Hajm 350 sahifalar
2005 yil
Веселые ребята
Kitob haqida
Роман Ирины Муравьевой «Веселые ребята» стал событием 2005 года. Он не только вошел в short-list Букеровской премии, был издан на нескольких иностранных языках, но и вызвал лавину откликов. Чем же так привлекло читателей и издателей это произведение?
«Веселые ребята» – это роман о московских Дафнисе и Хлое конца шестидесятых. Это роман об их первой любви и нарастающей сексуальности, с которой они обращаются так же, как и их античные предшественники, несмотря на запугивания родителей, ханжеское морализаторство учителей, требования кодекса молодых строителей коммунизма.
Обращение автора к теме пола показательно: по отношению к сексу, его проблемам можно дать исчерпывающую характеристику времени и миру. И такой писательский подход неожидан.
Очень символично название романа. «Веселые ребята» – это название самой известной советской музыкальной кинокомедии, созданной в отнюдь не веселые времена. «Веселые ребята» И.Муравьёвой – трагикомическое повествование о самом мажорном периоде жизни советского народа. Более того, о довольно трагическом периоде жизни человека – юности.
Janrlar va teglar
Книга о чрезвычайно бурной половой жизни 14-летних московских школьников 60-х годов. В книге восьмиклассники того времени занимаются сексом все со всеми без разбору, беременеют, рожают, делают аборты и т.д. Разврат, которого нет даже сейчас. Тогда этого не было. Жалко, что автор с таким хорошим слогом пишет такую чушь и грязь. И вот за это у нас премии дают?!...
Книга «Веселые ребята» – о советских подростках, о взрослении, о школе, о любви, сексе и гормональном буйстве. Книга грустная, щемящая, напомнила мне «Девочек» Улицкой. Написано произведение хорошо, стиль изящный, литературный. Героям хочется искренне сопереживать и сочувствовать, характеры описаны ярко. Многие социальные проблемы хорошо обрисованы, например, разница в уровне жизни между простыми и «привилегированными» советскими гражданами. Но уж очень мерзости и грязи много! Школьники массово спят друг с другом, беременеют, делают аборты, рожают пачками… Не знаю, насколько это аутентично, судить не буду, меня в то время еще на свете не было. Но читать порой депрессивно и несколько противненько.
Прежде чем приступить к чтению этой книги, я, первым делом, ознакомилась со всеми рецензиями на неё. Кстати, прочесть я её решила как раз наткнувшись на положительную рецензию. И была удивлена, обнаружив, что все остальные - по больше части отрицательные. Скажем так, это слегка поубавило мой пыл. Отзывы были уж очень гневными и выставляли книгу в духе какой-то низкопробной эротической макулатуры. Я, тем временем, уже заказала её в книжном и подумывала отменить заказ. До тех пор пока книгу не доставили ко мне в город, я столкнулась с рядом неприятных обстоятельств. Увидела в местном книжном магазине другие произведения Ирины Муравьёвой - все как один в дешёвых бумажных изданиях из серии "Женский роман", потом на оборотной стороне я увидела фотографию автора и ужаснулась - что это за накачанная ботоксом престарелая содержательница борделя? Что за убогая фотосессия с тонной фотошопа?! Всё-таки книга пришла, я не удержалась и взялась за чтение. Что меня более всего заинтересовала - так это описываемая эпоха, школьная жизнь советских подростков, представленная в неожиданном свете, особенно неожиданном после слащавых советских произведений про детство, фразами из которых буквально разговаривали учительницы в книге "Весёлые ребята". Моя рецензия направлена в первую очередь с критикой на другие рецензии. Я, прочитав этот роман, всё-таки значительно изменила о нём своё мнение и недоумеваю насчёт некоторых критических замечаний в его адрес. Да, смысла в книге нет. Никакого посыла тоже. Она напоминает разоблачительную сатиру, только вот над достоверностью того, что там разоблачают, я бы задумалась. Разумеется, в СССР был секс, и между подростками тоже. Но когда 13,14 и 15-ти летние дети спокойно ложатся в постель друг с другом на третий день после начала "отношений" - это всё-таки вызывает сильные сомнения. Многие рецензенты отмечали, что проза Ирины Муравьёвой напоминает эдакую опошлённую Улицкую. Ну да! Действительно напоминает! Я скажу больше; сюжетная линия Чернецких практически полностью списана с семьи Кукоцких из романа Улицкой "Казус Кукоцкого", даже фамилии созвучны. Только вот у Муравьёвой сексом занимаются все, от мала до велика, независимо от социального статуса и материального положения. У Улицкой всё-таки было поприличнее; у неё, как правило,этим занимались подростки из неблагополучных семей, а если из благополучных - то уж в более зрелом возрасте и от отчаяния (история Татьяны Кукоцкой). Да, это странно, но я думаю, что это и есть такая вот гиперболизация, и когда читатели недовольно замечают, что, мол, больше в этой книге ничего и нет, кроме секса, то я готова согласиться. Ведь и правда - секс служит в этом произведении лейтмотивом, именно через него раскрываются характеры героев книги, как это ни парадоксально. Ведь все персонажи по-разному относятся к сексу, и именно этот приём выбрала автор, чтобы их раскрыть. Она иронично демонстрирует, как школьные учительницы с презрением осуждают за это подростков, однако одна из них сама в тайне грезит о своём ученике; для некоторых в этой книге секс - метод достижения поставленной задачи - будь то поступление в престижный вуз или увод мужа из семьи; одни делают это бездумно, другие по любви, для третьих это искушение и грех. Так что я не могу понять, о какой пошлости и порнографии говорят критики. Если пошлость - это плохой литературный вкус автора, то с этим я согласна. Но какая порнография?Я не ошибусь, если скажу, что ни одна из эротических сцен в книге толком не была описана. Автор лишь даёт понять, что между персонажами есть интимная связь и не более того. Практически никаких подробностей. Стиль автора и впрямь грешит огромными, на пол-страницы предложениями со странными речевыми оборотами и сравнениями. Читать все эти авторские па несложно, но зачем всё это - непонятно. Скажем так, книга не несёт большой художественной ценности, чтобы так украшать её повествование. Чувствуется влияние факультета русской филологии, на которой отучилась автор; видимо, заглатывая тонны русской литературы непережёванными кусками. Видимо, оттуда взялся этот её стиль письма и оттуда же бессюжетность и плохой вкус. Ляпов в книге действительно много. Начиная с фактических, которые уже описали другие рецензенты, заканчивая логическими. Ну, например, как возможно такое, что, занимаясь со своей девушкой сексом уже долгое время, даже спрашивая её о том, как у неё дела с менструацией, юноша догадывается предложить контрацепцию лишь спустя несколько месяцев! Или история про школьницу, все 7 месяцев не замечающую своей беременности и родившую во сне недоношенного ребёнка! Я не увидела в книге никакого цинизма и тем более "обесценивания всего святого". Интересно, о каком ещё святом говорилось в одной из критических рецензий? О святой идеологии Советского союза или автор имел в виду что-то другое? Концовка, конечно, неоднозначная. Но и скомканной, оборванной её тоже назвать нельзя. Книга проиллюстрировала период из жизни всех этих людей, советских школьников и их родителей. Период длинной в год, начиная с летних каникул перед восьмым классом, заканчивая выпускным перед девятым. За это время достаточно полно раскрылись их личности. Некоторые истории, как, например, история отца Валентина и Катерины Константиновны, старухи Усачёвой и Марь Иванны, полностью нашли своё завершение. Действительно, остаётся много вопросов. Но ведь, однако, это роман, а не эпопея. Он не был призван рассказать жизнь каждого персонажа от начала и до конца. Мне кажется, автор даёт достаточно информации для того, чтобы на основании уже известных читателю характеров персонажей "додумать" их дальнейшую жизнь. Я ставлю книге "хорошо", хотя читать её мне было интересно на уровне "отлично". Она не заслуживает максимальной оценки из-за своей всё-таки бесполезности, это просто увлекательный, страстный такой роман, но по сути свой не несущий никакой полезной информации, не вызывающий рефлексии над ним -книга на один раз.
Флэшмоб 2012
Странная книга, да она правдива но какой-то односторонней правдой. Будто автор вышел на белоснежную, заснеженную лесную поляну, где растут высокие деревья покрытые инеем, воздух удивительно чистый и свежей пропахший хвоей, и по среди всей этой зимней сказки, то тут то там видны желтые метки животных, и вместо того что бы описать все как есть, автор начинает описывать именно эти продукты животных инстинктов и так увлекается, что в ее рассказе уже нет ни замерзших сосновых иголок, не голубого неба со смешными облаками, ни бодрящей морозной свежести, а белый снег под ее пером превращается в желтый. Вот так же и тут, 13 летние школьницы впервые почувствовавшие томление в груди, неуверенные и смущенные начинают беременеть и рожать, 14 мальчишки которые только только заговорили взрослыми басами, делают себе карьеру через постель с этими самыми смущенными школьницами. А учительницы настолько желают своих учеников, тех самых с едва сломавшимися голосами, что сходят с ума от ревности. Герои буд-то проскакивают тот томительно-трепетный момент грани между подростком и ребенком, первые невинные чувства, которые потом вспоминаешь с такой теплотой, и сразу вступают в тот периуд взросления, когда уже ничего нельзя повернуть вспять. Да все это имеет место быть в нашем обществе и 14 летние матери и разваливающиеся семьи, и кислые неприятные запахи старой давно не стиранной одежды и юные модницы, которые с презрением смотрят на тех кому в жизни повезло меньше, но есть и другое:есть крепкие любящие семьи, есть настоящая, искренняя любовь, есть добрые и надежные люди. И вот именно этого мне не хватало на страницах этой книги. Если уж автор решил описать жизнь без прикрас, то почему бы не добавить к этому свежий воздух и высокие деревья, они же тоже часть жизни. Конец книги оставил миллион вопросов и не дал ни одного ответа, и что же станет через несколько лет с этими рано по взрослевшими детьми, которые словно циничные взрослые уже не во что не верят. Для чего автор разматывал клубочки жизней своих героев, если не привел их к самому главному к взрослой жизни к разрушенным или сбывшемся мечтам ( что-то мне подсказывает, что был бы первый вариант) Оценка: моя рука несколько минут играла со звездочками-оценками 3-4,3-4, наконец я решила поставить 4 за искренность, хоть в таком виде она мне и не приятна.
Сначала меня ошеломило обилие всего телесного, утробного какого-то, буквально выливающегося на читателя. Месячные, запах подмышек, рано созревшие толстухи и мальчики с ломающимися голосами. Напомнило Улицкую, только помноженную на два. Когда я пришла в себя, то оказалось, что роман-то очень интересный, не оторвешься. Да, слог неровный, с описаниями абортов и месячных перебор, а финал скомкан (это очень обидно, как будто рассказ оборвали на половине). И всё равно это хорошая книга, проникнутая живым чувством по отношению к 1960-м, это мастерски рассказанная история.
Я не согласна с теми, кто считает, что Муравьева никого не любит и издевается над эпохой - у неё эта эпоха в прямом смысле в печёнках сидит, ничем не вытравишь. Удивило меня и то, что многие нашли чуть ли не порнографию в романе - ребята, порнография ставит своей задачей возбуждать желание, нельзя же любые описания чувств и телесных проявлений валить в одну кучу.
Конечно, неприятно, что в книге столько неточностей (типа записей Майкла Джексона в 1967 году), но, по-моему, это скорее свидетельство плохой работы редактора. То ли им в Эксмо вообще не платят, то ли они там пьют без просыпа, не знаю...
...гинеколог Чернецкий первый раз почувствовал, что все эти женщины, включая дочь, жену и любовниц, вызывают в нем страх, смешанный с легким физическим отвращением. Он ощутил себя мальчиком, круглоголовым и застенчивым, которому вечно влетало то от матери, то от учительницы, и приходилось врать, боясь, что тебя вот-вот застигнут на чем-нибудь ужасном, постыдном, и тогда начнется крик, ор, визг, угрозы. Потом, когда круглоголовый мальчик вытянулся в высокого и красивого, прекрасно зарабатывающего благодаря отцовским связям молодого специалиста, начались другие крики и другая ложь, и теперь ему казалось, что он много лет ничего и не делал, а только медленно проваливался в какую-то темную, затягивающую его воронку, которая и есть, собственно говоря, не что иное, как ЖЕНЩИНА. Эта воронка, кажущаяся уютной, теплой, прячущей от мира, тысячью мельчайших щупалец зацепила его, как крючками, вдоль и поперек изодрала всю его добротную мужскую оболочку, и теперь, окровавленный и израненный, он делает судорожные движения, пытаясь отцепить от себя эти микроскопические закорючки, но у него ничего не получается, потому что у воронки нет дна, внутри ее нет просвета и выхода обратно тоже нет, — остается только зажмуриться и продолжать это утомительное и отталкивающее путешествие.
Все нужно менять. Тот, который ее любит, которого она любит, - вот он и должен быть единственным мужем, то есть опорой, поддержкой и источником. А не только "бе-са-ме, бе-са-ме мучо-о!" Кто угодно может красивую, молодую, прелестную женщину "бе-са-ме"! А нужна еще квартира, носильные и другие вещи, репетиторы для ребенка...
Никто в 8 "А" ничего толком не знал друг о друге, как это вообще всегда бывает в жизни. Это ведь только кажется, что все известно и понятно, а останься ты в полной кромешной тьме на самом краю земли (а еще лучше того надо пропастью, где дна не видно) с самым что ни на есть знакомым тебе человеком, - поглядишь, что будет. И ничто ведь не знает заранее, что именно будет. Поэтому на свете там много страха, злобы и неуверенности.
— Вы ведь действительно веруете? — спросил вдруг отец Валентин.
— Верую, — встрепенулась бабушка Лежнева.
— Позвольте мне вам один вопрос задать. Как истинно верующему человеку.
Он напряженно посмотрел на нее. Бабушка Лежнева опустила глаза.
— Вы мне скажите: ощущаете вы Господа Бога нашего когда-нибудь? Так, чтобы рядом с вами? Чтобы никакого, — он повысил голос, — никакого сомнения в том, что рядом?
Бабушка Лежнева помолчала.
— Я вам так скажу, батюшка, — усмехнулась она наконец, — мы с мужем когда-то давно, в другой, можно сказать, жизни про это же самое говорили. Муж у меня человеком умным был, головастым. Сердце очень доброе. — Она быстро взглянула на батюшку. Отец Валентин сидел, свесив голову на грудь, дышал тяжело, как мамонт. — Муж тогда так сказал: есть люди дурные, и я их никаким образом любить не могу. Есть люди вообще мертвые. От них тоже надо подальше.
Он поднял на нее свое красное, расползшееся лицо:
— Мертвые?
— Мертвые, — вздохнула она. — Внутри у них мертвечина.
— Я ведь вас не об этом спросил, — раздраженно сказал он, — не о людях.
— А вы погодите, — совсем тихо перебила его бабушка Лежнева. — Мы с вами среди людей живем. Я иногда смотрю на кого и думаю: «До чего дурен! Сколько такой всего понаделает!»
— Ну? — Воспаленными глазами отец Валентин впился в ее старенькую шею.
— Так вот вы мне скажите: если я так людей сужу, это что значит? Значит, что я в Бога не верую? Или как?
— Говорите, говорите, — кивнул отец Валентин, словно начав о чем-то догадываться.
— Потому что если я так про людей нехорошо думаю, то какая же это вера? Это ведь значит, что я с Его волей не согласна? Или на этих людей не Его воля была? А чья тогда?
— Ну, чья… — сморщился отец Валентин. — А этот-то? Этого вы забыли?
— Этого? — тонким, как проволока, голосом повторила бабушка Лежнева. — Вот вы мне сами и назвали! Вот кто нас в покое не оставляет! Вот кого мы каждый день рядом чувствуем! Этого! А Он, — она подняла к потолку морщинистые веки и глубоко, всей своей костлявой и вытертой грудью, перевела дыхание. — Он редко сам приходит. Нас к себе ждет.
Отец Валентин передернулся.
— Нет, батюшка, — прошептала она, — я не о смерти сейчас. Я про жизнь. Он нас внутри жизни к Себе ждет. А мы как на углях. Нам не до Него. Больно далеко к Нему пробираться. Душа устает очень быстро. Вот мы и выдыхаемся. Тогда для этого уж совсем, можно сказать, полное раздолье. Бери нас тогда голыми руками.
— Погодите, погодите, — заторопился отец Валентин, — вы мне говорите, что если, значит, я этого чувствую и знаю доподлинно, когда именно этот ко мне пристает, то я тем самым подтверждаю, что я именно в Бога и верую? По-вашему, значит, пока я внутри себя границу между Ним и этим провести в состоянии, я, значит, еще могу себя верующим человеком числить?
— Да ведь вы, батюшка, священник, вам сомневаться…
Галина Аркадьевна между тем торопливо гримировала Вартаняна в своей палатке, для чего Вартаняну пришлось сесть на складной стул, и Галина Аркадьевна аккуратно, волосок к волоску, причесала его на прямой пробор. Вартанян сидел не шелохнувшись, смотрел на кружевную оборочку под самой ее грудью, которая поднималась и опускалась, как волна в Черном море, и пахла так же, как эта волна, свежей рыбой. Во глубине тихой своей и страстной души Вартанян с ужасом чувствовал, что, если он сейчас возьмется за оборочку двумя пальцами, Галина Аркадьевна не только не закричит на него, но, наоборот, моментально обрадуется, и беда, стало быть, была только в том, что он и сам не знал, хочется ли ему дотрагиваться до этой волны, чтобы она, озверев от радости, забила ему рот своими дико пахнущими солеными водорослями, или лучше переждать, пока все это – с кружевами и рыбами – откатится обратно.
Izohlar, 11 izohlar11