Kitobni o'qish: «На другом берегу»
НА ДРУГОМ БЕРЕГУ
Эта история случилась давно – во времена, когда ещё не было сотовых телефонов и общение не было столь телеграфно–безликим, оно было живым и доставляло куда больше удовольствия. И не боюсь сказать, общались тогда интересней, и встречались чаще, и дружили крепче. А может, мне просто жаль моей молодости, которая, как и дружба, уходит от нас навсегда. Нам остаются только воспоминания. И с каждым прожитым годом они становятся светлей…
Часть первая. Крушение надежд
Глава I. В любви и согласии
Медея Метафиди
Тысячи людей живут, не имея ни малейшего представления о походах выходного дня, без которых Марина не представляла своей жизни. Ходить в походы она начала случайно – пригласила подруга, Марина согласилась из любопытства, а потом её, что называется, затянуло.
Сменив несколько групп, Марина выбрала наконец свою, с дружной компанией и необыкновенными маршрутами. Она побывала в красивейших местах Подмосковья, о которых раньше не имела представления: в непролазной дремучей Мещоре, в долине родников (Марина насчитала их тридцать два) на реке Киреевке, на затерянном среди болот озере Чаек, на водопаде Гремячем с целебной радоновой водой.
Поначалу у нее болели непривычные к лесным дорогам ноги (километраж был нешуточный), но Марина быстро втянулась в походный ритм. В группе ей нравилось всё: и крепкий спаянный состав, и «бодрящий» темп, и руководитель. У руководителя было былинное имя – Илья Святославович, и былинная же внешность. Он словно сошёл с картины «Три богатыря» – густой чуб цвета спелой ржи, такие же ржаные усы и синие весёлые глаза – словно два бездонных омута.
Впоследствии выяснилось, что у «русского витязя» половина родни была из немцев, другая половина из эстонцев, но Марине к тому времени было уже всё равно: она влюбилась в Илью, что называется, по уши.
Илья Святославович Кестель нравился не только Марине – по нему украдкой вздыхал весь женский состав группы, и каждая втайне мечтала: «А вдруг он выберет меня?» С появлением Марины вопрос зазвучал по-другому: «А вдруг он выберет её?» Ведь Марина была красивой, и знала об этом.
Отец Марины, Харалампий Метафиди, был обрусевший грек, а мать – чистокровная еврейка, черноволосая, с горящими глазами и царственной осанкой, настоящая Саломея, как говаривал отец. Она была на десять лет старше Харалампия, который женился на ней по любви. «Да, женился! И за семнадцать лет ни разу об этом не пожалел! – с гордостью признавался Харалампий друзьям. Он преподавал историю искусств в ***ском институте, и Марина никогда не задумывалась о выборе профессии: она будет искусствоведом, как папа. Марина гордилась отцом.
По-настоящему Марину звали – Медея, так было написано в её свидетельстве о рождении: Медея Харалампиевна Метафиди. У неё и лицо было как у Медеи: нездешнее, матово-гладкое, с резко очерченным ртом, изящно вылепленным подбородком и огромными – в пол-лица – глазами цвета мёда. Глаза словно жили на лице сами по себе, сверкая из-под длинных, вразлёт, бровей. При росте сто шестьдесят четыре сантиметра Марина вовсе не казалась маленькой – так гармонично была сложена.
Только имени своего стеснялась, и когда в шестнадцать лет получала паспорт, хотела сменить его на Марину. Но отец, всегда спокойный и рассудительный, узнав о её решении, вышел из берегов (по определению мамы) и устроил грандиозный скандал. Перечить отцу в семье было не принято, и в паспорте она осталась Медеей, хотя представлялась всегда – Мариной.
В доме царили любовь и согласие, и детство Марины было счастливым. Харалампий относился к жене с нежностью и уважением, всегда называя полным именем – София (по–гречески «мудрая») и никогда – уменьшительным, и часто повторял друзьям: «Я никогда не жалел, что женился на моей Софии, и всю жизнь буду гордиться женой!»
«Пожалел» отец через год, когда Марине исполнилось семнадцать.
Чему быть, того не миновать
Ты должна меня понять, – втолковывал Харалампий дочери, но семнадцатилетняя Марина впервые в жизни не желала понимать отца. Харалампий собрался в Грецию, где у него, оказывается, осталась какая–то дальняя – седьмая вода на киселе – родня, и Харалампий решил начать жизнь заново. Марининой маме в этой новой жизни места не нашлось – отец уезжал без неё.
На вопрос «А как же мама?» Марина услышала: «Ты уже большая девочка. Пора тебе жить самостоятельно. Вот там и попробуешь.
Марина ехать в Грецию отказалась наотрез. Мать, напротив, приняла решение отца спокойно. «Я всегда знала, что когда–нибудь это случится, – сказала она Марине. – Он ведь моложе меня на десять лет, ему всего тридцать семь, а мне – под пятьдесят. Да и как я могу ему запретить? Чему быть, того не миновать. Зато я восемнадцать лет прожила в раю!»
Оказывается, отец на десять лет моложе мамы, – удивлялась Марина. – А выглядит старше! А мама – выглядит моложе, и красивая, как настоящая Саломея! Как же он может – бросить её и уехать?! Марина удивлялась, мать молчала, отец оформлял документы на выезд – на себя и на дочь. Проблем с оформлением не было – отцу прислали из Греции вызов.
– Я. Никуда. Не поеду! – ледяным голосом отчеканила Марина. Она никогда не позволяла себе такого тона с отцом. Отец взорвался (чего он тоже никогда себе не позволял).
– Но почему? Почему?! Не понравится – уедешь. Но тебе непременно понравится. Подумай, сколько поколений твоих предков жили на этой земле! Это наша с тобой страна, наши с тобой истоки… А мама останется здесь, она сама не хочет ехать. Я каждый месяц буду присылать деньги, мама ни в чём не будет нуждаться, я обещаю! Устроюсь на работу и буду присылать… Что ты так расстраиваешься? Мама у тебя есть, она никуда не денется, будете переписываться, а захочешь навестить , я денег дам, мне для тебя не жалко, – уговаривал Харалампий строптивую дочь.
– Мама у меня есть, – перебила отца Марина (первый раз в жизни! А раньше всегда выслушивала до конца). – Мама есть, а папы больше нет! – захлебнувшись слезами, выкрикнула Марина в лицо отцу. Она стояла перед ним и плакала. И никак не могла успокоиться. Это так больно – потерять навсегда отца, а она – вот сейчас – его потеряла. Если он может так с мамой, то ей, Марине, не нужен такой отец.
От слов дочери Харалампий окаменел. – «Не поедешь, значит?» – переспросил он почему–то шепотом. Марина помотала головой (говорить она уже не могла). Отец издал горлом странный звук, и Марина с ужасом поняла, что он плачет. Сколько помнила себя Марина, она никогда не видела его слёз. «Не надо, папа. Мужчины не плачут» – сказала отцу Марина.
Харалампий улетел через три дня. В аэропорт Марина не поехала. А вечером маму увезла «скорая».
Глава II. Улыбка Джоконды
Разговор с всевышним
Обширный инфаркт в сорок семь лет! Рановато… – удивлялись врачи. Марина не удивлялась, приезжала в больницу ежедневно и упрямо ждала у дверей кардиореанимации, где лежала мама. Посетителей в реанимацию не пускали, и ей приходилось подолгу сидеть на неудобном стуле, ожидая, когда выйдет врач. Врач выходил и каждый день говорил одно и то же: «Состояние больной стабильно тяжёлое. Мы делаем всё возможное, но вы же понимаете, мы не боги. Будем надеяться…»
– Вот, возьмите, – Марина протягивала врачу букет. – Это мамины любимые. Хризантемы.
– Девушка, ну зачем вы тратитесь – каждый день букет, это ж сколько денег! Вы, может, миллионерша? Зима на дворе… Я вам говорил, что в реанимацию цветы нельзя?
– Говорили, – эхом отзывалась Марина. – Возьмите. Пожалуйста! Если маме нельзя, поставьте у себя…
– Да у меня и так уже два букета стоят, вчерашний и позавчерашний!
– А вы поставьте сегодняшний! – грустно улыбалась Марина. Врач с тревогой вглядывался в её огромные глаза, запавшие щеки.
– Вы завтракали? Ели что–нибудь сегодня? Нельзя же так, вы же заболеете…
– Завтракала, – соврала Марина врачу.
Еще тяжелей было Марине дома. Не зажигая света, она бродила по опустевшей квартире, переходя из комнаты в комнату, словно ища выхода. – А выхода не было! Горе обрушилось на неё внезапно, и не на кого было опереться, некому пожаловаться, не с кем посоветоваться… Марина осталась одна.
В гостиной висела леонардовская «Джоконда» (отец говорил:«Джиоконда») – отец уверял, что она похожа на Софию. Марина всматривалась в её лицо сквозь набегающие слёзы, и ей казалось, что у Джоконды исчезла с лица её вечная полуулыбка. Джоконде тоже было не радостно, но помочь она не могла. Помочь, наверное, мог только Бог – и неверующая Марина шепотом просила его оставить ей маму и не забирать её к себе.
– У меня никого не осталось, только мама! Ну, зачем она тебе? – говорила Марина невидимому Богу. – Она в тебя даже не верит! Ты с ней натерпишься, это я тебе точно говорю, я же её знаю… Вот и подумай, нужны тебе неприятности? – увещевала Бога Марина, глядя из окна их опустевшей квартиры в бескрайнее черное небо. В небе было так же, как дома – пусто и темно.
– Если тебе так уж нужна чья–то душа, можешь забрать мою, а мамину, пожалуйста, оставь. Паракало! (греч.: прошу). Ей знаешь как плохо без папы, и ты не сможешь ей его заменить, уж поверь мне на слово.
И Бог услышал Марину – и отступился. Она почернела от горя, похудела так, что казалось, светилась насквозь, но мама поправилась, и счастливая Марина привезла ее из больницы домой. Когда они уже садились в такси, дверца открылась – и врач–реаниматолог, уже знакомый Марине, положил маме на колени охапку хризантем! – «Вы любите, возьмите», – улыбнулся врач и, кивнув на прощанье Марине, поспешил в отделение, где его ждали больные.
Дома Марина первым делом прошла в гостиную и взглянула на портрет: Джоконда снова улыбалась. Значит, всё теперь будет хорошо! А ведь она, Марина, напрочь забыла обо всём! О том, что собиралась поступать в институт. О том, как ходила в походы и всю неделю ждала воскресенья, чтобы увидеть Илью! Дрожащими пальцами Марина листала купленный по дороге домой план походов выходного дня (Марине повезло – в магазине оставалось несколько брошюр). – Вот! Кестель И.С. Послезавтра! Послезавтра она его увидит…
Маринина мама тихо радовалась, видя, как светятся глаза дочери. Пусть она будет счастлива…
Илья
В воскресенье Марина поднялась с первым лучом солнца: время сбора в группе Кестеля назначалось очень рано, в шесть пятьдесят, а в семь они уже сидели в электричке. (Свои придут, а чужие пусть спят, – смеялся Илья. – походов в «Плане» много, есть и в девять сбор, и в десять… Даже в одиннадцать есть – для тех, кто поспать любит). «Своих» собиралось человек десять – двенадцать. Когда приходило шестнадцать – это называлось «полный сбор». В группе был свой микроклимат – все друг друга знали, всем было уютно и комфортно, у костра сидели с наветренной стороны, где не было искр и пепла, – и всем хватало места, потому что костер разжигали большой и жаркий.
– Ну, нельзя же так исчезать, Мариночка! – обрадованно забубнил Илья, увидев Марину. – Ты в экспедицию уезжала, что ли?
Марина вспомнила бессонные ночи, тягостные разговоры с врачом, беготню по аптекам в поисках лекарств – и улыбнулась. Всё теперь позади. «Да, уезжала на Северный полюс!» – сказала она Илье. Он первым с ней заговорил! А раньше вообще её не замечал: пришла – молодец, а не пришла – и не надо. А теперь…
Марина не успела додумать, что теперь – и оказалась в крепких руках Ильи. Он прижался губами к Марининому уху и щекотно выдохнул: «Всё. Больше никаких экспедиций. Диктуй телефон, и отныне ты ходишь только ко мне. Это надо же, на месяц исчезла! Я из–за тебя чуть с ума не спятил – где ты, что с тобой? Ни телефона твоего, ни адреса… По всем группам тебя искал!
Он сходил с ума по ней, Марине! Он её искал! – Марина вложила тонкие пальцы в большую теплую ладонь Ильи и тихо сказала: «Больше никаких экспедиций. Обещаю».
В июле Марина с блеском выдержала экзамены и поступила на искусствоведческий факультет ***–ского института. А в августе они с Ильёй поженились, и Марина взяла его фамилию: Кестель Медея Харалампиевна. «Круто!» – только и сказал Илья, когда в его руках оказалось свидетельство о браке.
Родители Ильи на свадьбу не приехали. «Они далеко живут, почти на краю света» – объяснил Илья Марине. Объяснение показалось ей странным – не приехали, не позвонили, не поздравили…
Маринину маму замужество дочери не радовало.
– Ты его совсем не знаешь. Кто он, откуда? Что у него за душой?
– За душой у него – солнце, ветер и нехоженые километры, – рассмеялась счастливая Марина. – Я люблю его, мама! И он меня любит. Больше я ничего не хочу знать…
На самом деле, ей многое хотелось знать о муже, но Илья ничего не рассказывал, а дознаваться Марина не стала. Расскажет, когда захочет.
После свадьбы Илья перебрался к Марине: у него была семиметровая комната в общежитии, а у Марины – такие хоромы! Оказалось, Илья учился в аспирантуре.
– А Илья учится! В аспирантуре! – с гордостью объявила Марина матери. – А ты говорила, кто он, да где он…
Маринина мама молчала. Ну и пусть! Они теперь муж и жена, – думала Марина. – Впереди у них медовый месяц. Она возьмет с книжки деньги и купит тур – куда–нибудь на Бали, где волны лижут песок, ветер играет с лохматыми пальмами, а в маленьком уютном бунгало их ждут плетеные кресла и горящий камин.
Илью жизнь в бунгало не прельщала. – «Хочешь экзотики? – сказал он Марине. – Да пожалуйста! Только зачем так далеко ехать? Там знаешь сколько народу, на островах этих… А мы с тобой наш медовый месяц проведем вдвоем. Возьмем палатку, заберемся в лесную глушь и будем вечерами звезды считать. Только ты и я. Хочешь?»
Марине ничего не оставалось, как согласиться: она не хотела начинать семейную жизнь с размолвок и препирательств, твёрдо усвоив уроки отца: дочь должна подчиняться отцу, а жена – мужу. Она даже сделала вид, что обрадовалась предложению Ильи. А так хотелось – на Бали!..
Глава III. Семейная жизнь. Начало
Место отдыха Илья выбрал за сто сорок километров от Москвы. О том, как они туда добирались – на поезде, на автобусе, а после пешком, шатаясь под тяжестью здоровенных станковых рюкзаков – Марина старалась не вспоминать. Илья, как мужчина и глава семьи, нёс спальники,палатку и «железо» – топор, пилу, котелки и костровые принадлежности. На долю Марины оставались продукты – сахар, чай, кофе, крупа и консервы.
– Зачем нам столько еды? Сходим там в поселковый магазин и купим, – уговаривала мужа Марина.
– Ага, сходим! А потом к нам гости придут – сами им дорогу покажем. Нет уж, обойдемся. Дотащим как–нибудь… – И Марина сгибалась под тяжестью рюкзака, весившего, казалось, больше её самой…
Когда наконец добрались до места, Марина без сил опустилась на траву, испытывая райское блаженство: как хорошо, оказывается, без рюкзака! Она прикрыла глаза…Солнце пыталось пробраться сквозь ресницы, гладило тёплыми лучами Маринины щёки, это было невыразимо приятно…
Когда она открыла глаза, уже смеркалось. Под большой раскидистой берёзой стояла их с Ильёй палатка, заботливо накрытая полиэтиленовым пологом – на случай дождя. Сноровисто орудуя топором, Илья сооружал из тонких жердей «столовую» (и когда успел нарубить!), обтягивая столбики полотнищем полиэтилена (и как он столько плёнки дотащил!). У него получалось – здорово.
Натянув «потолок», Илья вбил в землю столбики поменьше – и скоро в столовой появился стол со скамейкой. Для посуды Илья смастерил этажерку. Со светом проблем не было – в рюкзаке Ильи нашлось три упаковки батареек и два мощных фонаря.
– А я свечи взяла, целую упаковку! И спички! – сообщила Марина мужу.
– Молодец! – похвалил её Илья. – Ужинать будем при свечах! – И оба остались довольны друг другом.
Место Илья выбрал сказочное: с трёх сторон палатку обступал лес, с четвертой – сбегала с высокого обрыва едва приметная тропка. Снизу доносился шум реки и тянуло прохладой. Марина отправилась на разведку и метрах в пятидесяти выше по течению обнаружила маленькое круглое озерцо, со дна которого клубами поднималась вода – на дне бил мощный ключ. Марина зачерпнула ладошкой воду. Вода оказалась необыкновенно вкусной и очень холодной – от неё ломило зубы.
– Илья, Илья! Ко мне, скорее! – завопила Марина, и когда он прибежал – запыхавшийся и с молотком в руке – с гордостью объявила: «Я нашла родник! Вот, смотри! А ты чего такой бледный?»
Илья очумело затряс головой, приходя в себя.
– Да я испугался до смерти, думал, с тобой случилось что, или зверь какой… Родник она нашла, Америку открыла! – прыснул Илья. – Да я потому и устроил здесь бивак, чтоб вода ключевая рядом, как на курорте.
– Так ты поэтому с молотком прибежал? Меня спасать? – хохотала Марина. Ей уже начинала нравиться идея Ильи провести медовый месяц в лесу. У них впереди весь август… Только бы не пошли дожди!
Марина беспокоилась зря: дождей почти не было. Зато ночи оказались неожиданно холодными. Теплолюбивая Марина не могла согреться даже в теплом спальнике. Она бы с удовольствием спала в подаренном мамой шерстяном костюме и в куртке. Но Илья не позволял – ни куртки, ни костюма. – «Медовый месяц всё-таки, имей совесть!»
К утру Марина замерзала так, что спать больше не могла, и поднималась с первыми лучами солнца, не выспавшаяся и несчастная. Осторожно вылезала из палатки, чтобы не разбудить сладко спящего Илью. Торопливо натягивала на себя одежду, вздрагивая от падающей с кустов ледяной росы. Разжигала костёр и варила уже порядком надоевшую кашу, с трудом держа поварёшку в непослушных от холода пальцах.
Взятых на месяц продуктов им хватило на неделю, и Марина с Ильёй ходили за восемь километров в деревенский магазин-сельпо. В магазинчике скучала за прилавком толстая деваха марининых лет. Продавались здесь мука, крупа, соль и макароны. И рыбные консервы в железных банках, которые они с Ильёй не сговариваясь обходили стороной. «Не трогай – взорвётся!» – пошутил как–то Илья, и продавщица обиделась: «Ничего не взорвутся, консервы свежие, с чего им взрываться–то!»
Мясных консервов в магазине не было. В нём много чего не было, даже хлеб привозили раз в неделю и продавали только своим, деревенским. Но Марине с Ильёй продавщица оставляла буханку (одну на двоих). Они сушили сухари и ели их как лакомство, понемножку, но им всё равно не хватало. Молоко у них было – сухое. Масло – растительное. Овощи–фрукты (то есть ягоды и грибы) они собирали в лесу. В мелководной быстрой речке Илья ловил рыбу – тоже мелкую, и Марине приходилось её чистить: Илья обожал уху. Картошку для ухи тоже чистила Марина. И посуду мыла в реке – с ледяной от близкого ключа водой. И котелок драила…
– Ты песку сырого возьми, песком хорошо ототрёшь, – учил жену Илья. И действительно, котелок отчищался до блеска, а вот Маринины руки… Ладони загрубели, пальцы потрескались от холодной воды, рыбьи плавники больно кололись.
Мылись они с Ильёй тоже в реке, и для Марины это стало настоящей пыткой: длинные волосы плохо промывались в холодной воде, Марина подолгу возилась с ними, и голову словно стискивало ледяным обручем. Кипятить воду для мытья Илья не считал нужным: «Котелки маленькие, это ж сколько раз кипятить! Что ты как маленькая! Холодно ей… Лето на дворе! Не знал, что ты такая неженка. Это ж здорово полезно, вода–то ключевая, от неё волосы будут лучше расти!». А вода и в самом деле была – ледяной.
Марина молча терпела «полезную» воду, как научилась терпеть ночные холода и невкусную кашу без масла. Масло у них давно кончилось, кашу ели с ягодами, собранными в лесу. «От них сплошная польза, а от масла один вред!» – говорил Илья. Марина не понимала, какой вред может быть от растительного масла, но спрашивать не решалась…
За месяц она похудела, роскошные медно–бронзовые волосы поблёкли. Илья ничего не замечал. Август выдался жаркий, солнце пекло, как печка, но стоило Марине войти в воду – жару как рукой снимало: вода была ледяная. Илья купался с удовольствием и очень обижался, когда Марина отказывалась. – «Что ты как маленькая, – обиженно гудел Илья, – раздевайся, кому сказал!» – «Я сейчас, только купальник возьму»,– обреченно соглашалась Марина, понимая, что купания избежать не удастся. Но Илья уже стаскивал с неё сарафанчик, бормоча: «Какой купальник? Зачем тебе купальник?», и загонял Марину в воду, наставительно поучая: «Двигайся. Плавай – и быстро согреешься!»
Марина изо всех сил молотила по воде руками и ногами, но согреться почему–то не получалось.
– Что ты как маленькая, – ворчал на жену Илья. – Ты кулачки–то разожми, кто же гребёт кулаками? И ногами работай! Топор – и тот лучше тебя плавает!»
– Ой, не смеши, а то утону! – отбивалась Марина.
– Я тебе утону! Только попробуй!
– Всё, я больше не могу. Я выхожу, – объявляла Марина. И слышала в ответ:
– Как это – выхожу? Ты же только что вошла. Закаляйся, привыкай! Такая водичка бодрящая, сплошная польза! – уговаривал жену Илья. – Ну давай, ещё три минуты – и ты выходишь.
Через три минуты счастливая Марина неслась по крутой тропинке наверх, к лагерю. Илья восхищенно смотрел ей вслед… Натянув шерстяной костюм на голое тело, как учил Илья, Марина, блаженно улыбаясь, спускалась вниз. В костюме было тепло.
Этот костюм – с белыми яхтами, голубыми волнами и оранжевыми пальмами – ей прислал отец, которому мать тайком от Марины написала о свадьбе дочери. Ещё в посылке обнаружился расшитый шёлком сарафанчик, умопомрачительно красивое бельё и бело-золотой купальник – очень «смелый». Всё это Марина взяла с собой.
– Согрелась? – заботливо спрашивал Илья. – А здорово, правда? Здорово?
– Здорово… – эхом откликалась Марина.
Илья оказался прав: Марина привыкла к ледяному купанию и даже научилась получать от него удовольствие. Вода вонзалась в кожу тонкими иголочками. – «Словно в нарзане плаваешь, вода щиплется!» – смеялась Марина. Теперь она сама приглашала Илью – «Пойдём, окунёмся?» – и скинув кокетливый сарафанчик, вприпрыжку спускалась к воде. Илья восхищенно провожал её глазами… Бело-золотой купальник Марина привезла в Москву, так ни разу и не надев.
Марина постепенно втягивалась в походную жизнь, у неё окрепли мускулы и во всём теле ощущалась праздничная лёгкость.
Кроме ежедневного купания в распорядок дня входила обязательная гимнастика. Илья усердно занимался и следил, чтобы Марина не пропускала «тренировки». Гантели с успехом заменяли увесистые речные голыши. Пожалуй, они были тяжеловаты для Марины, но она не жаловалась. Между двух берёз Илья установил турник, на котором они крутились по очереди. Точнее, крутился Илья, у Марины получалось только подтягиваться – два раза, третий не получался, и ей было стыдно перед мужем. Напротив, Илья был доволен «спортивным результатом», не скупился на похвалы и понемногу увеличивал нагрузки. Марина старательно пыхтела на перекладине по нескольку раз в день… и через неделю подтягивалась три раза! А потом у неё получилось – четыре. А потом…
…Примчавшись на её отчаянный крик, Илья оцепенел: Марина сидела под турником, не делая попыток подняться. Шорты измазаны травяной зеленью, руки бессильно опущены. Илья на деревянных ногах подошёл к жене, положил ей на плечи тяжелые ладони. Марина не шевельнулась, и Илье показалось, что у него остановилось сердце…
– Разбилась?! – выговорил он непослушными губами. – Мариночка, девочка моя, милая моя! Говорил же тебе, не крутись, нельзя так сразу… Говорил? Не бойся, я не сделаю больно, я осторожненько… Так. Руки целы – облегчённо выдохнул Илья. – Рёбра все на месте (при проверке рёбер Марина дёрнулась, и Илья «проверил» ещё раз). Теперь займёмся ногами… Не бойся, я только посмотрю.
Но Марина выдернула из рук Ильи босую пятку, больно лягнула его в плечо и со смехом вскочила на ноги. – «Ой, я больше не могу, щекотно! Семь раз! Семь раз за одни подход! – объявила Марина остолбеневшему Илье.
– О майн готт! – только и смог сказать бледный как бумага Илья, вытирая со лба крупные капли пота.
Вносила свою лепту и Марина. Как–то утром Илья с удивлением наблюдал за женой, ползающей по траве на коленях. Марина выкладывала из белых камешков правильный круг, замеряя диаметр хворостиной (мало ей серых, ей непременно белые нужны, это ж ещё найти надо!). Потом целый час таскала из леса сосновые шишки (мало ей еловых!) и складывала в круг.
– Что у нас тут будет? Песочница? Жаль, мы формочки не взяли, – улыбнулся Илья.
– Будет танцплощадка! – непонятно ответила Марина, старательно топтавшаяся по шишкам в кедах. – Обувайся и иди сюда, поможешь утрамбовывать.
Удивлённый Илья надел туристские ботинки и по требованию жены прыгал по шишкам, чувствуя себя полным идиотом. И удивился ещё больше, когда Марина сняла кеды. – «Включай музыку и будем танцевать. Объявляю белый танец!». Илья молча принялся расшнуровывать ботинки.
Стоять босиком на каменно–твёрдых ершистых шишках оказалось непросто: они перекатывались под ногами и немилосердно кололись. Илья кошкой выпрыгнул из круга, но Марина ухватила его за руку.
– Ну, куда же ты? Это неэтично– бросать партнершу, когда танец ещё не кончился. Потанцуй со мной, хоть пять минут. Пять минут, и я тебя отпущу, – упрашивала мужа Марина. – Это же сплошная польза!
Ходить босиком по шишкам Марину научил когда–то отец – в своей манере, крепко держа дочку за руки и не слушая её протестов («Знаю, что больно, зато полезно. Надо потерпеть, потом привыкнешь»). Марина не хотела терпеть и поджимала ноги, хитрый Гиоргос моментально отпускал руки, и девочка приземлялась на попу – довольно чувствительно, если учесть, что падать ей приходилось на шишки. – «Ну, пап! Больно же!» – «Прости, дочка, не удержал, ты такая тяжёлая… Много кушаешь, а папа виноват?».
Помня свои ежедневные мучения на турнике, Марина мстительно соблюдала «методику обучения»: крепко держа мужа за руки, с улыбкой наблюдала, как он топчется по шишкам, морщась от боли. В конце концов, Илья вырвался и с позором покинул «танцплощадку»…
Марина не представляла себе, что их с Ильёй медовый месяц будет таким разнообразным. Весь день они были чем–то заняты, так что свободного времени почти не оставалось. Илья ловил рыбу, которую требовалось вялить, и Марина развешивала её веревке, хитроумно зашитую в марлевые мешочки – от мух. Много времени отнимала кухня – Марина возилась там весь день: резала, чистила, варила и пекла, скребла стеклянным осколком дощатый стол, отмывала до блеска котелок…
Аппетит у Ильи был зверский. Марина, весь день крутившаяся как белка в колесе (от речки к лагерю, от лагеря к речке), вечером с трудом могла проглотить несколько ложек ухи и откладывала ложку…
Ещё они ходили за грибами. Ещё – собирали малину и, притащив из магазина сахару, варили варенье. С упоением и азартом заядлых картёжников играли в карты – на желание (желания у обоих совпадали…)
Ещё они устраивали танцы. Илья научил Марину танцевать чарльстон и степ (получалось – смешно), и даже русскую «барыню». Марина показала мужу традиционные движения греческого сиртаки. А однажды, расшалившись, станцевала для Ильи комитэке –античный «танец волос», который в Древней Греции танцевали нагими, но Марина надела купальник, распустив свою медно–рыжую гриву и укрывшись волосами до пояса.
– Эй, где ты? – шутя окликнул её Илья. – Раз, два, пять, я иду искать! – Но Марина с хохотом от него убежала.
К вечеру оба так уставали, что валились с ног. – «Ничего себе, тихий отдых. Тихий ужас!» – смеялась Марина. – «Русский экстрим!» – уточнял Илья.
Когда медовый месяц закончился и они вернулись в Москву, Марина бросила на пол рюкзак (опять неподъёмный, потому что они привезли варенье из лесных ягод, сушеные грибы, орехи, вяленую рыбу – и всё это пришлось тащить на себе) и с наслаждением погрузилась в горячую ванну. И лежала, пока не остыла вода.
