Kitobni o'qish: «Великан и последний снег»
Сердце Николаю Ивановичу досталось большое. Врачи диагностировали кардиомегалию. Давно, в молодости еще. Теперь же Николай Иванович подбирался к шестидесяти, безвылазно ютился в своей квартирке на третьем, смотрел в окно как в кино и ждал первого снега.
А за окном стоял юный морозец, и на тротуаре, покрытом хрупкой наледью, стоял Витек из квартиры напротив и беззвучно ругался со своей женой Ольгой. В Ольгину руку вцепился Мишутка и глядел на папу открыв рот и вытаращив удивленные глазенки.
Николай Иванович присел на «ожидательный» стул у окна, чтобы дождаться и выведать, чем закончится скандал на этот раз. Он давно научился ждать – первых морозов, оттепели, весны, сезона отпусков, осени. Даже скорой помощи, которая часто превращалась в медленную помощь, а то и вовсе в беспомощность.
Врач требовал, чтобы больной не нервничал, чтоб соблюдал, и чтобы принимал. И Николай Иванович выполнял предписания. О прогнозах врач только разводил руками:
– Какие тут прогнозы? Я не синоптик. Хорошо, если до первого снега доживете. То, что вы дотянули до такого возраста в вашем положении уже чудо.
Николай Иванович даже смутился, что живет не отмеренное ему, а как бы лишнее, чужое. И куда деть такое свалившееся чудо? Никому излишек не отрежешь, а себе… Так он уже дождался осени. И знал, что за нею приходит зима.
Гулкий ветер за окном стих, и сквозь стекло Николай Иванович расслышал, как Витек крикнул: ”Все!”. Крикнул, раздраженно махнул рукой и нервно-торопливо ушел в никуда. Ольга ринулась вдогонку, но Мишутка, который якорем волочился за ней, мешал ей бежать. Она споткнулась и упала. Потом вскочила проворно, пошла было, прихрамывая, за Витьком, но остановилась, наконец, осознав безнадежность, присела на корточки возле малыша, обняла его и расплакалась.
Николай Иванович помнил все их ссоры и скандалы. Помнил, но не вспоминал. Вообще, он любил вспоминать, надеясь втайне, что добрые воспоминания сродни теплой молитве. Вот так помянет он кого-нибудь, и тому станет чуть светлее. Николай Иванович всегда старался жить для кого-то. Если бы люди лицезрели души, то, может статься, его душою любовались бы, как любуются всяким источником света, будь то солнце, луна или ночные городские фонари. Потому, что вспоминал он только хорошее. Да и то, такое хорошее, какое находил добрым и светлым.
