Kitobni o'qish: «Тайна старинной миниатюры»

Выражаю благодарность научному сотруднику Cектора рисунков Отдела западноевропейского изобразительного искусства Государственного Эрмитажа Елизавете Абрамовой за консультативную помощь при написании этой книги.

Ирина Кайрос

© Кайрос И., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Костя Круглов спешил домой. Он обещал маме и сестре Маше вернуться пораньше и помочь убрать в квартире, но заигрался с ребятами в футбол на школьном дворе. Время пролетело незаметно.

Срезая путь через пустырь, Костя убаюкивал совесть следующими соображениями: «Конечно, нарушать данное обещание нехорошо, но… Эх, если бы не этот пенальти!.. Как красиво его провел Гришка Соколов! Он просто ас – второй Марадона! И что? Я должен был уйти с поля в самый напряженный момент? Да кто бы меня понял тогда?! Сочли бы слабаком, и никогда бы больше не взяли в игру».

Так утешал себя Круглов, пока добирался до дома. Но не успел он протянуть руку к домофону, как дверь резко распахнулась и из подъезда стремительно выскочил человек лет сорока в спортивной куртке с натянутым на голову капюшоном, закрывающим лицо. Казалось, спортсмен и не заметил, как отпихнул мальчика в сторону, и в одно мгновение оказался за углом дома.

– Совсем не смотрит, куда бежит, – пробубнил себе под нос Костя.

«Носится как угорелый, а силища прям как у Кости Цзю. Ишь, как саданул меня по плечу, там сейчас, наверное, синяк размером с дыню будет! – пронеслось в голове у Круглова. – От таких ретивых "старичков" детей защищать надо! А то только и слышишь: "Уважайте старших, уважайте старших!" А они вон какие агрессивные!»

Продолжая бубнить в адрес чересчур резвого спортсмена и ничего не замечая вокруг, мальчик добрался наконец до своей лестничной площадки, и тут его глазам предстало страшное зрелище: на полу лежал их сосед – Петр Ильич, он был ранен, а на его груди расползалось кровавое пятно. Рядом валялся окровавленный нож! Костя с опаской наклонился к соседу:

– Петр Ильич! Что случилось? – дрожащим голосом спросил мальчик.

К удивлению Кости, Петр Ильич очень тихо, преодолевая боль, заговорил. Чтобы расслышать слова раненого, мальчик вынужден был наклониться и приблизить к старику свое ухо.

– Костя, отнеси ко мне в музей эту вещь, – трясущейся рукой Петр Ильич сунул мальчику какой-то маленький сверток. – Только постарайся… Чтобы ее сразу же нашли… У меня на столе… Обещай…

– Да, да, – снова закивал головой, как китайский болванчик, перепуганный Костя. – Я отнесу ее, сегодня же.

– Сегодня пятница… не успеешь… в понедельник иди… с утра, нельзя откладывать…

– Да, да, – снова закивал головой Костя, с ужасом наблюдая за разрастающимся красным пятном на груди соседа. – Обещаю!

После этих слов Петр Ильич потерял сознание, а Костя вскочил как ужаленный и бросился к своей двери. Отчаянно нажимая кнопку звонка своей квартиры, он орал во весь голос:

– Маша, скорей, вызывай скорую! Петр Ильич умирает!

Дальше все как во сне: приехала бригада скорой помощи, увезли Петра Ильича. Врач сказал, что пострадавший жив, но надежды на его выздоровление почти нет. Приехала, конечно, полиция. Они что-то спрашивали Костю в присутствии его мамы, он им что-то отвечал. А что – он плохо помнил. В голове у мальчика была одна мысль: нужно молчать про сверток! Поэтому на вопрос о том, говорил ли что-нибудь сосед, Костя невинно вытаращил на следователя глаза и отрицательно покачал головой: «Нет».

И только когда все разошлись, он прошел в ванную комнату, вытащил из кармана спортивной куртки таинственный сверток и развернул его. Внутри была небольшая коробочка из красной кожи с тиснением.

– Что это у тебя? – вопрос, прозвучавший над самым ухом, заставил Костю подпрыгнуть от неожиданности. Так и есть, сестра Маша выглядывает из-за плеча.

– А чего это ты без стука заходишь? – угрюмо пробормотал Костя.

– А ты за собой дверь забыл закрыть, я и зашла узнать, как дела, ты сам не свой последние два часа, – Маша, как всегда, не испытывала чувства вины. – Нет бы «спасибо» сестре за заботу сказать! Хотя я от тебя благодарности и не жду. Скорее медведи в зоопарке станцуют «Лебединое озеро»… Ладно, проехали, братец. Повторяю вопрос: что это за коробочка и откуда ты ее взял?

– Там, где взял – уже нет! – буркнул в ответ Костя. – И давай кыш отсюда! Я тебя не звал!

– Так, так, так… – задумчиво пропела Маша. В следующее мгновение она молниеносным движением выхватила у него коробочку и, не дожидаясь его реакции, тут же ее открыла.

– Ух ты! – удивилась сестра. – Сразу видно – старинная работа, – добавила она, видом знатока разглядывая содержимое.

Заглянув сестре через плечо, Костя был разочарован. Все что угодно рассчитывал он увидеть, только не маленький портретик девушки в старинном платье. Неужели из-за этой безделицы так волновался Петр Ильич?

– Смотри, да здесь наряды есть для этой красавицы, – продолжая аккуратно копаться в коробочке, сказала Маша. – Вот, гляди! Берешь эту прозрачную пластинку, на которой нарисован костюм мушкетера, накладываешь сверху на изображение – и вот перед тобой уже девушка в мужском костюме! Здо2рово! У меня в детстве была книжка-игрушка похожая. Я из нее вырезала куколку, а потом наряды для нее. На них были специальные «лапки», которые нужно было загибать, чтоб наряд держался на куколке. Но эта игрушка намного интереснее – отдашь мне?

– Не могу! – Костя с мрачным видом попробовал отнять коробочку. Но Маша была начеку и быстро отпрыгнула в сторону. – Отдай, я тебе сказал!

– И не подумаю! А почему ты не можешь эту безделушку мне подарить? А ну, давай выкладывай все на чистоту, иначе я покажу эту вещицу маме. Пусть она разбирается с тобой!

– Только не надо сюда еще и маму приплетать! – разозлился Костя.

Тяжело вздохнув, он рассказал Машке всю правду.

1615 год

Густав Даниэльсон с улыбкой наблюдал за дочкой брата, жизнерадостно лепечущей что-то непонятное в своей колыбельке. Юноша вздохнул украдкой.

Маленькая Лиззи вполне могла бы быть его дочерью. Но его родители и родители Одетт распорядились иначе. Для них он оставался прежним мальчишкой Густи – вечно перепачканным в красках подмастерьем мэтра Рено. Его возраст был против него. Девушка в пятнадцать лет – уже невеста, а вот жених должен быть постарше. Поэтому мужем красавицы Одетт стал его старший брат Эдгар. В свои восемнадцать он уже работал на равных с отцом в мастерской.

На их свадьбе Густав сидел, опустив глаза, так как не мог спокойно смотреть на бледное лицо Одетт. В голове была только одна мысль: «Значит, не судьба». Нужно было жить дальше, и Густи, превозмогая силы, жил.

Между братьями не было вражды. Густав смиренно принял родительский вердикт, хоть и страдал в глубине души. Все же это его родной брат достался Одетт, а не какой-нибудь пришлый толстосум.

Густав так и не пошел по стопам отца и брата, не стал заниматься ювелирным делом, как они, а серьезно увлекся живописью. Он был очень благодарен отцу за то, что тот с пониманием отнесся к его увлечению. Сначала Густав работал подмастерьем у мэтра Рено, растирал ему краски, наносил грунт, изготавливал подрамники и натягивал на них холст. Не так-то и просто сделать хороший подрамник, здесь надо знать некоторые хитрости – дерево должно быть качественным и сухим. А то потом картину так перекосит, что ого-го! Со временем мэтр Рено стал доверять ему более творческую работу – подрисовки на картинах. Для Густава это было гораздо проще, чем сделать хороший подрамник!

Мэтр Рено всегда пользовался книгой, которой он дорожил как величайшим сокровищем. Это было редкое издание сборника гравюр, фонов и архитектурных шаблонов Ганса Вредемана де Вриса «Художественная перспектива». Нельзя и сосчитать, сколько шедевров украсили фоны, срисованные с этой книги. Благодаря этим чудесным задникам, изображающим живописные руины или фантастические пейзажи, которые Густав старательно копировал на заказанные клиентами полотна, картины художника пользовались большим спросом.

Незаметно пролетели пять лет учения. За это время он во многом преуспел. В последнее время старик частенько поручал Густаву заканчивать портреты вместо него.

У старого живописца не было детей. Жена давно умерла, вот так и получилось, что юный подмастерье заменил ему семью.

После смерти мастера Густав с изумлением узнал, что стал его наследником. Хотя, по правде говоря, особым богатством там и не пахло. Какое-то время ученик продолжал дело старика Рено – писал на заказ портреты купцов и купчих, местных дворян. Но Руан – это не Париж, тут особо не развернешься. Да и желания такого у молодого мастера не было. К этому времени он четко осознал две вещи. Во-первых, он все еще любит Одетт. Нет, не правильно. Он еще сильнее, чем прежде, любит Одетт. И, во-вторых, он больше не хочет писать портреты.

Его привлекла миниатюра. У мэтра была старинная Библия, украшенная чудесными миниатюрами. Они просто околдовали юного Густава. Возможно, тут сказалось еще и его происхождение из семьи ювелира. Помогая отцу, он привык работать с мелкими предметами, придавая им законченность формы и совершенство в деталях.

Он стал мечтать о том, как будет рисовать маленькие миниатюрные портреты. Путешественники будут брать их с собой в дорогу, воины – на войну, и тогда любимый образ всегда будет с тобой. Ведь это же прекрасно!

Решив попробовать свои силы в этой области, он заострил на один волосок кунью кисточку и нарисовал на крошечном куске пергамента портрет Одетт. Получилось грубовато – все-таки не хватало умения рисовать малые формы. И это при том, что сначала он по заказу брата сделал ее большой живописный портрет, который удался на славу. А с миниатюрой у него ничего не вышло. С пергамента Одетт смотрела тусклым застывшим взглядом!

Густав снова приступил к работе. На этот раз он решил работать на медной пластине. Он тщательно проработал руки, прическу, детали одежды. Маленький рот с лукаво приподнятыми уголками губ. Особенно долго он работал над глазами девушки, пытаясь придать им то пленительное выражение, которое не раз замечал у Одетт. Ее взгляд до сих пор сохранял озорные искорки. Да и вообще она мало изменилась за это время, несмотря на рождение ребенка. Выглядела такой же юной девушкой, какой была до замужества. А может, это Густав ее такой видел?

Он очень старался «оживить» миниатюру, но чуда не произошло. Хотя этот опыт был более удачен, чем эскиз на пергаменте. Главное, ему почти удался взгляд. Вот именно: почти. Для Густава этого было мало. Он мечтал о большем!

И тут он вспомнил разговор с мэтром Рено. Увидев однажды, с каким интересом разглядывает юный подмастерье рисунки в Библии, учитель затеял разговор о миниатюрах. Заодно рассказал ему историю из своего детства о соседском мальчишке – Исааке Оливере. Он был младше Рено, года четыре ему было, но мальчишки сдружились, как часто бывает среди соседей.

Однако из-за того, что Исаак и его семья были гугенотами¹, им пришлось покинуть Францию и уехать в Англию, чтоб не опасаться гонений из-за своей веры. В новой стране Исааку повезло, он попал в ученики к известному миниатюристу Николасу Хиллиарду. Мэтр Рено рассказывал, что Николас рисовал даже особ королевской крови! Сейчас Исаак и сам стал знаменитостью, ему заказывают свои миниатюрные портреты многие знатные люди Лондона.

Густав удивился осведомленности старого живописца. Где Руан, а где Лондон с королевским двором. Да и откуда бы мэтру Рено все это знать? Видимо, придумал, чтоб придать себе вес, мол, вон какие друзья именитые у него есть.

В той давней беседе мэтр Рено как будто прочел мысли своего ученика Густава и тут же рассказал еще о том, что Исаак заезжал в Руан по дороге в Венецию. Мэтр Рено и сам удивился этому. Оливер тогда объяснил свой приезд тем, что хотел повидать родные места и своего старого друга детства. Встреча Исаака Оливера очень обрадовала, он даже адрес свой оставил и пригласил Рено в гости.

Густав, слушая эту историю, про себя усмехнулся, не очень-то он поверил в искренность этого предложения. И дураку понятно, что вряд ли Рено отправится в Англию, так что, скорее всего, адрес Исаак оставил из вежливости. Но сейчас все это может пригодиться самому Густаву!

Юноша уселся за стол и на листе бумаги написал:

Дорогой друг Исаак!

Прими подателя сего в свои ученики. Густав Даниэльсон в течение многих лет был моим подмастерьем и зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Он хотел бы стать миниатюристом, а в этом я ему мало чем могу помочь. Прошу, не откажи в просьбе в память о нашей старой дружбе.

Рено

Закрывая письмо печатью мэтра Рено, Густав не испытывал ни малейшего чувства вины. Вряд ли Исаак догадается, что это почерк не его друга, да и видел ли он его почерк вообще? Молодой человек был уверен, что мэтр Рено с удовольствием бы и сам написал это рекомендательное письмо.

На следующий день Густав сложил в котомку свои нехитрые пожитки, а также две бесценные книги, доставшиеся ему от мэтра Рено, и пошел в порт. Еще он взял с собой маленький миниатюрный портрет своей возлюбленной Одетт, пусть тот и не был очень удачным. Специально для такого случая он заказал маленькую красную сафьяновую коробочку с тиснением. На обороте коробочки он нарисовал два сердца, а также написал свое имя и большие латинские буквы О и Л – первые буквы имени и девичьей фамилии Одетт Лефевр. Вот так налегке молодой художник покинул родной город. В Англию его гнала безнадежная любовь и мечта стать знаменитым миниатюристом!

Наши дни

На следующий день Костя вместе с сестрой, отделаться от которой было не проще, чем от рыбы-прилипалы, отправились в больницу проведать соседа. Они прихватили с собой яблоки, которые так любил Петр Ильич, а также пару пакетиков апельсинового сока.

Но повидаться со стариком не получилось, у них даже передачу не взяли. Петр Ильич находился в коме, и надежды на его выздоровление было мало.

Опечаленные этой новостью, ребята вышли на улицу. Погода была прекрасная, и они решили немного прогуляться. Выпив апельсиновый сок из пакетиков, они взяли по яблоку и с хрустом надкусили сочные зеленые бока.

– Интересно, кто же все-таки напал на Петра Ильича? – вслух высказал давно мучавшую его мысль Костя.

Маша бросила на него косой взгляд и продолжила сосредоточенно грызть фрукт.

– Я тут вспомнил, как столкнулся у подъезда с одним подозрительным типом, как раз перед тем, как обнаружил на лестничной площадке Петра Ильича. Настоящий бандюган: капюшон надвинут на башку так, что лица не разглядишь, силища немереная. Я еще тогда подумал, что для такого убить – что стакан воды выпить. По виду ровесник нашей мамы, ну, может, немного постарше.

– А вот я тут случайно услышала, как полицейские говорили о том, что на нашего соседа напал местный хулиган из соседнего дома. Они его уже даже поймали, а думали, что будет «висяк», ну, они так называют дела, которые невозможно раскрыть, а все оказалось проще пареной репы. По их версии, этот хулиган пришел в ломбард по соседству сдавать часы Петра Ильича. Помнишь, у него были старомодные часы-луковица, ну, такие, что на цепочке к поясу крепят и носят в кармане? Мерзавец так спешил, что цепочку оборвал!

– Ух ты, как оперативно наша полиция работает! – восхитился Костя. – А этот хулиган уже сознался?

– Не-а! Полицейские говорили, что он «горбатого лепит», ну, сказки сочиняет, – пояснила Маша. – Врет, мол, что портфель старика на помойке нашел, там еще были какие-то бумаги, кошелек пустой с мелкими монетами и вот эти часы. Деньги он потратил – мороженое себе купил самое дешевое, в стаканчике. Портфель с бумагами нашли у него дома, а часы он пошел в ломбард сдавать. Там его полиция и схватила!

Какое-то время ребята шли молча. Костя переваривал полученную информацию. Что-то в этой истории не клеилось.

– Слушай, Маша! – не выдержал он. – А что, если этот хулиган говорит правду? Ну, представь себе, чего бы он поперся именно в наш подъезд? Ну, вот нужны ему деньги, так он мог их просто у прохожего отнять на улице, а в соседнем подъезде чего ему околачиваться? Его там многие заметили бы и сразу же опознали. В любую минуту ведь в подъезд могли войти. День на дворе, люди туда-сюда снуют. Да и на что он мог здесь рассчитывать? Так рисковать и ради чего? Это же не дом, где олигархи живут! Представь: вышел он из своего дома и тут же зашел в соседский, затаился в подъезде, как паук, и стал ждать жертву. А тут Петр Ильич в своем поношенном пальтишке и c потрепанным старомодным портфелем. Вот уж «богатый» улов!

Маша засмеялась, представив эту картину. А Костик продолжил:

– И потом, чего бы ему тогда перстень с руки у Петра Ильича не снять, раз уж он на такое злодейство ради добычи пошел, перстень-то золотой! Я его видел на руке Петра Ильича вчера. Да и карманы бы все вор вывернул в поисках банковской карты. К тому же и сверток с миниатюрой он бы тогда обязательно нашел и с собой унес! Нет, мне что-то не верится в его виновность.

– Да, теперь, когда ты все это по полочкам разложил, я и сама усомнилась, – поддержала его Маша. – Но тогда кто, если не этот хулиган?

– Бандюган, который на меня налетел! – уверенно произнес Костик. – Надо в полицию пойти и все рассказать!

– Все? – удивилась Маша.

– Ну… почти все. Про сверток со старинной картинкой – ни слова! Я Петру Ильичу обещал.

Остаток дороги они прошли молча. Каждый думал о своем. Дома мама встретила их расспросами о здоровье Петра Ильича. Услышав не слишком обнадеживающие новости, она расстроилась.

– Господи, что же это творится такое на белом свете! – причитала женщина. – Вот как же я вас теперь буду одних оставлять-то? Чего хорошего ждать, если среди белого дня ни за что ни про что на бедных стариков нападают!

– Мама, – решила прояснить ситуацию Маша, – преступник часы сорвал с цепочки у Петра Ильича, хотел их продать!

– Да не мог он их сорвать! – отмахнулась от ее слов мать. – Цепочка на днях у него порвалась. Петр Ильич собирался ее в ремонт с часами отнести. Я его встретила накануне нападения, так он сетовал, что часы положил в свой портфель, а в ремонт забыл их отдать. Собирался на следующий день зайти, и вот оно как получилось!

Маша и Костик заговорщически переглянулись. Вот и получили они еще одно доказательство невиновности местного хулигана, вернее, подтверждение правдивости той истории, которую он рассказывал полицейским. Ведь часы он с цепочки не срывал, из кармана не вытаскивал, они действительно лежали в портфеле!

Лондон, 1615 год, ноябрь

Густав пробирался по узким улочкам Лондона в надежде встретить человека, который помог бы ему найти нужный дом. Плащ намок от проливного дождя и уже не защищал от холода. А еще туман! Казалось, облака со всего света вдруг разом сомкнулись над Лондоном, стремясь скрыть этот жуткий город от глаз путешественников.

Вообще, об этом тумане можно было бы поэму написать. Он поднимался от реки Темзы, пересекавшей Лондон, впитывал в себя смрад улиц, заваленных гниющими кучами мусора, смешивался с грязными клубами дыма из печных труб, а затем поднимался ввысь до самых облаков, надежной завесой укрывая город.

И что воображают о себе эти англичане? Густав на прекрасном нормандском наречии спрашивает у них дорогу, а они только плечами пожимают и что-то болтают на своем непонятном языке. Ну как же не повезло людям с языком! Прямо каша какая-то, а не язык. Хотя это, конечно, личное дело англичан. А от бумаги с адресом они вообще шарахаются.

Конечно, он не был настолько наивен, чтоб начать поиски прямо от того постоялого двора, где остановилась почтовая карета. Поскольку Густав прибыл в город засветло, то решил не терять время и деньги. Ему хотелось уже сегодня добраться до Исаака Оливера – друга мэтра Рено. Увидев пару крепких молодцев с портшезом², он сразу же оплатил их услуги, чтобы не слоняться по незнакомому городу, не владея к тому же английским языком.

А носильщики и рады стараться. Сделали вид, что все поняли, усадили его, были любезны, все повторяли «мсье» да «мсье», а оказалось, что это было единственное французское слово, которое они знали. Носильщики, даром что мускулистые здоровяки, еле тащились. Только один раз они хорошенько припустили, когда в соседнем переулке раздался истошный вопль, явно взывающий о помощи. Вот тут они помчались прямо в противоположном направлении, как арабские скакуны. Густав, движимый человеколюбием, рвался на помощь несчастному, но куда там! У него в ушах только ветер свистел.

А вскоре мо́лодцы остановились, высадили его из портшеза, махнули руками в сторону ближайшего особняка и вмиг испарились в непроглядном лондонском тумане. Густав, ободренный их уверенным тоном, двинулся к указанному особняку. А дом оказался не тот. Вот он и бродит с тех пор по рытвинам и ухабам лондонских улиц, натыкаясь время от времени на мусорные кучи.

Ох, ну и что делать в этой ситуации? А скоро совсем стемнеет. В лабиринте этих узких извилистых улочек смеркается еще быстрее. Верхние этажи домов нависают над нижними, закрывая последние проблески дневного света. Что делать, что делать? Густав в отчаянии озирался по сторонам. Неожиданно он увидел вывеску трактира. Что ж, тоже неплохо. Можно будет обсохнуть и согреться. Да и перекусить. При мысли о еде в животе сразу же заурчало. Он быстрым шагом двинулся в сторону гостеприимных огней.

Разомлев у камина от тепла, сытной пищи и нескольких кружек бодрящего напитка, Густав сам не заметил, как задремал. Очнулся он от энергичного тычка. Открыв глаза, художник сфокусировал сонный взгляд на недовольном лице трактирщика. Тот знаками показывал, что таверна закрывается. Густав совсем приуныл. За окном царила темнота и хлестал дождь. «И как люди могут жить в таком городе?» – в очередной раз поразился юный художник. Потянувшись, он встал и решил напоследок попытать удачу:

– Мсье, не подскажите, как мне найти этот дом? – с этими словами он протянул трактирщику бумагу с адресом.

Тот раздраженно выдавил из себя тираду и показал на дверь. Густав двинулся было к выходу, но потом снова повернулся к трактирщику.

– Исаак Оливер… художник… – юноша вытащил миниатюру с изображением Одетт. – Исаак Оливер, он рисует вот такие миниатюры. Где живет этот человек? Вот адрес…

Трактирщик приостановился и, кажется, на этот раз что-то понял. Взяв из рук Густава бумагу с адресом, он попробовал ее прочесть. Взяв кусочек угля, трактирщик нарисовал на обороте бумаги план, обозначив крестиком место, где стоял дом Исаака Оливера. Получалось не так и далеко. И идти надо почти не сворачивая. Приободрившись, Густав отправился в путь.

Вот, кажется, и нужный дом. Выглядит неплохо. Большое строение, сразу видно, что хозяин не привык гроши считать. Густав решительно постучал в дверь. И не один раз. Наконец из-за двери раздался окрик. Конечно же, на непонятном ему английском, но, судя по тону, по-французски это бы звучало так: «И кого это черти так поздно принесли?»

– Мне нужен Исаак Оливер. Я приехал из Руана, от мэтра Рено, художника! – громко заорал по-французски Густав. Он понял, что за дверью такого богатого дома стоит, скорее всего, слуга, который вряд ли его поймет. А вот Исаак, который знает французский, обязательно поймет, значит нужно сказать так, чтобы тот мог услышать. Его догадка оказалась верной.

Наверху распахнулось окно, и оттуда высунулась голова в ночном колпаке.

– Эй, кто это там упоминает Руан и Жака Рено?

– Это я, Густав Даниэльсон, его ученик! У меня для вас письмо от него! – в ответ воцарилось молчание, а потом недовольный голос произнес:

– Ладно, заходи! – после этих слов Исаак Оливер дал какое-то распоряжение слуге.

Густава провели в богато убранную комнату: комод, шкаф, стол из резного черного дерева, удобные кресла – ничего общего с простотой дома мэтра Рено. А ведь тот был не последним в Руане живописцем. Вот что значит писать портреты королевских особ. Это тебе не вывеску для трактира «Золотой гусь» рисовать!

Хозяин дома встретил его в теплом халате.

– Ну что ж, давай письмо, – пророкотал Исаак на хорошем французском.

Сев в кресло и придвинув поближе свечу, он внимательно прочел рекомендательное письмо несколько раз. Некоторое время Исаак Оливер сидел молча и недовольно хмурил брови.

– И как поживает старина Рено? – спросил Оливер. Было видно, что он еще не принял решения, поэтому просто оттягивает время.

Густав мог бы соврать, придумать какуюнибудь историю, но он слишком устал, поэтому ответил просто:

– Мэтр Рено умер. Это письмо он написал перед смертью, – произнеся эти слова, Густав осознал, что сейчас может снова оказаться на улице. Старый друг мертв, значит, не может быть и никаких обязательств. Но, видно, фортуна решила немного побаловать юного художника.

– Что ж, все мы не вечны! – вздохнул Исаак и потер в раздумье лоб. – Я пока еще не решил, что мне с тобой делать. У меня есть сыновья. Они мои главные помощники и ученики, поэтому я не нуждаюсь в подмастерьях. Но и прогнать тебя не могу в память о старом друге… Поживи у меня какое-то время, поработай рядом со мной. Я же попробую поговорить с Хиллиардом, у которого я обучался в свое время. Может, он сможет тебя взять? Это все, что я могу сделать для тебя сейчас. Ну, и пока ты живешь у меня, я предоставлю в твое распоряжение каморку рядом с чердаком. Там, может, и не слишком уютно, зато сухо и тепло. Слуга проводит тебя туда. Завтрак у нас в семь утра. Опоздаешь – никто ждать не будет, останешься голодным!

Никогда еще Густав не чувствовал себя таким счастливым!