Kitobni o'qish: «На грани времен»
Кто вздумал отдохнуть, пройдя лишь полдороги, —
Ему ли одолеть подъем?
Жить – значит жечь себя огнем
Борьбы, исканий и тревоги…
Эмиль Верхарн
Пролог
Стрела просвистела рядом с ухом, зацепив прядь волос. Я про себя помянула недобрым словом свою беспечность, и залегла за упавшим деревом, успев придавить голову высовывающегося Волчка. Мальчишка обиженно засопел, но перечить мне не смел. Одним резким жестом сдернула с шеи символ Ярилы-Солнца, и, не глядя протянула мальчишке:
– Держи… Ступай в Скит и выведи всех оставшихся в убежище. Это ключ от тайных Врат. Нам не удержать оборону. Я их покамест за собой по лесу повожу, сколько сумею. – Ключ был только у меня, как Хранителя Тайных Ходов. Даже Старец не смог бы без него попасть в те проходы.
Цепкие пальцы мальчишки вцепились в Ключ, и он, шмыгнув носом, дрожащим голоском спросил:
– А ты…? Ты-то как же…?
Заложив сразу две стрелы, я спустила тетиву по намеченной цели. Из густых кустов раздалось два вскрика. Я мстительно ухмыльнулась. Стрелы попали точно, куда целилась. И те, за кустами на некоторое время притаились. Никак, решились на обходной маневр? Я мельком глянула на Волчка. Коротко бросила:
– Обо мне не волнуйся. Световладу передай… – Увидела несчастно-испуганную рожицу Волчка, и мысленно махнула рукой. – Ладно, ступай… Вернусь, сама скажу.
Волчку совсем недавно сравнялось девятое лето. И он напросился со мной в разведку. Он так упрашивал, что я не смогла ему отказать. Изо всех отроков в Ските Матушки Йогини он был самым смышленым и шустрым. Но я не думала, что все так закончится. Теперь я жалела о том, что поддалась на уговоры упрямого отрока. Но изменить этого не могла. Самое лучшее, что могла сейчас сделать – это отправить парня обратно в скит. Парнишка все еще не решался уйти, и, сжимаяКлюч до побелевших костяшек на пальцах, смотрел на меня круглыми умоляющими глазами. Пришлось изобразить строгость:
– Кому сказала, ступай!! Знаешь, что бывает с воином за неповиновение?!
Волчок хлюпнул носом, тяжело вздохнул, и стал, не вставая, пятиться в заросли прибрежного камыша. Высокие зеленые стебли едва шелохнулись, словно мышонок проскочил. Ну вот и ладно. Пока те притихли, не худо бы было осмотреть свои запасы. Стрел осталась самая малость, долгого боя на расстоянии не выдержать. Что еще? Короткая сулица1только на один бросок, дальше только ближний бой. Боевой топорик, и охотничий нож в две пядницы2 из доброй харлужной3 стали, да еще несколько метательных перьев. Вот и все мои запасы. Да, если раскусят, что я тут одна, да разом навалятся… О плохом не думалось. В Скиту воинов не осталось, все на сечу ушли с боярином Ратибором.Да и было-то их не больно много, два десятка сторожевых воинов. Мнесейчас надодать оставшимсяв Скиту время, чтобы успели скрыться, да отроков сберечь. Что ж… Это наши леса, и мы тут, как у себя дома. А пришлые этих мест не знают так же хорошо. Это славно. Откуда вот взялись только эти пришлые? Скит запрятан в крепи лесной, так что не каждый найти сумеет. Да вот только по зиме купцы приходили. Неужто…? Предательства допустить не мыслила. Хотя… Как говаривал старец Световлад? Не меряй по себе всех людей…
Справа от меня, саженях в пяти зашуршали кусты. Особо не целясь и не высматривая врага, по звуку метнула перо. Короткий вскрик показал, что в цель я попала. Нужно было уходить. Не поднимаясь, перекатилась в ту сторону, откуда был слышен крик. Там меня точно не ждут. Хотя, я могу проскользнуть мимо них и там, где ждут. Легкий морок – и никто даже ничего не поймет. Можно было и свой фантом оставить на прежнем месте, но тратить на это силы не хотелось. Мало ли, что еще предстоит впереди. К тому же, НУЖНО, чтобы меня заметили. За мной пойдут, тем самым от Скита отвлекутся. Осторожно стала пробираться в ту сторону. Под деревом лежал человек. В левом глазу торчало мое перо. Присела на корточки рядом, внимательно оглядываясь вокруг. Странно все это. Видать, не много их пришло, раз оставили здесь только одного. Зачем пришли? Чего хотят? Тайные схроны наши выведать? Или еще какое дело есть?
Выдернула перо, пригодится еще, и стала пробираться дальше. Нужно их увести за собой и дать время, чтобы Волчок успел добежать, успел открыть потайной ход.В таком случае, прятаться мне не с руки. Я встала в полный рост и пронзительно, по-разбойничьи свистнула. Эхо пошло гулять по лесу, забилось в кронах могучих сосен, отскакивая от стволов. Слева и сзади раздался хруст веток. Я только усмехнулась. Не очень-то и ловки эти пришедшие. Постояла несколько секунд, дожидаясь, когда меня увидят, и только потом побежала легкой волчьейрысью, лавируя между густых зарослей колючего боярышника. Мимо пронеслись две стрелы, расщепив тонкое деревце березки. Позади затрещали кусты. Клюнули, начали преследовать. Это хорошо. На меня напала веселая, бесшабашная удаль, как во время грозы, когда Перун-Батюшка хлещет землю своими молниями, гремит своим щитом, выгоняя проклятого Змея, укравшего его жену, из его тайного логова. На груди, на прочном кожаном ремешке бился знак Велеса, лапа Волка, символ моего Рода. Я запрятала его поглубже запазуху, почувствовав на мгновение исходящее от него тепло.
Бежала в противоположную сторону от Скита, чтобы увести подальше. Местность пошла на подъем, и я умерила скорость, присела за стволом могучей ели немного отдышаться, да оглядеться. Приложила руку к шершавой коре, зашептала привычное:
– Матушка Ель, вечно память Предков хранящая, в мир Нави ведущая, корнями своими с Вечным Древом Мира соединившаяся…. На твои ветви садятся души Предков, на твоих ветвях качаются дети Духов лесных. Помоги услышать их наказы-шепоты, донеси до них моленья дщери Велесовой…
Ладонь мою знакомо кольнуло, по пальцам словно искры пробежали. Будто туман заклубился вокруг меня, охлаждая разгоряченное лицо, вливая новую силу в уставшее тело. Пришла мысль, что надо бы поближе глянуть на нападавших, а ну как, признаю кого? Скит стоял далеко в крепи векового соснового бора, и дорогу туда знали немногие. Даже купцов сопровождали наши проводники, умеющие отводить взоры, чтобы ни один чужак не мог добраться до тайного места.
Отошла на десяток саженей от могучей ели и затаилась в кустах. Ждать пришлось недолго. Вскоре, на небольшой прогалине показались люди. Не бандиты и не разбойные. Воины, одетые в легкую кожаную броню, хорошо вооруженные, с десяток человек. А среди них, как серый воробей среди стаи селезней…Хобяка4, внучок деда Мала, который возил нам провизию, выменивая ее на меха куньи, да лисьи! Дед Мал уж два лета, как ушел к Пращурам, а внучок вместо него продолжал торговлишкой промышлять. Продал-таки, вред недобитый, за малую толику побрякушек заморских продал! Эх, Хобяка, Хобяка… Душонка твоя никчемная! Мы ли не привечали тебя, как равного, мы ли не потчевали… На богатства наши позарился, ворогам продался! Я чуть приподнялась, только на замах руки. Перо разрезало воздух с чуть слышным шелестом, будто птица крыльями махнула, и впилось своим острым жалом как раз у основания горла. Схватился Хобяка за горло двумя руками, силясь рану зажать. Черная кровь хлынула сквозь скрюченные пальцы. Крутанулся он на месте, да и пал замертво, забулькатив горлом что-то невнятное. В мою сторону в тот же миг полетело с десяток стрел, да все мимо. Отползла на несколько саженей назад, и, не таясь, поднялась в полный рост. Тихонько свистнула, чтобы те следа не потеряли, и побежала на верх холма уже не оглядываясь.
Через полверсты лес кончился, и начинался крутой подъем на самую вершину холма, которую венчали три скалы. Этот холм назывался Гранью, место Силы. Световлад говорил, что между этими тремя скалами сходятся границы нескольких миров. Я надеялась достичь этих скал, а потом, подчерпнув полной мерой от них энергии, опустить морок на врагов, а уж после, спуститься по другому склону, пока они будут блуждать, потеряв стороны Света. Убивать их на горе было нельзя. Кровь, пролитая в месте Силы могла необратимо изменить энергию нашего мира. А вызывать вселенскую катастрофу в мои планы не входило. Да и Старец меня за такое по головке не погладит. Но, хочешь насмешить Богов – расскажи им о своих планах. Вражеская стрела догнала меня, когда я уже почти достигла скал. От удара меня отбросило назад, и я крепко приложилась головой к камню. В голове поплыл туман, к горлу подкатила противная тошнота, а правая рука онемела. Кровь закапала из раны на серый битый камень у подножья скал, и зашипела рассерженной змеей, будто попав на раскаленные угли. Воздух между трех скал стал вибрировать, выплескивая из неизвестных глубин фиолетово-серый туман. Его клубы стали вращаться вокруг меня вихрями, будто разбушевавшаяся метель в месяц студень5. Изо рта, вместе с хриплым дыханием, стали вырываться облачка морозного пара, волосы вокруг лица поросли куржаком6, холод сковал все мои члены, и я стала проваливаться в небытие, поглощенная разбушевавшимися клубами, словно топкой трясиной. И на грани ускользающего сознания, услышала ужасающий грохот. Меня подбросило в воздухе, словно какую-то невесомую пылинку, закружило, завертело и я перестала чувствовать собственное тело.
Глава 1
Февраль в этом году выдался лютым. Словно зима решила отомстить людям и зверям, за отсутствие сильных морозов и снегопадов в декабре и январе. По ночам метели бушевали, будто и впрямь решили перемешать земную твердь с небесным сводом. Зверье все попряталось по норам, да по лежкам. Только волки выли, подпевая голосу разбушевавшейся стихии. Шло время волчьих святок.
Небольшой домик, добротно срубленный из вековых сосен, стоящий недалеко от озера у подножья большого холма, на вершине которого высилась груда скал, был совсем затерянным в этой куржавой мглистой круговерти. Но это выглядело так только на первый взгляд любого человека, который не умел смотреть в глубь вещей. Внимательный глаз заметил бы, что небольшая прогалина перед домом отчего-то вовсе не высится непроходимыми сугробами, а расчищена, словно трудолюбивый дворник только что убрал с нее снег, да и сам домик не врос от времени в землю, а будто был срублен не далее, как прошлым летом. Только слегка замшелые нижние бревна говорили о том, что дом это здесь стоит давно, очень давно. Рядом горбилась небольшая сараюшка, разделенная на две части. Одна половина была приспособлена под дровяник, а во второй жила коза русской белой породы с незатейливой кличкой Манюня и пяток пестреньких кур с красным петухом во главе. Часть пригона была отделена посеревшими струганными досками, где хранилось сено для козы, и в уголке приткнулся деревянный ларь, обитый железными полосками от вездесущих грызунов, для хранения дробленого зерна для куриц. Тут же, стояли инструменты, необходимые в хозяйстве. Небольшая банька, срубленная из дерева-кедра, притулилась с другого бока. Рядом с ней и колодец имелся с воротом, как полагается. Все было сработано на совесть, добротно, можно сказать, на века. Чувствовалась рука мастерового человека, понимающего толк в лесной жизни.
Над домом замысловатыми петлями, которые вязала разбушевавшаяся метель, вился дымок, шедший из трубы. А в окошке теплился огонек керосиновой лампы. Баба Феша сидела чуть ссутулившись, и пальцами, не потерявшими своей ловкости от возраста, теребила постиранный козий пух. Морщинистое лицо, загорелое до золотисто-коричневого цвета от постоянного пребывания на свежем воздухе, сохраняло до сих пор следы былой красоты. Белые до голубизны, будто мартовский снег, седые волосы, заплетенные в косу, были уложены на голове величественной короной. Не по-старчески яркие цвета закаленной стали глаза были сейчас задумчивыми, обращенными словно вглубь себя. Хотя пальцы и продолжали делать привычную работу, мысли бабы Феши были где-то не здесь, и уж точно думала она не о том, сколько пряжи получится из этого пуха, вычесанного с Манюни. Огромный пушистый кот палевого раскраса с белыми пятнами на лапах и на морде, сидел копилкой возле хозяйки, обернув большим хвостом передние лапы, и не сводил с нее своих янтарных мерцающих глаз. Поняв, что женщина его не замечает, кот деликатно мяукнул. Баба Феша слегка вздрогнула, словно очнувшись, вынырнув из того мира, в котором она до сей поры пребывала, и посмотрела на кота долгим взглядом:
– Ну что, Фома… Тебе тоже эта буря кажется подозрительной? – Кот, словно отвечая на вопрос, опять тихонько мяукнул. Баба Феша вздохнула. – И я думаю, неспроста все это…. Что-то происходит, что-то грядет…Только, вот я никак не могу взять в толк, что именно. – Она тяжело вздохнула. – Старею я, однако, Фомушка… Сколь ни бодрись, а время свое все одно возьмет…
Кот протестующе мяукнул, и задрав хвост трубой, не спеша направился к выходу. Женщина довольно легко поднялась со скамьи, и, мягко ступая по широким плахам пола в катаных чунях, направилась к двери, чтобы выпустить кота.
– Ну сходи, сходи… Проверь, как там Манюня. Только гляди, чтобы метель не унесла, а то в такую-то погоду… В общем, сам знаешь. – Усмехнулась Баба Феша. И, словно сама себе проговорила тихонько. – Неспокойно мне что-то… Ой, неспокойно… Ну, ничего. Вот завтра Глебушка придет, может сердце-то и успокоится. – И покачала сокрушенно головой, будто самой себе не поверив.
Выпустив кота, баба Феша вернулась к своему занятию. Но по задумчивому выражению лица было понятно, что грустные мысли ее не покинули.
Дотеребив шерсть, встала и пошла подбивать квашню в деревянной лохани, стоявшей на лавке возле печи. Как же, Глебушка, любимый внучок пожалует, а бабка-то без пирогов его встретит что ли? Отродясь такого еще не бывало! Не успела вымыть руки, как услышала волчий вой, продирающийся сквозь завывания пурги, и следом, царапающий звук, перемежаемый истошными воплями Фомы. Торопливо направилась в сени, открывать дверь. Кот со вздыбленной шерстью залетел в дом и сразу, с лету, запрыгнул на теплую печь. Баба Феша хитро усмехнулась:
– Быстро ты, однако, нагулялся-то… Али волчка напугался? Так это, поди, Лютый воет. Он тебя не тронет, ты же знаешь… Эх ты… Трусишка…
Кот рассерженно фыркнул на хозяйку, и принялся деловито вылизывать шерсть, всем своим видом демонстрируя, мол, «мне до ваших суждений и дела нет. Я про себя все сам знаю». Баба Феша усмехнулась.
– Ладно, ладно… Чего ты… Я ж так просто, подзадорить тебя. – А потом, заговорила сама с собой. – А Лютый-то близенько совсем подошел. К чему бы такое? – Задула керосиновую лампу, и выглянула в окно. Но сквозь замерзшие стекла мало что можно было увидеть. Баба Феша легким жестом провела ладонью по стеклу, и сразу, как будто от этого плавного движения вся изморозь сошла с окна, оставив стекло чистым, будто отмытым. Но из-за бушующей метели, все равно, мало что можно было разглядеть. Только круговерть бешено вертящегося снега, танцующего под завывания ветра. Она опять вздохнула и проговорила с сожалением:
– Ну что ж, утро вечера мудренее…
Огонь в горниле печи почти совсем прогорел, и теперь, только мерцающие угли освещали комнату багровым переливчатым светом. Баба Феша, раздвинув ряды подвешенной над печью сушеной травы, встав на приступок, ловко забралась наверх.
– А ну, лохматый двигайся. Ишь, разлегся, будто ты один тут…
Кот недовольно заворчал, но перечить хозяйке не смел, неторопливо пододвинулся, свернулся калачиком, окутав себя пушистым хвостом, и заурчал, чувствуя рядом хозяйский бок. Слушая, как мурлыкает кот, мысли бабы Феши стали скользить плавно и неторопливо по ленте времени назад, в далекое прошлое.
Сколько себя помнила, она всегда жила здесь в этом доме. Его поставил здесь еще ее дед, скрывающийся в этих лесах со своими родителями от царской «милости». Пришедшие вместе с семьей Курнаковых единоверцы тогда стали ставить дома чуть подальше от этого места, считая его странным. Деревня быстро выросла в нескольких верстах от холма по берегу небольшой безымянной реки, вытекающей из озера с названием Пограничное. Чего граница, и почему озеро так называлось, маленькая Федосья поняла сразу, да и дед ей потом растолковал, впрочем, не тратя много слов на объяснения. Он сразу смекнул, что внучка у него растет смышленая, одаренная сверх всякой меры богами, что умом, что внешностью. Да и даром обладала немалым. Дар у Федосьи стал проявляться еще в раннем возрасте. Родители к тому времени уже сгинули, попав в лютый буран в тайге, когда пошли на охоту, и осталась девочка вдвоем со своим дедом. Но сиротой она себя никогда не чувствовала, окруженная заботой старика. И опять же, вокруг был целый мир, наполненный удивительными вещами, ее мир, мир таинственный, непокорный, порой смертельно опасный, но от этого еще более прекрасный и удивительный. Она понимала, что говорят птицы и звери, травы и деревья, и даже, камни. Дед свободно мог отпустить ее в лес одну без опаски, что ей навредят хищники. Да и с погодой, судя по всему, она тоже умела договариваться. До того, как внучка вошла в зрелый возраст, дед открыл ей секрет, почему именно в этом месте он поставил дом, а не там, где селились все остальные люди, пришедшие сюда вместе с Курнаковыми.
– Слушай, Федосенька, слушай… Мы Рода древнего, от отца к сыну передавали знания, богами даденные. Хоронили те знания от прочих людей. Потому как, долг у нас перед Родом. Исстари хранили мы границы между мирами, следили, чтобы кто ни попадя не совался, потому как, опасно это для многих, да и вредно. Мыслимое ли это дело, коли миры меж собой перемешаются. Тогда такой хаос начнется, что тут и Свету конец придет. Не дали мне боги внуков, зато дали внучку ладную, да разумную… – Дед на этом месте всегда вздыхал, видно и впрямь жалел, что нет у него внука. Потом, будто опомнившись продолжал с надеждой в голосе. – Но, дай Бог, у тебя внуки будут. Им и передашь мастерство свое и знания Предков. Потому как, дар наш передается только через поколенье…
Маленькая Феша слушала деда, да на ус мотала. Годы шли. Деревня на берегу речушки разрасталась, а Федосья так и осталась жить в избе, срубленной дедом. Людей лечила, травы собирала, зверя промышляла, тем и жила. Лес-кормилец не давал пропасть ни в какой год. А когда в деревне после войны объявился бравый сержант Матвей, да устроился лесником, тут и любовь пришла. Поженились они, сына родили. А как сынок вырос, сосватали ему девушку из соседней деревни. Только сын на их заимке жить не стал, выучился на механика, да в деревне обосновался. Но о родителях не забывал. Вот и пришла она, спокойная да счастливая жизнь. Но, видно, не судьба была Федосье в радости долго пребывать. Беда подкралась змеей весенней, ядом гадючьим полной. Случился пожар в деревне и сгорел сынок вместе с беременной снохой. Только Глебушку, внучка Матвей из огня и успел вытащить. Федосья клясть судьбу не стала, все свои силы положила, чтобы Глеба вырастить, воспитать, да мудрость предков передать. Только вот незадача… Не дадено было Глебу и малой толики того дара, что у самой Федосьи был. Вот и гадала она, кому после смерти передаст службу свою, Грань сторожить. С этими горькими мыслями она и уснула. Снился ей волчий вой, да Лютый, который стоял на пороге дома, будто силясь сказать что-то важное.
Утром баба Феша проснулась, что называется «ни свет, ни заря», и сразу принялась за дело. Подбросила в горнило пару сухих березовых поленьев и принялась хлеб выкатывать. Метель, бушевавшая вчера, словно сорвавшаяся с цепи бешеная собака, к утру затихла. Когда небо на востоке стало светлеть, у нее уж и хлеб на поду был готов, и пироги в двух чапелах[1] поспели, наполняя дом ароматами печева. Но, почему-то, покоя все эти домашние привычные хлопоты так ей и не принесли. И с каждой минутой беспокойство все больше одолевало бабу Фешу.
Она вышла на улицу, чтобы встретить рассвет, как и подобает Знающей. Но солнце так и не смогло пробиться сквозь липкую пелену серых тяжелых облаков, нависших низко над землей. Нагромождения скал на вершине холма совсем не было видно. Их закрывали чернильно-фиолетовые тучи, которые клубились словно варево в ведьмином котле. В воздухе чувствовалось напряжение, будто перед сильной грозой летом. Только вот, какая может быть гроза в феврале месяце?
Баба Феша покачала головой, проговорив тихо:
– Ох, не к добру это… Чует мое сердце, не к добру… Что-то грядет…
Она тяжело вздохнула, покачав головой, о отправилась в сараюшку. Хоть дождь, хоть снег, хоть камни с неба, а животину следовало накормить, напоить, Манюню подоить, а потом уж и мировыми проблемами заниматься. Закончив с хозяйственными делами, погладив каждую курочку, поговорив с козой, выслушав ее жалобы, баба Феша вернулась в дом. Процедила молоко, налила немного в миску нетерпеливо отирающемуся возле ее ног коту, и опять пошла на улицу. Очень нужно было понять, что не так в окружающем мире, оценить свои возможности, чтобы попытаться предотвратить надвигающуюся катастрофу. А то, что она надвигается, баба Феша уже нисколько не сомневалась. Она встала посреди поляны, вытянув руки перед собой, и, словно слепая перед стеной, стала «ощупывать» пространство вокруг себя. Ладони начало покалывать, будто отскочившими от горящих поленьев искрами. Материя пространства пребывала в слабом волнении, словно вода в озере под порывами несильного ветерка, слегка подергиваясь рябью. Но уж кто-кто, а она-то точно знала, что эта самая «рябь» и есть предвестник грядущей бури. Вложив немного силы, постаралась волнение успокоить. В ближайшем окружении, вроде бы, все стало затихать. Но через некоторое время, вновь «ветерок» пробежал по поверхности, и «водная гладь» пространства заволновалось еще сильнее. Баба Феша покачала головой. Такого она не могла припомнить за все время своей долгой жизни.
– Что-то грядет… А я ничего не могу сделать! – Проговорила она сама себе с некоторым отчаяньем.
Постояла еще немного, прислушиваясь к звукам леса. Тишина стояла небывалая. Ни белка по веткам не прыгнет, ни лисица не тявкнет. Тайга будто приготовилась к чему-то страшному, к чему-то неотвратимому. Ну что ж… Чему быть, того не миновать… Вдруг ее чуткое ухо уловило скрип снега под лыжами. С некоторым облегчением она прошептала:
– Ну вот… И Глебушка идет…
Прошло не меньше двадцати минут, пока этот звук не стал достаточно явным. А еще минут через пять, из-за угла дома показалась фигура мужчины. Он был довольно высок и широкоплеч. Овчинная куртка на груди была распахнута. Аккуратная окладистая черная борода и усы заросли куржаком, сквозь который были видны только яркие, как у бабушки, голубые глаза, искрящиеся весельем, прямой нос, да излом черных бровей. Баба Феша невольно залюбовалась внуком. Истинный потомок древнего славянского Рода. Предки бы им гордились. Увидев бабушку, стоявшую посреди двора, остановился, снял варежки, и весело проговорил:
– Ба…! Ты могла бы снег и с дороги тоже убрать. Еле до тебя добрел. Вот уж замело, так замело… – Потом огляделся, и добавил: – А у тебя все по-прежнему, как у старушки-феи в садочке из сказки о Снежной Королеве. Тишь, да гладь…
Баба Феша с любовью посмотрела на внука и чуть насмешливо ответила:
– Глебушка… да где ж ты дорогу-то тут увидел? А насчет, «тишь, да гладь» – это ты пальцем в небо. – А потом, словно опомнившись, что не следует внука сразу с дороги загружать проблемами, торопливо проговорила. – Ну чего стоим-то посередь двора? Пойдем в дом, я уж и пирогов напекла, твоих любимых с капустой, да с брусникой…
Глеб снял лыжи, аккуратно поставил их возле крыльца, охлопал себя рукавицами со всех сторон, стряхивая снег с одежды, и принялся гольцом обметать высокие унты на собачьем меху. Стянул с плеча карабин, а затем скинул из-за спины довольно увесистый рюкзак. Приподняв легко в руке плотно набитый вещмешок, проговорил:
– Тут все, что ты просила.
Баба Феша кивком поблагодарила, и первой вошла в дом. Усадив внука на лавке, принялась хлопотать, накрывая на стол, изредка, с нескрываемой тревогой поглядывая в окно. Беспокойство бабушки не прошло незамеченным, и, когда она, закончив выставлять пироги, да самовар на стол, села напротив него, спросил:
– Рассказывай, что тут у тебя стряслось.
Баба Феша попыталась было увильнуть от вопроса.
– Ты ешь, ешь… Об этом после…
Но внук решительно отодвинул от себя чашку с чаем.
– Нет уж… Рассказывай сейчас, а то у меня кусок в горло не полезет.
Женщина с нежностью посмотрела на внука и тихо проговорила:
– Какой ты у меня стал…
Глеб ласково улыбнулся, и положил свою широкую ладонь поверх тонких пальцев бабушки.
– Я тебя тоже очень люблю. Но зубы мне не заговаривай. Я же чувствую…
Баба Феша слегка оживилась.
– Что… Что ты чувствуешь?
Внук смущенно улыбнулся.
– Я чувствую твою тревогу, твое беспокойство… – На мгновение опустил глаза, и, тяжело вздохнув, проговорил: – Прости, что не оправдал твоих надежд, но того, что чувствуешь ты, я , увы, не ощущаю.
Бабушка усмехнулась, похлопав его по руке.
– Не говори глупостей. Боги каждому свою судьбу назначили, и не нам им перечить. Значит, у тебя другая роль в этой жизни. Думаю, ты родился воином. Не зря столь годков в армии прослужил, да и теперь – участковый. Это ведь тоже -защитник. А те знания, что я передала тебе, еще не раз сослужат службу.
Глеб покивал головой.
– Наверное, ты права. И знания твои мне пригодились, но я же чувствую, что ты хотела бы другого…
Его бабушка только рукой махнула.
– Эх… Глебушка… Мало ли чего хотелось, да о чем мечталось. У каждого свой путь, и сходить с него – только судьбу искушать. Жизнь ведь все одно вернет тебя на ту тропу, какая богиней Сречей сплетена. И не дано нам прозреть всего узора того ковра жизни, что замыслен нашими богами… Только одна у нас путеводная звезда в этой жизни – долг перед Родом, перед Пращурами нашими и перед будущими поколеньями.
Глеб улыбнулся.
– Вот мы и следуем каждый своим путем. Только это не объясняет твоей тревоги. – И вопросительно уставился на бабушку.
Та тяжело вздохнула и проговорила грустно:
– Что-то происходит… Не могу пока понять, что именно. Но что-то меняется в мире, в нашем мире. Я чувствую вибрацию пространства, но не могу понять природы происходящего. – Помолчала несколько секунд, а потом заговорила быстро. – Ты же знаешь, ЧТО я тут охраняю, и почему наша гора называется Гранью, а озеро Пограничным. Здесь проходит граница нескольких миров, и грань между ними очень тонка в этом месте. Любое вмешательство в эти тонкие структуры чужаков способно их разрушить, и это может привести наш мир к катастрофе. Хотя…
Глеб слегка нахмурился.
– Прости, но я не очень хорошо понимаю, как у времени может быть какая-то граница. Это же просто время…
Баба Феша усмехнулась.
– У Вселенной нет такого понятия, как «отсчет времени». Это люди придумали, чтобы как-то упорядочить свою жизнь. Время – это та же энергия, что и вокруг нас. А у энергии нет ни начала, ни конца…
Прерывая ее слова, за окном раздался протяжный волчий вой, а в сарае громко заблеяла Манюня, словно волк ее уже начал есть. Баба Феша легко вскочила с лавки, и кинулась прочь из избы. Глеб, замешкавшись на несколько секунд, чтобы схватить из угла карабин, поспешил за ней, бурча досадливо себе под нос:
– Сколько раз я тебе говорил – заведи собаку. Ведь одна живешь в такой глухомани, мало ли что случиться может… Так нет же!!! Упрямая, как Манюня… – Последние слова он произнес почти шепотом, чтобы бабушка не услышала.
Он выскочил на крыльцо и остановился как вкопанный. На краю прогалины стоял огромный матерый волк. Серая с подпалинами шерсть по бокам и черный «ремень», шедший от самой головы до кончика хвоста. Желто-серые, какие-то не звериные, а почти человечьи глаза, смотрели пристально и требовательно на людей. Глеб перехватил удобнее карабин, но баба Феша его остановила:
– Погоди, Глебушка… Зачем мне собака, когда у меня вона, Лютый есть. Он меня почище любой собаки охранит. Убери ружьишко-то… Не пугай волчка.
Она, осторожно ступая, спустилась с крыльца и пошла к волку. Тот, не проявляя никакого беспокойства, уселся на задние лапы, и опять, задрав морду к серым низким тучам, почти цепляющимися за верхушки деревьев, завыл протяжно и тоскливо. Не доходя несколько шагов до могучего зверя, баба Феша остановилась. Внимательно посмотрела на волка и тихо спросила:
– Ты чего, Лютый… Али случилось что?
Волк поднялся на ноги, и не спеша потрусил прочь, вглубь леса. Через несколько шагов оглянулся, словно призывая людей следовать за собой. Баба Феша охнула.
– Ох ты ж…! Погоди, серый… Оденусь только, да лыжи возьму. – И кинулась обратно к дому, на ходу приговаривая: – Глебушка, нужно за Лютым идти. Зовет… Видно что-то произошло. Зверь он всегда лучше человека чует…
Умница-Лютый, остановился, дожидаясь, пока люди встанут на лыжи. А затем потрусил опять вперед, больше уже не оглядываясь. Отстранив назад внука, рвавшегося прокладывать лыжню, баба Феша пошла впереди, следуя точно рядом со следом волка, повторяя все его петли и повороты. А Глеб только диву давался, как это у нее все ловко получается. Вроде и не по убродному снегу идет, а по гладкой накатанной лыжне. Но от вопросов удержался.
Наверное, благодаря бабулиным стараниям, до середины склона добежали быстро. С середины подъема начались трудности. Стали часто попадаться камни, засыпанные снегом, которые и углядеть-то сразу трудно было, приняв их за обычный снежный сугроб. Да и склон стал более крутым. А Лютый, не обращая больше внимания на людей, словно не замечая, что они стали отставать, продолжал, не снижая темпа, идти вперед.Баба Феша остановилась, и внимательно посмотрела наверх. Даже отсюда, с близкого расстояния, не было видно скал, венчавших холм. Их закрывали темно-чернильные клубящиеся тучи. Подошедший к ней Глеб, оценивающе посмотрел на предстоящий впереди путь.
– Думаю, лыжи придется здесь оставить. Дальше подниматься лучше без них. Камней все больше, а вон там, чуть выше курумники начинаются. – Указал он рукой на опасное место. – Да и снежный покров здесь не такой глубокий, как внизу. Видимо, снег сдувается ветром. – Закончил он, и посмотрел на свою бабулю, ожидая ее вердикта.
Баба Феша продолжала смотреть наверх, в ту сторону, где скрылся за очередным валуном Лютый. На вопросительный взгляд внука сначала не ответила, проговорив тихо ни к кому не обращаясь:
– Что-то происходит. Энергия бурлит. Кто-то пытается прорвать грань. Плохо… Очень плохо… – И замолчала в раздумье, словно и не слышала слов внука. А потом, когда уже Глеб и не ожидал от нее ответа, произнесла. – Ты прав… Лыжи дальше будут только помехой. – И стала высвобождать ноги из креплений.
