Kitobni o'qish: «Прикольные игры на Краю Света (сборник)»

Shrift:

© Орлов И. И., 2014
© Рыбаков А., оформление серии, 2011
© Агафонова Н. М., иллюстрации, 2014
© Макет, составление. ОАО «Издательство «Детская литература», 2014

О конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского фонда культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий Конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, поэзии. В 2013 году в четвертом Конкурсе участвовало более 300 авторов.

Отправить свое произведение на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные рукописи два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-лист конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

К читателю

Ты помнишь самую первую в жизни обиду? Наверное, нет. Наша психика, а «психо» в переводе с греческого означает «душа», добросовестно прикрывает старые обиды новыми впечатлениями, иначе они, эти обиды, разорвали бы нам сердце. Зато мы помним те обиды, с которыми смогли справиться. Потому что удалось отомстить обидчику или потому – это кажется невероятным, – что простили обидчика или хотя бы его поняли.

Отрочество – трудное время. Еще год назад ты был уверен, что любишь этот мир и мир любит тебя. Но вдруг ни с того ни с сего ты получаешь затрещину только потому, что у кого-то плохое настроение, потому, что кому-то не понравилась твоя улыбка… Да мало ли… И здесь самое важное и трудное – научиться давать сдачи одному, не растеряв доброты по отношению к другим, хорошим, людям.

В городке Боровицы, что густым лесом отделен от недальнего большущего города, есть свое, фирменное недоброе пожелание: «Чтоб ты жил на Краю Света!» Краем Света называли ту часть улицы Набережной, что упиралась последним забором крайнего дома в ржавую ограду кладбища. Но не из-за могил с крестами и звездами на пирамидках памятников прилепилось прозвище, хотя это в наше вампирское время было бы вполне понятно. Много лет назад, в шестидесятых годах двадцатого века, городские власти решили хоть немного благоустроить окраину. О том, чтобы покрыть улицу асфальтом, речь не шла, – первым делом надо было поставить фонари уличного освещения. Но то ли бетона не хватило на столбы, то ли оказался недостаток проводов, а может, и самого электрического тока, – как бы то ни было, последний квартал Набережной, с десяток домовладений, остался без освещения. Отсюда и название – Край Света.

Здесь так же, как и в других городах и селах, вырастали дети, в первые годы жизни чаще всего сопливые, но зато потом жилистые и выносливые. Проводив старших братьев и сестер в большой город, пацаны Края Света прыгали в седла велосипедов и катили через городок к вокзалу. Над городком, над довольно чахлой рощицей, возвышался курган, с западной стороны чуть подкопанный столичными археологами. Золота, однако, тут никто не нашел. Поэтому всей забавы мальчишкам – оседлав велик, с разгона влететь на вершину кургана. А там шумно переводить дыхание и, недобро прищурившись, смотреть на дальнее смутное зарево города…

Джульетта в городе псов
Повесть о первой любви

Нам неприятностей не избежать,
И в жилах закипает кровь от зноя…
Вильям Шекспир

Наверное, это было наваждение, а как по-другому все объяснить? Полгода назад мы с матерью ездили навестить моего старшего брата Пашу. Павел – реальный пацан, это вам все скажут на Краю Света. Крепкий, подкачанный, как положено. Мне с ним никак не тягаться, хотя на физре и подтянусь раз-другой, и пробегу сколько надо, если без фанатизма. Но отец говорит: стати во мне мало, все в жилистость ушло. И, как заведено у нас на окраине, в восемнадцать лет пошел Павел в армию. Меня, правда, не сильно увлекают погоны на плечах… Ладно, проехали. Я ведь про наваждение хотел.

Значит, было это зимой, как раз на каникулах. Катим мы с маманей уже обратно в поезде, не сильно скором. В вагоне не то чтоб народу битком, но свободные полки наперечет. Мамка от усталости и расстройства – Пашка показался ей грустным и похудевшим – рано улеглась на нижней полке, а я сидел на боковом, пялился в черное окно.

Той зимой я думал, что полюблю одноклассницу Ленку Стражеву. В нашем восьмом «Г» добрая половина парней и девчонок уже вовсю таскаются смешанными компашками в клуб «Матрица». Я в эту, наверное лучшую, половину не попал. Ленка почему-то тоже. Вот я и подумал. Зря, в общем…

Ну и сижу я такой у черного окошка. Стекло в темноте, как старое зеркало, отражает, хоть и плохонько, полутемный вагон. Полки и стол, видные в запыленном снаружи стекле, были непохожи на себя. Воображение рисовало причудливые картины из видеоигр, а порой казалось, что верхняя полка с белым клоком простыни напоминает крышу дома у нас на Набережной, засыпанную снегом. Да что только не привидится даже трезвому и неукуренному парню, который борется то ли с дрёмой, то ли с тоской!

Но вот какая-то тень перекрыла картинку, нарисованную моим, вероятно, нуждающимся в коррекции воображением. Повернул я голову, чтоб поглядеть на помеху справа, а там девчонка стоит самая что ни на есть натуральная. Протяни руку и дотронешься. Ярко-красный спортивный костюмчик от «Пумы», большие темные глаза. На меня смотрит. А потом – раз! – и села напротив.

– Привет!

А я молчу, дурак!

Она хихикнула весело, но негромко.

– Эй, чо молчишь? Думаешь, я тебе снюсь?

– Типа да, – растерянно брякаю в ответ.

Она дотронулась до моей руки мягкой теплой ладошкой.

– Видишь, не призрак я. А ты кто?

– Роман.

– А ножичек у тебя, Роман, найдется на минутку?

– Найдется.

Вручил ей перочинник, с которым мы всегда выбираемся в дорогу.

А ее уже окликали веселые попутчики:

– Эй, Олька! Где ты там застряла?

Потом я долго еще сидел, ждал, что она принесет ножик, боялся уснуть. Но она так и не появилась. Нож принес какой-то мужик, то ли тренер, то ли инструктор. Сказал: «Спасибо, молодой человек». Надо мне твое «спасибо»!

И не знал я тогда, что снова встречу эту Ольгу. И не где-нибудь, а на своем родном Краю Света. Исполнится моя мечта о своей верной девчонке, а не какой-нибудь одноразовой. Да вот сказал один умный, что среди взрослых редкость: «Остерегайтесь заветных желаний – иногда они сбываются».

* * *

У нас на Краю Света собак держали всегда. А куда без них? Домовладения в большинстве частные, высоковольтный ток не у каждого по забору протянут, фонарики ночные не светят, а воры, как сорная трава, не переводятся. Собачек, дворняг или овчарок, кому кто по деньгам, держат все. А семейство Бабченко на «лучших друзьях человека» даже бизнес делает. У них питомник по разведению породистых собак и магазин собачьего корма и аксессуаров, типа ошейники, поводки, намордники, игрушечные кости, чтоб домашние собаки не забыли, зачем им клыки. Хозяин питомника, Вячеслав Петрович Бабченко, – друг детства моего отца. Поэтому, потерпев неудачу в своем бизнесе, батя пошел работать в питомник. Там же, только на подсобных работах, кое-как тянет лямку двоюродный папин брат, Коля-кривой. Может, Бабченко и выгнал бы запойного Колю насовсем, но пока не решается. Колин сын Гендос, говорят, состоит в «бригаде» нашего земляка, по кличке Штанга, который нынче заправляет в городе. Понятно, что если и состоит, то примерно таким же шестеркой, как Коля у Бабченко. Но все же… Магазин «Дружок» имеет партнерские связи с местным мясокомбинатом. А директором там Юрий Васильевич Микошин, тоже приятель и Бабченко, и моего старика. Поэтому партнерство получается пока хорошее.

Бывший одноклассник нашего Павла и его лучший кореш, Лева Бабченко, после школы дальше учиться не стал, работает при магазине, занимается доставкой туда мясных отходов из комбината и развозит заказы по адресам. От армии откупили, но когда Паша уходил служить, Лева объявил всем, что берет надо мной «мазу», то есть покровительство.

Вячеслав Петрович подарил отцу щенка восточноевропейской овчарки, и таким образом наша семейка приобщилась к собачьему бизнесу. Мать носилась с собачонкой, как с человеческим детенышем, вскоре вся семья приобщилась к выгуливанию и прочим обязанностям по воспитанию подрастающего собачьего поколения. В нашем доме стали привычными слова «вязка», «помёт», «чумка», «окрас». Пес должен вырасти здоровым, способным к воспроизведению потомства, то есть вязки. Именно вязкой Роки должен будет приносить деньги в человеческую семью.

Пока брат был с нами, как-то удавалось совмещать и собачьи, и наши потребности без сильного напряга. Теперь, летом, щенок остался практически полностью на моем попечении, и долгий беззаботный день был стрёмно разорван режимом дня Роки с его кормлениями и прогулками. Ну, днем собачьи потребности можно было продинамить: и по двору побегает, не завянет от гиподинамии. Но утром, а иногда и вечером, когда мать оставалась на сверхурочную, досадное, хоть и милое бремя лежало на мне.

Утренний выгул закончился, когда старые ушли на работу. Я затащил упруго упирающегося Роки во двор, прицепил к ошейнику запорный карабинчик цепи. Немного подогрел и налил в собачью плошку наваристой похлебки с косточками, перловкой и картошкой. Сам перекусил на ходу и намылился со двора. Роки вынул из миски чуть испачканную красивую морду и жалобно тявкнул. Чувствует, зараза, что сваливаю до вечера. На мгновение стало его жалко. Да, это наш мохнатый и довольно прожорливый кошелечек, скоро он начнет приносить деньги. Но каникулы даются человеку всего несколько раз в год.

– Нагуляешься еще! – стараюсь говорить ласково, а сам упрыгиваю за калитку быстро и без оглядки.

На улице пустынно, только соседский шизик Нёма выгуливает свою невразумительную собачку неустановленной породы. Вообще-то этого большого лысого чела зовут Наум Яковлевич Шнейдеров. Но в своем детстве, как мне известно, отец звал его Нёма. Так его называют теперь все соседи. Несколько лет назад они с отцом занимались бизнесом. Бизнес прогорел. Я совсем мелкий был, ничего толком не помню, но, верно, круто им пришлось, коли батя седой и бедный, а у Нёмы и вовсе крыша поехала.

– Здрасте, Наум Яклич!

– Добренький день, юноша. Как ваша собака?

– Как собака!

– Вот и хорошо. Абы не как человек!

* * *

Вот интересно: кому проще живется – человеку с талантом или совсем бесталанному? У меня лично талантов нет. Поэтому я думаю, что одаренному жить интереснее. Способность у меня имеется – прыгать в коварную воду Святого озера и не бояться его пугающих глубин. Причем прыгать красиво, с акробатикой. То есть по-спортивному.

На пляже, несмотря на ранний для купания час, народу навалом. Торчат, как плашки на лесозаготовках, любители утреннего загара, который, говорят, мягче и полезнее полуденного. Но тут мне делать нечего. Я ныряльщик, а на пляже отмель тянется от берега в озеро метров на пятьдесят. Мое место в озерной тусовке, база которой расположена в стороне от пляжа, там, где обрывистый, поросший соснами высокий берег нависает прямо над водой. В этом месте мы с пацанами воздвигли вышку для ныряния в три яруса.

Весь июль жара стоит такая, что вода в озере не успевает остыть за ночь. Окунаюсь в нее, как в парное молоко, – так, чуток освежился. Затем выполнил обязательную для себя программу: нырнул «ласточкой», «солдатиком», крутанул сальто над водой. Очень хочется мне до конца лета освоить двойной кульбит, но, боюсь, не успею. И страшновато: слишком малое, на мой взгляд, расстояние от дощатого трамплина до воды. Уже пробовал неделю назад, не успел довернуть кувырок, шлепнулся о воду хребтиной – еле из воды выбрался.

Когда накупался, попрыгал поочередно на правой и левой ноге, вытряхивая старым дедовским способом воду из ушей. Это в бассейнах и других навороченных «спа» господа купаются в шапочках, а у нас испокон века на одной ножке скачут, чтобы слух вернуть.

Застрекотал, нарастая, мотоциклетный мотор. По звуку узнаю кто. Оглядываюсь на культурно насаженный для укрепления берега сосновый бор. Между деревьями мелькает продолговатым красным пятном Левкина «Ява». Бэушный, но еще вполне резвый мотоцикл подарил Леве папаша на семнадцатый день рождения, его мы отмечали в прошлом году. Кореш ворчал, правда, что старый вполне потянул бы по бабкам и «Сузуки». Но все пацаны понимали, что Лев демонстрирует недовольство больше для понта, а сам обихаживает моцик, как цыган лошадь.

Круто выскочив на берег (еще чуть-чуть – и ринулся бы вместе с мотоциклом с обрыва), Лева остановил своего фыркающего бензиновым перегаром коня рядом со мной. Протянул, как равному, руку мне, без пяти минут пятнадцатилетнему.

– Привет!

– Здорово!

– Люблю людей постоянных, – сказал Лева. – Если человек – амфибия, ищи его у воды и не ошибешься.

– Случилось чего?

– Страшного – ничего. Надо сесть на заднее сиденье и ехать.

– Не больно-то хочется.

– Боишься?

– А то! Наскочишь на кочку – меня и выкинет на́ фиг.

– Да? Прыгать с пятнадцати метров неизвестно куда не боишься? Со мной пацанки катаются и только попискивают. Думаю, от кайфа.

– Я не умею попискивать. А ехать далеко?

– Ко мне. Гости приехали, хочу познакомить тебя кое с кем.

– Может, не надо?

– Мне – надо! Наотрез отказываешься?

Обреченно соглашаюсь. Оделся, натянул на мокрую голову навороченный, похожий на скафандр астронавта шлем, взгромоздился на седло за спиной Левы и сразу же вцепился обеими руками за такой, казалось, ненадежный резиновый поручень. Да, девчонкам проще: они могут обнять мотоциклиста изо всех сил за поясницу и уж если вылетят из седла, так вместе с главным кавалеристом.

Лева, за рулем обычно отчаянный и даже хулиганистый, возле своих ворот остановился аккуратно, терпеливо дождался, пока слезет пассажир, то есть я. Затем открыл большие створы, укрепленные железными полосами, въехал во двор и сразу – в гараж.

В доме окна распахнуты по случаю знойного дня, пахнет салатами, доносится привычный для наших мест шум непринужденного застолья.

– Ромка, иди на минуту! – окликнул из гаража Лев.

Вхожу в сумрачное помещение, пропахшее разогретым металлом, техническим маслом и парами бензина.

– Значит, так, френд, у меня к тебе просьба: при ехала моя двоюродная сестра Олька. Мала́я тебе ровесница, но понтов выше крыши. Мне ее выгуливать нет времени, да и не для нее моя компания. Начитанная, прям как ты. В общем, я хочу, чтоб ты с ней погулял по нашим местам, на дискач сводил…

– Так я еще…

– На танцульках не прыгал? Вот и попрыгаешь. Тем более, не один пойдешь, а с девушкой. Спонсорскую помощь я сделаю.

– Да при чем… – стал я делать вид, что не сильно нуждаюсь.

– Нормально всё! Она ведь в парк не пойдет, на доски некрашеные заплеванные. В «Матрицу» сводишь.

– Смотри, познакомишь на свою голову! – пробую я пошутить.

– Влюбишься, что ли? Да на здоровье! Главное, по уму все чтоб было…

В этом доме я бывал часто и заходил по-свойски. Но сейчас чего-то заробел. Хотя непонятно с чего. Всего делов – поводить городскую по нашим колдобинам.

Лева крепко взял меня под локоток и повел, прямо потащил, на продуваемую ласковым сквознячком веранду, где неспешно закусывало и звенело рюмками семейство Бабченко. Я сказал в никуда общее «добрый день».

Вячеслав Петрович приветственно махнул ручищей.

– Садись, молодежь!

Лева привел меня в тот конец стола, где сидели какой-то дядька, две незнакомые тетки и девчонка.

– Вот, Ольга, это Роман – лучший ныряльщик в округе.

Если на пороге веранды я с интересом разглядывал после своего скудного завтрака богато накрытый стол, то теперь меня совершенно не интересовали разносолы, потому что на меня смотрела, правда без особого любопытства, та самая Ольга из зимнего ночного поезда.

– Вот тебе и здрасте! – только и смог я сказать.

– И тебе того же, – эхом откликнулась девчонка, неспешно очищающая апельсин.

Следующая моя реплика была не умнее предыдущей:

– Надолго к нам?

– Пока не надоем.

– Значит, надолго.

Лева подтолкнул меня к стулу, я послушно сел и напомнил:

– Мы типа встречались…

– Да-а? Не помню что-то.

А сама смотрит так, как и положено смотреть на лучшего ныряльщика. Узнаёт?

– Зима. Поезд. Ночь. Ножичек, – напоминаю ей.

– А-а, так мы не встречались – ты просто пялился на меня из темноты, как паук. Почти загипнотизировал. Во, опять пялишься! Ножик, что ли, не вернули?

Лева, не особенно срываясь, подсунул нам по бокалу уже теплого шампанского, и теперь выпитое легко, как веселящий газ, ударило в голову.

– А зачем такая красивая?

– Все претензии к папе с мамой.

– Ты в нашем супер-озере купалась уже?

– Не-а.

– У нас хорошо купаться. Вода чистая, никакого хлора.

– Приглашаешь?

– Если хочешь…

– Ладно, пойду в купальник наряжусь.

Радоваться надо, хватать удачу за хвост – и на величественный высокий берег Святого! Вместо этого я выискиваю за длинным столом Леву.

– Пойдешь с нами купаться?

Он покачал головой.

– Вряд ли. Видишь, папаша «белинским» увлекся…

– Кем?!

– Да водкой. Придется вместо него в питомник ехать.

А вот и Ольга вышла в легком, будто из марли, платье, с пестрым рюкзачком за плечами. Я вспомнил рекламу на телевидении про хорошую российскую жизнь. Там студентка с рюкзаком и на роликовых коньках цеплялась зонтом за троллейбус и таким макаром пёрла в университет. Вот и ляпнул снова:

– Тебе роликов не хватает.

– А то мои ножки без них нехороши? Нет?

– Да! – весело заверяю ее. – Да!

Я не специально выбрал более длинную дорогу к пляжу, просто она идет через сосновый бор, который дает хоть намек на тень и прохладу. Все веселей шагать, чем по солнцепеку, – нам синоптики обещали сегодня тридцать четыре градуса выше нуля.

– Ты раньше в Боровухе бывала?

– Давно, до школы еще.

– И вот ностальгия…

– Ага, щас! Папка – наша ностальгия. Захотелось в отпуске родной самогонки попить всласть по-простому, по-деревенски.

– Не такая уж тут деревня, – заметил Рома-патриот.

– Ну, Верона тоже не Нью-Йорк, однако с этим пастбищем не сравнить!

– Верона – это в Италии? Была там?

– Да, сразу после школы родаки подарок сделали за хорошую учебу.

– Здо́рово, конечно, – бодро соглашаюсь.

– Полный кайф! Ты был?

Признаваться в бедности несовременно. Бедность и сегодня не порок, но – проказа, чума или, чтоб понятней, СПИД.

– Да за делами все не соберемся никак…

– Что за дела?

Действительно, какие у меня могут быть дела? Но уверенно отвечаю:

– Так собаководство.

– У вас тоже псиноферма?

– Почти. И как там Италия?

– Рассказать невозможно – это надо видеть! Ты вообще знаешь, чем Верона знаменита?

– Ну так…

– Шекспира небось не читал?

– Типа ты читала! – немного обиделся я.

Она пропустила мою реплику мимо ушей.

– У него трагедия есть, называется «Ромео и Джульетта». Там такие парень и девушка, как бы мы, любили друг друга, а их семьи враждовали. Ну и они в конце все погибают. А действие и происходит в Вероне. Там до сих пор есть дом, где жила Джульетта, и склеп, где она похоронена.

Ольга замедлила шаг и процитировала, даже с выражением:

Пока Вероной город наш зовут,
Стоять в нем будет лучшая из статуй
Джульетты, верность сохранившей свято.

– Так это ж пьеса, выдумка, – усомнился я.

– Неизвестно. Все происходило в Средние века. И до сих пор в склепе туристы оставляют записки…

– И ты оставила?

– Конечно. Знаешь, что я написала? «Джульетта, соедини меня с любимым в этом году. Только с настоящим».

– Сбылось?

– Куда ты гонишь? И месяца не прошло, как я вернулась.

* * *

Мы шли извилистой тропинкой, огибая гомонящий пляж, заваленный людьми, как северный каменистый берег бывает усыпан морскими котиками.

Ольга спросила:

– Эй, а мы купаться будем вообще?

– Обязательно, только не здесь. Тут вода аж мыльная от человеческого пота. А вот за леском как раз наше место.

– Ты, случаем, не маньяк? – конечно же шутя спросила Ольга.

– С маньяком Лева тебя бы не отпустил.

С этим она согласилась.

– У нас с Джульеттами и склепами напряженка, – заливался я соловьем, – но своя таинственная история тоже есть. По правую сторону от тебя – самое большое озеро в нашей губернии. С давних времен его называют Святое.

– Почему? Тут же вокруг никаких церквей нет.

– Легенда есть такая, что тьму лет назад на месте озера стоял монастырь. Вокруг были непроходимые леса, и только одна дорога вела к монастырю с востока и от монастыря – на запад. Какие-то захватчики хотели взять штурмом монастырь, чтобы двигать дальше. Только монахи рубились насмерть. Враги взяли его только тогда, когда подожгли с четырех сторон. И когда вражеская конница вошла в ворота монастыря, он весь ушел под воду, а огроменную яму покрыла вода. Так озеро и появилось.

– Красиво излагаешь!

– Некоторые до сих пор верят, что так и было. Есть такие, кто говорит: когда озеро не подо льдом, ясной ночью можно услышать из-под воды колокольный звон.

– Ты слышал?

– Здесь не услышишь: какой-никакой шум города забивает. Надо на ту сторону, на остров, плыть.

– Сплаваем?

– Можно. Только лодка хорошая нужна, ясная тихая погода и немножко храбрости…

– Храбрость зачем? – заинтригованно спросила Ольга.

– Давно, лет двадцать назад, там мужик падчерицу убил, вот остров и считается нехорошим местом. Ну, мы на это не обращаем внимания. А еще про озеро такая байка ходила: типа оно трупов не отдает.

– Каких?

– Ну утопленников. Старики дряхлые рассказывали, что если кто в озере тонул, то всё, с концами.

Ольга остановилась, глянула округлившимися глазами.

– А теперь?!

– Теперь ничего – всплывают.

– Почему? Проклятие кончилось?

– Есть вполне реальная версия, то есть научная, – важничаю я. – Рельеф дна в озере был такой, что тело обязательно застревало внизу и не могло всплыть. А когда была война, здесь водилось много партизан, и фашики устраивали всякие карательные экспедиции. Партизаны их накололи – на озере выставили плотики с кострами. Немцы подумали, что это и есть большой партизанский аэродром с лагерем, и бомбами проутюжили все Святое. И после этого утопленники стали всплывать.

– А звон остался?

– Говорят, да.

– Хочу!

На нашем ныряльном месте никого не было, и я обрадовался. Мне не хотелось представлять девушку ораве пацанов и потом не знать, как реагировать на подколки, а без них вряд ли бы обошлось.

– Как местечко?

Она кивнула.

– Да, нормально. Даже стрёмно как-то – будто лес заколдованный. А откуда ты прыгаешь?

Я показал три длинных серых языка досок-сороковок, высовывающихся из кроны высокого ветвистого дерева.

– Да-а, – протянула Ольга, – крутой самопал! Я с него сигать бы не осмелилась.

– Вполне нормально, – заверил я.

– Что-то они сухие, плахи эти. Давно не ступала на них нога славного ныряльщика.

– Понял намек!

С этими словами я скинул майку, стащил и отряхнул с ног широкие шорты-бермуды, оставшись в плавках, и полез на дерево. Не было необходимости карабкаться и елозить голым пузом по шершавой бугристой от старости коре: насколько возможно мы с ребятами сделали подъем на вышку удобным.

Забрался я, конечно, на самый верх, пошел по доске к ее подрагивающему над водой, не прикрепленному к стволу или веткам концу.

– Она не сломается? – тревожно крикнула снизу Ольга.

Я жестом показал: мол, в порядке! Что же ей показать? «Ласточка» слишком проста. Сальто разве что крутануть. Посмотрел вниз. Не только Ольга, но и мальчишки, добывавшие под корягами раков, глядели на меня.

Чуть качнул доску, потом еще разок – и взлетел в воздух. На взлете, не начав падать, поджал ноги и одновременно сделал ныряющее движение головой, выбросил руки вперед. Уже привычно, но до сих пор немного пугающе поменялись местами в глазах моих небо и водная гладь… Вот теперь резко выпрямиться, напряженными вытянутыми руками взрезать толщу воды и на минуту скрыться в зеленоватой глубине.

Ольге понравилось. Понял это по глазам, а потом услышал и слова:

– Классно, Ромка! Никогда бы не подумала, что с этой поленницы можно так красиво рухнуть!

– Видишь, – говорю с деланной небрежностью, – можно. Хочу двойное сальто освоить, и потом надо настоящую вышку искать.

– У вас нет?

– Как думаешь, Оля, если была бы, стал бы я по дереву лазить, как Маугли!

– Так приезжай! У нас целый дворец водного спорта. Покажись тренерам и ныряй себе, пока олимпийским чемпионом не станешь.

– О, твоими бы устами!..

– Что – моими устами?

И я неожиданно для себя самого брякнул:

– Целоваться.

* * *

Такие пацаны, как я, и даже те, кто чуть постарше, на дискач в одиночку не ходят. Ну представь: стоишь ты один среди прыгающего люда, который уже принял «белинского» или «Редбула» какого-нибудь хлебнул. Хорошо, пусть не всем необходим жидкий или таблеточный торчок. Но веселиться на танцах можно только толпой. Особенно на площадке в парке, где кучей и отбиться легче в случае чего. А этого «чего» там всегда в достатке.

Не знаю, как моя спутница, а я в этот вечер иду в клуб впервые в жизни. Не в парк, заметьте, и даже не в дискоклуб городского Дома культуры. Лева, вручая мне некоторое количество денег, игнорируя мои вялые отказы от спонсорской помощи, сказал, как отрезал: «Только в „Матрицу“!» На каникулах туда пускают школьников. А серьезная служба безопасности этого клуба служит как бы гарантией от всяческих агрессий.

Ольга в своем кукольном платьице, как из марли, только уже без рюкзачка. Мобилка, блестками своими напоминающая елочную игрушку, висит на тросике прямо посреди, как бы это сказать… ну прямо посреди грудной клетки, вот.

Я в светлых джинсах и майке с кровавой надписью: «Kill me, if you are fool!» Может, и хорошо, что многие мои товарищи знают английский настолько средне, что не в силах перевести даже эту простенькую фразу. То ли дело Ольга, толмачит без труда:

– «Убей меня, если ты дурак!» Что, думаешь, идиота с дубиной эти буковки остановят?

«Matrix» – ночной клуб с боулингом и дискотекой. Расположен в центре города. Единственное место, куда из-за цен и охраны не таскается всякое отребье. Больше всего я опасаюсь не вписаться в здешнюю тусу, впороть какой-нибудь косяк и опозориться перед Ольгой. Воображение рисует всякие кошмарики типа того, что я опрокидываю поднос с напитками прямо Ольке на голову… Ничего, подбадриваю себя, сам Лева сегодня здесь, не даст пропасть наемному, ха-ха, ухажеру!

Взявшись за руки – хорошо, что теперь так ходят не только дошколята, – подходим к внушительному фасаду из тонированного витринного стекла и металлических конструкций. На крыльце толпятся парни и девчонки. Кто курит, кто поджидает своих, забив в кафе столик. Вот секьюрити в белых рубашках на крепких торсах выволакивают из заведения набравшегося в хлам мужика, подтаскивают к такси. Водила, проверив платежеспособность клиента, идет на риск и принимает пытающийся петь «груз-два по пятьсот». Какой-то парень с крыльца бросает восторженно принятую народом шутку:

– «Матрица: Перезагрузка»!

Внутри огромный холл, пройти в него можно только через металлодетектор, как в аэропорту. Прошли. Ольга ориентируется в клубе, как у себя дома, ну или дома у Левы.

– Значит, так, – определяет она культурную программу на вечер, – идем забиваем место в пабе. А потом спустимся на дискотеку заценить диджея. Оки?

– Как скажешь.

В пабе Ольга заказала себе безалкогольного пива с фруктовыми добавками, мне – просто безалкогольного, орешков разных с чипсами. Всё, как показывают по телику в рекламе. Здесь же со своей компанией сидит мой спонсор Лева. Мы старательно делаем вид, что незнакомы друг с другом.

Настоящее пиво, с градусами, я уже пробовал. Не сказать, чтоб сильно впечатлился напитком. Но жажду утолить можно. Сейчас утолили ее «детским» пивом и пошли вниз.

Музыка грохочет так, что даже криком в лицо трудно разговаривать. Примерно полчаса мы попрыгали в душной толпе. Но – жара. Даже мощные кондиционеры не спасают. Знаками Ольга показала мне, что пора подышать. Вышли на крыльцо, жадно вдохнули пока еще робкой прохлады. И надо же – неподалеку стоит Лева, рядом с ним Гендос Величко, мой троюродный брат. Вместе с ними, в одной компании, но как будто и наособицу, стоят трое молодых мужиков. Что у них общего? Бизнес? Судя по обрывкам фраз, что доносятся до нас, и напряженности беседы, речь идет как раз о делах.

– Ребята, – говорил Лева, – а где вы были два года назад? Оставались бы в своих столицах, у вас там рынок о-го-го!

Один из мужчин возразил:

– Послушай, браток, мы в твою кухню не лезем. У нас принципиально другой товар. Пусть клиент выбирает.

– Пусть, – согласился Лева. – Только давай так: вы – в своей песочнице, мы – в своей…

Чем разговор закончился, я не слышал. Ольга потащила обратно в паб.

Здесь, глотнув катастрофически быстро нагревающегося пива, я спросил:

– Ты, наверно, часто бываешь в таких местах?

– Да ну, в первый раз! Так бы меня родаки и отпустили!

– А такое впечатление, что каждую субботу тусишь.

– Сто раз по телевизору видела. Они же все одинаковые, клубы эти…

Когда кончилось пиво, решили перейти на мороженое и ледяную колу. Когда верный и почти угодливый бойфренд принес заказ, дама задала неожиданный вопрос:

– У тебя ведь старший брат есть, да?

– Есть, друг Левы.

– Ну да, Левка говорил чо-то, что брат твой олигарха в одиночку чуть не ограбил…

– А почему Лев не сказал, что он тоже участвовал? Я малый был совсем, ничего не помню. Только он не для того, чтоб бабок нарубить…

– А зачем тогда?

– Чтоб отцовский бизнес спасти.

– Так твой отец у дяди Славы работает!

– Это теперь, после всего…

Она почувствовала, что разговор меня напрягает, и позвала снова танцевать.