Kitobni o'qish: «Голубая искра»

Shrift:

Разработка серийного оформления художника Е. Ю. Шурлаповой

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Лиза вышла на глухом полустанке; солнце недавно встало и светило тусклым пятном сквозь мутную пелену облаков. На перроне с указателем «Вольшанки» никого не было, и вокруг не виднелось ни души. Прямо от ступенек перронной лестницы начиналась полузаросшая грунтовая дорога, петляющая вдоль берега сонного озерца и дальше через пустынный луг до пасмурного леса, где пропадала с глаз под вислыми лапами елей.

Лиза постояла, оглядывая неприветливый пейзаж, вздохнула, подняла чемодан и спустилась по лестнице вниз, на дорогу. Здесь чемодан можно было катить, хоть и с трудом – колесики прыгали на травяных кочках.

Пока был жив отец, он не раз брал Лизу с собой в деревню Вольшанки, там прежде жили его родители, потом осталась одна бездетная сестра. С тех пор прошло много лет, но тетку свою Лиза помнила и дорогу знала, надо было так и идти, никуда не сворачивая. Если в лесу не съедят волки, думала она, шагая к высокой стене деревьев, то можно пожить еще, скрыться до поры в этой богом забытой деревушке. Беспокойство снедало ее: а вдруг тетка Дуся ее не примет. Может, больна, раздражительна, неласкова к незваным родственникам. Последний раз Лиза видела тетку на похоронах отца. Тогда Дуся выглядела вполне крепкой женщиной, да и теперь ей нет пятидесяти, она ведь на шесть лет моложе отца. Лиза стала подсчитывать: ну да, Дусе должно быть сорок восемь, по городским меркам деятельный возраст. Хотя кто знает, в деревне женщины рано старятся.

Лиза накинула на голову капюшон пуховика – было довольно зябко, снег еще не выпал, но зима забавлялась где-то на подходе, ловила пролетающие ветры и, остудив в своих объятиях, отпускала на волю.

Лиза решительно тронулась в путь, назад все равно нельзя. Вряд ли кто-нибудь додумается искать ее здесь, за четыреста километров от Москвы. Просто удивительно, как ей хватило ума никому не рассказывать о Дусе, – это уже что-то на уровне подсознания, интуиция, словно Лиза предвидела, что когда-нибудь ей понадобится убежище. Впрочем, слишком далеки они были с теткой, чтобы упоминать о ней в кругу знакомых.

Дуся выбрала деревенскую жизнь и обособилась от остального мира. Отец рассказывал, что сестра в молодости поехала искать счастья в столицу, но в результате пережила личную драму и крах всех надежд, мегаполис чуть ее не убил, она вернулась в деревню к престарелым родителям, с тех пор там и жила.

Отцу Лизы повезло больше: после службы в армии он поступил в столичный институт и навсегда распрощался с деревенской жизнью. Жену, однако, присмотрел на родине, в соседней деревне, но после свадьбы увез молодую супругу в Москву. Когда умерли старики-родители, он звал сестру к себе, но та напрочь отказалась. Так и жила затворницей в заброшенной умирающей деревушке.

Лиза ступила под сень высоченных елей. Сразу стало как будто еще пасмурнее, и запахло сыростью. Лизу устраивало безлюдье: людей она сейчас боялась больше, чем зверей. Какая живность водится в этих краях, она не знала, но помнила, что отец ходил в лес без боязни. Правда, брал с собой охотничье ружье, иногда приносил подстреленных уток, однажды охотничьим трофеем оказался крупный заяц. Лиза горько жалела несчастного зверька, даже расплакалась и просила у взрослых разрешения похоронить убиенного в огороде, но заяц пошел на жаркое. К еде в тот день Лиза не притронулась, а отец больше на охоту при ней не ходил, решил ограничиться рыбалкой, чем занимался с не меньшим азартом и удовольствием.

Неожиданно прямо в лицо ей бросилась какая-то большая птица. Лиза едва успела увернуться, птицу не разглядела, видела только что-то черное, хлопки крыльев затихли за спиной. Лиза остановилась перевести дух. Что это было? Напугала пернатая. А может, и хотела напугать? Птицы иногда отгоняют таким образом людей от гнезда. Только Лиза была на старом большаке, деревья отстояли далеко. Плохой знак с утра, подумала Лиза, оглядывая соседние ветви. Обнаружила своего обидчика. Большой черный ворон сидел на высохшем мертвом клене, раскинувшем корявые ветки-руки как бы в призыве о помощи.

У Лизы холодок пробежал по спине – настоящего черного ворона она видела только один раз в зоопарке, он сидел в большом вольере, как диковинный зверь. Люди ему определенно не нравились, – видимо, восклицания у клетки его раздражали, ворон бросался к людям, раскрыв клюв, ясно давая понять, чтобы надоедливые зрители оставили его в покое.

А что сейчас? Ворон смотрел Лизе в глаза, потом отвернулся и занялся чисткой перьев.

Лиза пошла дальше по сухой укатанной колее сквозь высокий лес, которому, казалось, не будет конца, но неожиданно за поворотом размытую дорогу перекрыло неширокое заасфальтированное шоссе. Раньше его не было, видно, проложили недавно, это подтверждало хорошее состояние дорожного покрытия.

Лиза остановилась в нерешительности: было соблазнительно продолжить путь по гладкому асфальту, чемодан катился бы легче, но она хорошо помнила, что в Вольшанки вела именно та дорога, по которой она шла. А вдруг свернешь – и отправишься в другую сторону. Блуждать по пустынному шоссе Лизе совсем не улыбалось.

Пока она стояла на перепутье в сомнениях, раздался шум мотора, и рядом с Лизой остановился крытый грузовик. Из окна кабины высунулась голова в синей кепке.

– Куда путь держишь, девушка? Ты откуда, со станции? Садись, подвезу, – предложил водитель.

«Ага, разбежался!» – подумала Лиза. Вслух, однако, вежливо поинтересовалась:

– А вы сами куда едете? Может, не по пути вам совсем.

Тот хохотнул:

– Так ведь путь один. Заеду в Вольшанки, и дальше – до Острюхина. На том – конец цивилизации, сплошная непролазь, озера, болота.

– Раньше тут дороги не было, – продолжала сомневаться Лиза.

– А теперь есть, – весело откликнулся водитель.

Ничего пугающего в его внешности не было: возраста неопределенного – от сорока до пятидесяти, лицо темное, небритое, в сухих морщинках. Обычный деревенский мужик.

– Добрые люди позаботились о стариках. Я вот продукты вожу два раза в неделю. Автолавка у меня. А то весной-то по хляби не шибко проедешь, а старикам что ж, помирать без хлеба? Слышь, давай лезь в машину, не съем я тебя…

Он спрыгнул с подножки кабины, по-хозяйски отнял у Лизы чемодан и уложил его в кузов грузовика.

– И куда же тебя, барышня, несет в такую погоду? – допытывался водитель, крутя баранку. – В летнюю пору, случается, родственники приезжают пожить в деревне. Летом рыбалка, грибы, ягоды, а сейчас что? Осенняя скучища, дождь пройдет – сырость и слякоть, на улицу не вылезешь. Тебя звать-то как?

– Елизавета, – неохотно отозвалась она.

– По виду городская, а имечко у тебя старомодное, – усмехнулся разговорчивый попутчик.

– Так звали мою бабушку. Они здесь жила, в Вольшанках.

Из чащи на дорогу пополз туман. Лес померк и начал пропадать в сизой дымке.

Водитель представился Геной и продолжал болтать, словно хотел наговориться впрок на обратный одинокий путь. Слева от шоссе в разъеме деревьев открылся двухэтажный каменный дом, обнесенный высокой оградой. Грузовик свернул к воротам и остановился.

Гена посигналил.

– Не хмурься, сейчас дальше поедем, – пообещал он, – вот только жильцы отоварятся.

Из железной двери с надписью «Осторожно, злая собака» вышла пожилая женщина в норковом полушубке, с завитыми волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет. Женщина с Геной зашли за кузов. Скоро покупательница скрылась за оградой с полной сумкой продуктов, а Гена снова запрыгнул в кабину.

– Что за фиолетовая мадам? – поинтересовалась Лиза. – Дом, наверное, дача каких-то богатеев?

– Это мамаша нашего ученого, – охотно пояснил Гена. – Не сказать, что они зажравшиеся богатеи, но дом хороший, добротный, я как-то побывал внутри, помог бабке сумки донести.

– Какой ученый? – насторожилась Лиза.

– Математик вроде. А мне почем знать? Живет тут подолгу в глуши, вычисляет что-то, на то и математик. У бабки, сказывают, от мужа богатое наследство осталось, опять же городскую квартиру в аренду сдает, вот они с сыном и живут, горя не знают. Тут в округе стали потихоньку строить дачные участки, дома, потому и асфальт проложили. Раньше-то на тракторной телеге до деревенек с трудом добирались. Иной раз такая грязища, что и танк не пройдет.

– А как звать вашего математика? – Лиза прикидывала в уме, кто может оказаться в этих краях.

– Дай бог памяти… Нет, не вспомню сейчас. Мое дело продукты подвезти, деньги получить. Люди вежливые, надежные, в долг не берут, потому с ними ни хлопот, ни разговоров.

Лиза сосредоточенно размышляла. Не нравилось ей соседство ученого, ох не нравилось. Впрочем, надо осмотреться в деревне и все разузнать.

– Так говоришь, бабушка в Вольшанках жила? – не унимался говорливый Гена. – Померла, что ли? А сейчас к кому едешь?

– К тетке, Дусе Столетовой. Знаете такую?

Гена присвистнул:

– Вон оно как! Знаю, как не знать. – И неожиданно надолго замолчал.

Навстречу протарахтел старый жигуленок. Гена приветственно махнул рукой из окна.

– Ну-ну, рассказывай дальше, мы с тобой почти земляки. Я сам родом из Острюхина.

– Точно земляки, – улыбнулась Лиза. – Мама моя острюхинская. Жили рядом две деревеньки, парни и девушки встречались, женились. Только в Острюхине у нас давно никого не осталось, мама рано умерла, родителей своих ненадолго пережила. Прервалась связь с Острюхином давным-давно. А четыре года назад папа скончался от инфаркта. Из родственников только тетя Дуся осталась.

– Да-а, судьбинушка… – вздохнул Гена. – Молодые рано ушли, а старые здесь век доживают. Есть такие, что в город к детям ехать не хотят, приросли к своим домишкам, к огородам, а есть совсем одинокие. Я, к примеру, отца забрал к себе в городскую квартиру, и ничего – прижился старик, с соседями во дворе в домино, в шашки играет… Прибыли, – через минуту сообщил он Лизе. – Вот твои Вольшанки, только подъехали мы с другой стороны.

Водитель остановил машину на обочине и просигналил. Прямо у шоссе притулились бревенчатые избы – автостраду проложили вплотную к околице, а от нее уходила вглубь между двумя рядами домов желтая деревенская улица, вся в подсохших промоинах. Вдоль частокола облупленных заборов жители настелили досок, чтобы можно было передвигаться в непогоду. Сейчас по мосткам уже ковыляли к автолавке старушки с корзинами и мешками.

Лиза спрыгнула с подножки грузовика и стояла, вглядываясь в женщин. Которая из них Дуся? Все в платках, в очках, многие с палками. С соседнего огорода выбрался старичок в ушанке набекрень, но к грузовику не подошел, остановился поодаль, опираясь на костыль и пыхтя окурком.

– Что-то я тети Дуси не вижу, – решила обратиться за помощью к шоферу Лиза.

Тот уже спустил ее чемодан на землю и сам полез в кузов, чтобы раздавать продукты.

– Подойдет сейчас, дом ее самый дальний. Дом-то знаешь?

– Знаю. А вдруг она уехала? – испугалась Лиза.

– На прошлой неделе туточки была. Не уедет она, куда ж ей деться?

Женщины оглядывали Лизу и ее чемодан, некоторые подходили близко и подслеповато таращились в лицо.

– Для кого невесту привез? – осторожно поинтересовалась одна из старушек. – У нас токма Петр Тимофеич в бобылях, – кивнула она в сторону деда в ушанке, – да и тот вконец охромел.

– Веселые здесь бабули, – улыбнулась Лиза. – А вы приглядитесь, может, узнаете меня. Я племянница Дуси Столетовой.

– Батюшки-светы! – всплеснула руками собеседница. – Внучка Лизаветы покойницы! Какая ты барышня стала, ни за что не узнать! А вон и Евдокия идет, то-то обрадуется.

Тетка Дуся энергично вышагивала по мосткам, размахивая хозяйственной сумкой. Одета была в вязаную кофту, поверх выцветшая телогрейка, на голове – платок, на ногах – сапоги. От деревенских бабушек сразу не отличишь, но ступала легко и ровно, словно молодая, а как приблизилась, то и лицо у нее оказалось свежим, со здоровым румянцем крепкой сельской жительницы.

Лизу она узнала сразу, но не выказала бурной радости, обняла племянницу молча, затем отступила, прищурилась слегка, оглядывая, и повернулась к Геннадию:

– Поможешь чемодан до дому донести?

– Какие вопросы, – осклабился тот. – Сейчас управимся с раздачей и пойдем к тебе в хату.

* * *

В доме Дуси ничего не изменилось, та же старая мебель, что и при жизни родителей, допотопный рукомойник с тазом в углу, кружевные короткие занавески на окнах, твердый топчан и большой дубовый стол. В спальне железные кровати с толстыми матрасами и грудой подушек. Казалось, двадцать первый век не заглядывал в эту обитель, но Лиза с удовольствием вдохнула запах своего детства, знакомого деревенского жилища, погладила рукой чисто выбеленную русскую печь – она была теплая, топилась недавно, а в комнате чуть тянуло дымком березовых поленьев.

Гена поставил чемодан у входа, скинул обувку, прошел, будто у себя дома, вглубь комнаты, открыл застекленную створку буфета, пошарил на полке и извлек початую бутылку водки.

Следом выложил на стол хрустальные стопки:

– Отмечать приезд племянницы будем, Дусь?

Дуся вошла из сеней, уже без платка и телогрейки, волосы у нее были гладкие, неокрашенные, своего природного русого цвета, тронутые сединой, что, впрочем, нисколько не портило Дусиного лица. Лиза будто впервые как следует разглядела свою тетку.

В детстве Лиза задерживала внимание на любом деревце, травинке, козявке; каждый камешек и ручеек хранили свою тайну. В небе было полно загадочных звезд, в лесу прятались грибы, шмели и разноцветные бабочки и кто-то еще, временами подающий голос, – то со стороны реки, то из оврага, иногда протяжно и гулко, а иногда певуче-печально. Деревенские говорили, что это стонет дух здешнего леса.

Столько секретов было вокруг, завораживающего и неведомого, только взрослые никогда не притягивали внимания Лизы. Все они были безнадежно обыденны, они жили своей взрослой скучной жизнью и не могли вызвать у девочки интереса.

Теперь же она увидела свою не старую еще тетку глазами двадцатишестилетней женщины и смогла дать другой женщине соответствующую оценку: Дуся быта красива зрелой естественной красотой, как может быть красива хорошо сохранившаяся женщина сорока восьми лет. Долгие годы деревенского затворничества не наложили на ее облик печать разочарования, неудовлетворенности, жизненных невзгод. Вся она излучала уверенное спокойствие, на собеседника смотрела прямо, открытым взглядом голубых незамутненных глаз. Разговаривала негромко, твердо и коротко. Волосы причесывала гладко и собирала на затылке в пучок, что очень шло к ее моложавому безыскусному лицу. Лиза угадывала в ней черты своего отца, оттого сразу почувствовала к Дусе расположение.

– Положь бутыль на место, – цыкнула хозяйка на Гену. – Ступай к машине. Помог, за то благодарствую. А сейчас дай нам спокойно пообщаться.

– Строгая у тебя тетушка, Елизавета, – нисколько не обиделся тот. – Ладно, чего уж, пойду, раз не привечаешь. Приеду в среду. Если надо чего, скажи, все привезу.

– Иди уже, благодетель. Не надо мне ничего. Оставь нас одних, – отрезала Дуся.

Гена помялся еще у двери, долго шнуровал растоптанные ботинки, наконец вышел, с улицы махнул в окно рукой на прощание.

– Ухажер, что ли? – кивнула на окно Лиза. – Неудивительно: про таких, как ты, говорят: сорок пять – баба ягодка опять.

– Окстись, какие сорок пять, скоро пятьдесят стукнет.

– Так уж и скоро. Годков себе не прибавляй, ты меня знаешь, я точность люблю, – улыбнулась Лиза.

– Все корпишь над своими уравнениями? – вздохнула Дуся. Она подхватила чемодан племянницы и понесла в спальню. – Смотри, за своей ученостью счастье женское проглядишь. Будешь, как я, в лесу комаров кормить – вот и вся польза природе. Ко мне-то надолго или проездом?

– Надолго, – тихо проговорила Лиза, опустив голову.

– Тогда выбирай себе полки в шкафу, вешалки сейчас дам, располагайся. Спать будешь на этой кровати, она удобная, постель чистая. Переодевайся в домашнее, сейчас будем завтракать.

Дуся деловито расхаживала по комнате, начала накрывать на стол, пока Лиза осматривалась на отведенном ей пространстве. Приезд гостьи не разбудил в хозяйке, казалось, никаких чувств, отличных от тех, какие она проживала изо дня в день.

Уже сидя за столом, она спросила ровным голосом:

– Так зачем пожаловала? Рассказывай, что у тебя стряслось.

Лиза на протяжении всего пути в Вольшанки обдумывала, чем объяснить тетке свой неожиданный визит, да так ничего и не придумала. Посвящать Дусю в истинную причину побега из Москвы значило бы пуститься в пространные описания интриг, сложных взаимоотношений с сотрудниками, а главное – не было никакой возможности сознаться в том, к чему привела ее работа в лаборатории.

Лиза росла девочкой-вундеркиндом. У нее рано обнаружились математические способности, она побеждала на школьных олимпиадах, ей прочили блестящее будущее. Лизу восхваляли, награждали, привечали. Постепенно она увлеклась физикой и после окончания школы поступила на физический факультет МГУ. Преподаватели высоко ценили студентку Елизавету Щербинину, она еще трудилась над дипломной работой, когда ее пригласили участвовать в крупном научном проекте.

Только родители были не в восторге от выдающихся способностей дочери.

– Лучше бы она была как все, – говорила мама. – Ни к чему хорошему это не приведет. Сколько я видела одаренных детей, которые стали несчастными, едва повзрослели.

Ох, как мама оказалась права! Вся работа насмарку, да что работа – жизнь Лизы пошла под откос, покатилась, как новенькая карета с обрыва, и разбилась страшно, так что обломков не собрать.

Как рассказать Дусе о том, чего неискушенная женщина не в состоянии понять. Разве что в общих чертах. Наверное, будет правильно, если Дуся осознает опасность, грозящую Лизе. Сложность в том, насколько тетя умеет хранить чужие тайны. Случившееся с Лизой не может стать предметом огласки даже здесь, в глухой деревне. И самое трудное – передать словами потерянность, полную дезориентацию; Лиза теперь не представляла, как жить дальше.

– Я ушла с работы, – выдавила Лиза. – Понимаешь, мне нельзя сейчас оставаться дома. Кое-что случилось. Это связано с моими исследованиями. Я пока поживу у тебя, если не возражаешь.

Дуся окинула племянницу цепким взглядом.

– Дело только в работе или бывший муженек донимает? А может, еще кого завела? И не вздумай меня уверять, что ты живешь синим чулком, знаю я вас, столичных…

– Нет, мужчины тут ни при чем. – Лиза глубоко вздохнула и решилась: – Послушай, Дуся, то, что я тебе расскажу, никто не должен знать, никто, понимаешь? Иначе меня ждут серьезные неприятности. Ты должна осознать, насколько все опасно, ведь я твоя племянница, единственный родной человек.

Когда я впервые пришла в лабораторию, считала себя счастливицей. Действительно, мне повезло: меня взял к себе в команду сам Крымов. Тебе это имя ничего не говорит, но в научном мире Иван Васильевич был широко известен, как авторитетный, перспективный, фантастически талантливый ученый. Работать под его началом почитали за честь, попасть к нему в помощники было большой удачей для дальнейшей карьеры…

Я говорю о нем в прошедшем времени, потому что Крымова нет в живых. Недавно он попал в автокатастрофу.

Мы работали в области квантовой акустики, экспериментировали с взаимодействием звуковых волн с электронами и фотонами на гиперзвуковых частотах при низких температурах. Тебе все это сложно представить, поэтому не буду углубляться. Мы сделали несколько интересных открытий, Иван Васильевич был доволен ходом исследований и мной, как помощницей, – он уделял мне все больше внимания. Не пойми превратно – интерес его был чисто коллегиальный, он был пожилым человеком и, как мне показалось, женским полом мало интересовался, так как был одержим наукой. Хотя коллеги меня просветили, что он был женат вторым браком на женщине намного моложе его. Но, видимо, брак давно себя исчерпал, потому что я никогда не видела, чтобы он торопился домой.

Меня он хвалил все больше и приблизил к себе настолько, что проигнорировал остальных сотрудников. Мы готовили большую научную статью, в которой мне отводилась роль соавтора наравне с Крымовым. Он считал, что это справедливо. К тому же мне еще не встречался ученый, настолько лишенный честолюбия, как Иван Васильевич…

Лиза замолчала, рассказ воскресил в ее памяти Крымова – порывистого, увлеченного, внешне резкого, но невероятно доброго человека.

Из груди Лизы вырвался горький вздох. Дуся смотрела на нее внимательно, не подгоняла, не перебивала вопросами.

Крымов часто оставался в лаборатории один, продолжала Лиза, сотрудники уходили домой, а он продолжал работать, в этом был смысл его жизни.

Сейчас, анализируя случившееся, Лиза предположила, что именно в один из таких вечеров Крымов докопался до чего-то такого, что его испугало. Незадолго до этого, словно предчувствуя события, Крымов объяснял Лизе, что самое неприятное в работе ученого, когда перед ним встает моральная проблема.

Дальнейшие события стали разворачиваться стремительно. Крымов, как многие творческие интеллигенты, совершенно не разбирался в людях, был человеком наивным, доброжелательным, из тех, кого легко обмануть, а он этого обмана даже не заметит. Сгоряча чудаковатый профессор отправился к руководству института. Неизвестно, как просочилась информация об открытии Крымова, кто был свидетелем его доклада дирекции.

Он вернулся во взвинченном состоянии.

– Вот, Лизочка, я им все сказал. Все результаты наших исследований должны быть уничтожены, и я сделаю это немедленно. Тебя я тоже прошу стереть все записи, где бы ты их ни сохранила.

– Да что случилось, Иван Васильевич?! – воскликнула Лиза.

– Ты умная девочка, не сомневаюсь, что догадаешься сама, ведь мы подошли вплотную к опасному открытию. Я не хочу стать творцом-убийцей. Нет, нет! Все кончено, тема закрыта.

Лиза, конечно, была ошарашена. Пыталась воззвать к его благоразумию, не принимать решения сгоряча, сделать перерыв в работе, чтобы иметь возможность успокоиться и взглянуть на проблему под другим углом. Зачем же уничтожать плоды долговременного труда? В конце концов, любое открытие может быть использовано в мирных целях. К тому же рано или поздно додумается кто-то другой.

Лиза возлагала большие надежды в связи с выходом статьи, жаждала признания в научном мире… Но Крымов был непреклонен. Твердил одно и то же: уничтожить, стереть, забыть! Нельзя пускать это в мир, повторял он, ученый должен сознавать свою ответственность.

Следующий день был выходной, Лиза поздно встала, занималась уборкой, затем поехала в супермаркет закупить продуктов на неделю. Захватила с собой ноутбук. В торговом центре она обычно проводила несколько часов: пока ходила по бутикам – уставала, тогда можно было посидеть в кафе, выпить чашку капучино и поторчать в Интернете, потом уже идти в продуктовый зал.

Вернулась она домой к шести часам вечера, вошла в квартиру – и ахнула: все перерыто, раскидано, перевернуто; хотя на первый взгляд ничего не сломали, но разгром был полный. Приняв поначалу нашествие на квартиру за ограбление, Лиза бросилась к своим украшениям, среди них было несколько ценных и дорогих ей вещиц, но ни одной пропажи не обнаружила – все кольца, серьги, ожерелья лежали на своих местах в ящичках, их как будто даже не трогали, хотя шкатулки стояли на виду.

Лиза села на диван посреди вороха одежды, бумаг, мелких предметов, силясь сообразить, что же означает тарарам в квартире и кто его учинил.

Заиграл мобильник, звонил Крымов. Говорил он торопливо, возбужденно, почти кричал:

– Лиза, послушай меня внимательно! Ты должна немедленно уехать. На время. Уезжай с утра, я сам оформлю тебе отпуск.

– Куда уехать, зачем? – опешила она. – Что случилось, Иван Васильевич?

– Что случилось?! А с тобой ничего не случилось?

– Кажется, меня пытались ограбить, – неуверенно сообщила Лиза.

– Нет, моя дорогая, не ограбить. Они искали записи наших исследований. Сегодня меня сбили с ног на улице, отняли портфель и ноутбук. Косили под уличное хулиганье, но я-то знаю, что это неспроста. Караулили у подъезда, я только вышел из машины.

– Боже мой, вы не поранились, Иван Васильевич?!

– Плечо болит, сильно ударился, но это ничего, могло быть хуже. В моем-то возрасте… – Крымов немного отдышался. – Хорошо, что я до тебя дозвонился. Понимаешь, в запале и любовании собственной бескомпромиссностью, я совершенно не заметил, кто конкретно находился в кабинете директора. Выпалил свое решение закрыть тему, сообщил, чем грозят дальнейшие разработки, и, не слушая возражений, вышел вон. Старый мухомор! Я ведь не только себя, но и тебя подставил. А главное, даже представить не могу, кто за нами охотится.

– Иван Васильевич, вы мне так ничего и не объяснили, почему заморозили нашу работу.

– Лучше тебе не знать. И не задавай мне вопросов. Поверь на слово – мы чуть не выпустили на волю страшного зверя, способного погубить миллионы людей. Но учти, если возьмутся за меня, то и тебе несдобровать. Ведь ты должна знать весь ход наших экспериментов.

– Иван Васильевич, я никуда не поеду! – проявила твердость Лиза. – Вы все преувеличиваете. В крайнем случае обратимся в полицию. Надо заявить о краже ноутбука. Хорошо, что я свой взяла в супермаркет. В конце концов, если ваши выводы верны, грабителей скорее должен интересовать наш стационарный на работе.

– Я это предусмотрел и навел в своих документах порядок. – Крымов помолчал. – Вот ты сейчас сказала, и меня одолели сомнения, а вдруг я что-то оставил, забыл, сунул в другую папку. Со мной часто случается. Лиза, я немедленно отправлюсь в институт! Надо стереть любые файлы, где есть хотя бы намек на наши разработки.

– Опомнитесь, Иван Васильевич, пока вы доедете, наступит ночь, отправитесь завтра с утра.

Но Крымова отговорить Лизе не удалось. Он сел в свою старенькую «мазду» и поехал в институт, а жил от места работы далеко, на другом конце города.

Это случилось на Мичуринском проспекте; очевидцы рассказывали, что «мазда» стояла на светофоре, тронулась, когда зажегся зеленый свет, и в тот же миг в нее влетел внедорожник «тойота», – как потом выяснилось, автомобиль числился в угоне. Водитель «тойоты» с места происшествия скрылся. Впоследствии его так и не нашли.

Утром Лиза пришла на работу, узнала страшную новость, поначалу горевала, думала только о бедном Крымове, потом задумалась о себе и не на шутку перепугалась. После вечернего разговора с профессором она заподозрила, что авария была неслучайной. Как и посещение ее квартиры неизвестными.

Через два дня Лиза вместе с сослуживцами присутствовала на церемонии прощания со своим руководителем. В траурном зале, убранном цветами, она наконец имела возможность познакомиться с супругой, теперь уже вдовой Крымова. Сотрудники, случалось, злословили по поводу разницы в возрасте между Крымовым и его женой, но Лизе она показалась достаточно зрелой женщиной. Высокая, статная, ухоженная шатенка. Конечно, надо было сделать скидку на ее душевное состояние после кончины супруга. Вероятно, до несчастья с мужем она выглядела лучше, но все же на вид ей было около сорока. Крымов не дожил месяца до своего шестидесятилетия, так что по нынешним временам не такой уж неравный брак, как преподносили любительницы посудачить.

На поминках, которые состоялись в арендованном зале ресторана, вдова неожиданно обратилась к Лизе, сидевшей напротив нее за столом:

– Очень признательна вам, Лиза, за то, что вы пришли поддержать меня в трудную минуту. Иван Васильевич вас высоко ценил. Он связывал с вами большие надежды.

Лиза смутилась, не сразу нашлась, что ответить.

– А я с ним, – пробормотала она. – У нас были далекоидущие планы. Что я теперь без него?..

Лизе на глаза навернулись слезы, уже не первый раз за день.

– Вы очень скромны, – с теплотой продолжала Крымова. – Вы много значили для Ивана Васильевича. Он не раз рассказывал мне о вас. Ваш образ мыслей, ваш талант Ваня называл своим личным трамплином, вы как бы выталкивали его на очередную высоту. Он черпал идеи в совместной работе с вами. Жаль, что нам пришлось познакомиться при столь трагических обстоятельствах.

Лиза была тронута и польщена. Несмотря на скорбную ситуацию, сидевшие напротив мужчины поощрительно улыбались Лизе. Кого-то она знала лично, кого-то просто в лицо. Ее сотрудник Леонид Ганжа сидел по левую руку от вдовы и, не считаясь с ситуацией, посылал Лизе призывные взгляды. Он давно ухаживал за ней, но без взаимности, что, по всей видимости, не могло его отвратить от желания добиться благосклонности Лизы.

Были здесь и совершенно незнакомые люди. У Лизы внезапно закружилась голова, ею овладело странное наваждение – все эти незнакомцы таили в себе угрозу, губы улыбались, но глаза были холодны. Белые лица, как маски, застывшие в дежурных улыбках, ледяной взгляд убийцы в прорезях для глаз. Скоро беседа перетекла в другое русло, и о Лизе как будто забыли, но и тогда она не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдают.

Видно, заработалась, нервы стали ни к черту, заключила она. Посидев для приличия еще пять минут, Лиза встала из-за стола:

– Извините, я что-то неважно себя чувствую. Мне придется уйти.

Вдова обратилась к Леониду с предложением проводить Лизу.

Тот привстал, но девушка пресекла его желание быть полезным.

– Ни в коем случае, я живу практически совсем рядом.

«Только ухажера мне сейчас не хватало», – мысленно передернулась Лиза. Она вышла на улицу, остановила такси. Но страх не отпускал, а последующие события заставили ее пожалеть, что она отказалась от провожатого. Как только такси отъехало, Лиза заметила, что следом тронулся черный «сааб», припаркованный у ресторана. Когда Лиза входила в подъезд своего дома, «сааб» стоял неподалеку. В нем сидело двое мужчин. Все еще надеясь, что преследование лишь плод ее воображения, Лиза открыла дверь подъезда, но все же оглянулась напоследок. Один из пассажиров «сааба» быстро приближался к подъезду. Лиза уже в настоящей панике захлопнула дверь подъезда, надеясь, что незнакомец не сможет пройти без кода, но, как назло, навстречу из лифта вышли жильцы. Вот они открыли дверь, и незнакомец вошел в вестибюль. Лиза судорожно била по кнопке лифта, а тот все не хотел закрываться. Створки дверей наконец начали смыкаться, но человек успел просунуть ступню в щель. Лиза изо всех сил ударила каблуком по ноге преследователя, еще и лягнула в колено хорошенько. Тот сдавленно рыкнул, ногу выдернул, лифт поехал вверх. Вот когда Лиза порадовалась, что живет на пятнадцатом этаже. Второй лифт, к счастью, только спускался, поэтому у Лизы было время заскочить в квартиру и запереться на все замки. Через короткое время в дверь начали настойчиво звонить.