Kitobni o'qish: «Не убий…»

НЕ УБИЙ…

ОН.

…Домой ехать не хотелось…

Дворники, поскрипывая и задевая желтый лист, который никак не желал улетать,  сметали со стекла капли унылого осеннего дождика, тихонько усыпляли и задавали неспешный ритм, который он отстукивал пальцами по рулю…

Он сидел, уставившись в никуда и вяло прокручивал в голове варианты проведения сегодняшнего вечера.

…От Лены его уже тошнит. И почему это природа всегда скупиться, когда раздает мозги красоткам? Или они потом сами, глядясь с детства в зеркало, отучаются пользоваться столь необходимым всем остальным людям субпродуктом?

…В клуб? Пожалуй… Ведь не домой же, в самом деле… А там и других женщин полно…

И красивых, и не очень. Умных и дурочек, молодых и старых…

Только захоти.

Только не хотелось.

Осень это, что ли, навевала сонное и вялое настроение?

"…Ту 104 самый лучший самолет… Сто пассажиров он на борт себе берет…" – мобильник разорвал тишину салона этой "веселой" мелодией, для установки которой ему пришлось вспомнить и нудные уроки сольфеджио, и вообще совершенно забытую уже нотную грамоту. И наслаждался реакцией людей, вздрагивающих при замечательном похоронном марше великого Шопена.

– Да.

– Сергей? – жена как всегда спросила, прежде чем продолжить. Можно подумать, что кто-то мог взять трубку вместо него.

– Да, я.

– Я договорилась.

…И можно подумать, он помнил все ее "договоры"…

– И?

– Пять. Меньше не получается.

Он сморщился, пытаясь вспомнить последние разговоры с ней, а попутно прикидывая – что же может стоить пять? И пять – чего?

Она восприняла его молчание по-своему и повысила голос:

– Я же говорила тебе дети каких родителей там учатся! Неужели твой единственный сын хуже?!?

– Успокойся, – он, наконец-то, понял о чем речь, и теперь в сердцах сказал: – А чуть раньше об этом нельзя было сказать? До закрытия банка всего ничего!

– Я говорила тебе, что сегодня мне дадут ответ! – тут же парировала она. – Ты бы мог взять деньги и раньше!

– И таскаться потом с такой суммой, даже если она не потребуется…– пробурчал он.

– И это ты называешь такой суммой, – он просто как наяву видел ее скривленные губы.

Не захотелось напоминать ей, что она за всю жизнь не заработала и копейки. Потому что не хотелось выслушивать потом сколько на самом деле стоит жизнь такой замечательной женщины как она, которую он не ценит, не понимает, не любит… и т.д…. Поэтому он просто спросил:

– Во сколько завтра ты уходишь?

– В десять.

– Хорошо, к десяти они будут, – и дал отбой.

Посмотрел на часы – в банк успевает, но тогда уже не успевает на встречу к Лене. Номер ее нового мобильника он благополучно потерял, и предупредить никак не сможет. А  ждать или сама звонить она не будет, последнее время они только ссорятся!

Почему-то стало легко и радостно:

– Ну и черт с ней! – сказал он весело. – Значит, в клуб!

Выйдя из банка и уже сев в машину, он опять задумался – и все-таки, куда теперь? В клуб с такими деньгами ехать вдруг расхотелось. Конечно, это далеко не последние пять тысяч зеленых, которые у него есть, но все равно с большими деньгами чувствуешь себя неуютно – мало ли что…

…Все-таки домой?…

Вдруг рядом, разрывая серость осеннего дня розово-оранжевым заревом своего цвета, припарковалась какая-то немыслимая низкая гоночная машина. Он приспустил стекло, чтобы получше рассмотреть это авточудо и тут нудный уличный гул был разбавлен радостным воплем:

– Серега!!! Старик! Неужели ты?

Из машины вывалился огромный колоритный мужик – рыжая борода, рыжие лохматые, торчащие во все стороны волосы. Таким мог быть только единственный человек на свете – Илья.

– Господи, да я как раз ищу тебя по всей Москве!!! – Илья в один прием вытащил его огромными ручищами из машины и теперь, кажется, хотел как следует помять, что всегда означало высшую степень радости.

– Тихо, тихо! – смеялся он. – Сломаешь ведь!

– Ты куда пропал? Телефоны все неправильные, из наших никто ничего не знает! Может, ты скрываешься от кого? – спросил Илья тревожно. Потом, хмыкнув, закончил: – Не боись, отмахаемся!

– Если кто и пропал, так это ты, – он, улыбаясь, смотрел на этого рыжего медведя и чувствовал, что давно уже так не радовался присутствию человека. – Эти твои мэйлики: "Жив, здоров, время писать пока нет, но всех люблю!!!"  И так шесть лет. Я, честно говоря, начал думать, что тебя уже и вовсе нет на свете, а почту рассылает или какой-то человек, которому заплатили, или вообще программа!

– Ишь, удумал! На свете нет! – хохотал Илья. – И не надейтесь!!! – а потом потащил его в свою машину. – Промокнешь, дождь ведь… – и потом, уже сидя в машине и радостно рассматривая его, продолжил: – Да никуда я не пропал! В Америке был, деньги зарабатывал! А что не писал… Ты же знаешь, – сморщился. – Не люблю, не умею, не хочу, не буду! Чукча не писатель! И вообще, – назидательно поднял палец, – ничто не заменит личного общения! А посему, сейчас мы заезжаем за твоей половиной и едем общаться лично! Ко мне! У меня сегодня что-то вроде новоселья, куча народу, скучно не будет!

– Нет, Илья, – вздохнул он. – Никуда мы не заезжаем…

– Развелись, что ли? – нахмурился Илья.

– Пока нет, – задумчиво сказал он. – Да, скорее всего, и потом нет. Но мы давно уже каждый сам по себе.

– Да… – протянул Илья. – И тогда у вас не ладилось… Когда я еще здесь был. И теперь, значит. И чего вам надо? – он оглядел его. – Ты, как всегда, бесподобен! Изысканная бледность и нестандартный вид. И Наташа, я думаю, такая же красотка, как и была?

– Еще лучше, – хмыкнул он. – Она следит за собой.

– И чего тогда вам надо? – повторил Илья задумчиво.

– Всего остального, – опять хмыкнул он. – Ладно, это все не важно. О себе-то расскажи! – он разглядывал человека, которого уже почти начал забывать. Бесподобный бронзовый загар, такие же, как и шесть лет назад, ярко-рыжие волосы и борода, хитрые и лукавые карие глаза… Вот только зубы стали ровнее и какие-то уж прямо подозрительно белоснежные!

– Ну, да, да, – перехватил его взгляд Илья. – Америка – страна белоснежных улыбок! Там просто неприлично было иметь мои, хотя и крепкие, но прокуренные желтые клыки! Не вызывал, так сказать, доверия! Пришлось исправить.

– В Америке, значит… – улыбался он. – И как тебя занесло-то туда?

– У-у-у… – пробасил Илья. – В двух словах не расскажешь! Одно только скажу: американцы – это большие дети. И богатые дети! И, причем, совершенно искренне верящие в бога и чудеса. И, почему, спрашивается, не помочь им с радостью избавиться от их лишних денег, а себе – не сколотить некий весьма и весьма нехилый капитальчик, а?

– Жульничал, значит, – засмеялся он.

– Упаси боже!!! – положил руку на сердце и округлил глаза Илья. – Я в этом на голову выше самого товарища Бендера!

– Что-то я слабо представляю тебя в роли праведного священника! – засмеялся он. – Да еще американского! С твоим-то произношением!

– Я же говорю – в двух словах не расскажешь! Вот что, полезай обратно к себе и поедем, – он глянул на часы. – А то там без нас начнут! Только не потеряй меня, да я, вообще-то, потише поеду.

– Такую огненно-страстную машину трудно потерять из виду, – улыбнулся он. – Менты, небось, житья не дают, останавливают на каждом перекрестке?

– Вот и нет! – хохотнул Илья. – Я думаю, они меня за пожарника принимают – и по цвету, и по скорости.

– Под цвет волос, что ли подбирал? – все улыбался он.

– Это не только цвет волос, – Илья даже мечтательно закрыл глаза. – Это цвет моей натуры… – потом опять открыл, посмотрел на часы и поторопил: – Все, едем!

Его действительно трудно было потерять – даже в серой тягомотине нудных осенних сумерек низкая машина мелькала впереди, подобно вспышке.

Вдруг, нарушая и все правила, и просто приличия, Илья резко, почти под прямым углом ломанулся к тротуару. Несколько машин взвизгнули тормозами, из одного открывшегося окошка вслед ему объяснили все, что о нем думают, артикуляция водителей, видимая за другими, не оставляла сомнений в том, что думают то же самое. Он, конечно, не смог повторить такого же изумительного маневра, и вынужден был притормозить намного дальше. Вышел и смотрел издали на то, что вызвало столь резкую остановку.

А Илья, озаряя окрестности заревом волос и оглушая радостным басом, разговаривал с какой-то женщиной, из-за которой он, по-видимому, и сделал такой немыслимый кульбит.

Он видел ее только со спины и думал, почему же он решил, что это женщина, а не девушка? Она была в джинсовом костюме, тоненькая, прямая, с заколотыми на затылке русыми волосами. Но то ли манера держаться, то ли еще что-то выдавали именно женщину, а не девушку.

Илья тем временем тащил ту в машину, она немного сопротивлялась, и по жестикуляции было видно, что она сетует на свой не праздничный вид. Но Илье сопротивляться – все равно, что с кулаками идти на танк. И поэтому, уже запихивая незнакомку в машину, тот помахал ему рукой – мол, все в порядке, едем дальше.

Опять он следовал за огненной машиной и вдруг понял, что думает об этой женщине. Почему? Ведь он видел ее мельком и со спины! И не увидел, кстати, ничего особенного. Но что-то витало в воздухе, предвкушение чего-то… Как это объяснить? Что затрагивает наши чувства? Движение, жест, изгиб руки?… "Бред какой-то, – хмыкнул он. – Вот посмотрю в лицо и успокоюсь…"

Вскоре, немного покружив по переулочкам центра, они остановились у двухэтажного дома. "Неплохо заработал Илюха", – с удовольствием подумал он. Потому, что квартиры в таких местах стоили весьма и весьма недешево. Илья тем временем, в ритме урагана вытащив из машины незнакомку, уже подошел к нему:

– Вот! Сергей-Марина, Марина-Сергей, – быстренько похлопав по плечам "познакомил" их Илья. – Дальше сами, и не церемониться, у меня все просто! – а потом, подхватив обоих под руки поволок в подъезд.

…И лицо у нее было обычное. Правильное, но ничего яркого… Только глаза странные – то ли немного детские, то ли испуганные… И совершенно без косметики. Возраст, пожалуй, как и его.

Илья, между тем, все еще продолжал бурно радоваться:

– Как я тебя углядел-то, а? – и опять хлопал Марину по плечу, отчего та даже немного пошатывалась. – Нет, ну молодец я, да? – обращался и к нему. – И тебя углядел, и ее! – и опять к Марине: – А ты-то куда пропала? Вы что, все резко телефоны поменяли?

– Да нет, – он, наконец, услышал ее голос. Странно низкий и грудной для такой хрупкой женщины. – Я ничего не меняла. Просто только сегодня из командировки. Утром с поезда на работу. Лучше бы мне домой заехать, – она, нахмурившись, оглядела себя. – Нет, правда… С корабля – на бал! Хоть умыться бы как следует.

– И умоешься и помоешься! – весело балагурил Илья. – Ты что же, думаешь у меня воды дома нет? – а потом, сначала серьезно оглядев ее, а потом, хмыкнув, добавил: – Главное, грязь кусками не отваливается, и ладно!

– Илья! – укоризненно протянула она, не улыбаясь и лишь немного покачав головой.

…Он, уже внимательно рассмотрев и ее саму и ее лицо, отнюдь не успокоился. В чем же было дело? В том, что она не строила ему глазки, что не появилось в этих серо-зеленоватых глазах особого огонька или намека?… Ведь обычно женщины, лишь окинув взглядом его хоть и неброский, но весьма и весьма недешевый "прикид", "нестандартный", как сказал Илья, вид с небольшой темной испанской бородкой и интеллигентной бледностью, пусть и невольно, и может даже непроизвольно, но начинали блестеть и глазами, и улыбкой…

…Илья все продолжал теребить ее:

– А отец? Там тоже никто не подходит! С собой что ли, в командировку взяла?

– Папа умер, – сказала она, опустив глаза. – Он после того недолго прожил…

– Ах ты, черт, – нахмурился Илья. – Прости… Видно, надо было, все-таки, письма не только писать, но и читать! У тебя с деньгами как? Ведь все это недешево.

– Все нормально, – опять посмотрела она на него.

– Не обижаешься? Только честно?

– Да что ты, – удивленно подняла она брови. И повторила: – Все нормально.

…В квартире, отделанной по последнему евростандарту, но еще совершенно не жилой, уже была куча народу. На правах хозяек развлекали всех две длинноногие девицы – модели, ни дать не взять. Одна черненькая и белокожая, другая смуглая, почти мулатка, но при этом пепельная блондинка. Илья только особо посмотрел на них, подняв бровь, и они, весело щебеча, потянули Марину вглубь квартиры.

– И где ты их берешь? – тихо хохотнул он, ткнув Илью в бок.

– Милый, – так же тихо, в тон ему сказал Илья. – Такого добра… Только руку протяни! Но! – он поднял палец. – Не пустую руку!

Потом началась какая-то суета знакомств и узнаваний. Он уже совершенно не жалел, что не пошел на рандеву с Леной – встретил здесь давно потерянных из виду институтских ребят, пару коллег по лаборатории, в которой они когда-то давно трудились на пару с Ильей.

Конечно, новоселья, в его классическом варианте, длинноногие подружки Ильи организовать не смогли – даже стола, как такового, не было. Просто в огромной гостиной, отделанной в салатовых тонах, в одном из углов был сделан не то фуршет, не то еще что-то похожее: закуски стояли везде, даже заполняя всю крышку громадного тоже салатового рояля ("И где он откопал-то такой?"). Потом везде стали образовываться группки по интересам – сидели на множественных диванах, креслах и пуфиках, заполняющих эту комнату. И он все время, удивляясь сам себе, искал глазами Марину.

Она пришла вскоре немного посвежевшая и порозовевшая – видно умылась. Густые светло-русые волосы с красивым мелированием были теперь распущены по плечам. Илья, который все это время, летая от одной группки людей к другой, временно обосновался у них, страшно возмутился:

– Кисуля! Тебе жалко платье дать человеку? – и грозно посмотрел на черненькую.

Несчастная Кисуля, широко открыв синие глаза, уже приготовилась оправдываться, но Марина ее опередила:

– Прекрати, мне ничего не надо, – она так и была в своем джинсовом костюме, только куртку сняла и осталась в одной, тоже джинсовой, но тоненькой рубашке. – Грязь, как ты правильно заметил, кусками не падает. А чужую одежду я не люблю.

…И опять это было словно в унисон с его мыслями. Он и сам никогда бы не одел чужого.

Да и смотрелась она здесь, среди этой, вообще-то довольно нарядно одетой публики, совершенно нормально – видно была из тех редких счастливиц, которые умеют преподносить одежду на себе, а не наоборот.

Илья, между тем, рассказывал что-то веселое из своей американской одиссеи и он, невольно заслушавшись, иногда смеялся – Илья был рассказчик от бога, да и одиссея сама того, конечно, стоила.

Марина сидела с ним рядом на одном не то маленьком диванчике, не то большом кресле, в которое буквально впихнул ее Илья, предлагая послушать свой рассказ, и он, с удивлением понимал, что от этой близости у него даже встает вся его мужская натура. "Ерунда какая-то", – думалось весело. Вообще настроение поднялось, и он удивлялся сам себе, неужели от знакомства с этой странной неулыбчивой и неяркой женщиной?

Слева от него стоял столик со всевозможными закусками и он, воспользовавшись этим, начал потихоньку ухаживать за Мариной и организовывать с ней свою, приватную, так сказать, беседу…

И вроде бы она охотно отвечала на его вопросы, и он уже знал, что когда-то она работала у Ильи в его полиграфической фирмочке, тогда, когда они уже разбежались из лаборатории каждый в свою сторону, но когда еще тот не уехал в Америку. Все так. Но сама ничего не спрашивала, и это немного задевало, ведь ему было чем похвалиться!

Тут, словно прочитав его мысли, очень помог своим вопросом Илья:

– Слушай, старик! Что это мы все обо мне? Ты-то как и где? – они, в очередной раз поменяв окружение остались сейчас втроем: они с Мариной так и сидели на диванчике, а Илья сел прямо напротив них на пуфик. – Хотя, думаю, неплохо! Такие тачки как у тебя и такие часы, – он показал взглядом  на его руку, – стоят прилично.

– Сеть элитных парфюмерных магазинов в Москве, – сказал он скромненько и скучая.

– Серега! Дружище! – пробасил Илья, округлив глаза. – Но это очень серьезно! Я-то собирался спасать тебя от мафии!  Да ты сам мафиози хоть куда!

– Да, брось, – хмыкнул он. – Но те, кто надо мной… да, пожалуй.

…И опять его укололо равнодушие Марины… Любая женщина должна была бы заинтересоваться, ведь все-таки парфюмерия! Она же просто внимательно, но совершенно равнодушно слушала их диалог. Может, у нее вообще нет никаких отношений с косметикой и парфюмерией? Сейчас ее лицо было по-прежнему начисто лишено каких бы то ни было ее следов. Он улавливал лишь только тонкий аромат дорогого мыла, которое вряд ли она принесла с собой, скорее всего воспользовалась тем, что было в ванной.

…А Илья, в свойственной ему непоследовательности уже перекинулся на Марину:

– Ну а ты? Все еще в нашей Менделеевке?

– Да. Где же еще? – она пожала плечами. – Теперь мне уже ничего больше и не нужно.

– Брось, – как-то хмуро сказал Илья. – Ты еще очень даже ничего! Вот и Серега скажет…– и кивнул в его сторону, не ожидая, впрочем, никакого ответа. – Ты только не думай, что все прошло! Жизнь ведь такая длинная еще! А как работа?

– Защитилась. Год назад. Я писала тебе, хотя и поняла давно, что писем ты не читаешь.

– Ну, молоток! Это мы как-нибудь отметим особо и отдельно! – сразу воодушевился Илья. – Все-таки почти коллеги! – и, обернувшись к нему, объяснил: – Марина с тонких технологий.

…Вот оно что… Ученая. Почему-то, и это больно кольнуло… Ведь и он мог бы… И тема была и работа… Но тогда бы не было всего остального! А, может, и не поздно еще? Тридцать шесть скоро… Какие его годы?

…Но только вот, надо ли?…

–…Сергей?

…От этого голоса его просто скривило… Алла была как всегда великолепна. Идеальное лицо, выполненное профессиональным визажистом, фигура, над которой, по-видимому, без устали трудились человека три, не меньше, наряд… он призадумался, прикидывая,… да, пожалуй, стоящий всех денег, которые лежат у него в кармане. Но он помнил только как удачно избежал романа с ней, когда был в Италии. И который раз похвалил себя за это. Это была женщина-вампир, способная высосать из человека не только все его соки, но и все его состояние.

– Сереженька, и куда это ты пропал? – улыбаться она умела не хуже фотомодели – с полностью открытым ртом и так же полностью открытыми при этом глазами… – Совсем друзей забываешь!

– Работа, работа… увы, – он тоже вежливо улыбался, но старался всем своим видом показать при этом, что у него разговор с другим человеком и что прерывать этот разговор он не собирается. И Илью, как назло, уже кто-то утащил в свой кружок.

– Ну, сейчас-то, я думаю, ты не на работе? – уж если Алла чего-то хотела, то шла напролом. И сейчас она подошла к нему и, полностью игнорируя присутствие другого человека, положила руку ему на плечо и заглядывала в глаза. – И мы, конечно, потанцуем? – она лукаво кивнула в сторону соседней комнаты, откуда давно уже звучала музыка и смех… – Я тебя приглашаю!

– Тоже – увы, – он развел руками, а потом взял за руку Марину. – Ты опоздала!

И испугался…

Что сейчас Марина или возмутиться, или скажет, что вообще не танцует, или просто растеряется, не ожидая этого.

Но та, полоснув по нему быстрым умным взглядом, чуть усмехнулась и встала, уже сама удерживая его руку:

– Да, мы как раз собирались.

Теперь Алла сделала вид, что только сейчас и заметила ее. И посмотрела так, что за такой взгляд можно было бы и схлопотать. Удивление, насмешка, недоуменное разглядывание,… непонимание…

Но Марина вдруг улыбнулась, да так, что и Алле бы поучиться! И он с радостным удивлением обнаружил, что улыбка у нее хороша до чертиков, что с такой улыбкой женщине вообще рот закрывать противопоказано, не говоря уж о ее хмурой молчаливости.

Он тоже вскочил и, сделав радостный извиняющийся поклон Алле, подхватил Марину под руку и потащил в другую комнату.

Он быстро влез в самую гущу танцующих, обнял Марину за спину и только тогда начал оправдываться:

– Извините… Я не спросил… И спасибо огромное, что поддержали!

– Да я все поняла, не оправдывайтесь… – она опять была спокойно-равнодушна, и он досадовал, что ее единственная улыбка была даже и не для него, а для Аллы.

– Просто я не выношу ее, – продолжал все-таки он оправдываться. – А она… да как репейник, и ничего понимать не хочет! Ну, не посылать же ее, в конце-то концов! Все-таки женщина…

– Да, да… Я так и поняла, – повторила Марина.

Они замолчали, невольно поддаваясь чарующим звукам старинного "Отель Калифорния", так любимого Ильей. Он придерживал ее за спину и талию, такую эфемерно тонкую, казалось, что в один обхват! И сквозь мягкую джинсу блузки чувствовал рукой прямую спину, кажется начисто лишенную жировой прослойки. Рядом ярко светил прожектор светомузыкальной установки и он с удивлением увидел теперь, что волосы ее и не мелированы вовсе, а просто сильно прорежены сединой. Правда, очень красивой и благородной, какой-то даже голубоватой, редко у кого бывающей…

…Эта Марина делала с ним что-то непонятное… Обычно, увидев женщину и оценив, как товар, он решал для себя – брать или нет, а уж потом все остальное было делом техники. Ухаживания, цветы, рестораны… Лишь атрибуты, которые нужны были для соблюдения правил игры.

Ее же хотелось… нет, не просто взять, хотя и это хотелось, и хоть сейчас! Но было что-то еще… Хотелось защитить, хотя, видно, и она сама могла постоять за себя. Хотелось сделать что-то такое, чтобы она перестала быть задумчивой и улыбнулась своей чудесной улыбкой. Хотелось взять на руки и побаюкать.

– Хорошая музыка, правда? – более дурацкого вопроса он придумать, пожалуй, и не мог, но, ругая себя в душе последними словами, тем не менее, задал.

– Да… Только это, кажется, единственная настоящая вещь у Иглз.

– Да, остальные на любителя… – он видел, что она отвечает скорее из вежливости и судорожно придумывал тему для дальнейшей беседы. Ляпнул опять банальность: – Музыка молодости, ностальгия…

Она внимательно посмотрела на него:

– Скорее не вашей молодости. Она и до вас уже лет десять, как была.

– Да, конечно… Просто мы и в школе и в институте ее всегда слушали. И играли! – он вдруг радостно вспомнил выигрышную для себя тему: – У нас небольшой ансамблик в школе был, я там на фоно играл.

Она, наконец-то, оживилась:

– Правда? Это так здорово! Я вот всегда мечтала играть на пианино, да только как-то так и не получилось.

– Никогда не поздно, – он, почувствовав себя увереннее, взял ее руку со своего плеча. – С такими руками… – с удовольствием рассматривал узкую длинную кисть. – Да вы легко полторы октавы возьмете!

Она слегка улыбнулась, словно благодаря его этой улыбкой за комплимент, и как-то очень робко попросила:

– А вы не сыграете что-нибудь? Или сейчас уже не играете?

"Вот черт! – подумал он. – Никогда не знаешь что в жизни пригодится! Последнее время казалось, что только деньги. Вспомню ли что-нибудь? А… Должен!" И вслух сказал:

– Давно уже не играл, но ради вас попробую. Идемте, – и, взяв ее под руку, повел в комнату с роялем.

Там, к его радости, почти никого не было и он, сев за этот совершенно неправдоподобный рояль салатового цвета, решительно поднял крышку и, пытаясь сосредоточиться, закрыл глаза …

…Руки часто помнят больше нас самих… Моторная память, так кажется. И его руки на удивление легко начали играть тот самый "Отель Калифорния". Только ощущение было такое, словно они замерзли, заледенели и плохо двигаются. Марина облокотилась на крышку, подперев голову рукой и он, растворяясь в ее больших зеленоватых глазах, все вспоминал что-то и вспоминал, сам удивляясь, что, оказывается, знает так много мелодий…

…И он уже представлял, как поедет провожать ее до дома, и как будут блестеть в темноте машины ее странные глаза, и как сегодня, конечно же, он будет предельно корректен и не позволит себе ничего такого, даже банального поцелуя! Но, глядя сейчас ей в глаза, он надеялся, что они обменяются телефонами и… Дальше мечтать было опасно.

…Идиллию нарушил Илья, который притащил какого-то щуплого очкарика:

– Ну? Узнаешь? – вопил радостно и тряс того как грушу.

– Елки-моталки! – он и сам радостно улыбнулся, узнавая в очкарике старинного знакомого. – Илька, да у тебя прямо талант собирать людей! Саня, дорогой, ты-то откуда здесь? Все думали, что ты в Германии.

– Я и есть в Германии, здесь проездом, – улыбался Саня.

– А я его нашел!!! – Илья опять потряс того за плечи. – Как – не скажу, секрет фирмы! Мужики! Надо за встречу… – он оглянулся, выискивая что-то особое среди бутылок, да так и не найдя, потянул обоих на кухню. – Пойдем… У меня там для таких случаев кое-что припрятано!

Он собирался извиниться перед Мариной или просто взять ее с собой, если она не будет возражать. Но та уже оживленно говорила с какой-то парой, тоже вошедшей вместе с Ильей. И поэтому он только слегка развел руки, перехватив ее взгляд, мол, что поделать? Она кивнула и продолжила беседу.

– …Ну, и как там Германия? – басил Илья, когда они уже пару раз приложились "за дружбу" к какому-то старому, в запыленной бутылке, коньячку. Хотя, он, всего лишь немного пригубил, помня, что за рулем… – Ты-то сам там каким образом? Работа?

– Элизу помнишь? – усмехнулся Саня. – Тогда еще обмен какой-то был студентами? Да тогда, на заре перестройки и гласности?

– Кругленькая, конопатая, пытающаяся говорить по-русски, но безуспешно… – закрыв глаза, вспомнил Илья. – И?

– Жена, – скромно подвел итог Саня.

– Елки-моталки… – почти одновременно удивились они с Ильей.

– Мы переписывались, а потом она позвала к себе, – продолжал Саня.

– И пустили?

– Да не сразу, – вздохнул тот. – Сначала она в качестве туриста приехала сюда, мы расписались. Конечно, промурыжили еще полгодика, а потом и пустили.

– А сейчас? Чем ты там занимаешься-то?

– Ну, во-первых, науку потихонечку двигаю. Но это скорее… хобби. Денег особых за это не платят. Так… при одной фирмочке химлаборатория. В общем, шинами занимаемся.

– А фирмочка называется, случаем, не Ауди? – хмыкнул Илья. – Что-то мне такое рассказывали!

– Куда уж нам… – скромненько вздохнул Саня. – Только Опель…

– Ох, Саня! – захохотал Илья. – Ну, Саня!

– Но это все-таки не основной доход, – продолжал Саня. – А основной… Домовладельцы мы. Немцы – они же ленивые до жути! Все им на тарелочке преподнеси, сами палец о палец не ударят. Так вот, под строительство дома, например, там государство дает кредит. Причем с такими условиями, что промолчу, а то обзавидуетесь. Ну, и что же, спрашивается, не взять и не построить? Нет… Не хотят! Слишком много возни, суеты и телодвижений! А я захотел. И Элизу на это сподвигнул, хотя и сложно было, ох, как сложно! И вот теперь – домовладелец. Сдаем квартиры. Кредит быстро вернули, и теперь кругленький счет в банке все более и более округляется.

– Чего не скажешь о тебе, – тут же вставил Илья.

– Ты не видел мою Элизу, – улыбался Саня. – Она за двоих отдувается!

– Представляю, – вставил слово и он. – Она и тогда пухленькая была.

– А сейчас – так просто знойная женщина, мечта поэта! – опять улыбался Саня. – И пацанят уже двое. Пять и четыре, погодки. Вот отдохнем немного и девку делать будем, решено уже – боремся до девки!

– Нет, ну Саня, а? – похлопал его по плечу Илья. – Ну, мужик! И кто бы подумал? Всегда скромненький, тихий…

– В тихом омуте, – улыбался в тон Илье и он.

– А потому, мужики – наливай! – опять взялся за бутылку Илья.

– Мне не надо, – взял он свою, еще не допитую рюмку.

– Да заночуешь у меня, что за сложности! – возмущался Илья. – Ведь, как я понял, дома тебе появляться не обязательно?

– Да,…  все точки над "и" уже давно расставлены… Но я не останусь.

– Как знаешь… – Илья, прищурившись, странно посмотрел на него и повторил: – Как знаешь…

…А когда они втроем, наконец, опять пошли к другим, Марины там не оказалось…

Сначала он думал, что она или в ванной или в туалете, но потом понял, что она ушла вообще. Тихонечко, по-английски. В прихожей не было ни ее сумки, ни джинсовой куртки…

…Настроение почему-то испортилось, и он обозлился и на весь женский род в целом и особенно на нее! Хотя, трезво рассуждая, понимал, что вообще-то между ними ничего, абсолютно ничего не было! И она совершенно ему ничем не обязана.

Злость быстро сменилась непонятной тоской… И хотя он еще долго разговаривал и балагурил, переходя от одной компании к другой, на душе уже не было того радостного подъема…

А потом он просто плюнул на гордость и пошел к Илье. Утащил его из какой-то очередной группки и поволок на кухню.

– Илья, слушай… – не знал, как и сказать. – Дай мне телефон Марины… Ведь у тебя же есть?

– Есть, – Илья, опять прищурившись, внимательно и серьезно посмотрел на него. – Не дам.

– Для себя бережешь? – вдруг "догадался" он. – Куда тебе столько баб?

– Во-первых, она не баба, – все также серьезно сказал Илья. – Я думаю, ты и сам мог заметить, что это женщина в самом лучшем ее варианте. Во-вторых: она не моя женщина и никогда ею не была. Впрочем, к моему большому сожалению! И, наконец, в-третьих, если она сама не дала тебе телефон, то и у меня не проси. Вопросы есть?

– Но почему? – возмутился он. – Я уверен, что мы обменялись бы телефонами! Просто ты Саню привел… Ну и… Как-то так глупо получилось!

– Ты – бабник, – просто сказал Илья.

– Сам такой! – тут же огрызнулся он.

– Ты бабник, – повторил Илья. – Это и без очков видно. А я – только потребитель! Мне предлагают – я потребляю. У меня все просто, есть товар, есть цена, я или беру, или нет. И никто ничего другого себе и не представляет! А у тебя ведь все непросто! Все витиевато и изящно! Вроде как любовь, и вроде как насовсем! И я не хочу, чтобы жертвой стала она. Не для тебя она, пойми! Даже если бы она и увлеклась сегодня тобой, я бы сделал все возможное, чтобы разубедить ее в этом.

– Бабник – от слова бабы, – он улыбался и пытался свести все к шутке и переубедить его. – А она, как ты сам сказал, женщина…

– Вот что… – Илья нахмурился. – Может я и не имею права… Хотя… Ладно, сядь и слушай, – он, не дожидаясь его действий, одним мощным движением сам усадил его на ближайшую табуретку и повторил: – Слушай… Во-первых, она тебя старше намного. Дай сообразить… – задумался: – Да лет на семь… Нет, пожалуй и на восемь, если по годам, ты ж декабрьский, а она на Рождество родилась, помню… на наше Рождество…

– Вот как, – он растерялся. – А по виду и не скажешь…

– Что, уже передумал? – хмыкнул Илья.

– Нет, – сказал он решительно, опять сам удивляясь себе.

– Но дело и не в этом, – продолжил Илья. – Как бы это все кратенько…

– Можно и не кратенько.

– В общем так. Она была женой другана нашего завлаба. Помнишь, к нему ходил черный такой, высокий, кудрявый, веселый?

– Что-то припоминаю, – напрягся он. – И что?