у него появились?

– Да, сказал, что удачно поиграл на бирже.

– Афанасьева тоже часто посещает Крестовский сад?

– Можно сказать, – ответил Осин, заулыбавшись, – что она там служит.

Кунцевич кивнул понимающе. То обстоятельство, что отец Ольги Александровны титуловался «превосходительством», его нимало не смутило – видел он среди «этих дам» птиц и более высокого полета. К тому же демимонденки⁴ Крестовского сада ловко притворялись порядочными женщинами, у Афанасьевой, к примеру, был вполне официальный жених.

– Как часто она его посещала?

Присяжный поднял глаза к потолку, припоминая:

– Два или три раза была. Сначала непременно протелефонирует, и коли Дмитрий Иванович пригласит, тут же приезжала.

– А жениха Афанасьевой, студента Цыпкина, вы знали?

– А как же, знаком.

– И где познакомились?

– Так он Дмитрию Ивановичу визит наносил.

– А он-то что у него делал? – изумился надворный советник.

– Ольгу Александровну сопровождал. Она Любовского при женихе дядюшкой называла.

– Да-с… – покачал головой сыщик. – Ну а теперь про вчерашний день расскажите.

– Вчера я ушел из дому в начале двенадцатого, был приглашен на завтрак. Прислуга вслед за мной ушла, ей надобно было тетку в больнице навестить, я разрешил. Дмитрий Иванович, стало быть, дома один оставался.

– Он точно дома был?

– Точно, в гостиной сидел, по нашему условию он имел право пользоваться не только комнатой, но и гостиной. Мы с ним попрощались.

– Вернулись во сколько?

– В восьмом часу вечера, в начале, вместе с Порфирием Платонычем. Сели обедать, выпили. Точнее, продолжили возлияния. К тому времени мы с Уланцевым уже изрядно поднабрались. Потом Ольга Александровна протелефонировала.

– Во сколько это было?

– Часов в восемь. Попросила позвать Дмитрия Ивановича. Я Анисью к нему послал, та тотчас вернулась и сказала, что жильца дома нет. Через полчаса примерно опять телефон затрезвонил. На сей раз мужской голос Любовского спрашивал. Теперь уж я сам за ним пошел. Постучал, дверь в комнату подергал – заперто, хотел уж и этот вызов отменить, да гляжу – пальто Дмитрия Ивановича на вешалке в передней висит. А раз пальто дома, то и хозяин, стало быть, тоже. В гостиной, думаю, он, не иначе. Заглянул, а жилец мой на диване сидит, голову свесил. Спит, как мне показалось. Я подошел, за рукав подергал, Дмитрий Иванович, говорю, вас вызывают, извольте ответить. А он – бах и повалился. И рука у него уж больно холодная. Я за доктором, прислуге велел лампу зажечь. Порфирий Платонович пульс у жильца пощупал, веко задрал и выдал заключение, что мертв мой жилец, не иначе как удар у него случился. Я в участок и позвонил.

– А почему вы настояли на отправке трупа в прозекторскую?

– Да просто не хотел с покойником в одной квартире ночевать, я их, признаться честно, побаиваюсь.

– А браунинг на столе когда заметили?

– Это уж ваши. А револьвер⁵ этот – Любовского, он мне его как-то показывал.

– Ты вообще зачем сюда поперся? – спросил Кунцевич подчиненного, когда они вышли на парадную лестницу.

– А вот черт меня дернул. Ехали мы от Ремешковской марухи с околоточным на одном извозчике, тут городовой бежит навстречу и докладывает об обнаруженном мертвом теле. Извозчика-то Рогозин, околоточный здешний, подрядил, ваньки местные его из-за уважения бесплатно возят, а мне бы, если б я на Офицерскую на нем поехал, двугривенный пришлось бы выложить. Пожалел я денег, да и пошел вместе с Рогозиным – за компанию.

– Вместо того чтобы побыстрее в управление вернуться, ты решил в богатую квартиру сходить, хотел полтинничек на водку заработать за оформление покойника? Правильно Владимир Гаврилович говорит, гнать тебя надо!

– Так я же раскрыл убийство то, ваше высокоблагородие!

– Раскрыл? А с чего ты взял, что оно раскрыто? Что, студент сознался?

– Не сознался, но…

– Что «но»? Ты выяснил, когда Любовского убили? Где студент с Афанасьевой в это время находились? А может, у них инобытие?⁶

Кислов захлопал глазами.

– Горничная в квартиру в два пополудни вернулась, а ушли они с хозяином в одиннадцать, стало быть, в эти три часа и убили.

– Ну и где с одиннадцати до часу были Цыпкин с Афанасьевой?

– Они говорят, что у нее, на Мало-Царскосельском, только врут они, ваше высокоблагородие, дворники студента днем во дворе видали.

– А ты его дворникам предъявлял?

– Да не успел, я как их заарестовал, сразу на Офицерскую помчался.

– Начальству похвастаться?

– Уж больно злы-с были Владимир Гаврилович…

– Я так понимаю, с соседями ты тоже поговорить не успел?

– Так когда? Я как только про студента узнал – сразу к нему на Загородный, арестовал, отвез в участок – и к Афанасьевой. На одних извозчиках разорился… Да и не спамши…

– А ты впредь службу неси как положено – и выспишься, и при деньгах будешь. В общем, так. Здесь мы сами справимся, а ты дуй на квартиру Афанасьевой, расспроси там всех, кого можно, узнай, во сколько вчера к ней студент явился, когда ушел, как она сама день провела. Потом к Цыпкину домой, и про то, как студент вчерашний день провел, разузнай все хорошенько.

Совещание проходило в кабинете Филиппова. Хозяин восседал за своим письменным столом, Маршалк расположился по левую руку, начальник летучего отряда Петровский сидел у стены. Справа от руководителя сыска разместился судебный следователь пятого участка Гудилович и участковый товарищ прокурора Плетнев. Кунцевич докладывал стоя. Была глубокая ночь.

– Осин и его прислуга вышли из дома в начале двенадцатого утра, Любовский в это время был жив и здоров. Горничная вернулась в половине третьего. Ни в гостиную, ни в комнату гостя она не заходила. Но и в квартиру до семи вечера тоже никто не заходил. Поэтому или убила горничная, или убили до ее прихода – то есть с одиннадцати до половины третьего. Цыпкин явился к Афанасьевой в час дня и пробыл у своей невесты до трех. Около девяти вечера она ему позвонила и сообщила о смерти Любовского, о чем ей, в свою очередь, протелефонировал Осин. Цыпкин заехал за Афанасьевой на извозчике, и они отправились на Спасскую, где с Ольгой Александровной приключилась истерика. Мы проверили показания студента. Он живет на Загородном, в 23-м номере. С утра принимал учеников – первый явился к десяти, второй – в одиннадцать, третий – в двенадцать. Этот ушел в половине первого – у гимназиста разболелась голова, и они прервали урок. Афанасьева живет на углу Верейской и Мало-Царскосельского и весь день провела дома.

– И что же, вы это наверное знаете? – спросил прокурорский.

– Наверное, господин надворный советник. Афанасьева занимает проходную комнату, вход в которую возможен только через гостиную. А семья ее квартирной хозяйки с десяти утра уселась там завтракать, а потом они всем семейством принялись играть в лото, забава у них такая воскресная. Мимо них Ольга Александровна никак прошмыгнуть не могла. После того как к Афанасьевой пришел Цыпкин, молодые люди были приглашены к столу и играли в лото до трех часов. В три семья обычно обедает, и Цыпкин, как человек благородный, отказавшись от обеда, удалился. Да и повода убивать Любовского ни у него, ни у Афанасьевой не было.

– Как не было? – воскликнул товарищ прокурора, – а ревность, по-вашему, не повод?

– Ну, разумеется, повод, да еще какой. Вот только Цыпкин невесту к покойнику не ревновал, он считал Любовского родным дядей своей ненаглядной. Он, кстати, и до сих пор так считает.

– И что же, прикажете их отпустить? – спросил Гудилович.

– Разве я могу вам приказывать, Казимир Владиславович! Я просто считаю, что дальше держать их при части нет никаких оснований, – ответил Кунцевич.

– Да-с… Какое же неприятное дело! – следователь вздохнул. – Началось все с простого апоплексического удара, обернулось убийством, которое мы в течении нескольких часов открыли, а потом оказалось, что и не открыли вовсе… Что же мне, постановление об освобождении писать?

– А это как вам будет угодно. Разрешите, я продолжу? Как нам всем, господа, известно, в покойного выпустили по крайней мере четыре пули. Любовский умер от сильного внутреннего кровоизлияния, явившегося следствием двух револьверных ран. Пули были настолько малы, что входные отверстия быстро зарубцевались. Одна пуля пробила печень и застряла у позвоночника, вторую нашли в кишках покойного. Смерть не была мгновенной, Потерпевший, получив раны, прошел еще несколько шагов и опустился на диван. Производивший вскрытие профессор Косоротов⁷ сделал вывод, что убийца стрелял почти в упор – не более чем с двух шагов. Об этом свидетельствует отсутствие крови на платье убитого, окровавлено было только белье⁸. Но даже с такого близкого расстояния убийца умудрился промахнуться – третья пуля попала в дверной косяк. Это говорит либо о неопытности стрелка, либо о том, что стрелок был в крайне возбужденном состоянии. Еще одна пуля тоже не достигла цели – угодила в пряжку на подтяжке, именно эту пулю частный врач потом нашел в жилетном кармане, но это уж не от неопытности стрелка, это стечение обстоятельств. Стреляли из револьвера небольшого калибра, а маленькие револьверы предпочитают дамы. Так, может быть, господа, дама и стреляла?

– Дама? – Филиппов побарабанил пальцами. – Очевидно, что убил знакомый Любовскому человек – покойный сам впустил его в квартиру и пригласил в гостиную. Вот только зачем он приготовил к встрече браунинг? Дам обычно с револьверами не встречают!

– Бог его знает, ваше высокородие. Против моей версии о том, что убийца дама, свидетельствуют и показания одной из соседок Любовского. Она проживает на четвертом этаже. В 12 часов на лестнице соседка встретилась с каким-то неизвестным ей рыжебородым господином, выходившем из квартиры Осина.

– Голубчик! Что же вы раньше-то молчали! – следователь аж вскочил со стула. – Что это за господин, узнали, нет?

– Пока не узнал. Но есть за что зацепиться. Свидетельница заметила одну интересную деталь в обличье выходившего – его галстух был заколот булавкой с головкой из жемчужины, окруженной золотой змейкой с зелеными глазами.

– Мало ли в столице таких булавок! – покачал головой Плетнев.

– Я думаю, не так уж и много. Но дело не в их количестве. Дело в том, что я съездил в Крестовский сад, который любил посещать покойный, и выяснил, что в этом саду Любовский встречался с неким рыжебородым господином, обладающим такой булавкой. Более того, этот господин тамошний завсегдатай, официанты и метрдотель его прекрасно помнят.

– Так надобно засаду устроить! – закричал следователь.

– Надзиратель Кислов с восьми вечера там сидит.

Попрощавшись с представителями судебной власти и прокурорского надзора, Филиппов достал ящик с сигарами и предложил подчиненным. Все, кроме Кунцевича, не заставили себя ждать. Кабинет тут же наполнился ароматным дымом.

– Вы вот что, Мечислав Николаевич, – стряхивая пепел, сказал Филиппов. – Кислова на кого-нибудь другого поменяйте.

– Пусть вину искупает, ваше высокородие.

– Да мне его не жалко. Просто он вторую ночь без сна, упустить злодея может.