Kitobni o'qish: «Вызов»

Вызов

Судьбу вершат не боги: это люди принимают глупые решения и делают дурацкие выборы. Но когда нет ни сил, ни желания брать ответственность за собственную жизнь, человек запросто доверит её богам – вытянет жребий, попросит совета у незнакомца, поставит всё на кон, играя в кости, или подкинет монетку на удачу.

В своей жизни Рова́джи всего добился сам: стал дезертиром, предал командира, отрёкся от сородичей и сбежал в Халасат, где его унизительным образом обокрали. С этого и началась его по-настоящему вольная жизнь. За несколько лет скитаний он так и не нашёл себе места, но потерял всё, включая надежду на завтрашний день.

Теперь, стоя посреди опустевшего храма, Роваджи переводил взгляд от статуи к статуе. Двенадцать каменных изваяний окружали его – благостные и порочные, милосердные и мстительные, словно собранные здесь не по высшему замыслу, а по прихоти какого-то расчётливого коллекционера. Практичные халасатцы нередко воздвигали статуи всех древних богов континента под одной крышей. Одних сильнее почитали на Востоке – в Утрише и Шаррифе, других – на Западе, в Гидолии, а здесь, в Халасате, воспевали каждого, чтобы никого не обидеть. На всякий случай.

Роваджи не верил ни в одного, но ему больше не к кому было обратиться. Разве не для того нужны боги, чтобы взывать к ним, оказавшись на распутье?

Тусклый свет пробивался сквозь высокие узкие окна, но с каждой минутой витражи гасли, как и вечернее небо. Темнота не съедала величие храма – напротив, делала его ещё более грозным, таинственным, живым. Воздух пропитался запахом старых благовоний и горьковатым ароматом увядших цветов. Каждый шорох, каждый вздох, даже собственное сердцебиение казались Роваджи неестественно громкими, будто храм прислушивался к нему.

Вряд ли богам было дело до какого-то вора и бродяги, но Роваджи постоял в молчании у каждой статуи и наконец остановился перед той, в чьей милости нуждался больше всего.

Наминэрия – богиня судьбы, злого рока и счастливого случая – смотрела на него сквозь шёлковую повязку. Её каменные губы кривились в бесстыдной улыбке – то ли насмешливой, то ли заигрывающей. У ног её лежали букеты из птичьих перьев – символы лёгкости и перемен, оставленные теми, кто ещё надеялся на удачу.

У Роваджи не было даров, лишь твёрдое намерение. Но разве не оно – самое ценное подношение?

Он не умел молиться, да и не хотел притворяться. Просто поднял взгляд на завязанные глаза богини и тихо произнёс:

– Если ты хоть что-то решаешь… сейчас самое время.

Роваджи не ждал ответа. Судьба была в его собственных руках. Он собирался бросить сам себе вызов, а там будь что будет.

– Не справлюсь – буду болтаться в петле. Или пойду в банду.

На днях его подкараулили в переулке два мордоворота – отобрали всё украденное и намекнули, что их главарь Лорти желает с ним познакомиться. Вряд ли в следующий раз повезёт отделаться парой тычков и пустыми карманами. Роваджи едва сводил концы с концами: то подворовывал, то надрывал спину честным трудом. Но вступить в банду означало стать настоящим отребьем. Придётся начинать с низов и падать всё ниже и ниже, опускаясь на самое дно и продавая никчёмные принципы за грязные сардины. Хуже всего было то, что такая паршивая жизнь стоила не только совести, но и свободы.

– Справлюсь – проживу сам.

Вот и весь уговор. Не ахти какой выбор, но всё же. У Роваджи с богами разговор был короткий.

За дверями засыпал день и проступали истинные очертания города. Полыхали тысячи огней и горячих жаровен, зазывая то на ночлег, то к столу и веселью. Страна возможностей принимала всех, но не как священник у светлого храма, а скорее, как жаркий камин, пожирающий хворост. Люди сгорали, как мотыльки, задевшие крыльями пламя свечи. Одних забирала лихорадка, других – голод, третьих – нож в переулке.

– А ну пошёл прочь с дороги! – крикнул раздутый, как бочка, стражник.

Не стоило останавливаться посреди площади. Роваджи свернул на тесную улочку и пошёл дворами, высматривая окна, в которые можно наведаться. Воровство было способом выжить – единственным талантом, приносившим ему отраду и хлеб.

Его не учили ремёслам, а теперь он был уже слишком взрослым, чтобы стать подмастерьем. Да и кто бы за него заплатил? Ему уже шёл восемнадцатый год, а он так и не нашёл ни места, ни дела.

Настоящего военного опыта у него тоже не было. И всё же с клинком выжить проще, чем без него. Рапиру украли, и лишь недавно подвернулся случай стащить саблю у пьяного стражника. Лучше, чем ничего, но даже с нею мало кто хотел нанимать юнца-чужеземца. Он стал настолько потрёпанным и тощим, что вполне мог бы выпрашивать милостыню, но при этом был рослым, с целыми руками и ногами, а потому вызывал презрение даже у нищих и убогих.

Одно Роваджи решил для себя точно: в халасатскую армию он не пойдёт ни за острый клинок и красивую форму, ни за щедрое жалованье, ни за приветливые взгляды девиц, ни за радушный приём в кабаках. Не для того он отрёкся от ало-кла́сси, чтобы проливать кровь за зверьё и расфуфыренных кретинов!

Стража добросовестно патрулировала главные улицы, и Роваджи спешил убраться от них подобру-поздорову. Ночью никто не станет разбираться: вышел ли ты подышать свежим воздухом или намерен обокрасть честных людей – догонят, поколотят, а потом либо посадят в темницу, либо вышвырнут за ворота, и неизвестно что хуже. Лучше держаться увеселительных кварталов и шумных постоялых дворов. Но и там не были рады бродягам.

Работы в Халасате хватало, как и способов добыть скудный ужин, но для того, кто не умел прогибаться и угождать, их число неумолимо стремилось к нулю. Иногда удавалось напроситься разгружать обозы, но чаще гнали прочь. А когда совсем не везло, какой-нибудь надушенный щёголь предлагал заработать иным, непотребным способом: в стране возможностей как нигде потакали похоти и разврату. Таких Роваджи слал на причинное место, а после пытался срезать кошель. Если не удавалось, приходилось удирать от стражи или наёмных громил, петляя по переулкам и взбираясь на крыши. За воровство отрубали руки, а особо наглых и неудачливых плутов вешали остальным в назидание, но страх и здравый смысл нередко проигрывали гордыне и пустому желудку.

Покинув центр города, Роваджи добрался до внешнего кольца и вошёл в случайный трактир, где беспечные жители Са́нси осушали кружку за кружкой, уплетая жареных перепелов и свинину. Трактирщик посмотрел на него неприветливо, но с любопытством. Такими взглядами всегда окидывают чужаков: с интересом, но осторожностью. Главное – выгонять не стал.

Вопреки знаменитому халасатскому дружелюбию, алорцев в Стране Гроз не жаловали. Роваджи разделял эту нелюбовь и знал, что дорога в Алуар для него закрыта навсегда. За дезертирство там безоговорочно казнили, сперва прогнав через площадь в исподнем под градом камней и плевков. Некоторые не могли сами дойти до эшафота, и тогда «доблестные» солдаты волокли их окровавленные тела по брусчатке. Хорошее зрелище для патриотов и показательное представление для инакомыслящих.

Пристроившись у огня, Роваджи принялся рассуждать, как именно решит свою судьбу. Что делать? Бороться за каждый день в одиночку, постепенно теряя здоровье? Прибиться к жулью, которое вытянет из него не только силы, но и остатки человечности? Обречь себя на голодную смерть, когда удача отвернётся от него, или на скорую расправу, если он не успеет унести ноги? Надо было что-то решать, пока город не прожевал его, как куриный хрящ, и не выплюнул собакам на ужин.

– Либо плати, либо проваливай! – крикнул трактирщик.

Вырванный из раздумий, Роваджи посмотрел на него, как на всех прочих – с усталым презрением, но пошарил по карманам и нашёл несколько ржа́нок. Медные монеты с чеканными колосьями всегда казались ржавыми и темнели куда менее благородно, чем серебро. Но последнюю сардину – продолговатую монету с изображением одноимённой рыбины – у него отобрали прихвостни Лорти. Сегодня денег хватало лишь на выпивку или на еду, но не на то и другое. Желудок жалобно ныл и умолял о благоразумии. Стоило потерпеть до утра, когда оживёт рынок, и купить снеди подешевле, но хотелось горячего, причём прямо сейчас, да и место выдалось удачное – недалеко от камина. Роваджи обречённо вздохнул и заказал картошку со шкварками.

В этот трактир его привёл случай. Вызов был брошен, оставалось вступить в игру. Он искал кого-то… или что-то. Знак. То, что станет мерилом – тем самым вызовом. За такое картошка со шкварками недорогая цена, а раз ужин мог стать последним, стоило взять ещё и кусок пирога.

Уже стемнело, и народу было много. Проезжие торговцы делились историями и слухами. Наёмники – крепкие лбы с саблями на перевязях и здоровенные би́сты с бычьими, козьими, львиными и прочими звериными мордами – мозолили глаза работодателям. Лавочники праздновали нежданную прибыль. Смазливые девицы виляли задами меж столов. Молодые хлыщи с промасленными волосами жадно озирались в поисках утех. Когда есть деньги и время, каждая такая ночь кажется ярче предыдущей. Когда же ты на мели, то можешь о такой жизни только мечтать или люто её ненавидеть, хотя второе вытекает из первого, так зачем же кривить душой?

Роваджи сидел, выискивая неведомо что и растягивая скудную трапезу. Жевать приходилось медленно, чтобы его не выставили раньше времени. Обжаренная до хруста картошка лишь разжигала голод, превращая ужин в пытку.

Если в детстве яркие краски и шумные пиры приводили Роваджи в восторг, то теперь лишь раздражали. Трудно разделять всеобщее веселье, сидя с пустыми карманами и в дырявом сапоге. Увы, ни тяжёлые кошельки, ни звенящие монеты, ни перстни с самоцветами, ни вычурные палантины, расшитые золотой нитью, для разговора с богами не годились. Боги привередливы, а уж лукавая Наминэрия и вовсе славилась своенравием: то милостиво улыбнётся, то преподаст жестокий урок.

Что-то неприятно хрустнуло на зубах, словно попалась рыбья кость. Это в курином-то пироге! Поморщившись, Роваджи вытащил изо рта пережёванное перо длиной в два дюйма. Вот тебе и знак свыше! Оставалось только отплёвываться от эдакого «благословения».

Шум, смех, выкрики – всё гремело и кружилось вокруг, убивая желание думать. Красные и оранжевые одежды охватили пожаром трактир, оттого единственное синее пятно сразу же бросилось в глаза. То был простенький, но чистый полуплащ с откинутым капюшоном. Он ладно сидел на приземистом халасатце, спустившемся с верхнего этажа. Мужчина шёл в компании смуглого дикаря с Востока – а́ви, так называли этот вольный народ. Оба были одеты в хорошие кожаные доспехи, а на поясах у них висели, судя по гардам, не самые дешёвые сабли. Наверняка наёмники какого-нибудь си́да.

Они подошли к трактирщику, и халасатец полез в кошель, попутно распахнув плащ. Две блестящие полновесные козы – крупные серебряные монеты – перекочевали к хозяину, заставив того кланяться и рассыпаться в любезностях. Но Роваджи не интересовала нажива, он заметил другое: из ножен не длиннее двух ладоней торчали кольца больших причудливых ножниц. Ювелирная работа, не иначе. Они не походили на инструмент портного, их носили словно оружие. Глупость какая! Абсурд, да и только! Но было в их холодном серебряном блеске что-то особенное, заставившее сердце бешено заколотиться. Роваджи обдало волной жара, стоило дорогой, но совершенно бессмысленной безделушке промелькнуть в нескольких футах от него.

«Вот оно!» – решил он и наспех запихал в рот остатки пирога.

В судьбу Роваджи не верил, но старался обращать внимание на знаки. Люди вечно наделяют всё подряд особым смыслом. В Алуаре ножницы символизировали начало новой жизни, ведь именно ими перерезали пуповины новорожденным. В Халасате их случалось видеть в храмах Хиля – покровителя медицины. Амбивалентный символ жизни и смерти в их противоречивом союзе. Чем не мерило? Всё или ничего. А если металл окажется драгоценным, то и продать такую добычу можно задорого.

Наёмники прихватили бутылку хорошего вина и вышли из трактира. Вопреки ожиданиям, они не бросились дебоширить или искать новое место для гуляний, а неспешно зашагали по кривым улочкам, увлечённые беседой. Ави чаще помалкивал, прикладываясь к бутылке. Со своей кожей цвета потемневшей бронзы, он мог бы раствориться в темноте, если бы не громкий смех – да и как не заметить эту громадину ростом в шесть с половиной футов? Халасатец доставал ему лишь до плеча, но шума от него было в десять раз больше. На одном дыхании он ухитрялся отпускать шутки, сетовать на нелёгкую жизнь и разражаться бранью то на окружающую темень, то на подвернувшийся камень.

Крадущийся следом Роваджи начал сомневаться: не зря ли он старается? Даже если бы он пустился вприпрыжку, болтающие наёмники вряд ли обратили бы внимание. Видавшие виды сапоги не издавали ни скрипа, ни шороха. Это был бесспорный талант. Лучше, чем красться, у Роваджи получалось только бегать и прыгать. На крыше он мог дать фору любому бисту: хоть и без когтей и хвоста для равновесия, но весил гораздо меньше и без труда мог балансировать даже на узкой кровельной жерди. Жизнь – лучший учитель, а тот, кто намерен всеми силами выжить, бесспорно, толковый ученик.

Халасатец и ави бесцельно слонялись по тёмным улицам, наслаждаясь приятной прохладой и крепким вином. Их можно было понять: уже второй день стояла ясная погода, и кое-где поблёскивали звёзды. Такие ночи – неслыханная редкость. Ни ветра, ни дождя, ни бескрайней грязи.

За внутренними стенами гуляк давно бы задержала стража, но на окраине внешнего кольца проще было встретить грабителей, нежели стражников. И тем не менее наёмники не озирались и не пытались вести себя тихо, словно напрашивались на неприятности. Сами боги велели преподать им урок.

Иногда Роваджи удавалось снимать кошели с поясов так, что жертвы не замечали пропажи. Правда, то были зажиточные лавочники, мелкие торговцы без серьёзной охраны или праздные хлыщи – сынки каких-нибудь маломальских сидов, и без того сорящие монетами. С таких не убудет. Красть у вооружённых людей военного толка – чистое безумие: денег при себе у них всегда мало, а за пару сардин запросто изрубят, как борова в базарный день.

Азарт вызвал у Роваджи лёгкое головокружение: он слишком любил риск, и это чувство придавало ему уверенности. Осмелев, он догнал наёмников и пошёл в нескольких футах позади. Те не замечали его, поглощённые разговором. Слишком просто для настоящего испытания, но раз уж боги ждут зрелища, отступать поздно.

Пальцы скользнули под плащ и подцепили гладкие на ощупь кольца. Они должны были быть холодными, но оказались тёплыми и вздрогнули от прикосновения, будто живые. По ладони пробежала колючая дрожь, в венах заструился огонь, а мир взорвался оранжевыми искрами. Роваджи так и застыл, вцепившись в ножницы, а наёмники резко обернулись и уставились на него.

– Какого Гре́шта?! – рявкнул ави, хватаясь за саблю.

– Какого Ли́кого?! – воскликнул халасатец.

В тот же миг ножницы ужалили не хуже крапивы. Роваджи отдёрнул руку и бросился наутёк, но не успел сделать и шага. «И́мпас!» – пронеслось в воздухе, и его швырнуло вперёд, будто шквал ураганного ветра ударил в спину. Он врезался в стену ближайшего дома и рухнул на мостовую. Предплечье, принявшее удар вместо лба, горело огнём, но пальцы шевелились – хороший признак.

Он ещё не успел перевести дух, как над ним навис ави. Первый удар тяжёлого сапога пришёлся по рёбрам, второй угодил в живот. Роваджи закашлялся и пропустил ещё пару ударов, а потом увидел, как к нему мчится изогнутая полоса стали – сабля блеснула в слабом свете звёзд. Он откатился в сторону, готовясь вскочить.

– И́дэ!

Невидимая сила снова обрушилась на него, заставив распластаться на мостовой. Раньше Роваджи не сталкивался с колдовством и даже не верил в него, но иначе объяснить происходящее не мог. Строить догадки было поздно: смерть уже заносила саблю.

– Хаш, погоди! – крикнул халасатец.

Он так и не сошёл с места: стоял посреди улочки, в одной руке держа бутылку, а второй вращая ножницы, просунув указательный палец в кольцо.

Пользуясь заминкой, Роваджи поднялся, опираясь на стену. Не время для бегства, лучше подождать, когда наёмники потеряют бдительность.

– Ты, никак, обчистить меня вздумал? – усмехнулся халасатец. Ножницы совершили ещё один оборот вокруг пальца, подлетели в воздух и послушно упали в подставленную ладонь. Выглядело это, как хвастовство балаганного жонглёра. – Ты хоть знаешь, что это?

– Ты что, алорец?! – перебил его Хаш, щурясь в попытке разглядеть незадачливого вора.

– Не твоё собачье дело! – огрызнулся Роваджи, за что немедленно поплатился.

Удар по лицу заставил его снова рухнуть на камни. В глазах потемнело. Наёмники перекинулись ещё парой фраз, но Роваджи едва их слышал, а когда вернулась ясность, сплюнул кровь и принялся пересчитывать языком зубы.

– Что тут у нас? – Халасатец склонился над ним и стал шарить по карманам. – Ни денег, ни чего-либо ценного. А это что? Сабля? – Сталь, отброшенная в сторону, как бесполезных мусор, загремела о мостовую. – С какого трупа ты её снял?! С утопленника? Да на ней ржавчины больше, чем в твоей башке!

– Иди на хер! – процедил Роваджи, чем заслужил ещё один тычок сапогом в бок.

– Эй, Кагмар, ты долго с ним возиться будешь?! – рявкнул Хаш, наблюдавший со стороны в компании бутылки, отданной приятелем. – Прикончи и дело с концом!

– Тебе лишь бы кого зарезать! – усмехнулся халасатец.

– Ну врежь ему, и пошли! На кой ляд он тебе?!

– Лёгкие деньги, – лукаво усмехнулся Кагмар. – Кое-кто за него точно заплатит.

– Да чтоб мне копытом по яйцам, если я поволоку его к белоголовым! – заявил ави.

– Тоже, придумал! От них и ржанки не дождёшься! Но я точно знаю, кто за «таких» не скупится. – Халасатец скорчил многозначительную гримасу.

Роваджи приметил край крыши, за который смог бы ухватиться, но едва попытался встать, его грубо швырнули обратно, лицом в землю и завели руки за спину. Верёвка до боли впилась в запястья. Он резко дёрнулся, проверяя её на прочность, за что получил подзатыльник. Выругался – и ему принялись затыкать рот шейным платком.

– Ты хоть знаешь, где его искать? – усомнился в затее Хаш.

– Конечно, знаю! – фыркнул Кагмар. Закончив, он отошёл к воротам ближайшего дома и снова крутанул на пальце ножницы.

Роваджи проводил его взглядом, пытаясь высвободить руки, но тут же сник под надзором ави. Бороться с ним было бессмысленно, как и звать на помощь. Кого? Стражу? Глупо, да и кляп не позволил бы. Не убили на месте, и ладно. Бездарная вышла кража! Полный провал и позорище! Если удастся выждать момент и сбежать, придётся признать поражение и попроситься в банду.

Стоило Хашу отвернуться, как Роваджи сгруппировался и перекинул руки вперёд. Темнота позволила ему провернуть этот трюк незаметно, но тут же в рёбрах проснулась боль, заставив скривиться. Оставалось надеяться, что все кости целы.

Не успел он опомниться, как его грубо поставили на ноги и толкнули к воротам. Он должен был проломить их лбом, но пролетел насквозь и ослеп от яркого света. Зрение вернулось вместе с потрясением: кривая улица сменилась помпезным коридором с десятком масляных ламп.

По высокому потолку тянулась красочная мозаика, на стенах в позолоченных рамах поблёскивали полотна расписного шёлка, а длиннющий красный ковёр покрывал пол из белого мрамора с розовыми прожилками. Роваджи уставился на убранство, и все прочие мысли выветрились у него из головы. В коридоре он стоял совершенно один, до обидного осознавая свою неуместность. Грязный, избитый, во всяких обносках – такого бы и на милю ко дворцу не подпустили. Но откуда взяться дворцу на окраине Санси среди амбаров и складов?

Позади, прямо из массивных дверей, показались наёмники: они прошли сквозь, словно выбрели из густого тумана. Кагмар продолжал вращать на пальце ножницы, а потом клацнул ими в воздухе с видом, будто делает нечто обыденное.

– Чего уставился? Вперёд шагай!

– Говорю же – алорец! – проворчал Хаш и подтолкнул пленника в спину.

В ярком свете Роваджи было не спутать ни с кем другим. Светлые волосы, даже будучи изрядно грязными, всегда выдавали его происхождение, как ни прятал он их под чалмой или капюшоном. Да и лицо характерное. Слабый загар не скрывал изначального цвета кожи. Даже если бы он проводил дни напролёт на солнце, всё равно не смог бы сойти за смуглого жителя Страны Гроз, да и ростом превосходил едва ли не каждого.

Роваджи ускорил шаг, уходя от очередного тычка. Пользуясь тем, что его руки были теперь спереди, он быстрым движением освободился от кляпа и спросил:

– Где это мы?

Халасатец замер в замешательстве. Ави разразился хохотом, потешаясь над приятелем.

Не дождавшись ответа, Роваджи припустил вперёд. До окна оставалась всего пара футов, когда он замер, разинув рот. Лунная дорожка бежала по широкой реке, а далёкий берег пылал всеми красками витражей. Это был точно не Санси, и тем более не дом в замызганном переулке. Ближайшая подобная река – Баде́на – текла на Западе и омывала своими водами самые крупные города страны. От невозможного вида Роваджи пробрало непрошеным ужасом. Он не ведал, каким силам противостоит, но те представали всё с большим размахом и могуществом. Так и в богов недолго поверить!

Хаш мгновением позже настиг его и грубо приложил виском к стене.

– Ещё одна такая выходка – и полетишь вниз!

Верзила вполне мог дошвырнуть воришку до воды, но тот не стал испытывать судьбу и принял покорнейший вид.

– Если нам не заплатят, здесь и утоплю! – грозно пообещал Хаш.

– Здесь так здесь, – примирительно выдавил Роваджи: – Что хоть за город?

– Синебар, – не раздумывая ответил ави, а потом злобно тряхнул пленника. – Заткнись!

Сложно было не терять голову. Минуту назад они находились в сотнях миль отсюда, а теперь очутились в крупнейшем южном порту. Это сковывало и подавляло Роваджи куда сильнее, чем путы. Вспомнив о них, он завозился с узлом на запястьях, продолжая шагать туда, куда скажут.

Наёмники провели его по длинному залу с рядами деревянных стеллажей, затем по кованой винтовой лестнице и остановились у высокой двери с витыми ручками. Кагмар приосанился, постучал и, выждав несколько секунд, вошёл. Роваджи прошмыгнул следом, прежде чем его толкнули.

Комната прогревалась тремя жаровнями и камином, но окна были распахнуты настежь, впуская ветер с реки. Длинные полки вдоль боковых стен прогибались под тяжестью манускриптов и фолиантов. Никакого порядка здесь не было. Стопки громоздились даже на полу. Одни книги лежали поперёк других или наискось, образуя кривые башни в два-три фута высотой. Карта Страны Гроз и несколько свитков были придавлены по углам увесистыми томами и стеклянными пресс-папье.

Роваджи пробежался взглядом по символам и схемам. Читал он бегло и на халасатском, и на алорском, но вниманием его завладели совсем не витиеватые заглавия. С развёрнутых листов скалились черепа, а рисунки человеческих костей и потрохов вызывали неприятный холодок.

Посреди этого хаоса за столом сидели двое и играли в подобие шахмат, где вместо фигур выступали затейливые стопки с двухцветным напитком. Низенький старичок состязался с мужчиной под сорок – сидом, судя по богатым одеждам и обилию драгоценностей. Разодетый вельможа выглядел вызывающе и необычно, во многом из-за огненно-рыжих волос, собранных в тощий, но длинный хвост и перевязанных чёрной лентой. Наверняка крашеные – таких волос на всём Мириане не встретишь. Лицо незнакомца, вытянутое и угловатое, с тонкими извилистыми бровями и хищным носом, тоже казалось странным. В его облике было что-то лисье. Хитрые глаза показались жёлтыми, какими обладали уроженцы Кин-Килинто-Гана. Они бросили пристальный взгляд на дверь и внимательно рассмотрели вошедших. Старичок обернулся с меньшим интересом.

– Да будут светлыми ваши дни и тихими ночи… – начал витиеватое халасатское приветствие Кагмар.

– Чего вам надо?! – потребовал рыжий раздражённо.

– Я слышал, ты платишь… Ну, за всяких… – объяснился наёмник, растеряв прежнюю уверенность.

Сид приподнял брови, будто услышал возмутительные слухи о своей персоне, и покосился на старика.

– В другой раз доиграем. – Тот молниеносно понял намёк и живенько заковылял к выходу, подметая пол подолом серой рясы. Наверняка служитель храма.

Только когда дверь закрылась, хозяин хаоса вновь заговорил:

– Алорец? Какая прелесть, – произнёс он таким тоном, будто ему подали тухлую рыбу на серебряном блюде. – Хотя, если ещё пару недель не помоется, сможет сойти и за ави.

Хаш набычился, но промолчал. К слову, для коренного утришца он был поразительно опрятным и чистым.

– А чего побитый такой? – поинтересовался рыжий, изучая пленника со сдержанным любопытством. Острый взгляд неспешно прошёлся по Роваджи с головы до ног.

– Сопротивлялся, – оправдался Кагмар. – Сам идти не хотел, пришлось связать.

Он обернулся на Роваджи и тут же застыл, не веря своим глазам. Пленник ещё у двери избавился от верёвки, а мгновением ранее швырнул её между стопками книг. Удачно вывихнутый однажды сустав позволял ему проделывать подобные трюки, так что теперь в глазах сида наёмник выглядел последним болваном.

– Э-э… Он янтарный, а ещё, возможно, ключник, – проглотив возмущение, произнёс Кагмар.

– Возможно?

Рыжий внимательнее присмотрелся к пленнику и поднялся с кресла, преисполненный чувства собственного достоинства и самолюбия. Он был очень высоким, не в пример халасатцам. Роваджи был ниже на несколько дюймов, и даже Хаш – на палец, а то и на два. Сид был облачён в неимоверно дорогие одежды из лоснящейся парчи и яркий фиолетовый плащ, шуршащий следом по полу. На каждом из девяти пальцев блестели массивные перстни с разноцветными каменьями. Лишь лишённый двух фаланг мизинец левой руки портил вид лёгким изъяном. Хоть и вырядился рыжий, как местная знать, ничто не умаляло его непохожести и странности. Вблизи яркие глаза оказались не жёлтыми, а оранжевыми, словно тыква.

Сняв с шеи кулон в виде изящных золотых ножниц с крупными янтарями внутри колец, рыжий протянул руку с ним в сторону пленника. Вряд ли он собирался подарить тому дорогую безделушку, но Роваджи против воли коснулся пальцами подвески. Ножницы дрогнули и завертелись вокруг своей оси, закручивая тончайшую цепочку.

Глаза защипало, внутри стало горячо, будто лёгкие обожгло паром. На миг Роваджи почувствовал себя всемогущим, и сила воспылала в нём пожаром. Однако почти сразу же вернулась боль, а холодный ветер с реки ворвался в комнату, обдав отрезвляющим холодом взмокшую спину.

– Что ж, и такой сгодится, – кивнул рыжий и резким движением заставил цепочку намотаться на указательный палец, пока кулон сам не упал в ладонь. Видимо, он, как и Кагмар, состоял в каком-то тайном ордене жонглёров.

Сид снял с пояса кошель, отсчитал десять золотых львов и протянул халасатцу.

– Вас здесь не было, и вы никого не приводили.

Роваджи стало дурно: во-первых, он столько просто не стоил, во-вторых, он пошёл бы в Синебар хоть пешком и даже помылся бы, пообещай ему за это такую награду!

– Премного благодарны, – поклонился Кагмар, с вожделением принимая тяжёлые монеты.

Наёмники поспешно удалились, а щедрый господин и не подумал кликнуть охрану, оставшись наедине с обомлевшим «приобретением».

Роваджи прикинул свои шансы, поискал взглядом оружие, оценил расстояние до ближайшего окна – внезапно оно захлопнулось с пугающим треском. Ставни сошлись так быстро и хлёстко, что заставили вора вздрогнуть от неожиданности.

– Даже не думай! – предупредил рыжий.

Вне всяких сомнений он был колдуном. Словно подтверждая эту догадку, сид сделал непринуждённый жест пальцами, и одна из книжных стопок сдвинулась прочь с его пути, роняя верхние книги. Рыжий величаво и горделиво вернулся за стол и опустился в кресло.

– Как звать?

– Ро, – коротко ответил пленник.

Ощущая себя карасём на сковородке, он сделал вид, будто разминает шею. Взгляд его упал на распахнутую книгу у ног. Красные чернила казались кровью, но та бы потемнела при высыхании. На пожелтевших страницах алели узоры и рисунки: вскрытая грудная клетка, сердце, лёгкие. В Алуаре наука и медицина шагнули далеко вперёд, но в Стране Гроз только люди высокого положения могли позволить себе подобные увлечения и уж точно не выставляли напоказ.

Внезапно книга захлопнулась сама собой.

– «Ро»? Это что же – бродяга? – усмехнулся рыжий, не скрывая, что знает алорский язык. – Давай обойдёмся без прозвищ. Настоящее имя у тебя есть?

– Ну, Роваджи.

Чего уж тут препираться. Может, этот чудак всем без разбору золото раздаёт?

– В самом деле? – усомнился рыжий. – Имя не алорское. Кто тебе его дал?

– Да как-то не спрашивал…

Желание побежать к последнему открытому окну угасло. Повторится то, что случилось в переулке: швырнут о стену, вот и все старания. Стоило поискать иной выход.

Роваджи покосился на свободное кресло и, не дожидаясь приглашения, сел. Рыжий усмехнулся от такой наглости, но возражать не стал.

– Чем на жизнь зарабатываешь?

– Ворую.

– Видимо, вор из тебя паршивый. – Сид насмешливо оглядел обноски, в которые был одет Роваджи.

– С тобой не сравниться, – согласился тот.

– У тебя южный говор. За пару лет такого произношения не добиться, – задумчиво заключил рыжий. – Предположил бы, что ты здесь и родился, но ты явно служил в Алуаре. – Он заострил внимание на потрёпанной портупее.

Меньше всего хотелось обсуждать с незнакомцем прошлое. Роваджи жадно уставился на фигурные стопки. Ферзь был особенно вычурный, но ликёра больше помещалось в ладье. Рыжий проследил за его взглядом и разрешающе махнул рукой.

Вот тебе и причуды богов! Облизав разбитые губы, Роваджи ловко съел вражескую фигуру и осушил её.

– Шах, – добавил он, когда сладость с горечью отступили и вернулся неприятный солоноватый привкус.

– И что же, спектрометром тебя не проверяли? – продолжил расспрашивать его рыжий.

– Чем?

– Это стеклянный шар. Если поднести к тебе, засветится.

– Не помню такого.

Сид кивнул, посмотрел на доску и заслонил ликёрного короля.

Роваджи решил, что теперь его очередь спрашивать.

– Что это за ножницы? – Он указал подбородком в сторону двери, за которой скрылся Кагмар. – И почему они дёргаются, стоит к ним прикоснуться?

– Ты про «Экиа»? – На алорском это означало «ключ». – Или про маятник? – Сид положил кулон перед собой на стол. – И те и другие реагируют на янтарь.

Стало ещё непонятнее, и Роваджи сменил тему:

– Ну а ты кто такой?

Стоило быть полюбезнее, но уж слишком паршиво он себя ощущал. Его привели сюда против воли и продали за баснословную цену, причём совершенно непонятно, для каких целей. А ко всему прочему, у него болели рёбра и голова – красивых слов просто не находилось. Ещё пара стопок ему бы не повредила. Он внимательнее присмотрелся к игровому полю и отвоевал беззащитную пешку.