Kitobni o'qish: «Идеальные мужчины»
Часть 1
Клиника
Глава 1
Наталья работала, сидя в пропыленной подсобке за старенькой печатной машинкой, а света в комнате было мало. Единственное окно выходило во двор, но и оно было заложено бухгалтерскими книгами. Настольная лампа освещала только половину стола и тонкую пачку листов, исписанную её торопливыми каракулями.
Наталья любила здесь работать: никто не мешал. В голове царил вдохновенный хаос, в котором ей ещё предстояло разобраться. Она перепечатывала текст и тут же снова правила его. Наверху в одном из залов музея царило оживление. Люди пришли посмотреть на старинные вещи, случайно обнаруженные строителями в одном из домов: бронзу, оружие времён войны 1812 года, картины.
Сколько лет просуществовал тайник, а открылся только сейчас. Наталья видела в этом особый знак.
В числе находок была неизвестная картина Дубовского, датированная 1890 годом. Зимний пейзаж просто очаровал Наталью.
Дремучий лес вдали. Длинные тени расползлись по нетронутому насту. Свет невидимой луны таинственными пятнами серебрит снег. Безлюдье. И на фоне этого простора небольшая заснеженная избушка, куда торопится по санному пути ямщик.
Наталья работала старшим научным сотрудником, и живопись девятнадцатого века была одной из разрабатываемых Натальей тем. Она пыталась найти параллель между событиями жизни художника в тот период и изображённым пейзажем. Также оставалось загадкой, как картина могла попасть в их город. Наталья надеялась, что публикация статьи, возможно, прояснит что-то.
К обеду Наталья, наконец, нащупала нужное русло в работе, и статья стала выравниваться… Остались ещё несколько штрихов и окончательная перепечатка. Но вот эти-то несколько штрихов ей никак не давались.
Уф, устала! Будто сама с лихим ямщиком долго ехала по заснеженным дорогам среди лесов, и вот, наконец, забрезжил вдали чуть заметный огонек постоялого двора. Запахло жильём, под полозья с лаем бросились собаки. Сразу всё пошло в движение, слилось в снежной кутерьме: звон колокольцев, фырканье коней, почувствовавших отдых, вскрик ямщика. Пронзил душу его жгучий взгляд из-под заиндевевшего меха. «Не бойся, красавица, приехали», – послышалось из снега и инея, и невидимая улыбка повисла в воздухе остывающим парком.
Наталья взглянула на часики, вернулась в действительность, мысли её заработали в нескольких направлениях: опять заныло сердце в тревоге за Олега, за маму, но часть души всё ещё оставалась в картине.
Где уж ей понять художника, когда и современного человека, про которого знаешь, казалось, всё, порой не поймёшь. Ох, уж этот Олег! Она хорошо знала своего друга. Была рядом во время многих его срывов и депрессий. Сегодняшняя депрессия что-то затянулась. Вера его в себя подорвалась после весенней художественной выставки, где его картины выглядели не лучшим образом. А ведь почитатели его таланта многого от него ждали. Наталья пыталась его поддержать, но с ним была тогда Танечка, да и скептические замечания критиков, и уколы журналистов сделали своё дело. Потом произошёл его разрыв с Танечкой, ссоры из-за неё с матерью.
И почему Наталья должна быть для него скорой помощью? Но как бы там ни было, через некоторое время она уже мчится в такси к Олегу. За окнами проносятся жёлтые шапки деревьев, прохожие, новостройки. В городе вечно что-то строилось. Наталья родилась здесь и любила город с его потоком машин, вечно спешащими людьми, уличным шумом и бешеным ритмом жизни. Скользя в новенькой машине такси по подсыхающему после дождя асфальту, она радовалась осени, умытой безмятежности природы. Город с его яркими искусственными красками не смог заглушить живой цвет и запах осени, врывающийся сквозь открытую форточку. Неужели никто его не замечает? В городе всё в соседстве: живое и неживое, красота новостроек и обновленные храмы.
Будь она поэтом, сказала бы: «Остановитесь, люди, оглянитесь вокруг!» Но она не поэт, и эта блажь у нее то ли от соприкосновения с настоящим искусством, то ли от Олега. Вот он бы точно так сказал. Когда много думаешь о человеке, начинаешь и мыслить, как он.
Наталья вышла из машины, расплатившись с шофёром, вошла в знакомый подъезд и нажала кнопку лифта. Квартира Олега находилась на последнем, девятом этаже. В лифте Наталья подумала, что ничего не купила поесть, в её сумочке лежали лишь две булочки, оставшиеся от завтрака. Впрочем, она и сегодня не надеялась, что Олег откроет ей дверь – не открыл же три дня назад. А сегодня ей во что бы то ни стало необходимо увидеться с ним.
Глава 2
Неделя прошла в сплошном тумане. Вначале Олег совместно с Игорьком Банниковым, рисующим абстрактные шедевры из точек и линий, попытался утопить своё отчаянье в вине. Но пьяный угар не приносил облегчения. В конце концов два неудачника поссорились. Олег замкнулся в себе, ночь и день для него смешались в одно, он отключил телефон и погрузился в одиночество…
Ночами он часто просыпался. Спросонья мысли в голове путались, сплетаясь в нелепый клубок. Во сне то плутал по лабиринту, то безуспешно взбирался в гору, то плакал надрывно и горько. Очнувшись, с трудом верил в отсутствие горы и слёз на глазах…
Он запретил себе думать о Танечке, но непослушные мысли слоились, разбегались, возвращая вдруг полузабытый жест подносимых к лицу рук и резкий поворот всей её устремлённой к нему фигурки. Вот глаза её он вспомнить себе не позволял. Они лишали его покоя, и даже не сами глаза, а то, что было в них тогда, что слилось вместе со всей тьмой вокруг в какой-то болезненный образ. Образ, в котором уживались вместе живые и мёртвые, протягивал ему руку покойный отец: «Держись, мужик». Накатывала волна раздражения и неясной вины. Непрестанные бессонницы и бессмысленная холостая работа мозга измотали Олега.
Этой ночью он проснулся и ничего не увидел. Это было так странно и страшно. Напрасно он таращил глаза в темноту, пытаясь уловить хоть отсвет, хоть отзвук живого мира. Через долгую секунду он понял, что это всего лишь сгустилась тьма перед рассветом. Проклятый мэр, нашел, когда экономить электричество! Темнота сразу обрела знакомые очертания, отодвинулась. Олег стал терпеливо ждать, когда ночь минует свой последний рубеж, будто дневным светом должен был наполниться не только окружающий мир, но и сама душа его. Ждал, думал: впервые чисто и ясно. Существуют же вещи важнее, чем его несогласованность с миром, с самим собою, вещи не поправимые и от тебя не зависящие, такие как жизнь и смерть.
Смешно! Испугался темноты, хоть маму зови!
А жизнь действительно полосатая, он в этом убедился воочию. Значит, впереди и его светлая полоса. Только откуда ей взяться, если язвой в нём сидит отвращение к себе как к художнику. Но всё же где-то в мозгу возникла светлая точка, и ширится растет… Или это только запятая?
Наталья выжала из звонка три условных сигнала и стала ждать. Послышались шаги, скрежет открываемой двери – и на пороге появился он. Олег был бледный, небритый, завёрнутый в простыню. Как давно она его не видела. В один миг все предыдущие мысли, восторги, сожаления исчезли куда-то, остался только Олег.
– Да-а…, – сказала Наталья. – Ну и видок у тебя! Ты себя хоть в зеркале-то видел? На улице красота! А ты тут киснешь, плесенью покрываешься. Сколько дней ты уже из дому не выходил? – нападала она, пытаясь скрыть волнение.
– Ты проходи, – отступил он в комнату, застенчиво улыбаясь и не отвечая на её вопрос в своей привычной манере пропускать все нотации мимо ушей. – Я чувствовал, что кто-то должен придти. А это ты…
– Ты не рад?
– Рад, – улыбнулся он.
Почему именно его полюбила Наталья? Неужели за эту его виновато-застенчивую улыбку (а виноват он перед ней бывал часто). Неужели она – эта улыбка – стоила так дорого, что каждый раз заставляла сильнее биться её сердце! Только ему знать об этом ни к чему. Наталья шагнула в темную прихожую и ощутила щекой его колючий поцелуй. Боже, как ей не хватало этого!
– Иди брейся, дикарь, – оттолкнула его, спрятав свои чувства за двойной шторкой волос и ресниц.
Необходимо было переключиться на деловой, бесстрастный тон. – У меня к тебе важный разговор.
Она прислонилась к стене, на минутку прикрыв глаза, вдыхая единственный запах Олеговой квартиры. Сквозь пропылённость и прокуренность чувствовалось в ней присутствие невесомой души хозяина. Вместе с пылью витали здесь частички горьких разочарований, неуловимый дух вдохновенья, ещё не взятого на кончик кисти.
Рассыпанные монеты, пепел на столике у зеркала – всё говорило о теперешнем состоянии духа хозяина. Равнодушное стекло смутно, как бы нехотя отражало Наталью.
Когда-то они были близки, очень близки. Но это было сто лет назад, ещё позапрошлой зимой. Помнило ли всевидящее зеркало, как он прямо у порога, не давая раздеться, рисовал её вместе с подтаявшими на её лице и ворсинках воротника снежинками? На пол сбегала лужица с её сапог, сияла лампочка на сто ватт, освещая каждый обшарпанный угол.
– Почему у тебя лампочки-то нет? – скинув с себя наваждение вместе с плащом, крикнула Наталья из тёмной прихожей.
– Не купил, – издалека глухо прозвучал ответ.
– Как всегда, – пробурчала она.
Год назад между ними встала Танечка. Что он нашёл в ней? В ней ведь ничего не было кроме чистого личика и наивных глазок. Ей же замуж хотелось, это было написано у неё на лице. А Олег, он всегда был влюбчивым.
Танечка! – её и Таней-то никто не называл. Танечка!… Наталье казалось, Олег транжирит на Танечку не только свою любовь, но и её, Натальину, принадлежащую Олегу. Ревность буквально съедала её.
Олегов роман закончился, как и все романы с влюблёнными дурочками. Только этой ещё и аборт делать пришлось.
Но вот Танечки нет, а между старыми друзьями всё ещё лежит прóпасть. Сколько ещё нужно времени, чтобы они смогли отделаться от ощущения её присутствия? Шлюшка со скорбным видом мадонны, сломавшая разом её и Олега жизнь.
Олег всё ещё ощущал слабость во всём теле, боль в глазах и покалывание в виске, но уже чувствовал, что выздоравливает. Из ванной он слышал, как Наталья ругает его. Поделом! Что она там говорит? Ему нужна смена обстановки, необходимо быть среди людей, показаться врачу. Что она имеет в виду? Консультацию у психиатра, серьёзное лечение? Да, видно его вид говорил сам за себя. Олег взглянул в зеркало: оброс, лицо – болезненная стянутая маска, волосы тусклые.
В комнате звенел Натальин голос:
– Грязи-то развёл, грязи! Распустился совсем, – потом раздалось глуше, видимо из комнаты. – Ты же талант!
Наталья пробежалась глазами по мольбертам, сдула пыль с приставленной к стене картины, ничего интересного для себя не обнаружив.
– Талант! – повторила она, заглянув к нему в ванную. – И ты ещё докажешь это!
Каблучки Натальи простучали к кухне. Послышалось её ворчанье, хлопанье дверцы холодильника.
Повсюду, не желая того, Наталья видела Танечкины следы: полотенце с утёнком, салфетки, прихватки, развешанные на стене. И даже само то, что Танечка умела создать уют, сейчас раздражало Наталью. Она взялась за тряпку.
Когда заглянул в кухню Олег, Наталья обжаривала подсохшую в холодильнике ветчину, делала бутерброды. Она выбросила в мусорное ведро затвердевший сыр и пакет прокисшего молока.
– Давай к столу, – позвала она не глядя.
– Да зачем ты?.. Я бы сам, – обвёл он виноватым взглядом кухню.
– Молчи уж, – пробурчала она.
И вот Олег, выбритый, сидел с Натальей за чаем и радовался тому, что он не один.
Наталья сложила в пакеты пустые бутылки, перемыла посуду, расправила штору на окне и будто внесла живую струю в его заржавевшую от тоски и безделья жизнь.
Олег прихлёбывал горячий чай из своей любимой чашки в горошек, слушал звонкий Натальин голос, подчиняясь его менторскому тону, любовался изящным изгибом её розовых губ и выбившейся черной прядкой волос.
– Что ты смотришь на меня, как на инопланетянку?
– Так… Почему ты не приходила раньше?
– Я приходила. Ты меня не пустил.
– Я был не прав. Извини.
– Как всегда.
– Как всегда, – повторил он. – На улице тепло? – спросил он, будто это было ему важно.
– Восемнадцать градусов, – ответила она.
– Пахнет дождём.
– Он был. Сейчас закончился, – потянулась она и открыла пошире форточку. – В музее появились новые картины. Девятнадцатый век, ты знаешь?
– А-а-а,– протянул он нисколько не заинтересованно. – Значит, ты, как всегда, вся в делах?– спросил так же без интереса.
– Значит,– ответила она.
Разговора не получалось. Будто разговаривали посторонние люди или словно им мешал кто-то третий. «Даже картины его не интересуют!» – обиделась Наталья.
– А вообще-то я по делу. И дело это касается непосредственно тебя, – сухо сказала Наталья.
– Меня? – удивился Олег её тону.
– А ты думал, я к тебе в любовницы набиваться пришла? – усмехнулась она.
– Наташ, ну ты что, не обижайся. Ты обиделась на то, что я про дела спросил?
– Дело не в том, что спросил, а в том, как.
– А ты сама…, – укорил Олег. – А если честно, я понял сейчас, что мне тебя не хватало… Я по тебе соскучился… Правда…
– Ну ладно, проехали. А то получается, что я на комплимент напросилась. Давай о деле. Я предлагаю тебе принять участие в одном эксперименте для мужчин. – Она помолчала, собираясь с мыслями. Кто его знает, как Олег воспримет её предложение. Решительность никогда не была чертой его характера. Продолжила:
– Профессор Сидоров – видный московский учёный, знаток мужской психологии. Сейчас он работает с молодыми мужчинами от тридцати лет и старше, неженатыми – так что ты как раз подходишь, – помолчала она опять. – Понимаешь, это твой шанс. Нужно всего сто человек, – Наталья заметно волновалась. – Потом, это ведь всё не так просто. А мне Алик Мухин из «Центральной газеты» обещал приглашение достать. Нужно только твоё согласие.
– Что за эксперимент? – переспросил Олег вяло. Ему сейчас ни о чём не хотелось думать, и не надо было ничего кроме её голоса, дружеского участия, горячего чая и уличного шума, врывающегося через открытую форточку. Словно ему грозила болезнь, которая нежданно отступила. Он был счастлив и наслаждался сегодняшним моментом. Всё-таки он жив. Может вот так сидеть, слушать её голос.
Наталья закурила, кивнув ему: кури, мол. Подождала, пока закурит. Струйка дыма её сигареты расплывалась, смешиваясь с Олеговой, и уходила в форточку. Сколько вечеров провели они здесь, сколько споров слышали эти стены и сколько согласий.
Наталья изящно стряхнула указательным пальчиком пепел в блюдце, стараясь не обращать внимания на его равнодушное лицо, спросила:
– Ты слышишь, что я говорю?
Он кивнул и неопределенно улыбнулся ей.
– Я навела справки об этом эксперименте, – продолжила она. – Во-первых, помогут избавиться от вредных привычек и комплексов. Во-вторых, настроят на создание семьи. В общем, там всё: коррекция личности, гармонизация души и тела и, главное, – главное! – подчеркнула она, –раскрытие таланта! – то, что тебе нужно, – сделала она паузу, наблюдая за реакцией Олега. Стала что-то говорить об оригинальном решении профессора Сидорова, касающегося проблем демографической ситуации, алкоголизма и наркомании.
– Да что ты! Вот уж не думал, что ты веришь в сказки! – улыбнулся Олег. То, что сказала Наталья, каким-то непонятным образом перекликалось с его сном. Нереальностью что ли. Даже не верилось, что серьёзные люди могут заниматься такими проблемами. Он был уверен, что воспитывать и перевоспитывать взрослых людей бесполезно, тем более лечить тех, кто себя не считает больным.
– Это не сказки. Это наука. Мы же в двадцать первом веке живём. И Алик не дурак (хоть и дурак немалый, между нами говоря). Он сегодня встречается с профессором и возьмёт приглашения для себя и для тебя, если ты захочешь. Я только утром с ним по телефону говорила. Да, чуть не забыла, – прижав сигарету в блюдце, Наталья потянулась за сумочкой. – Я тут принесла тебе брошюры, – отодвинув чашки, положила она перед Олегом две тоненькие книжицы вполне приличной полиграфии. – Эксперимент бесплатный и безопасный. Ты почитаешь, поймёшь… Но ответ мне нужен сейчас. Тебе это нужно, Олег! – делала она ударение на слове нужно.
– Ну, если так…, – скептически произнес Олег, безразлично вертя в руках книжицы.
Случайно увиденные фразы цеплялись одна за другую, но почему-то внушали уверенность, и уверенность постепенно брала верх над апатией и душевной ленью.
– Тебе видней. Да и какая в конце концов разница! – махнул он рукой, окончательно сдавшись.
– Ты что, Олег, встряхнись! Сдуй с себя пыль, а то совсем пропадёшь.
«До чего ж он иногда бывает неповоротлив и вял, –думала Наталья. – Даже не верится, что это он создавал те картины, что восхищали московских знатоков». Но она достаточно знала характер своего друга и надеялась, что всё ещё может иметь на него определенное влияние. Да и дело в принципе уже сделано.
– Ой, знаешь, мне совсем некогда. Я на обеде. Ещё в центр надо съездить, лекарство маме купить. И статья у меня в работе.
– Как здоровье Марии Петровны? – спросил Олег, любуясь игрой света в её волосах.
– Приступы повторяются, – помрачнела Наталья. – Мне знакомая обещала уникальные таблетки. Вот поеду, – потянулась она к сумочке, вжикнув молнией, повесила её на плечо. Поднялась, расправляя юбку. – Ну, так ты-то как, насчёт эксперимента, решился? Окончательно?
Олег кивнул, вставая.
– Молодчина! Да, кстати, у Маховского юбилей. Тебя хотел пригласить, но до тебя ведь не дозвонишься. Ты чем хоть занимался? Покажи эскизы! – потребовала Наталья, пройдя вслед за ним в комнату. Торопясь, пошелестела бумагами.
– Нет, ты просто бестолочь, – обозвала его всегдашним своим ругательством. – Разве можно время терять? «Кто не знает цену времени, тот не рождён для славы», –процитировала она кого-то из великих.
Просмотрела эскизы для задуманной им на библейские темы картины, отобрала два:
– Вот здесь, кажется, что-то есть, какая-то мысль, –наморщила она лоб, продолжая листать. – А остальные – мертвые… Я говорила тебе, что личная жизнь для художника должна быть на втором плане. Наши суровые будни не для чувствительных девиц, – ударила она его по больному и будто отомстила Танечке, незримо присутствующей здесь.
Олег помертвел. Наталья тут же пожалела о сказанном, но… Кто бы знал, что во всей этой истории больше всех будет страдать он. И как глупо: остаться ни с чем – ни любви, ни вдохновения, ни настоящих друзей. Хотя вот она – Наталья – рядом. И что она ждала от встречи: что он с порога раскроет ей объятья и будет уверять в вечной любви. Ведь это было бы ещё более неискренне, чем все их разговоры сегодня. А почему, собственно, она должна его жалеть?
– Во всём должно быть чувство меры и в любви тоже. – Слова выскакивали как бы сами собой, и в них сквозила убийственная рациональность. – Нельзя давать чувствам задушить талант. Ну, что ты мучаешься? От этого ведь никому не легче. Ну, женись на ней. Тебе это надо? – скептически скривилась Наталья.
– Нет.
– Ну, так в чем дело?
– Она ведь была беременна.
– Тоже мне новости! Да знаю я.
– Это ты её отговорила.
–Опять двадцать пять. Ничего я её не отговаривала, просто адрес врача дала. Она могла бы им не пользоваться. Она совершеннолетняя девочка. Признайся, ты же рад был, что всё так устроилось?..
Всё же Наталья жестока. Или в ревности женщины всегда жестоки, думал Олег. И к чему ей этот разговор?
– Зачем она матери-то твоей всё рассказала? Она что, не знала, что ничего вечного у тебя с ней быть не может? – не могла остановиться Наталья.
– Хорошо же ты обо мне думаешь… А впрочем, ты, как всегда, права, – устало согласился он, в который раз натыкаясь на мысль, что так оно и было, он просто устранился от всех проблем. Иначе он просто не умел.
– А Таня никому ничего не говорила. Мама сама обо всём догадалась. И какое это теперь имеет значение! – Олег поморщился от головной боли – снова закололо в виске.
Он задумался:
– Просто оказалось, что я никого не люблю. А для творчества и для жизни вообще нужно состояние влюбленности, – проговорил чуть слышно.
– Хороша же влюбленность, если от неё хочется в петлю лезть.
– Всему своё время. Время смеяться и время плакать, – вспомнил он свой сон. – Время любить и время ненавидеть.
– Ненавидеть? Зачем? Может быть, лучше любить? – Разговор становился тяжелым, но от перетаскивания глыб ничего не менялось.
– Кого? Как? – растерянно спросил он.
– Меня… Ты меня любишь, просто бежишь от этого, – понизив голос, заявила Наталья.
– Ты самоуверенная девушка! – удивился он переменчивости её мысли.
– Я очень хочу этого. А если я чего-то очень захочу, то у меня всё получается. – Натальины глаза горели, от неё исходила энергия, которой хватило бы на двоих. И хоть это только её энергия, она была заразительна. Самоуверенная оптимистка.
– Всё будет хорошо, – загадочно улыбнулась Наталья, погасив, загнав в глубь глаз свою энергию. Прошла в прихожую. – Знаешь, я абсолютно уверена, что этот эксперимент тебе необходим.
– Ну-у, – проныл Олег, машинально шагая за ней.
– Что ещё? – вопросила она, насмешливо взглянув. Всё же ему нужна не жалость, а плётка, чтобы подгонять как в творчестве, так и в личной жизни.
– Не уходи, – попросил он. – Без тебя я пропаду.
– Это уже что-то, – победно взглянула на себя в зеркало Наталья.
– Я приду завтра, – пообещала она. – Так ты насчёт эксперимента окончательно решился? – вернулась к прежнему разговору.
– Ты умеешь уговаривать.
Она привычно кивнула.
–Ну ладно, мне пора… Не обижайся, – знакомо прикоснулась пальцем к пуговице его рубахи, и глаза их остановились друг на друге чуть дольше, чем она планировала.
– Спасибо тебе, – сказал Олег. – За… всё.
– Чего там! – отмахнулась Наталья. – У тебя щётка для обуви есть?
– Сейчас, – стал нетерпеливо рыться в тумбочке под зеркалом, желая угодить Наталье.
– На улице лужи, грязь, но деревья жёлтые. Золотые листики плавают в лужах, как кораблики. А ты тут сидишь, как бирюк, – передразнила она его, изобразив кислую мину.
Наталья наводила лоск, кружилась перед зеркалом, подбирая позу и взгляд, превращаясь на глазах в чужую элегантную даму. – Приходи к нам сегодня картины смотреть. Выбирайся обязательно, не пожалеешь…
На миг она стала собой, подставляя щёку для поцелуя.
– Ну, пока, – чмокнула воздух и, взмахнув сумочкой, скрылась за дверью. Как метеор. Была – и нет. Но что-то опять в его жизни накрутила.
Застучали по лестнице каблучки. Даже лифта ждать не стала! В прихожей остались чуть слышный запах её духов и серебристые отблески плаща. Модница! Любит элегантные вещи, изящную обувь. Олег не представлял её в фартуке и домашних туфлях. Она вся в мире искусства. А его что, жалеет, любит?
Олег уже не помнил, когда Наталья вошла в его жизнь. Она присутствовала на всех выставках и творческих тусовках, была заметной личностью и пользовалась авторитетом у художников, обладала безупречным вкусом и художественным чутьем. С ней советовались, ей восхищались. Олег сто лет знал её по имени, но завязать более близкое знакомство ему никогда не приходило в голову. Слишком уж недоступной и холодной казалась она, а он был всего лишь начинающий художник. Но как-то она обратила на него внимание, и постепенно он привык к её звонкам, вдруг стало необходимым её присутствие в его мастерской, а затем и в постели. Она быстро привязала его к себе откровенной порочностью хищницы, скрытой за безупречной красотой топ-модели. Такой она ему виделась. А, впрочем, она была современная женщина. А что у них, у современных, в душе – поди, разберись. Тем более, сейчас, после долгой разлуки, когда и сам он, как корабль после кораблекрушения. И всё из-за Танечки.
Нет, Олег не жалел Танечку. Сама пришла, сама ушла. Раздражали её слезы, нравоучения матери по этому поводу. Разве он во всём виноват? Он что, крайний? Обе они в последнее время измучили его, чего-то ждали от него. У него и так ничего не получалось.
Не мог же он забросить искусство и пойти у них на поводу. Этот ребёнок, ещё не родившись, уже стал центром вселенной. А сколько процентов можно дать за то, что он станет хоть сколько-нибудь полезным обществу? Да какой из него, Олега, муж-кормилец? Права Наталья: искусство требует жертв. А в любви надо знать меру. Нельзя позволять никому садиться себе на голову.
После Танечкиного аборта мать перестала с ним разговаривать. Для неё этот неродившийся ребенок важнее собственного сына. А что делать ему, он ведь художник, и никем другим себя не ощущает.
Но сколько бы он ни успокаивал себя, легкая болезненная дрожь в сердце при воспоминании о Танечке и матери напоминала ему мытарства прошедших ночей. Ну, не мог он ничего изменить и никому ничем помочь. Маме бы надо позвонить…
Олег курил у открытой форточки. Благо, Наталья оставила сигареты. Это помогало ему думать.
Полистав книжки, оставленные Натальей, решил: чему быть – того не миновать. Он был благодарен Наталье: думала о нем, заботилась. Любит… Кто её знает, любит ли? И этот эксперимент…
Пришедшее на смену тоске радостное волнение наполнило его жизнь новым переживанием – так всегда бывало у него перед чем-то новым, неизведанным. Радость новизны заслонила собой самое страшное – его равнодушие к жизни, к любимому делу.
Уже месяц он жил как сомнамбула, почти не беря в руки кисти. Наталья и то ужаснулась, увидев его детские беспомощные рисунки. Ху-удожник! Действительно, уехать, раствориться, спрятаться куда-нибудь от своих проблем сейчас – самый выход. И пусть все забудут о его существовании! А дальше – Бог даст.
Сквозь стекло пробивалось солнышко. Путаясь в занавеске, радостно рассыпалось зайчиками по стенам. Дождь, не прекращавшийся всю ночь, решил сделать передышку.
Докурив сигарету, Олег принялся наводить порядок. Помыл пол, почистил раковину, вытер накопившуюся пыль, подключил вновь телефон. За будничными делами окончательно отвлёкся от тяжёлых мыслей.
Пробудился аппетит. Олег начистил картошки, открыл мясные консервы. Кухня заполнилась соответствующими ей ароматами. Увидел, что нет хлеба.
Подхватив пакеты с пустыми бутылками, спустился к мусоропроводу. Сбежал по лестнице вниз, вдохнул свежего воздуха. Осень действительно была самая что ни на есть золотая! Распушились клёны и вязы, аллея стала уютной и бордово-золотистой. Ученики возвращались из школы. Молодые мамаши катили коляски с детьми. Голубело небо. Привычно шумел город.
Жизнь шла своим чередом.
В магазине ему приветливо улыбнулась знакомая продавщица. А у него откуда ни возьмись мелькнула вредная мысль, что не будь его, всё осталось бы по-прежнему. И люди бы также здоровались и улыбались друг другу.
– Давно вас не было видно? – спросил сосед-пенсионер, отоваривающийся в этом магазине. – Всё рисуете?
– Ага, – ответил он.
Нет, никто его не забыл, и люди ему по-прежнему рады. Но им невдомёк, через какие мучения проходит душа художника в творческом кризисе. И это вдобавок к тем стрессам, что всем несёт современный мир.
– Осень-то, осень!.. –прищёлкнул языком пенсионер, ища подходящее слово. – Пора трудов и вдохновенья!
Олег кивнул, наблюдая за ловкими и одновременно плавными движениями красивых рук продавщицы. Олег любил, когда его обслуживала она. Чувствовалось, что работа ей в радость.
– А вы ещё красивее стали, – сказал он.
– Ну что вы, – смутилась она.
– Правда, правда, – уверил Олег, забирая из её рук пакет.
Подойдя к своей двери, услышал телефонный перезвон. Он всё ещё кому-то нужен! С порога бросился к аппарату:
– Алло?
Трубка помолчала и плеснулась радостно-тревожно:
– Олежек! Наконец, дозвонилась. Как дела?
Олегу ясно представилась мамина тесная прихожая и она – одинокая, ждущая, напряженно застывшая в стареньком кресле.
– Мам, я рад…, – проглотил он конец фразы. Жалость неожиданно сильно сжала сердце. Трудно стало дышать. – Ты… я, – неумело пытался оправдываться он.
– Я к тебе сейчас приду, можно? – спросила Полина Игнатьевна.
– Ну, о чём ты? Конечно! – ответил он, проглотив комок, торопливо ответил он.
Глава 3
Через сорок минут мать позвонила в дверь.
– Мам, ты прости меня, что заставил волноваться, –целуя её в пахнущую духами щёку, сказал Олег. – Проходи, садись, – забрал он у неё сумки.
– Я тебе тут поесть принесла, – Полина Игнатьевна поправила тщательно уложенные волосы и провела рукой по лицу, успокаивая дрожащие веки.
– …Похудел-то как! – не сдержалась она, не сводя глаз с сына.
И как он мог подумать, что никому не нужен. Мать ведь есть мать! Сколько он себя помнил, мама всегда была рядом, водила его в музыкальную и художественную школы, спорила из-за него с учителями и врачами, училась вместе с ним. Из-за его частых болезней она оставила работу, да так и осталась домохозяйкой.
Став взрослым, Олег стал тяготиться материнской опекой, и вечно занятый отец поддержал его стремление к самостоятельности. Так у него появилась эта маленькая квартирка.
– Ну, как ты? Как? – повторила мать свой вопрос.
– А ты как? – ответил он вопросом на вопрос. – Не болеешь?
– С тобой да не заболеешь, – заворчала мать. «Глаза красные. Цвет лица… А ведь отец совсем не пил», – подумалось ей.
– Мам, ну всё же хорошо. Ко мне Наталья приходила сегодня.
– Чего уж хорошо. На тебе лица нет. Не ладится работа? – догадалась она.
– Не ладится, – согласился Олег обреченно.
– Может, бросить тебе всё. Жениться, устроиться куда-нибудь? – страдальчески-вопросительно взглядывала мать.
– У меня другие планы, – стараясь не встречаться с матерью глазами, ответил Олег.
– С планами твоими с ума сойти можно, – невольно приложила руку к сердцу Полина Игнатьевна – что-то опять закололо.
– Ну, мам, – успокаивал мать Олег, придерживая её за плечи и по-детски заглядывая в глаза. Чего она так разволновалась? Всё наладится, теперь уже верил он, поддаваясь хорошему сегодняшнему настроению. – Всё будет хорошо! – с расстановкой проговорил он.
– Я всё о тебе передумала и ничего не надумала, – не слушала его Полина Игнатьевна. Она знала, что хорошее его настроение, ни на чем не основанное, долго не продлится. Нужно трудиться, над собой в первую очередь. А он этого не хочет. – Какой ты маленький был! За всё брался, всем интересовался. Упрямый! Талант! Учителя великое будущее пророчили. И тогда ведь было нелегко. – Взгляд Полины Игнатьевны затуманился.
Она любила вспоминать школьные годы сына. Олег был послушным, и матери не приходилось за него краснеть. Учеба давалась ему легко, несмотря на дополнительную нагрузку в музыкальной и художественной школах. Когда-то она мечтала, что Олег станет музыкантом. Родителям всегда кажется, что их дети добьются в жизни того, чего не смогли добиться они. В доме не смолкал звук фортепиано. Но поняв, что сына больше привлекают краски и кисти, мать, как ему казалось, с легкостью простилась со своей мечтой. И вот уже она склонилась вместе с ним над столом. А он, белокурый мальчик, водит вспотевшим от волнения пальчиком по цветным репродукциям раздобытого матерью альбома и шепчет волшебные имена художников.
