Kitobni o'qish: «Убийство под Темзой», sahifa 3

Глава 2
Скотленд-Ярд

Кеб, стуча железными колёсами, доставил Ардашева и Аткинсона прямо к департаменту уголовного расследования, расположенному в двух домах – номер восемь и девять по улице Большой Скотленд-Ярд. Аткинсон расплатился с кучером и остался ждать Клима на улице.

Визитная карточка инспектора Джебба и правда обладала волшебными свойствами. Дежурный констебль Скотленд-Ярда тут же вызвал сыщика. Полицейский появился почти сразу.

– Доброе утро, мистер Ардашев! Что ж, для начала я покажу вам, как работает лучшая в мире английская машина уголовного сыска. Как видите, прямо перед вами находится комната регистрации арестованных. Они отгорожены от стражей порядка стальными перилами. Рядом – стол дежурного инспектора. Его задача – заносить в журнал данные арестованных, а также кратко описывать выдвинутые против них обвинения. Тут же, на стене, помещена футовая линейка с отметками. Благодаря ей дежурный может определить рост задержанного. Здесь же он проводит и первый личный обыск подозреваемых.

– Теперь я понимаю, почему меня не обыскивали в тоннеле, – проронил Клим.

– Совершенно верно. Обыск на месте предполагаемого преступления категорически запрещён. Обращаю внимание на то, что сначала дежурный опрашивает свидетелей и лишь затем переходит к допросу арестованного. Согласитесь, это вполне логично.

– Безусловно.

– Как вы можете заметить, перед вами висит доска с объявленными в розыск преступниками. Это очень удобно. Можно сразу сопоставить данные задержанного и разыскиваемого лица. У нас бывали случаи, когда скучающие свидетели случайно опознавали на фотографиях своих знакомых. Точно так же оборудованы и все полицейские участки Лондона. В них, как и здесь, имеются альбомы разыскиваемых преступников, а также данные тех, кто недавно освободился из мест заключения. Но у нас создана специальная картотека подобных личностей. Очевидно, наш опыт будет внедрён и в полицейских участках, так как альбомы занимают слишком много места. Но самая живая информация содержится в «Иллюстрированных полицейских новостях» (The Illustrated Police News) и «Полицейской газете» (The Police Gazette). Она выходит еженедельно и предназначена исключительно для внутреннего пользования. В ней имеются сведения и о международных преступниках. Современная связь позволяет полицейским всего мира обмениваться данными о злоумышленниках в течение минуты. За работу телеграфного аппарата Уитстона отвечает специально обученный полицейский. В эту комнату вас я провести не могу, поскольку посторонним туда вход запрещён. Замечу, что директор нашего департамента – человек прогрессивных взглядов. Он стремится внедрить самые последние технические новшества в работу полиции. По его инициативе телеграфная сеть Скотленд-Ярда была подключена к почтовому телеграфу Великобритании. По сути, это единое целое, и любой полицейский Соединённого Королевства может связаться по телеграфу со Скотленд-Ярдом. А теперь прошу проследовать в мой кабинет. Он в конце коридора.

– Благодарю за экскурсию. Теперь мне будет о чём рассказать студентам факультета правоведения.

– Насколько я знаю, русские полицейские в большей степени перенимают опыт французов, а не наш. Видимо, в России ещё остался горький осадок поражения в Восточной войне.

– У нас её называют Крымской. Но я думаю, дело в другом. Наше законодательство во многом копирует французскую систему права, а не английскую.

– Возможно. Но полиции Парижа ещё очень далеко до показателей Скотленд-Ярда по раскрываемости преступлений. Французы ленивы, впрочем, как и ваши соотечественники.

Клим счёл невежливым вступать в спор с инспектором, хотя чувство негодования и обиды за свою страну его переполняло.

Кабинет инспектора имел всего одно окно и большими размерами не отличался. На стене висели часы. Мебель была скромной: два шкафа, вешалка, три стула и стол. Полицейский предложил Ардашеву сесть. Он вынул из укупорочного ящика красную матерчатую розу с бурыми следами крови и положил перед Ардашевым. Вторым последовал нож.

– Вы это хотели увидеть?

– Да, благодарю вас. Именно этот цветок лежал подле профессора и нож, – сказал студент. Достав блокнот, он осведомился: – У вас не найдётся линейки?

– Пожалуйста, – проронил полицейский и, вынув её из ящика стола, протянул Ардашеву. Инспектор сдвинул вверх оконную фрамугу и закурил.

Студент тщательно вымерил искусственный цветок, а потом принялся за нож. Записав размеры предметов, Клим принялся делать карандашные наброски. Полицейский с любопытством наблюдал за художеством недавнего подозреваемого. Наконец, визитёр закрыл блокнот и выговорил задумчиво:

– С ножом всё понятно, а вот для чего убийца оставил розу – понять не могу.

– Некоторые головорезы любят щегольнуть, показать свой неповторимый почерк. Этот душегуб выбрал розу. Не стоит обращать внимания на такие мелочи. Факт один: в результате нападения, повлёкшего смерть, пропал бумажник и трость. Стало быть, совершено убийство с целью ограбления. Если хотите знать, мои люди уже начали наведываться в злачные места Лондона. Рано или поздно мы отыщем преступника и вздёрнем на виселице.

– На лицевой стороне розы крови нет, есть только на обратной, – продолжал рассуждать Клим. – Значит, она была рядом с профессором ещё до того, как убийца нанёс удар… Стоп! Я всё понял. Преступник догнал мистера Пирсона и окликнул. Тот повернулся. Он протянул ему розу. Профессор машинально взял её правой рукой. И в этот момент злоумышленник нанёс удар ножом в горло жертве. Кровь попала на заднюю часть цветка. Мистер Пирсон упал и выронил цветок.

– Фантазируете, молодой человек, – покачал головой инспектор. – Роза ведь могла случайно оказаться в этом месте. Мусорщик просто не успел её подобрать. Кстати, искусственные букеты продают по всему Лондону. Это могильные цветы. Кто-то шёл и выронил её, либо она выпала из букета. Если следовать вашей гипотезе, то, будь я на месте преступника, я бы протянул профессору, допустим, свёрнутую газету, а потом бы ударил его ножом. Правда, я бы метил в сердце. Так надёжнее. И смерть мгновенная.

– Но тогда бы, как вы изволили заметить, потерпевший умер бы сразу. А при ударе в горло даже в случае повреждения сонной артерии жертва ещё живёт несколько секунд. А что, если злодей хотел, чтобы профессор понял перед смертью, кто его убил и за что?

– Рискованно, – затушив сигарку, выговорил полицейский. – Ведь в таком случае мистер Пирсон мог назвать имя убийцы любому свидетелю, хоть вам например. Да и рассчитать удар так, чтобы повредить сонную артерию, не каждый сможет. Я ещё раз вам повторю: совершено убийство с целью ограбления.

– Всё может быть. Разрешите взглянуть на разговорник?

Инспектор развёл руками.

– После того как мы с вами расстались у здания суда, я вернулся в Скотленд-Ярд. Не прошло и получаса, как дежурный констебль вызвал меня на проходную. Меня ожидала миссис Пирсон. Она попросила разрешения забрать вещи покойного до похорон. Они состоятся сегодня. Я вернул ей брегет, пенковую трубку, кисет с табаком и разговорник Спиерса вместе с билетом. Ведь его ещё можно было сдать и вернуть деньги.

– А вы не помните, в котором часу завтра отходит поезд в Ливерпуль?

– В девять утра, с Юстонского вокзала.

– Получается, билет был куплен профессором либо семнадцатого июня вечером, в день нашего с ним прибытия в Лондон, либо восемнадцатого утром, то есть в день убийства.

– А что вас смущает?

– Получается, что он собрался в Ливерпуль по какому-то важному делу, раз уж купил билет практически сразу после возвращения из России. Хотел бы я знать, что это за дело, – задумчиво проронил Ардашев, поглаживая усы. Его взгляд упал на циферблат настенных часов, и он вдруг спросил: – А похороны мистера Пирсона в котором часу?

– Мне это неизвестно, но если поедете сейчас, то наверняка успеете. Утром ведь не хоронят. Чаще всего в два пополудни. Честно говоря, не пойму, почему вдова так торопится закопать почти не остывший труп мужа.

– Благодарю вас, мистер Джебб, – поднимаясь, проговорил Клим.

– Не стоит, – хитро сощурился полицейский. – Будут новости – заходите. Чем смогу – помогу. Мне чертовски интересно наблюдать, как вы пытаетесь найти в заурядном ограблении некий смысл. Напрасно тратите время. Лучше бы посетили достопримечательности Лондона, раз уж приехали за казённый счёт.

– Обязательно. Честь имею кланяться.

– Всего доброго, молодой человек!

Не успел Ардашев выйти из Скотленд-Ярда, как ему навстречу бросился Аткинсон.

– Что узнали нового? – спросил он.

– Практически ничего. Зато нож и розу срисовал. Нож, судя по размерам, огромен. От такого не спастись. Хотите взглянуть?

– Непременно.

– Извольте.

Клим открыл блокнот и передал Роберту.

– Нож – да. У отца такой есть. Это американский тесак. Называется нож Боуи. У него узнаваемая форма клинка со скосом, напоминающим щучий нос, и обязательно гарда. Их делают и у нас в Шеффилде, но у английских ножей обух не затачивается, как у американских. А тут – всё правильно, как у отца. Он специально заказывал, чтобы привезли из Нью-Йорка полтора десятка таких на подарки друзьям.

– А кто этот Боуи?

– Какой-то герой времён войны за отделение Техаса от Мексики. Янки чтят его. Говорят, в одной схватке этот головорез прикончил подобным ножом пять или шесть человек.

– А что скажете про розу?

– Роза как роза. Ничего особенного.

– Если не считать одной закономерности. Обратите внимание, мой друг, центральный плод обрамлён пятью лепестками, а те, в свою очередь, окружены еще пятью, между последними находятся пять маленьких листиков. Всего пятнадцать.

– И что с того?

– Уверен, это неспроста.

– У вас есть доказательства?

– Пока нет. Нужно время, чтобы их отыскать. Меня смущает один факт: преступник вытащил бумажник профессора и даже польстился на его трость, а золотой брегет не взял.

– Действительно, странно, – согласился Роберт. – Такие часики стоят не меньше пятидесяти фунтов. А что говорит инспектор?

– Он уверен, что это обычное ограбление.

– А что вы хотели? Это же копэ. У него мозги работают иначе.

– Простите?

– Слово сopper на жаргоне означает «полицейский». Оно пришло к нам из Индии. Глагол «коп» (to cop) означал «берегись!». Потом он получил второе значение – «арестовывать». И уже затем превратился в существительное «копэ» (copper) – «полицейский». Я не удивлюсь, если американцы, относящиеся к британскому английскому по-варварски, превратят «копэ» в короткое «коп» (cop).

– И тогда всё вернётся на круги своя.

– Ну да бог с ним, с языком. Но что мы будем делать дальше, капитан? Каким курсом нам следовать?

– Поедем на похороны профессора. Надеюсь, мы успеем.

Аткинсон открыл луковицу часов и сказал:

– Конечно, успеем. Похороны в два.

– А вы откуда знаете?

– Мой отец там будет. Он и сказал мне об этом.

– Ваш отец знал мистера Пирсона?

– Ну да. Он входит в попечительский совет Лондонского института, где читал лекции профессор.

– Что же вы раньше мне об этом не поведали?

– А вы и не спрашивали.

– Тогда нам нужен кеб.

– На этот раз предлагаю воспользоваться подземкой. Так будет и дешевле, и быстрее, но потом всё равно придётся нанимать коляску.

До ближайшей станции паровой подземной железной дороги друзья добрались пешком.

Купив в кассе билеты в вагон второго класса, Ардашев и Аткинсон спустились по каменной лестнице. Контролёр проверил билеты и указал на платформу, куда должен был прибыть состав. Красная стрелка на стене сообщала о направлении движения поезда. Ардашев, впервые увидевший метрополитен, с интересом смотрел по сторонам. Посередине тоннеля проходили два пути, и составы беспрепятственно двигались в обоих направлениях. Дым, гарь и пар, идущие от паровозов, частично уходили вверх благодаря своеобразным вентиляционным шахтам, но большая их часть оседала на стены, пол и проникала в лёгкие лондонцев.

Вдоль платформы высились чугунные столбы с коваными узорами под потолком. На одном из них висели круглые часы. Поезда шли от Паддингтона до Фарингдон-стрит и обратно через Юстон и Кингс-Кросс и приходили через каждые пять минут. Внутреннее пространство станции освещалось электрическими лампами, упрятанными в стеклянные плафоны.

Раздался длинный гудок, и показался локомотив, тянувший за собой восемь вагонов. Он летел на полной скорости и, выпустив пар, вдруг замер, точно приклеился к рельсам. Такая внезапная остановка стала возможной благодаря специальной системе тормозов, разработанной для метрополитена. Белые буквы на паровозе сообщали о конечной станции данной линии. Захлопали двери. Людская толпа рекой хлынула на платформу. Ардашев замешкался, уступая дорогу дамам.

– Поторопитесь, капитан, – предупредил Аткинсон. – Поезд стоит недолго. Нужно успеть зайти в вагон.

Паровоз тронулся и, набирая ход, понёсся по тоннелю. Вагон освещался слабо. Женщины и мужчины восседали на оббитых кожей скамьях, установленных вдоль вагона. Сильная половина человечества, невзирая на присутствие слабого пола и задраенные окна, невозмутимо дымила трубками и сигарками. За порядком следил кондуктор, выкрикивающий на остановках названия станций.

Когда локомотив, подрагивая на стрелках, остановился, Роберт поднялся и вернул билет кондуктору. Его примеру последовал и Клим. Захлопали двери вагонов. Народ устремился к выходу.

Выбравшись по лестнице на свет божий, Аткинсон спросил:

– Как вам путешествие?

– Необычно, но на свежем воздухе дышится легче, и даже уличный запах конского навоза – ничто по сравнению с душной гарью метрополитена.

– Это лишь первое впечатление. В будущем многое может измениться. Технический прогресс не стоит на месте. Изначально метрополитен строился открытым способом. Вырывали траншею глубиной до десяти ярдов. На дно укладывали рельсы, воздвигали стены и кирпичные своды. Сверху всё засыпали землёй. Фактически подземка пролегает в четырёх футах от поверхности дорожного полотна. Инженеры спроектировали движение составов с помощью сжатого воздуха. Но при строительстве выяснилось, что невозможно добиться стопроцентной герметизации тоннелей. От первоначального проекта отказались и вернулись к паровозной тяге. Правда, решили использовать локомотивы с паровыми машинами конденсаторного типа. Они используют отработанный пар. Но, как видите, это не особенно помогает. Дым и гарь обволакивают состав. Как бы там ни было, но открытие первой ветви подземки состоялось двадцать один год тому назад – за четыре года до моего рождения. С тех пор построили новые линии.

– Двумя годами раньше в России только отменили крепостное право, – грустно усмехнулся Ардашев.

– Знаете, я всё хотел у вас спросить: почему в России до сих пор нет парламента? Ведь самодержавие тормозит развитие прогресса, не так ли?

– Сложный вопрос, – вздохнул Ардашев. – Русский народ, как и власть, пока не готов к таким переменам. Вероятно, когда-то это и произойдёт, но только хотелось бы, чтобы этот переход прошёл безболезненно для моей страны, без виселиц и погромов.

Навстречу двигалась странная процессия. Четырнадцать каторжников, скованных попарно, гремя кандалами, плелись под охраной вооружённого конвоя. Их головы были выбриты на арестантский манер, а на куртках виднелась цифра 14. Всё стало понятно, когда позади строя показался пятнадцатый арестант с плакатом, на котором было написано: «В театре-варьете “Альгамбра” премьера! Мюзикл “14 дней тюремного заключения”. Ждём!»

– Оригинально! – покачал головой русский студент. – И смело. Не могу представить подобный рекламный розыгрыш где-нибудь на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Городовой немедленно бы всех задержал и доставил бы в участок.

– В этом и есть отличие либеральной формы правления от единовластия. Каждый гражданин имеет право на свободу самовыражения. Разрешено всё, что не запрещено законом. А законы принимает парламент, члены которого выбираются народом.

Клим не ответил. Он остановился рядом с уличной торговкой цветами.

– Мне нужно два букета, – сказал он. – На похороны.

– Живые или искусственные?

– Живые.

– Тогда возьмите белые лилии.

– Хорошо.

Студент расплатился и протянул другу один букет.

– Я заболтался и совсем не подумал о цветах, – виновато проронил Роберт.

– Не беда.

– Вот и кабриолет, – обрадовался Аткинсон. – Нам ехать минут десять, не больше.

На этот раз друзьям попался не двухколёсный кеб конструкции Чапмена, а четырёхколёсный брогам. По сути, это была обычная одноконная коляска с откидным верхом для двоих человек и ко́злами кучера впереди. Неожиданно пошёл мелкий дождь, и кожаный полог экипажа пришёлся весьма кстати.

Глава 3
Взлом сейфа

Роберт оказался прав, и поездка заняла немного времени. Не стоило большого труда определить, какой из трёхэтажных особняков по улице Кенсингтон Парк Гаденс принадлежал покойному профессору. Катафалк с четвёркой лошадей, мирно переступавших с ноги на ногу, украшенных, фиолетовыми попонами и плюмажами, стоял у дома номер семь, как и длинная вереница траурных карет. Несколько человек, прячась от дождя под зонтами, курили рядом с окнами. На козлах, запахнувшись в плащи и макинтоши, мокли кучера в цилиндрах. Дверь была открыта. У входа пригорюнился плакальщик с посохом, перевязанным траурным бантом. Его высокий цилиндр со свисающим до пояса чёрным шарфом пояснял, что хоронят взрослого – на детских похоронах надевали белый шарф. Соболезнующие то входили в дом, то покидали его. Входной механический колокольчик с отвязанным шнуром молчал, а электрическим звонком на похоронах не пользовались. Двое молодых людей с траурными повязками из крепа, очевидно студенты, несли венок. За ними торопился фотограф с треногой и фотоаппаратом в чехле. Экипажи то и дело останавливались неподалёку, высаживая пассажиров. Пожилые дамы по старинке были облачены в чёрные плащи с капюшонами, а джентльмены, родившиеся, вероятно, ещё при Георге III, в дополнение к плащам обвязали цилиндры траурными лентами.

Солнце спряталось за тучи. Пахло сыростью, угольной гарью и конским навозом.

Расплатившись с возницей, Ардашев и Аткинсон вошли в дом и сразу же сняли головные уборы. Верхнюю одежду приняла горничная и повесила в шкаф. Зеркала в передней были завешены. Заметив, что Клим обратил на это внимание, Роберт пояснил:

– В доме покойного у нас всегда закрывают зеркала. Это всё из-за страха увидеть мертвеца за спиной. Суеверия живучи.

Ардашев оглядел комнату. Полированный дубовый гроб с телом профессора стоял посередине. Окна были открыты. Вдова – привлекательная блондинка – хоть и носила траурный наряд (чёрную шляпку, украшенную такими же страусовыми перьями, вуаль, платье из бомбазина, отделанное крепом), но выглядела очаровательно. Тонкие и правильные черты лица, присущие аристократкам, и стройная фигура не позволяли и помышлять, что после смерти мужа она останется без мужского внимания. С левой стороны её пышного бюста сияла брильянтовая брошь, выделявшаяся на фоне чёрного платья. Украшение представляло собой равносторонний треугольник из платины с брильянтами – по четыре на каждой стороне и одним по центру. Центральный камень свисал на едва заметной платиновой нитке. «А профессор-то баловал свою молодую цыпочку», – заключил Ардашев. Рядом с женой покойного с грустным лицом сидел мужчина лет сорока, вероятно родственник то ли вдовы, то ли усопшего. Благодушный вид его лицу придавал широкий нос, большие добрые глаза, толстые, точно негритянские, губы и живот, который уже нельзя было скрыть. «Судя по широкополой шляпе в его руках, чёрной сорочке, жилету и короткому сюртуку, он не просто исповедует вероучение квакеров, а, возможно, является их пастором, если, конечно, они у них есть, – предположил русский студент. – Этакий сельский английский священник». Подле него на стуле умостился молодой человек в сюртуке и очках, лет двадцати пяти. Его пышные курчавые каштановые волосы свидетельствовали о молодости, а умный взгляд из-под очков, покоившихся на прямом носу, говорил об образованности. Он искоса поглядывал на вдову, а она, поймав его взгляд, тотчас подносила к сухим глазам кружевной платочек с чёрной каймой. «Скорее всего, помощник профессора», – мысленно отметил незнакомца Ардашев.

Клим и Роберт положили к гробу цветы и втесались в окружение соболезнующих.

– Ишь бесстыжая! – донёсся до Ардашева женский шёпот. – Смотри-ка, уже и брильянты напялила!

– Наглая срамница! – вторил другой, уже немолодой скрипучий голос. – Первый год после смерти мужа вдове дозволяется носить только дешёвый гагат и ничего другого!

– Вот-вот! А брильянты можно надевать лишь через два года и один месяц после кончины супружника. Не могла дотерпеть, охальница!

Ардашев повернулся вполоборота. У него за спиной судачили две ветхозаветные англичанки в чёрных плащах, наверняка перешагнувшие девятый десяток. Время высушило морщинистую кожу на их лицах, и лишь влажные пожелтевшие белки глаз то вспыхивали, то угасали угольками, как в юности.

Мёртвый профессор почти не отличался от живого. Только раненая шея была закрыта стоячим воротником, нос заострился, и кожа пожелтела. Фотограф, установив аппарат, делал снимки для carte-de-visite с тем, чтобы родственники могли раздавать друзьям семьи посмертные фотографии покойного. Электрического света в комнате было достаточно, и жечь магний в тарелках не было необходимости.

Пышно декорированный гроб утопал в белых лилиях.

Католический священник дал знак, и скорбящие стали подходить к гробу по очереди, кладя ладонь на грудь профессора. Ардашев повернулся к спутнику и спросил:

– А что они делают?

– Мистер Пирсон погиб насильственной смертью. И в таких случаях каждый из скорбящих по заведённому издревле обычаю должен положить покойному руку на грудь.

– Зачем?

– Чтобы убедиться, что среди пришедших нет убийцы.

– А как это можно определить?

– Считается, что если душегубец коснётся дланью тела усопшего, то его раны начнут тотчас же кровоточить.

– Прекрасно. Сейчас мы это и проверим.

– Ага, – иронично хмыкнул Аткинсон. – Вам ведь тоже придётся тронуть мёртвое тело, вот и посмотрим, прав или нет был коронерский суд, отпустив вас на все четыре стороны.

– Что ж, давайте.

Уже приблизившись к профессору и коснувшись его рукой, Ардашев почувствовал, как у него забилось сердце. Профессор, казалось, улыбался ему с закрытыми глазами. И хоть Клим знал, что у покойников сохраняется на лице подобие улыбки из-за специфических мышечных изменений, но студенту почудилось, что своим насмешливым выражением лица старик спрашивал у него, почему убийца, находящийся на похоронах, до сих пор не уличён.

– Ну вот теперь я вижу, что вы невиновны, капитан, – продолжал шутить Роберт.

– А вы?

– Я же шёл за вами. Неужели вы не обратили внимания на моё прикосновение к покойному?

– Я не мог этого видеть. Вы находились за моей спиной, и не факт, что вы дотронулись до усопшего, – усмехнулся Клим.

– За мной наблюдали десятки глаз, и миновать прикосновения было невозможно.

– Скажите, друг мой, а почему торговка цветами продала мне белые лилии?

– Потому что англичане их чаще всего кладут к гробу и на могилу.

– А розы?

– Только белые, но очень редко.

– В таком случае смею вас заверить, что способ определения преступника не сработал.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, кроме того, что убийца профессора Пирсона находится среди нас.

– С чего вы взяли?

– Среди лилий я заметил букет белых роз. Всего пятнадцать бутонов. Столько же лепестков и листиков насчитывалось на искусственной розе, найденной под Темзой.

– Да кто же он, чёрт возьми! – прошептал Роберт и принялся озирать присутствующих. Неожиданно он уставился на высокого джентльмена с проплешиной, бакенбардами типа «баранья отбивная» и бритым лицом. Встретившись взглядами, оба кивнули друг другу.

– Мой отец стоит у окна, – прикровенно вымолвил Аткинсон. – Он вчера говорил, что хочет с вами познакомиться.

– Для меня большая честь пожать руку члену палаты лордов.

Перед собравшимися появился дворецкий.

– Леди и джентльмены, прошу помянуть усопшего, – выговорил он.

Стол уже был полон традиционных поминальных закусок (песочного печенья, сдобных булочек, лепёшек из ячменной муки) и напитков (эля, соков, бренди и виски). Часть тарелок – с ветчиной, сыром, языком и копчёной рыбой – расставили на буфете. Запахи еды, срезанных живых цветов и туалетной воды, вылитой на саван и одежду покойного, смешались в единое амбре настолько, что помышлять о еде Клим не мог, чего нельзя было сказать об остальных, предававшихся чревоугодию и общению с удовольствием. Католический священник тоже не отставал от остальных.

– В России поминки устраивают после возвращения с кладбища, – тихо пояснил Ардашев.

– У нас наоборот. Считается, что чем больше родственники и знакомые выпьют в этот день спиртного, тем меньше грехов останется на душе покойного. Некоторые, как, например, фотограф, стараются изо всех сил.

Едва успел Роберт договорить, как перед Климом вырос высокий господин лет пятидесяти с небольшими уже знакомыми роскошными бакенбардами и в чёрном фраке.

– Здравствуйте, молодые люди!

– Мой отец – лорд Вильям Аткинсон, – выговорил Роберт. – И мой друг Клим Ардашев.

– И хоть поминки не очень подходящее время для знакомства, но позвольте пожать вам руку, молодой человек, за то, что пришли на помощь моему отпрыску.

– Очень рад встрече! – ответил на рукопожатие Клим. – Но не стоит благодарностей. Любой бы поступил так же, окажись он на моём месте.

– Не скромничайте, молодой человек. Не каждый иностранец решит ввязываться в драку в чужой стране, а вы ринулись в толпу негодяев не раздумывая.

– Так получилось, – пожал плечами Ардашев.

– Роберт поведал, что вы интересуетесь Востоком.

– Да, самостоятельно изучаю арабский и турецкий.

– Похвально. А вот мне не удаётся приобщить сына к этим языкам. Он настолько увлечён медициной, что о дипломатической службе и помышлять не хочет. А мог бы служить если не дипломатом, то хотя бы доктором в каком-нибудь английском посольстве.

– Спасибо вам, отец, за заботу, но мне Британия милее Востока, Индии и Африки, – признался младший Аткинсон.

– Жаль, очень жаль… Ладно, молодые люди, я вас на время покину. Появились коллеги из попечительского совета Лондонского института. Пойду к ним.

– А вы, капитан, смотрю, ничего не едите, – хрустя песочным печеньем, проговорил Роберт. – Попробовали бы чего-нибудь, тогда и на обед не пришлось бы тратиться.

– Не могу себя заставить есть на поминках.

– Может, по рюмке виски?

– Лучше по стакану эля. У меня дурное предчувствие.

– Согласен.

– Что ж, помянем профессора, – вздохнул Ардашев и, пригубив стакан, сказал: – Это был человек энциклопедических знаний.

– Он умел простым языком объяснить сложные вещи, – вторил Аткинсон. – Я был на его лекции о влиянии на человеческий организм эфира и хлороформа.

– Интересная тема. Я тоже много читал об этом.

– Мистер Пирсон настолько доходчиво объяснял всякие химические заумности, что я стал неплохо разбираться в формулах и даже в некоторых составах и соединениях. С тех пор химия стала моим вторым увлечением после анатомии.

Вскоре поминки закончились, и присутствующим стали раздавать по веточке розмарина. Взяв одну, Ардашев осведомился у Роберта:

– А это для чего?

– Все, кто взял розмарин, должны будут положить его на могилу профессора.

Неожиданно со второго этажа послышался крик:

– Помогите! Сюда! Скорее!

Ардашев и Аткинсон, не сговариваясь, бросились вверх по лестнице. На втором этаже в одной из комнат была распахнута дверь. Заглянув туда, друзья увидели плачущую вдову. Рядом с ней стоял растерянный молодой человек в очках, обнимавший хозяйку. Увидев посторонних, он тут же отпрянул от неё.

– Что случилось, миссис Пирсон? – осведомился Ардашев.

– Вскрыт сейф! А в нём опять роза! – рыдала дама.

Клим осмотрел металлическую дверцу, выходящую из стены, и сказал:

– Следов взлома не видно. А роза действительно очень похожа на ту, что оказалась рядом с профессором.

– Сейф открыт ключом, – всхлипывая, объяснила вдова. – Он находился в ручке трости мужа, которая отвинчивалась. Вторая часть трости была полой, примерно на дюйм. Там и помещался ключ с гранями. Я видела его однажды.

– Убив профессора, преступник завладел тростью, а значит, ключом. Ему оставалось лишь пробраться в кабинет для того, чтобы получить содержимое сейфа, так? – спросил Ардашев.

– Да, – кивнула хозяйка.

– У кого ещё имелся ключ от сейфа? – спросил русский студент.

– Только у него. Он был в единственном экземпляре. Генри боялся, что кто-нибудь сможет его подделать, поэтому он почти никогда не расставался с тростью и даже не оставлял её при входе, а всегда уносил в кабинет, который обязательно замыкал. Но сегодня все комнаты открыты.

– А что хранилось в сейфе?

– Насколько я знаю, там лежали какие-то бумаги и три чёрные тетради. А теперь их нет.

– Что за тетради?

– С описанием опытов по обогащению руды, – пояснил молодой человек в очках. – Профессор вносил туда записи, формулы и результаты экспериментов.

– Толстые?

– Да, примерно как обычные книги. С твёрдой обложкой и переплётом. Разве что в длину немногим меньше. Почти квадратные.

– Мне очень страшно! – не переставая вытирать слёзы, лепетала миссис Пирсон. – Убийца мужа был здесь, да?

– К сожалению, вы правы, – ответил Клим.

– Он же мог убить и меня!

– Судя по всему, его интересовало содержимое сейфа.

– В моей комнате тоже есть сейф, – прерывисто вздыхая, выговорила мадам. – Там я держу драгоценности.

– Они на месте? – осведомился Ардашев.

– Я ещё не смотрела.

– Стоит проверить.

– Хорошо, – согласилась вдова и вышла. Было слышно, как она замкнула за собой дверь соседней комнаты.

Ардашев, Аткинсон и незнакомец в очках остались стоять у распахнутого сейфа с розой внутри. Возникла неловкая тишина.

– Позвольте представиться, – выговорил спутник вдовы, – Джозеф Эшби. Я ассистировал мистеру Пирсону во время его опытов по обогащению руды. Кроме того, он был моим научным руководителем.

– Роберт Аткинсон. Студент.

– Клим Ардашев, и тоже студент, – отрекомендовался российский подданный и подумал, что он совершенно точно определил род занятий мистера Эшби, когда только его увидел.

Молодые люди пожали друг другу руки.

– А вы, как я слышал, из России? – осведомился ассистент мистера Пирсона.

– Да, учусь на юриста.

– Я так и понял, – кивнул мистер Эшби. – Вижу, вы неплохо разбираетесь в полицейских премудростях.

Клим учтиво поклонился, но ему вдруг показалось, что кто-то наблюдает за ним сверху. Он поднял глаза к расписному потолку. С верхней части арки на него щерился лев, попирающий ногами змею. Под ним – восходящее над горизонтом солнце, затем шёл полукруг и цифра 30 над ним. Под солнцем надпись на латыни: «Лев обгоняет солнце». Залюбовавшись увиденным, Ардашев проронил: