Kitobni o'qish: «Пустоцвет»

© Иван Бондаренко, 2024

© Издательский дом BookBox, 2024

Предисловие

В этой книге героиня пишет о себе как о состоявшейся женщине. Но всё далеко не так однозначно. Конечно, она сделала себя, и это обстоятельство даёт читателю право относиться к ней с уважением и даже с долей белой зависти. Далеко не у всех хватает сил, терпения и целеустремлённости в достижении жизненных целей. Но, как считает сама героиня, она упустила главное, то главное, что делает женщину, может быть, менее успешной в карьере, но по-настоящему счастливой. К сожалению, поняла она это слишком поздно.

Каждый сам делает свой выбор и определяет путь к счастью. Но чтобы в конечном итоге не разочароваться в выбранном жизненном курсе, необходимо очень и очень обдуманно взвесить аргументы в расстановке приоритетов.

1

В уютной двушке в спальном районе Москвы хозяйка квартиры Лариса праздновала день рождения. Одна. Квартирка была хоть и небольшая, но очень ухоженная, и Лариса её любила. Особенно нравилась ей гостиная. Красивые, дорогие отделочные материалы бледно-сиреневого цвета в сочетании с итальянской мебелью всегда действовали на хозяйку положительно. В массивном кресле Лариса могла даже уснуть, не испытывая дискомфорта.

Кухня была отделана в лазурные цвета. Гарнитур исполнен в теплом, светло-коричневом цвете, не очень громоздкий, но очень функциональный. Кухня по нашим меркам большая – 16 м². Поэтому здесь ещё нашлось место для компактного светлого дивана. Так, на всякий случай, для гостей.

В обстановке квартиры преобладали светлые тона. Может, потому, что у родителей в доме вся мебель была тёмного цвета, с модными и, главное, очень дефицитными в то время, огромными коврами 2 на 3 метра. Поэтому хотелось чего-то светлого и воздушного. В квартире было много оригинальных светильничков и подсветок. В спальне стоял финский гарнитур с внушительной кроватью. Наверное, покупала в расчёте на будущую семейную жизнь. В ванной комнате сделала перепланировку. Здесь, конечно, всё итальянское: плитка, сантехника, спецы установили очень качественную многофункциональную кабинку, которая при желании могла превратиться в сауну, душ Шарко и ещё имела много функций, которыми Лариса никогда и не пользовалась. Интерьер в квартире дополняли картины, фото, какие-то аксессуары, милые сердцу безделушки, но без излишеств.

По телевизору показывали очередную дискуссию политиков, но она их не слушала. За окном смеркалось. Москва зажигала ночную иллюминацию. Хозяйка гостей не ждала, но мало ли, а вдруг кто-то вспомнит. Раньше, чаще чем хотелось, вспоминали подружки, коллеги любили приходить к Ларисе в гости. Здесь всё было мило и располагало к общению. Чисто, уютно, доброжелательная и хлебосольная хозяйка, никого лишнего, можно посудачить о своём, о девичьем.

Своя квартирка – это её крепость, её убежище. Здесь Лариса, как нигде, чувствовала себя дома и всё было по сердцу. Отделкой, дизайном, подбором мебели занималась сама. Покупала только то, что очень нравилось, на цену не смотрела. Она для себя давно поняла: нужно брать только то, что действительно нравится. Это касалось всего: мебели, электроники, одежды, всевозможных аксессуаров. О деньгах на второй день забудешь, а вещь будет долго радовать, доставлять удовольствие. И не потому, что она состоятельная женщина и может себе позволить то, чего другие не могут. Она так поступала всегда, даже когда было материально тяжело. Кстати, то, что она покупала, необязательно должно было быть дорогим или модным, отнюдь, она не гналась за известными брендами, покупала на свой вкус. И, как замечали окружающие, во вкусе Ларисе не откажешь. Ей действительно нравились именно красивые вещи.

На праздничном столе красная рыба, приготовленная на пару, пара салатиков, фрукты, сладости, небольшой тортик. Свечи по количеству прожитых лет в такой тортик просто не вместятся. Закрытая бутылка хорошего французского шампанского «Вдова Клико». Хотелось, чтобы кто-то открыл бутылку, лучше бы, конечно, мужчина, но, увы, придётся самой. Не торопилась с откупориванием, как будто на что-то надеялась. Было немножко грустно и одиноко. Она специально, сознательно, никого не приглашала. С некоторых пор. Потому что это уже была не Лариса Васильевна, в которой все нуждались и искали поводы для встреч, всячески старались оказать ей знаки внимания. Лариса Васильевна со вчерашнего дня пенсионерка, как написано в пенсионном удостоверении, «по старости»…

Не хотелось в начале книги говорить о плохом, но не могу. Какой идиот придумал эту формулировку – «по старости»?! Неужели нельзя придумать более лояльную, более корректную формулировку: к примеру, по возрасту, по достижению пенсионного возраста. И так стресс в связи с выходом на пенсию, ещё и формулировкой добивают. Какие же мы старухи? Для женщин это звучит не только как оскорбление, но и как высшая, я бы сказала, изощрённая форма унижения. Говорят, давно так пишут, люди возмущаются, а воз и ныне там. Я не знаю, кто придумал эту уничижительную запись «по старости», но я его занесла в личные враги. Чиновники от Пенсионного фонда, подумайте, как изменить запись в пенсионном удостоверении. Пока это не коснулось вас. Когда коснётся, вы почувствуете, насколько это унизительно и оскорбительно. И для женщин, и для мужчин. Какой он старик в 60 лет? У меня есть масса примеров, когда 60‑летние ухоженные, интеллигентные, презентабельные, атлетически сложенные мужчины дадут фору тридцатилетним инфантильным особям мужского рода. А им как осиновый кол в грудь – «по старости».

Правда, допускаю мысль, что чиновники от Пенсионного фонда ничего оскорбительного и унизительного в формулировке «по старости» не усмотрят. Им не до эмоций, они «при исполнении». Ладно, хватит об этом – переживём, не такое переживали. Зря я столь резко, хорошо всё начиналось, так нет же, сорвалась. Может, со временем удалю или вставлю в другое место.

…Да, вчера её очень торжественно, с большой помпой проводили на заслуженный отдых. А сегодня выходной, все дома с семьями занимаются своими делами. Поэтому я не в претензии. Да и что можно добавить к сказанному вчера. Говорили много и красиво, и главное – искренне. Очень уважаемый мною Николай Петрович – генеральный директор холдинга «Строительный капитал» сказал: «Многоуважаемая, если не сказать больше, Лариса, мы очень сожалеем, что ты уходишь от нас по собственному желанию. Существует практика, когда сотрудников пенсионного возраста приходится чуть ли не силком, по желанию руководства компании, провожать на пенсию. Ты не тот случай. Я искренне жалею о твоём решении уйти на заслуженный отдых. Ты, как всегда, сделала всё красиво. Как всегда, независима в своих решениях. Твоё решение уйти – это тот редкий случай, когда я с тобой не согласен. И в то же время я понимаю и ценю глубину твоего благородства и достоинства. Достоинства женщины, специалиста высочайшего уровня, сумевшей принять такое смелое решение. И это в то время, когда ни у кого, и в первую очередь у меня, не было и мысли о том, что мы тебя потеряем как специалиста, повторяю для всех, высочайшего класса. Когда ты две недели назад написала заявление по собственному желанию, для меня это был шок. Ведь ты же никогда не говорила, что пора на заслуженный отдых, трудилась, как ни в чём не бывало, и вдруг как гром среди ясного неба. Зная твой характер, я даже не пытался тебя остановить. Знал, бесполезно, понимал, что решение взвешенное и окончательное. Поэтому экстренно собрал совет директоров и внёс предложение сделать Ларису Васильевну советником генерального директора холдинга, с соответствующей статусу советника зарплатой. С чем тебя и поздравляю, уважаемая Лариса Васильевна! Эта почётная должность не обязывает тебя ежедневно ходить на работу, но в случае необходимости, когда возникнет вопрос в сфере твоей профессиональной компетенции, на заседания совета директоров, ты уж извини, мы будем тебя привлекать».

Все дружно поддержали аплодисментами речь гендиректора. Много ещё чего говорили. Тепло и искренне говорили девочки из управления, которым я руководила. Говорили о том, что многому научились у меня, что многим помогла стать профессионалами в строительном бизнесе, научила умению добросовестно относиться к делу, говорили о том, что всегда была примером для них. И все без исключения отмечали моё умение работать с людьми, всегда находить общий язык с оппонентами, говорили, что это просто талант.

Было приятно. Приятно ещё и потому, что я чувствовала, что люди говорят искренне. Не хватило только шутки с моей стороны: «Вы так хорошо отзывались обо мне, что я решила остаться!» Такая мысль была, но я не стала её озвучивать. Могли не понять, не все же видели фильм Эльдара Рязанова «Старики-разбойники» с подобной ситуацией, когда будущий пенсионер настолько расчувствовался, что рассудок его помутился и он решил остаться, чем спутал все планы руководства организации. Но это было вчера, а сегодня я одна.

Ни есть, ни пить не хотелось. Сходила на кухню, приготовила кофе со сливками. Пришла с чашкой к столу в гостиной. Съела небольшой кусочек тортика, запивая маленькими глоточками кофе. Напиток немножко взбодрил. Взяла глянцевые журналы, купленные накануне. Полистала, особо не вдаваясь в тексты. Так, посмотреть картинки. Женщинам с картинок журнала, над которыми славно потрудились стилисты, надо признать, я проигрывала. Пошла к зеркалу: начала себя критически осматривать. Ничего страшного, к возрасту нужно относиться философски, как к неизбежности. Я как-то умудрилась не растолстеть, сохранить фигурку, со спины так совсем молодая женщина. Лицо, конечно, выдавало возраст. Но говорили, что выгляжу я моложе своих лет.

«А не пора ли тебе, Лариса, подводить итог своей жизни?» – задала я сама себе вопрос. «Что дальше, как жить, что делать?» – вопросы, на которые я пока не находила ответа. Как-то незаметно нахлынули воспоминания.

2

Детство до десяти лет мне казалось счастливым и радостным. Жили мы в частном секторе в районном городке Подмосковья, километрах в семидесяти на север от Москвы. Дом у нас был свой, хороший, добротный, из белого кирпича. По меркам того времени мы считались зажиточной семьёй. В доме была большая кухня, гостиная, две спальни. Одна родительская, вторая моя, небольшая, но уютная. В ней я спала, учила уроки. Была ещё летняя кухня и баня. В саду росли и плодоносили две яблони, две сливы и две вишни, кусты смородины, малины. Был ещё небольшой огород, где выращивали картофель, огурцы, помидоры, всякую зелень.

Я, как и все девчонки, любила играть в куклы. Но не просто играть, я всегда строила себе, своим куклам, домики. На строительство шли все подручные материалы: стулья, стол, коробки, одеяла – всё, что попадалось под руку. Может, это отчасти и определило мою будущую профессию строителя. «Стройматериалы» накрывала одеялом – и это был наш домик, в нём жили все мои куклы и игрушки. Мама приходила с работы, разбирала мой самострой, всё прибирала. Но вскоре вырастал новый, ещё более громоздкий и просторный дом, но уже в новом месте.

Жили дружно. Мне в этой детской жизни нравилось всё: нравилась учёба в школе, нравились зима и лето, весна и осень, у меня было много подружек, любила проводить время с родителями.

Папа работал в местном отделении милиции, начальником отдела патрульно-постовой службы. На службу он попал по направлению военкомата. Папа был фронтовик. В 1943 году отцу исполнилось 18 лет и его призвали в Красную армию.

Краткосрочные курсы артиллеристов, и в звании младшего лейтенанта осенью того же года он попал на фронт. Красная армия уже гнала фашистов с родной земли на запад, в фашистское логово. Со своей батареей отец дошёл до Берлина. Имел одно ранение. Был награждён боевыми медалями. Закончил войну в звании капитана. И демобилизовался только в 1950 году в возрасте 25 лет. Молодой парень, но уже много повидавший на своём веку. О войне говорить не любил, он вообще по жизни был немногословным.

Мама работала на местном хлебозаводе технологом. Завод обеспечивал хлебобулочной продукцией весь наш райцентр и с десяток ближайших деревень. Производственные цеха работали в две смены, чтобы к утру у населения был свежий хлеб и всевозможная выпечка. Маме приходилось работать и в ночную смену.

У отца тоже был ненормированный рабочий день, и частенько он возвращался глубокой ночью. Но когда мы собирались втроём, нам было хорошо и весело. Все вместе работали в саду и огороде, бывало, выбирались на рыбалку, ходили в лес собирать грибы и ягоды. В саду устраивали семейные чаепития. Отца в городке уважали, практически все знали. Семейные дебоширы, хулиганы его побаивались, их иногда приходилось отцу, по долгу службы, наказывать и закрывать, поэтому враги у него тоже были.

Ещё помню, маленькой меня родители водили на всевозможные митинги и праздничные демонстрации. Отец брал меня на руки, иногда сажал к себе на плечи, и я с высоты смотрела на это море людей с флагами, транспарантами, какими-то портретами, шарами. Люди смеялись, пели, у всех было праздничное настроение. Такие многолюдные демонстрации проходили два раза в году: на 1‑е мая – День Международной солидарности трудящихся, и на 7‑е ноября – День Октябрьской революции. Сейчас нет праздника 7 ноября. В детстве я не очень понимала его смысл, но сам праздник и его организация мне нравились. В школе каникулы, люди на время забывали о своих проблемах, веселились, радовались выходным, праздничным дням.

В школу, как и все дети, я пошла в семь лет. Прошла все этапы идеологического становления советской молодёжи – октябрёнок, пионер, комсомолец. Не лукавя и не в угоду нынешним веяниям, скажу, всё это мне нравилось. Нравилось, что у меня – октябрёнка – на груди появилась рубиновая звёздочка с портретом «лучшего друга детей дедушки Ленина». У октябрят был свод правил: «Октябрята – будущие пионеры. Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут. Октябрята – прилежные ребята, любят школу, уважают старших. Октябрята – дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут. Октябрята – правдивые и смелые, ловкие и умелые». Ничего плохого в этом я не вижу, и никакое это не оболванивание детей – октябрятские правила, как вы сами видите, не учили ничему дурному.

Мы всем классом готовились к вступлению в пионеры. Торжественное мероприятие должно было состояться 22 апреля, в день рождения вождя всего мирового пролетариата – Владимира Ильича Ленина.

А накануне праздника погиб мой отец. В отдел милиции позвонили с транспортного предприятия и сообщили, что пьяный водитель угнал с территории грузовик. Сообщили марку автомобиля, номер. Отец выехал на задержание и обнаружил угнанный грузовик. Сигналил, пытался остановить, прижать к обочине. Но обезумевший от алкоголя и страха за свою никчёмную жизнь мужчина не реагировал на призывы к остановке, наоборот только прибавлял скорость и гнал тяжёлый грузовик в центр города.

В центре у нас был свой Арбат – метров 400 пешеходной зоны, где горожане любили гулять, в том числе и с детьми. Отец, обогнав угнанный грузовик, резко вывернул руль и перекрыл дорогу безумцу. Тот на всём ходу врезался в папину легковушку. Отец погиб. Вскоре подъехали другие милицейские машины, скрутили пьяного безумца. Хоронили папу с большими почестями, семье государство выделило пособие в связи с утерей кормильца. Но всё это не могло вернуть нам любимого папу.

Мать тяжело переживала смерть мужа. Настолько тяжело, что эта утрата сказалась на её характере. Я не вправе её судить, но она стала другой. Раздражительной, я бы даже сказала, сварливой. Всегда со всеми хорошо уживалась, а с некоторых пор её все и всё раздражало. Похоже, она обиделась на весь мир, что судьба так несправедливо с ней обошлась. За что её жизнь так наказала? Мужики и так были после войны на вес золота, а здесь такое: всю войну прошёл – и на тебе, так погибнуть. Мне кажется, что она и отца винила за эту, как ей казалось, нелепую смерть. Но это я поняла только с возрастом.

Я тоже не могла пережить утрату. Он со мной всегда играл, укладывал спать, это был для меня самый дорогой и близкий человек. И вот его не стало, дом опустел, осиротел. Мы с мамой сидели вдвоём, и каждый ждал, что вот мы услышим его шумные шаги на веранде и приветливый голос: «Кто у нас дома?»

Так прошло два года. И мама вышла замуж. В наш дом пришёл чужой для меня человек. И как он ни старался вначале расположить меня к себе, я его не то что не любила, он был мне крайне неприятен, неприятен во всём. Во-первых, он курил, причём дома, много и часто пил, во всём был неряшлив, за собой никогда и ничего не убирал. Он много и шумно болтал, шутил, правда, смешно было только ему. Шутки его были скабрёзными.

Со временем, когда обжился, начал откровенно хамить маме, распускать руки. Мама всё это терпела, я её не понимала, не понимала, как она могла выйти замуж за такого во всех отношениях никчёмного человека. Добытчик он тоже был никакой, лентяй и бездельник. Может, я несколько усугубляю ситуацию и субъективна в своих оценках. Наверное, мама находила в нём какие-то достоинства и положительные качества. А может, предполагаю, в то время быть одинокой женщиной было просто неприлично и все пытались выйти замуж, чтобы был, пусть хоть плохонький, но свой мужичок. Думаю, мама его не любила, но так было принято. Тогда женщины не были столь привередливы, эмансипированы и самостоятельны.

Дальше – больше. Я взрослела, и он начал с похотливым интересом на меня поглядывать, иногда трогал меня своими грязными, липкими руками. Я уже боялась оставаться с ним одна дома. Припоминаю один эпизод: мамы не было и он начал распускать руки, когда я мыла пол. Он схватил меня сзади за талию и прижал к себе. Я вырвалась, огрела его грязной половой тряпкой, заорала не своим голосом, что всё расскажу маме. Он опешил, не ожидал такого отпора. Я успела выскочить на улицу. Я перестала любить свой дом. После школы не торопилась домой, особенно когда не было дома мамы.

В восьмом классе у меня появилось первое чувство к мальчику-однокласснику. Звали его Саша, а фамилия была Мадонин. Меня стали называть Мадонной. Мне было интересно с ним проводить время, он мне нравился. Дружба – это прогулки по городу, походы на речку, в кино. Самое большое, что мы могли себе позволить в этой дружбе, – это взять друг друга за руки. Не знаю, чем бы закончилась наша дружба, но она неожиданно прервалась. Как-то мы поссорились, я даже не помню по какому поводу. Ну, поссорились и поссорились, такое и раньше бывало, потом мирились. И вдруг, как раз во время ссоры, я вижу его с другой девочкой, подумала, мало ли что, может, случайно встретились. Но когда увидела его второй раз с той же девчонкой, я сказала подружкам, что больше никогда с ним дружить не буду. И стала избегать встреч с ним.

Конечно, никакой дружбы у Саши с этой девочкой не получилось. Он хотел возобновить наши отношения, да и я была не против, он мне очень нравился. Саша часами ходил по улице напротив нашего дома, я это видела в окно и готова была побежать к нему, сердце рвалось на части. Первая девичья любовь – она не только самая чистая, но и самая впечатлительная. Я помню, и плакала, и готова была всё простить, только бы быть рядом с ним. Но брошенные сгоряча слова в кругу подруг о том, что я больше с ним никогда дружить не буду, не позволяли мне сделать шаг навстречу примирению. Так мы и расстались. Наверное, глупо, по-детски, с присущим подросткам максимализмом. Но что случилось, то случилось. Сейчас, с возрастом я думаю, что я совершила самую большую глупость в своей жизни именно тогда, в восьмом классе. Не знаю, как бы сложилась жизнь, но нельзя было в угоду сгоряча брошенным словам расставаться со своей первой любовью.

Коль скоро речь зашла о любви, в десятом классе я подружилась с мальчиком. Звали его Максим. Причём этот юноша был гордостью семьи и школы, он был круглый отличник, был одним из претендентов на золотую медаль. Как-то он при встрече мне сказал, что влюбился в мои волосы. Волосы у меня и правда были красивые, светлые, вьющиеся, крупными локонами спадали до плеч. Мы стали встречаться. Я тоже училась неплохо, но мои успехи в учёбе не шли ни в какое сравнение с Максимом. За его успехами в учёбе следили городское управление образования, учителя, родители.

Ближе к концу учебного года, после майских праздников должно было состояться родительское собрание. И надо же такому приключиться, накануне у меня проскочила пара трояков по каким-то предметам и, ужас, у Максима тоже появилась четвёрка. На собрании и классный руководитель, и родители Максима обвинили меня в том, что я плохо на него влияю, сама съехала на тройки и мешаю Максиму успешно учиться.

Я не могла смириться с такой вопиющей несправедливостью, а Максим сидел, слушал и молчал. Я считала, что он должен был встать на мою защиту, но он молчал. Не знаю, от стыда, позора или предательства я выскочила из класса. И убежала домой. К счастью, дома никого не было, я плакала и, наивная, ждала Максима, ждала, что он обязательно прибежит ко мне, успокоит, скажет, что все не правы, а он со мной, он рядом и он не предал меня, а просто растерялся и не знал, как себя вести. Но он не пришёл.

Я после этого собрания ещё два дня не ходила в школу. Вместо школы шла к реке, подальше от людей. Жалела себя и ругала мир, что он так несправедлив ко мне. Очень злилась на Максима. Много о чём передумала и решила, что Максиму я не прощу предательства. Справедливости ради скажу, Максим, на радость всем, получил свою медаль, но потерял меня. Не знаю, насколько это был равноценный обмен. Может, не такая уж и дорогая для Максима цена. На выпускном вечере он пытался помириться, но я не смогла простить его.

С возрастом начинаешь понимать, что не всё так однозначно. Конечно, лучшим вариантом для всех было бы и медаль получить, и дружбу сохранить. Но не случилось.

Школу я закончила, как тогда говорили, хорошисткой, то есть без троек. Нам торжественно вручили аттестаты о среднем образовании, поздравили с успешным окончанием школы, пожелали успехов в дальнейшей взрослой жизни и отпустили на все четыре стороны.

Все одноклассники строили серьёзные планы на будущее, были планы и у меня, но я ни с кем не делилась. Когда спрашивали, отнекивалась, говорила, что пока не определилась. Не делилась потому, что мои планы были прозаичны, не связаны с поступлением в вуз. Я собиралась уехать в Москву, устроиться на работу, почему-то на стройку, именно на стройку. Нельзя сказать, что я не хотела поступать в вуз. Но я бежала из дома, который перестал быть родным. Бежала от ненавистного отчима. Я не хотела от кого-то зависеть. А учёба в вузе не давала мне этой самой независимости.

Буквально через день после выпускного я села в электричку и уехала в Москву. Мама меня отговаривала, но как-то не очень настойчиво. Она видела мою неприязнь к своему сожителю и, думаю, она была не против, чтобы я уехала. Мать выдала мне небольшую сумму денег на первое время и благословила на новую и счастливую жизнь.

Я вполне реалистично представляла свою жизнь в Москве. Не рвалась в артистки, фотомодели, в модную тогда торговлю. Прекрасно понимала, что на стройку меня точно возьмут. Рабочие руки всегда нужны. И, как ни странно, мне, девчонке, действительно хотелось строить. И для меня было важно, что рабочие на стройке хорошо зарабатывали. Моей самостоятельности нужна была материальная независимость.