Kitobni o'qish: «Совсем новая экономика. Как умирает глобализация и что приходит ей на смену», sahifa 3

К концу 2022 – началу 2023 года мировой «снабженческий шок» был преодолен, но уязвимость глобальных цепей снабжения осталась.

McKinsey исследовал предложение 32 сырьевых и продовольственных товаров в мае 2023 года – год и три месяца спустя после начала украинского кризиса. По шести товарам – калий, природный газ, сталь, железная руда, ферросилиций, ванадий – восполнить снижение производства в России (как и на Украине) мировой экономике не удалось.

По пяти товарам – в частности, серебро, асбест и титан – снижение было перекрыто ростом производства в других странах. По 13 производство в России и на Украине выросло, но меньше, чем в мире в целом. К этой группе относятся¹⁴ нефть, уголь, алюминий, кобальт, никель, подсолнечное масло, ячмень, овес.

А по восьми позициям – в частности, пшеница, чугун и палладий – производство в России выросло, а в остальном мире упало.

По целому ряду ключевых товаров происшедшее из-за геополитического шока сокращение предложения по-прежнему дает о себе знать.

Зажим предложения усиливается из-за того, что многие ключевые виды продукции зачастую крайне сложно доставлять тем, кто в ней нуждается. Наиболее яркий пример – срыв зерновой сделки¹⁵.

Мир начал сползать к экономике дефицитов. Искусственный подогрев спроса на товары в развитых странах увеличивал отставание предложения, которое, в свою очередь, ускоряло инфляцию и в то же время порождало товарные дефициты. Они начали все чаще возникать и в Америке, и в других странах-лидерах рыночной экономики.

Вы скажете, что чувствительным остается и инфляционное давление. Так и есть. В 2023 году рост цен на продукты питания в большинстве стран мира находился на уровне порядка 5 % из-за повышения цен на удобрения, стоимости транспортировки и страхования рисков.

Но фундаментальная проблема скачков предложения заключается в том, что после 2022 года конфигурация мировых цепочек снабжения определяется уже не прежними параметрами экономической эффективности, а геополитическими факторами и соображениями безопасности – параметрами квазивоенной мировой экономики.

Происходящая перестройка этих цепочек приводит к тому, что, во-первых, на месте эффективных цепочек появляются неэффективные, но отвечающие геополитическим реалиям. Например, российская нефть продается в Индию или Китай, а оттуда в переработанном или сыром виде поступает в Европу. Или китайская компания покупает российский СПГ, а его излишки продает в ту же Европу. Или западная машинотехническая продукция поступает в Россию через Гонконг, Китай, Турцию или Мальдивы. Или шотландцы, отказавшись от российского угля, переключаются на низкокачественный и дорогой австралийский. Перечень таких примеров огромен.

Во-вторых, резко усилилось стремление государств к самообеспеченности основными видами товаров – как промышленными (наиболее яркий пример – полупроводники), так и сельскохозяйственными. А еще к замене трансграничных цепочек снабжения на внутренние. Курс на производство как можно более широкого круга товаров собственными силами ведет к распылению ресурсов и дублированию, мешая международному разделению труда и не позволяя использовать преимущества специализации.

В-третьих, чтобы насытить внутренний спрос, расширить внутреннее производство или ослабить геополитического соперника, государства все чаще прибегают к административным ограничениям экспорта важных видов продукции в целом или в конкретные страны, дестабилизируя мировое предложение. Приведем только несколько примеров.

Соединенные Штаты фактически запретили экспорт в Китай новейших видов полупроводников и оборудования для их производства. К фактическому запрету на экспорт самого высокотехнологического оборудования присоединились два других его главных производителя – Япония и Нидерланды. Китай в ответ закрыл экспорт редкоземельных металлов галлия и германия, которые очень нужны в производстве интегральных схем, электронного оборудования, мобильных телефонов, солнечных батарей, медицинских приборов.

На середину 2023 года более 7 % мировой продовольственной продукции (в калориях) подпало под внешнеторговые ограничения со стороны правительств, в то время как в 2019 году этот показатель был близок к нулю (McKinsey 2023).

В июле 2023-го Индия усилила ограничения на экспорт риса, запретив вывозить все его виды, кроме басмати.

Индонезия в 2020 году запретила экспорт никелевой руды – притом что на нее приходится половина ее мировой добычи.

Два шока и мировой экономический рост

Вернемся к инфляции. Перебивая рост денежных доходов, она мешает расширению потребительского спроса. Потребители вынуждены сокращать или, по крайней мере, ограничивать покупки многих товаров и услуг из-за высоких цен. Темпы инфляции снижаются, но ценой болезненного замедления роста экономики, которая только начала было восстанавливаться после ковидного локдауна. Цены, взлетевшие вверх в 2022-м, больно ударив по карману потребителя и ограничив его активность, растут дальше, хотя и не так быстро. Замедление роста, очевидно, ухудшит ситуацию на рынке труда и усилит понижательное давление на номинальную зарплату. Реальная зарплата уже снизилась.

Экономика развитых держав вступает во времена застоя 2020-х годов. Это станет расплатой за ковид и санкции.

Неважно, случится техническая рецессия (снижение ВВП в течение двух и более кварталов подряд) в основных развитых странах или нет. Некоторые страны ее уже испытали. Важнее другое: большинству развитых экономик грозит потеря способности расти приличным темпом или превращение «отсутствия роста» в хроническую болезнь. Два шока не единственная тому причина, но они эту угрозу усилили многократно.

Экономика развитых держав вступает во времена застоя 2020-х годов. Это станет расплатой за ковид и санкции.

В развивающихся странах масштабы денежной накачки экономики во время ковида были значительно меньше, а в геополитическую конфронтацию большинство этих стран не вовлечено. Поэтому им восстанавливаться легче. Выбравшись из ямы после пандемии, потребительский спрос в этих странах снова растет. Однако его расширение будет медленнее, чем в 2010-е, из-за усилившегося инфляционного давления и связанных с ковидом изменений в поведении потребителя. Рост производства в большинстве развивающихся государств будут прижимать высокие мировые цены на сырье, продовольствие и материалы, волатильность цепочек снабжения и трудность экспорта в развитые страны, которые замедляют шаг.

Натолкнувшись на воздвигнутые ковидом и геополитическим шоком препятствия, рост всего мирового ВВП в 2020-е годы будет еще медленнее, чем в 2010-е. В ряде развитых стран его темп упадет до десятых долей процента.

Два шока лишили миллиарды жителей планеты возможности обеспечить для себя устойчивый материальный достаток, позволяющий обрести уверенность в завтрашнем дне. В развивающихся странах множество людей потеряли шанс, который появился в предыдущие десятилетия: перейти из малоимущих слоев в средний класс. Более того, развернулся обратный процесс: возвращение из среднего класса в бедноту.

Ковид и геополитический шок принесли снижение жизненных стандартов и развитому миру, хотя масштабная финансовая поддержка со стороны государства смягчила первый ковидный удар.

Сегодня западный средний класс борется с невиданным в последние десятилетия давлением инфляции на семейные бюджеты. Еще сильнее ухудшилось положение малоимущих семей. Экономия на повседневных тратах – на еду, отопление, электричество, транспортные расходы, не позволяющая обеспечивать привычное качество жизни, а то и элементарный жизненный комфорт – для большого количества людей превратилась в постоянного спутника жизни.

Мировая экономика будет находить разумные ответы на беспрецедентные геополитические вызовы, и это поможет ей продолжать немного расти.

Зимой 2023 года главный японский телеканал NHK показал в программе новостей большой репортаж своего корреспондента из Праги. Поводом послужил массовый митинг, участники которого требовали от правительства: хватит поддерживать Украину – поддержите нас!

Но сегодня миром движет не экономическая, а геополитическая логика.

И все-таки в мировой экономике сохраняется один очень важный тренд, который помогает поддерживать ее динамику – репозиционирование наций. Мы подробно рассмотрим его в последующих главах. Многие национальные экономики активно ищут и находят новые для себя ниши мирового рынка, в которых они конкурентоспособны. Репозиционирование включает в себя и переход к производству более технологически продвинутых видов продукции, и изменение набора отраслей, в которых страна является важным игроком на мировом рынке. В первые два десятилетия нового века оно существенно ускорилось. А необходимость реагировать на вызовы 2020-х придала ему новый импульс.

В начале октября 2023 года МВФ опубликовал статью своего экономиста Пьера-Оливьера Гоуринчаса, которая называлась «Стойкая глобальная экономика все еще ковыляет вперед, при растущих различиях» (имеются в виду различия в динамике роста между странами).

Автор пишет: «Глобальная экономика продолжает восстанавливаться… В ретроспективе она оказалась на удивление стойкой. Несмотря на разрушенные рынки энергии и продовольствия и на беспрецедентно жесткую денежную политику, направленную на подавление невиданной в течение десятилетий инфляции, экономика замедлила свой шаг, но не встала. Но при всем при этом рост остается медленным и неровным. Глобальная экономика не бежит вперед, а ковыляет»¹⁶.

Удивительно меткие метафоры. Действительно, мировая экономика будет находить разумные ответы на беспрецедентные геополитические вызовы, и это поможет ей продолжать немного расти.

Но ее ждет сложный, тяжелый период медленного роста, снижения жизненных стандартов, существенного усиления социальной дифференциации, нестабильности, неопределенности перспектив, повышенных военно-политических рисков. И, скорее всего, это будет достаточно длинный этап.

Возможно, он закончится тогда, когда мир выйдет из состояния квазимировой войны. Решающее условие выхода – наличие политической воли и политического лидерства, которое ставит во главу угла интересы мирового развития или, по крайней мере, помещает их достаточно высоко на шкале приоритетов.

Кто-то будет должен, опять же на новом витке спирали и в современной версии, привнести в мир новое политическое мышление.

Часть II
Конец глобализации

После краха социализма 35 лет назад, когда в противостоянии двух экономических систем была поставлена точка, глобализация действительно набрала огромную скорость. Но это не означало, что она «обречена» на непрерывное движение вперед.

Существуют минимум три важных фактора, которые препятствуют ее постоянному расширению:

1. В каждой национальной экономике, особенно в крупных странах, идут процессы не только интернационализации/глобализации, но и интернализации. Интернализация – это повышение роли внутренних поставщиков, рынков и инвестиций относительно внешних. Ее может насаждать государство, в том числе по соображениям политического характера. Но бывает и так, что она отвечает потребностям национального экономического развития.

2. Несмотря на глобализацию экономики, основными центрами принятия политических решений остаются национальные государства. Поскольку они руководствуются собственными интересами, экономическая глобализация оказывается заложницей их политики, особенно если речь идет о крупнейших мировых державах. Государства могут предпринимать шаги, способствующие глобализации, если считают, что они отвечают их национальным интересам:

• снижать импортные тарифы;

• смягчать ограничения и вводить льготы для зарубежных инвесторов;

• заключать соглашения о свободной торговле;

• активно сотрудничать с другими государствами в рамках международных институтов, чтобы договариваться о глобальных правилах игры и совместно искать ответы на глобальные вызовы. Но они также могут совершать и действия глобализации препятствующие (например, делать все вышеперечисленное с точностью до наоборот), если считают, что таким образом их интересы обеспечиваются лучше.

3. Глобализации мешает вакуум глобального управления. С управленческой точки зрения, если объект управления – экономика области или города, субъектом управления выступает областная или городская администрация. Там, где объект – национальная экономика, субъектом оказывается правительство страны. А там, где объект – глобальная экономика, субъектом должно было бы быть… мировое правительство. Но такого института не существует. Поэтому, вопреки управленческой логике, субъектом в этом случае оказываются национальные государства и мировые институты, создаваемые и финансируемые ими же как платформы для осуществления глобального управления. Но, будь то ВТО, МВФ, Мировой Банк, ВОЗ или ООН, директивных решений, в отличие от государств, они принимать не могут.

Более того, поскольку они находятся на содержании национальных государств – прежде всего крупных и сильных в финансовом отношении, – последние нередко используют их для проталкивания на международной арене своих интересов.

При таком раскладе обеспечить эффективное мировое управление, которое ставит во главу угла глобальные, общечеловеческие интересы и потребности, сложно: каждое государство тянет одеяло на себя.

Экономическая глобализация – заложница политики национальных государств.

В чрезвычайных ситуациях вроде пандемии или геополитического шока вакуум глобального управления усиливает угрозу мировой катастрофы. Так в 2020 году, чтобы избежать катастрофы, государства были вынуждены полностью закрывать границы.

Но давайте по порядку. Сначала все-таки определим:

Глава 1
Что такое глобализация?

В самом общем смысле глобализация – это все более свободное и интенсивное трансграничное движение товаров, услуг, капиталов, людей и информации (для удобства предлагаю использовать аббревиатуру ТУКЛИ) в масштабах всей планеты. По крайней мере, между странами, играющими более или менее заметную роль в мировой экономике.

Его результатом является формирование единого мирового экономического пространства. При этом:

1) растет взаимозависимость между экономиками разных стран и усиливаются взаимосвязи между их компаниями, организациями и отдельными людьми – независимо от расстояний, пролегающих между ними;

2) набирает силу мировая унификация, делающая мир относительно однородным, так что в разных концах планеты мы находим похожие друг на друга отели, супермаркеты, рестораны, кинотеатры, которые формируют единую жизненную среду, общие стандарты потребления и образа жизни, а также схожие принципы ведения бизнеса.

В то же время глобализация не вытесняет и не перечеркивает все национальное, а сосуществует и переплетается с ним. В управлении «глобализирующейся» мировой экономикой ведущую роль играют национальные государства, пропускающие процессы глобализации через национальные фильтры.

В связи со стремительным ростом трансграничного движения ТУКЛИ в моду вошла метафора borderless world, или «мир без границ». В глобализированном мире государственные границы действительно гораздо меньше препятствуют такому движению. Но не стоит ожидать, что они исчезнут или окажутся чисто номинальными. Большинство аналитиков не уделяло этому нюансу достаточно внимания, из-за чего могло возникнуть ошибочное представление, будто в современном мире роль национальных государств идет на убыль. Это отнюдь не так.

Еще одна популярная метафора, связанная с глобализацией-унификацией: the world is flat. Это можно перевести одновременно как «мир плоский» и «мир однородный». Именно так называется книга-бестселлер крупного аналитика, экономиста и писателя Томаса Фридмана, пожалуй, самый яркий панегирик всемирной интеграции.

В интервью начала 2000-х годов один из крупнейших дирижеров современности, маэстро Рикардо Мути с сожалением говорил о том, что, где бы мы ни были, глобализация обрекает нас на покупку одинаковых помидоров в одинаковых супермаркетах. Эта метафора по смыслу очень близка к тому, о чем писал Фридман. Вот только аналитик не испытывал в связи с этим грусти, которая ощущалась в словах выдающегося музыканта.

Так или иначе, оттолкнувшись от метафоры Мути, попробуем сформулировать правило сочетания глобально-однородного и национально-специфического в эпоху глобализации.

Как уже было сказано, глобализация привела к тому, что в самых разных концах Земли мы находим очень похожие друг на друга торговые точки, которые предлагают нам одинаковые товары: хоть в Сингапуре, хоть в Париже, хоть в Буэнос-Айресе. При этом, однако, есть важное «но», которое нельзя упускать из виду: это «единообразие» относится далеко не ко всем товарам даже в рамках одной торговой сети.

Ассортимент товаров в супермаркетах Carrefour в Париже и Сингапуре во многом повторяет друг друга, но можно легко заметить существенные различия. В сингапурском Carrefour вам предложат широкий выбор продуктов из стран Юго-Восточной Азии, которых вы не найдете в парижских магазинах сети – от даров моря до фруктов, сухофруктов и прохладительных напитков. В свою очередь, в Париже вы увидите французские и прочие европейские деликатесы, не предназначенные для продажи в Сингапуре.

Процесс, развернувшийся в мире в 1990-е годы, – это не тотальная глобализация-унификация, а драматически усилившееся вплетение глобально унифицированного и стандартизованного в национально-специфическое и разнородное. Это не стирание национальных границ, а вхождение национальных государств и обществ в высокоинтегрированное глобальное экономическое, политическое, культурное и информационное пространство.

Сплетение глобального и национального имеет массу проявлений. Например, национальная специфика – это козырная карта в глобальном бизнесе, будь то индустрия туризма, где успех решающим образом зависит от умения «продать» национальный колорит на мировом рынке, или экспорт разнообразных потребительских товаров, когда лейбл «Сделано в Японии/Германии/Франции» часто сам по себе работает подобно маркеру глобально признанного бренда.

Глобализация сопровождается ростом национального самосознания и стремления к национально-культурной самоидентификации или, если угодно, национально-культурному самоутверждению.

Далеко не в последнюю очередь это происходит как раз потому, что осознание и реализация своего национально-культурного «я» помогает людям отвечать на вызовы, которые эта самая глобализации им бросает.

Подчас такое стремление к самоидентификации принимает экстремальные и уродливые формы.

Процесс, развернувшийся в мире в 1990-е годы, – это не тотальная глобализация-унификация, а драматически усилившееся вплетение глобально унифицированного и стандартизованного в национально-специфическое и разнородное.

Когда в 1990-е годы знаменитый японский аналитик и писатель Кэнъичи Омаэ вместе с единомышленниками развивал концепцию «мира без границ», другой известный японец, экономист Хироюки Итами, предложил в паре с borderless использовать определение-антоним borderful. Это слово выстроено по аналогии с прилагательным wonderful, то есть «чудесный» или «полный чудес». Таким образом, предложенное Итами прилагательное можно перевести как «полный границ». Иными словами, это мир, в котором государственные границы не просто важны – они обретают новый смысл. Определение Итами не стало таким же популярным, как «безграничный» мир, но он попал в самую точку.

Формирование «плоского», однородного, унифицированного мирового пространства действительно происходило в реальном мире, который «полон границ». В этом мире нации стремятся акцентировать и, если надо, отстаивать свою специфику тем больше, чем дальше продвигается унификация.

Глава 2
Глобализация 1990–2010 годов

Уникальность

Либерализация и интенсификация трансграничного движения ТУКЛИ в масштабах большей части планеты еще никогда не набирала таких оборотов, как в начале 1990-х годов.

Возможно, глобализация конца ХХ и начала ХХI века не была принципиально новым историческим явлением. Нечто похожее уже происходило в древности, во времена, например, Римской империи, а затем в эпоху колониальных империй с середины XV – и особенно со второй половины XVII до начала ХХ века.

Великий Рим не просто контролировал значительные территории, а интегрировал их в единое экономическое пространство. Но это было в очень далекие времена на совершенно ином этапе развития человеческой цивилизации. А колониальные державы прежде всего делили мир между собой, что принципиально отличает времена их триумфа от глобализации наших дней. К тому же во все другие исторические эпохи глобализация происходила при совсем ином уровне развития экономики производства, транспорта, связи. Наконец, в отличие от прошлых эпох, глобализация наших дней не связана с экспансией одной или нескольких империй.

В целом глобализация 1990–2010 годов, особенно в первые два из этих трех десятилетий, исторически уникальна по масштабу, скорости и глубине. Ее важнейшая черта – неразрывная связь с универсализацией принципов рыночной экономики: в 1990-е годы она распространилась фактически по всему миру, за исключением разве что Северной Кореи, Кубы и стран, находящихся на такой стадии развития, когда рассуждать о выборе экономической системы еще рано.

Когда после краха плановой экономики бывшие социалистические страны начали переходить к рынку, а развивающиеся государства лишились социалистической альтернативы, стало ясно, что и у тех, и у других есть только одна дорога к экономическому успеху – через создание функционирующей рыночной системы.

Рыночные реформы в экс-социалистических и развивающихся странах оказались едва ли не главной движущей силой глобализации, поскольку их важнейшей составляющей была либерализация внешней торговли, иностранных инвестиций и эмиграционного режима.

Другим мощным стимулятором глобализации выступила сеть интернет, создавшая единое мировое информационное пространство.

По мере того как глобализация набирала обороты, исследователи, аналитики, журналисты большей частью отмечали ее беспрецедентный масштаб и растущее воздействие – позитивное или негативное – на экономику, бизнес, условия работы и жизни людей. Глобализация преподносилась и воспринималась как безусловно доминирующая тенденция нашего времени.

В реалии, однако, все было далеко не так просто.

Динамика

Анализируя динамику глобализации, мы будем исходить из того, что рост интенсивности трансграничного движения товаров и услуг, капиталов, людей, информации означает усиление глобализации, а ее снижение – откат.

Показателем интенсивности движения товаров и услуг будет отношение объема мировой торговли к мировому ВВП, а интенсивности движения капитала – отношение к мировому ВВП объема мировых зарубежных инвестиций. Нам придется ограничиться анализом только прямых инвестиций, поскольку всеми необходимыми данными по портфельным и прочим инвестициям мы не располагаем.

В качестве показателя масштабов трансграничного движения людей используем долю международных мигрантов – то есть людей, сменивших страну проживания, – в населении планеты.

Показателем интенсивности трансграничных потоков информации будет доля пользователей сети интернет.

Масштаб трансграничных информационных потоков в принципе невозможно измерить в каких бы то ни было единицах. Сама категория информации включает в себя огромное множество разнообразных и разнородных компонентов, которые нельзя механически складывать друг с другом.

Кроме того, информация – это далеко не только то, что проходит через мировую паутину. Поток информации, в том числе трансграничный, в значительной степени является частью потока товаров и услуг.

Таблица 3

Источник: World Bank

Но мы все-таки будем использовать показатель числа пользователей сети интернет, поскольку интернет-революция сыграла бесспорно главенствующую роль в формировании единого глобального информационного пространства.

Мировая торговля

Что касается мировой торговли товарами и услугами (таблица 3), за 1980-е годы отношение их совокупного номинального мирового экспорта к номинальному мировому ВВП немного упало, составив 18,9 % в 1990 году. В 1990-е годы, первое десятилетие эпохи глобализации, оно начало расти и в 2000 году достигло 23,5 %. Трансграничное движение товаров и услуг набрало обороты. В следующем десятилетии произошел новый скачок – до 30,8 % в 2008 году. Это пока наивысший показатель. В 2009 году в разгар «великой депрессии» эта доля упала до 26,2 %. После депрессии, вернувшись на отметку в 30 % в 2011–2013 годах, она снова снизилась и до ковида колебалась в диапазоне 27–29 %.

Для справки, расчеты среднегодового прироста реального – то есть рассчитанного в постоянных ценах и постоянных долларах – объема мирового товарного импорта, проведенные Бюро анализа экономической политики Нидерландов, показали, что в 2003–2006 годах он составил 8 %, а в 2012–2016 годах упал до 2 %. Это ниже, чем среднегодовой темп прироста реального мирового ВВП¹⁷.

Во второй половине прошлого десятилетия в среде экономистов вошел в моду термин slow trade, или «вялая, медленная торговля». Вялость отчасти объясняется общим замедлением роста мировой экономики. Другая важная причина: Китай сократил импорт оборудования – там в результате инвестиционного бума предыдущего десятилетия по многим его видам образовались значительные излишки.

Кроме того, Китай стал сам производить значительную часть компонентов и материалов, используемых в электронике, транспортном и общем машиностроении и в других отраслях, которые он ранее импортировал. Доля созданной за рубежом добавленной стоимости – то есть добавленной стоимости произведенных за рубежом компонентов, материалов и других составляющих стоимости экспортируемой продукции – в объеме товарного экспорта страны упала с 26 % в 2005 году до 15 % в 2016-м. Для сравнения, у США и Японии она остается стабильной и составляет немногим больше 10 %.

Со своей стороны, Соединенные Штаты развернули крупномасштабную добычу сланцевой нефти и сланцевого газа, что привело к существенному сокращению их нефтяного и газового импорта. Нефтегазовый экспорт при этом увеличился, но на меньшую величину.

Далее, производство потребительских товаров в крупных развивающихся странах все больше ориентировалось на внутренний спрос – прежде всего со стороны быстро растущего среднего класса, в то время как в развитом мире темпы роста потребления и, соответственно, импорта этих товаров падали.

А еще американские и другие западные компании стали переносить производство из Китая и других стран обратно домой (подробный разговор об этом – в части 9), что зачастую поворачивало их к внутреннему рынку.

И только после того, как заработали все эти экономические факторы, во второй половине 2010-х годов Соединенные Штаты встали на путь внешнеторгового протекционизма, и началась американо-китайская торговая война, которая нанесла по мировой торговле уже политический удар.

Доля мирового экспорта в ВВП обвалилась в ковидном 2020-м, а затем, на волне пост-ковидного восстановления, поднялась до 31 % в 2021-м. Но это, похоже, был единичный всплеск, во многом связанный со скачком цен на энергию, сырье и продовольствие, а также с искусственным подогревом спроса в США и ряде других западных стран. В 2023 году показатель спустился на предковидный уровень. При этом в абсолютном выражении объем мировой торговли товарами и услугами сократился.

Зарубежные инвестиции

Мировой объем прямых зарубежных инвестиций, по данным статистики платежных балансов¹⁸, достигнув в 2007 году пика в 3,2 триллиона долларов, заметно пошел вниз, спустившись до 1,52 триллиона в кризисном 2009-м. В прошлом десятилетии наивысшей точки в 2,23 триллиона долларов он достиг в 2011 году. После этого объем уменьшился и колебался вокруг отметки в два триллиона с резким падением до 915 миллиардов долларов в 2018 году. В следующем году ему удалось восстановиться только до 1,57 триллиона¹⁹.

По сравнению с предыдущей пятилеткой среднегодовое отношение мирового объема чистых прямых инвестиций за рубеж к мировому ВВП существенно выросло во второй половине 1990-х и затем во второй половине 2000-х годов (таблица 4). На годовом уровне это отношение росло особенно быстро с 2003 по 2007 год, достигнув пика в 5,4 %. Однако в 2010-е годы оно неуклонно снижалось. Высшей отметкой за десятилетие стали 3 % в 2011 году. Все последующие годы этот уровень оставался недостижимым.

После обвала до 1,05 триллионов долларов в 2020 году объем мировых прямых инвестиций увеличился до 2,46 триллиона в 2021, составив 2,5 % мирового ВВП. В 2022 году он снизился до 2,1 триллиона и 2 %, а в 2023-м до 1,22 триллиона и 1,1 %.

В конце десятилетия международные инвесторы столкнулись с усилением государственных регламентаций. США, а вслед за ними и ЕС, резко ужесточили контроль над инвестициями китайских компаний. Китайские власти приняли ответные меры.

Администрация Трампа заговорила о необходимости усилить контроль за иностранными инвестициями с позиций обеспечения национальной безопасности. В качестве возможного объекта такого контроля она даже назвала японские инвестиции в автомобильную промышленность. Эта тема тогда не получила развития, но бизнес-круги в Японии и других развитых странах были сильно озадачены.

Сегодня ведущие развитые страны стали жестко регламентировать инвестиции не только из-за рубежа, но и за рубеж – прежде всего в Китай, не говоря уже о России.

Главный вывод: в 2010-е годы интенсивность трансграничных прямых инвестиций, то есть их величина относительно мирового ВВП, стала снижаться – и значит, глобализация притормозила и в этой области.

Трансграничное движение людей

Интенсивность трансграничного движения людей, то есть доля международных мигрантов в населении Земли, росла как в 2000-е, так и в 2010-е годы (таблица 5). Увеличивалась она, однако, не более чем на десятые доли процентного пункта за десятилетие. Удельный вес мигрантов, по данным на 2020 год, составляет всего 3,6 %, что равно 281 миллиону человек. Это значит, что 96,4 % людей планеты свою страну проживания не меняли.

Ситуация, однако, существенно разнится по регионам. По данным на 2020 год, в Австралии и Океании, прежде всего в Австралии и Новой Зеландии, на иммигрантов приходится 22 % населения, в Северной Америке – 15,9 %, а в Европе – 11,6 %.

Таблица 4

Источник: World Bank

Таблица 5

Источник: IOM UN Migration, World Migration Report 2022

В странах Европы в том же году проживало 87 миллионов международных мигрантов, Азии – 86 миллионов, Северной Америке – 59 миллионов. На США приходился 51 миллион. Далее следовали Германия (16 миллионов), Саудовская Аравия (13 миллионов), Россия (11 миллионов) и Британия (9 миллионов). В первую десятку стран-реципиентов входят также ОАЭ, Франция, Канада, Австралия и Италия. В перечисленных странах проживает примерно половина иммигрантов мира.