Kitobni o'qish: «Нежность юрских ночей»

…Ночь обнимала спящий мир, большие звёзды смотрели возбужденно на обнаженные тела, лежащие на полу первобытной пещеры… Во всём мире не спали двое – мужчина и женщина. Она любила. Она желала. Она соблазняла по природе своей, искрясь первобытным сексуальным огнем, который горел всегда, как маяк для своего капитана.

Мужчина смущал и возбуждал одновременно. Огнеопасная смесь. Она просила не смотреть. Но просьба шла не от души. И уж тем более – не от тела. Тело просило смотреть. Смотреть жадно, не отрываясь, блуждая по изгибам, прикасаясь к груди, стягивая набедренную повязку с загорелых бедер…

После волшебного созерцания – медленный танец звёзд под быструю музыку возбужденных ударов сердца.

Тела случайно соприкоснулись, тихий разговор оборвался. В ушах звонко зазвенели цикады страсти. Ее ноги разведены в стороны, ее руки хватают воздух, ее рот открыт и жадно ловит воздух. Но воздуха ей не хватает, когда его пальцы, нащупав ослепительную точку, возможно G, возможно какую-то другую, нежно и сильно давят на нее, и погружают глубже и пальцы, и мятущуюся женщину во что-то вязкое и нестерпимо сладкое. Она теряется во времени, в пространстве, когда эта точка, покорившись рукам мужчины, уносит ее куда-то вверх, на острие оргазма к далеким звездам… Пропала первобытная пещера и жёсткий пол, на котором суровый мужчина дегустировал сладкую женщину…

А пальцы продолжают мучить наслаждением. Её губы, не слушаясь, шепчут: «Мне надо отдохнуть…» Но надо ли? Он точно знает, что не надо. И снова резкие толчки внутри, и ноги раскрываются всё шире, и приглашают насладиться… пылающими лепестками алой розы…

– Ого… какой красивый сон, – сладко потянулась в постели молодая девушка. И резко сбросив остатки красивого сна как пухового одеяла, встала на мягкий ковер из современного мира.

* * *

За черную волну недобрых скал пряталось солнце, красное, как будто налитое кровью, как будто не обещало оно ничего хорошего тем, кому предстоит встретить ночь, дикую и опасную ночь юрского периода.

От важной поступи тираннозавров сотрясалась земля. Еще не вымершие гиганты вовсю хозяйничали на новорожденной планете, не печалясь о своей скорой кончине. У них не было врагов, кроме будущего. Они не боялись никого, они тупо насыщались всем, что было из крови и мяса. Они могли бы сожрать и человека – попадись он им на пути. Но люди им пока не попадались…

На выжженной опушке леса устало догорало гигантское металлическое «чудовище», залетевшее случайно в мир сказочных драконов из мира умных машин и высоких технологий. Еще совсем недавно самолет пролетал над пресловутым треугольником, и пассажиры мило шутили по поводу его загадочности и невероятных способностей засасывать в себя всё подряд: самолеты, корабли, пернатых и даже людей, что было совсем уж невероятно. Еще не все пассажиры успели высказаться на эту тему, еще не затих хохот от последней шутки молодого ловеласа, развлекающего своих спутниц, а летающая машина, груженная беспечными людьми, уже попала в историю и пропала с экранов радаров. Потом на короткий миг у всех, кто оказался в треугольнике, пропало сознание. Когда оно вернулось – пропала ориентация в пространстве – такое чувство, как будто спящих пассажиров разбудили резко, по тревоге, среди ночи, в кромешной темноте: всё не знакомо, не узнаваемо, не ясно. И от этого ужасно страшно, и хочется включить свет, и протереть глаза, и наконец узнать или хотя бы попытаться узнать то место, где суждено было проснуться. Многие безрезультатно терли глаза, трясли головой и даже терли уши, которые видели не лучше глаз. Эти нелепые манипуляции продолжались совсем не долго, самолет шел на очень вынужденную посадку, экипаж старался изо всех сил не допустить падения.

– Смотрите!!! – вдруг дико закричал мужчина с белым лицом, на котором контрастно чернела модная трехдневная щетина.

Только такой дикий крик мог привлечь внимание паникующих людей. Все, кто услышал крик, посмотрели в иллюминатор. И всем без исключения стало еще хуже. Все без исключения подумали, что сошли с ума, как это не прискорбно, в самый неподходящий момент, вдали от дома и психиатрической помощи. По ту сторону стекла летело нечто… И это нечто было из другого мира.

Один умный мальчик – круглый отличник и победитель всех школьных викторин, прошептал с восторгом и удивлением, в котором также была доля взрослого недоверия к своим глазам, но доля очень маленькая, почти ничтожная:

– Птеродактиль?!!

Он один не думал о том, что так некстати начались зрительные галлюцинации, он один был почти уверен, что за стеклом иллюминатора он видит самого настоящего, давно вымершего летающего ящера. Это невозможно! Но это так. По эту сторону стекла – 21 век, в котором нет места вымершим летающим ящерам. По ту сторону стекла – эра жутких чудовищ жуткого периода.

Дракон из страшных сказок никак не реагировал на появление в небе незнакомого крылатого собрата. Дракон был голоден и кружил над землей, высматривая жертву по зубам. Он парил величественно и даже горделиво, лишь изредка пошевеливая огромными перепончатыми крыльями; голый и отвратительный, похожий на огромную летучую мышь с безобразной пеликаньей мордой он мог позволить себе парить гордо и величаво. Пока чудовище и люди шли параллельно, не соприкасаясь: самолет шел на посадку, ящер искал добычу. Но серая химера за стеклом иллюминатора уже заставила людей трястись в холодном ознобе, выдавив из их сознания все остальные мысли, которыми так плотно была утрамбована их маленькая умная головка в том далеком, 21 веке.

Реактивный шум спугнул беззлобных игуанодонов, мирно пасущихся на зелененькой поляне и пощипывающих листья невысоких деревьев, примерно так, как современные коровы щиплют травку на лугу. Десятиметровые гиганты, весом примерно в пять тонн, торопливо покидали место будущей посадки неведомой, громко кричащей птицы. На поляну, вытоптанную их ногами, и приземлился самолет из необозримого будущего. Посадка не была мягкой, хотя не забетонированная земля прогнулась под колесами белоснежной «Тушки».

Пока пассажиры в спешке и панике покидали горящий самолет, им было не до серых химер, парящих, как мрачные призраки, за стеклом иллюминатора. Им надо было убежать как можно дальше от единственного оплота цивилизации, который больше не мог быть им полезен. Люди бежали в лес. В чудовищные дебри юрского периода.

С высоты птичьего полета за человечками наблюдали горящие злобой глаза дракона из страшных детских сказок. Дракон открыл пасть и о чем-то предупредил убегающую в лес дичь. На крик его, напоминающий хриплый собачий лай, ответило дымящееся чудовище с такими же голыми и серыми крыльями, которые вдруг покрылись множеством пляшущих солнц.

* * *

Сегодня ровно год знакомства, год счастья, год любви. Но радость не торопится в измученное сердце. Катюше плохо, очень плохо. Она не знает, куда девать свою измученную душу? Хоть на край света, хоть на дно океана, хоть на Бермуды… что, в принципе, для нее одно и тоже. Вообще-то ей плохо весь год, но после стрессов и слез ей как пряник, как награда за послушание и долготерпение всегда давалось то ощущение радости и счастья, без которого не возможно жить. Сейчас Катя металась брошенным бездомным псом, которому не будет радости и счастья пока его не погладит по всклокоченной спине и не загонит в будку строгий, но обожаемый хозяин. Хозяин пропал, удалился, он больше не нуждался в верной псине.

Катя не ассоциировала себя с лохматым псом и не могла увидеть себя со стороны. Она была уверена, что по-прежнему всё такая же – дерзкая и свободная. Она была уверена, что на этот раз посетила ее Великая и Настоящая Любовь, та самая, которая бросает людей на амбразуры, под поезда, на великие дела и на дно колодца. Катюша ориентировалась по своим ощущениям, а они были именно такими, всё сходилось: она уже готова под поезд, на амбразуру, на подвиги и на унижения, лишь бы он ее вернул назад, в тот мир, где всё кружилось вокруг него, и всё сходилось в одной точке – в его холодном стальном взгляде. Но он был чем-то недоволен, раздражен. Конечно, виновата Катя, она опять что-то сделала не так, что-то не то сказала, как обычно, не подумав, ляпнула. Теперь надо вымолить, выплакать, выпросить! Иначе… Об этом Катя думала со страхом, почти теряя ясное сознание перед нарастающей истерикой. Хотя могла бы уже привыкнуть, она весь год стояла где-то рядом с этой ужасной черной комнатой, и весь год любимый мужчина нежно подталкивал ее туда, во внутрь, где страшно и темно, где нет его. Но когда становилось нестерпимо страшно – Катя морально падала на колени, лизала ему ноги, и любимый мужчина прекращал толкать в ту жуткую комнату, где не было его. Именно этим и была так ужасна обыкновенная черная комната.

Однако начиналось всё ни так ужасно. А начиналось всё как обычно, без намёков на цепь и кандалы. Начиналось так: ей немного нравился Валерий, она много нравилась ему. Пропорции в чувствах не соблюдены, но, во всяком случае, не заметно было жутких перекосов в сторону Катюши.

– Катюша, – ласково и немного (или много) волнуясь, говорил он ей год назад, – сама сказала, что позвонишь через 10 минут, а уже 20 прошло. Я как тигр по клетке хожу возле телефона, ты это специально?

– Двадцать? Я не заметила, – ответила Катюша слегка самодовольно, по-женски чуть зазнаваясь, чуть радуясь, что кто-то волнуется и ждет, и хочет твоего звонка… тебя. А то, что Валера хочет ее – она почувствовала сразу, при первой встрече. Он так сильно ее хотел! Так же сильно, как хотел скрыть свое желания ей обладать. У Кати кружилась голова от его жарких флюидов, от его желания снять с нее одежду… вместе с кожей. У Кати плыла голова от его жарких фантазий, которые летели словно искры от бенгальского огня. Но голова кружилась только дома, когда она не видела его. Во время свиданий Валерка ей казался каким-то странным, нескладным, корявым, как он сам себя зачем-то называл. Во время свиданий ее раздражали его нелепые движения, его немного импульсивная манера говорить, его волнение подростка перед первой брачной ночью, его нескладность и худоба. И что там говорить, она, даже чуть брезговала его прикосновений. Таких корявых кавалеров у Кати не было ни разу. Она это прекрасно понимала, но просто зачем-то позволяла ухаживать: он сам звонил, он сам просил свиданий и мчался к ней на край света с горящими глазами. Она встречала его слегка прохладно, любила пошутить над ним, кольнуть, конечно, в шутку. Обычная модель сердечных отношений, где больше надо одному. Но только одного не понимала Катя, почему возвращаясь от своего корявого кавалера, по дороге домой говорила себе уверенно: «Фу, это был последний раз», но приходила домой, раздевалась, смывала косметику… На это у нее уходило примерно минут 20–30. И так же уверенно через этот короткий промежуток времени ее щеки начинали гореть от непонятной радости при мысли о корявом ухажере! Она, не в силах сдерживать переполняющую ее радость, брала телефон и отправляла ему какое-нибудь нежнейшее послание. Валерка получал его, и щеки его начинали гореть от очень сложной гаммы чувств.

Но вот свидание в первый раз отложено по инициативе корявого Валеры. Потом отложено второе. И тут-то Катя вдруг почувствовала резкий дискомфорт. Она скучала, она мечтала, она еле держалась, чтобы не позвонить самой или опять не доставить ему радость в виде короткого сообщения, где полно нежности и даже кажется любви…

Место предыдущих встреч назначала, как и положено, Катюша, она же девочка – так часто повторял корявый ухажер. А уж он подъедет, подбежит, куда она прикажет. Но после трех недель разлуки, Валера, прощупав почву, решил, что можно сделать маленькое исключение и самому назначить место, на этот раз туда, куда захочется ему.

– Я завтра уезжаю в командировку, после 11. Есть возможность встретиться перед долгой разлукой, – довольно бодренько, как будто не боясь отказа и не страдая от предстоящей разлуки, предложил Валера.

И не понятно почему, Катя забеспокоилась. Шатко заходил пол под ногами: командировка? или намек на расставание? разлука… на сколько? Ей страшно не хотелось, чтобы это был намек! Ей очень не хотелось разлуки долгой! Она, хоть и по-прежнему оставалась гордой девочкой, спросила с несвойственным ей волнением:

– А на сколько командировка?

Валера услышал в голосе гордой девочки волнение. И еще спокойней доложил:

– Недели на три-четыре.

Катя слишком сильно, даже для влюбленной девочки, испугалась:

– Как долго!

Валера самодовольно улыбнулся.

– Мы можем встретиться возле вокзала. Подъезжай часиков… – он задумался.

Катя готова была подъехать к шести утра! Ведь почти месяц она не будет видеть его, слышать его! Он уже не сильно баловал ее телефонными разговорами, ссылаясь то на занятость, то на нехватку денежных средств, а уж из другого города он вряд ли будет ей звонить.

– … часикам к девяти тридцати.

На чуть самодовольном девичьем лице появилась тень – первые предвестники тоски.

– Я буду, – согласилась поспешней, чем следовало даже для очень влюбленной девочки. А ведь ей рань-прерань вставать, ехать долго, гулять с ним совсем не долго, и снова ехать домой долго-долго. Могла бы конечно встать в позу и сказать, что не готова к такому подвигу, а готова спокойно месяц подождать, а по возвращении, уж будь добр ты, мой милый кавалер, подъехать на тот край света, где проживаю я. С другими своими ухажерами Катюша сильно-то не церемонилась, она сказала бы примерно так. Но вот корявый кавалер Валера смог убедить ее пойти наперекор своим привычкам. Причем и убеждать-то сильно не старался – Катя сама бежала впереди его желаний. И даже не замечала, как мягко толкал ее Валера на свою дорожку. И даже не чувствовала, что она уже чуть-чуть не та Катюша, что месяц назад, в день первой встречи с неоднозначным, немного странным своим поклонником Валерой.