Kitobni o'qish: «Старый дом»

Одинокий дом тихо поскрипывал на заснеженной деревенской улице и уныло стонал:

– О-хо-хо… скучно мне. Никому я не нужен – видно, старый стал.

Внизу, под полом одинокого дома, сидели две сгорбленные тени и прислушивались.

– А ведь он прав, Шушу! – хриплым, простуженным голосом вздохнула одна из фигур, что была поменьше. – Одни мы здесь остались, в пустом доме-то. Молодёжь вся разбежалась, да оно и понятно: тепла нет, корм закончился.

– Да-а… – задумчиво протянула Шушу, крупная серая крыса, и шумно чихнула.

– Разве можно было предположить, что когда-нибудь я смогу бегать по всему дому, не боясь попасть в лапы зубастого кота! Бывало, не то что чихнуть, шевельнуться боялась. И правда, Бяка, скучно стало…

Бяка согласно закивала и зябко поёжилась. Не правда ли, странное имя для худой, старой мышки? Так прозвали её с тех пор, как здесь жили последние хозяева. Когда-то Бяка была весьма пронырливой и шустрой особой. Обходя расставленные мышеловки, она без стеснения бегала по дому. Хозяйский ребятёнок, недавно научившийся выговаривать самые несложные слова, вроде “баба” и “папа”, едва завидев юркую мышку, показывал на неё пальцем и радостно кричал: «Бяка!» Он называл так любое существо, не относящееся к человеку. А так как именно эту мышку он видел чаще всего, то за ней прочно закрепилось имя Бяка.

– Может, и нам пора перебираться поближе к теплу? – Бяка вопросительно уставилась на подругу. – Вон, мой брат с женой, как славно устроились! В подполе ихнего дома полно еды: морковка, картошка. И вообще тепло.

– Никуда я отсюда не пойду, – насупилась Шушу. – здесь родилась, здесь и умру.

– Это верно, – вздохнула Бяка, шевельнув хвостом, – родину покидать трудно! Спокойной ночи, Шушу.

– Спокойной ночи, Бяка. – промямлило серое создание и исчезло в тёмном глубоком проёме между брёвнами старого дома.

Бяка, шаркая, направилась к углу, куда ещё летом успела натаскать солому с ближайшего поля, да кучу старых выцветших тряпок.

Зима в этом году казалась невыносимо долгой и на редкость холодной. И ещё не раз два сгорбленных существа жаловались на одинокую и безликую жизнь, но все так же упорно цеплялись за родной уголок.

Но вот весело застучала по ветхим подоконникам капель. Пришла, наконец, весна.

Бяка выбежала на низенькое крылечко и, довольно щурясь приветливому солнышку, подставила ему свои впалые, покрытые свалявшейся шёрсткой, бока.

Даже вечно ворчащая Шушу вылезла из тёмной норки и теперь стояла рядом с подругой, растянув в улыбке свой, почти беззубый, рот.

Деревенскую улицу было не узнать: дорога превратилась в большой ручей. Скоро весна смоет остатки унылого белого пейзажа и наполнит всё вокруг ликующими тонами.

Бяка игриво подпрыгнула – судьба снова дарила им необыкновенный шанс – видеть, как встаёт солнце, ощущать на зубах сладковатый привкус пшеничных зёрен, вдыхать терпкий аромат изумрудной травы, словом, ощущать всё то, что называется жизнью.

Конец невыносимому холоду и вынужденному одиночеству. Теперь, когда тает снег, можно сбегать к родне, живущей в соседнем доме. Правда, там хозяйничает большой рыжий кот Руслан, но разве это преграда? В прежние времена Бяка легко уходила от любой погони. И она вприпрыжку понеслась к соседскому дому. Земля была холодная и мокрая, так что вскоре лапки у Бяки замёрзли.

Добравшись до соседского амбара, она юркнула в щель и в потёмках стала пробираться к многочисленным мышиным норкам. Бяка остановилась и повела носом.

– Странно, но пахнет нежилым, – растерянно подумала она. – Интересно, почему меня никто не встречает?

И чем дальше по проходу она пробиралась, тем печальнее становилась Бяка.

– Странно, всё очень странно… – не переставала бормотать она, и тут до её ушей донёсся слабый писк, исходящий от одной из норок.

Она кинулась на голос.

Внезапно писк раздался рядом, и Бяка, внимательно оглядевшись, рассмотрела в полумраке маленького мышонка, который жалобно плакал.

– Ты почему здесь один? – удивилась Бяка.

Малыш съёжился и испуганно замолчал. Он впервые видел эту старую, худую мышь. Её вид сильно напугал его, и он собирался заплакать ещё громче.

Предвидя это, Бяка сказала строгим голосом:

– Если будешь плакать, я тебя больно укушу, так что лучше отвечай мне – почему ты здесь один?

Маленький мышонок вытаращил глаза и прошептал:

– Маму и папу съел страшный зверь, у которого острые зубы и злые глаза.

– Руслан, – упавшим голосом подсказала Бяка.

– Нет, – покачал головой мышонок, – Руслан рыжий, большой и всё время мурлычет. А этот – очень умный, хитрый и молчаливый.

– Сначала не стало мамы и папы, а потом, когда кушать было нечего, ушли один за другим мои братья и сёстры. Думаю, их он тоже съел. – всхлипнул малыш. – А как ты сюда добралась, и кто ты?

– Ну, добраться к вам не составляет никакого труда, а зовут меня Бяка.

– Так ты моя тётя! – обрадовался мышонок и придвинулся ближе. – Мой папа говорил, что ты очень мудрая и смелая, и что сейчас ты похожа на старый, облезлый шнурок, – и, пристально взглянув на Бякино тело, добавил, – с чем я совершенно согласен.

– А папа тебе не говорил, что один его мышонок растёт совершенно бестактным

существом? – тут Бяка не удержалась и больно щёлкнула племянника по носу.

– Что ж, – продолжила она, – одному тебе здесь делать нечего, так что пойдём со мной.

Спустя несколько минут они оба стояли на крылечке старого дома перед изумлённой Шушу.

– Зачем нам нужен этот заморыш? – обиженно надувшись, заявила Шушу. – Самим есть нечего!

– Мой племянник, – представила мышонка Бяка.

– Меня зовут Кич, – внимательно разглядывая большую, серую крысу, сказал малыш и повторил историю гибели своего семейства.

– Бедный малыш, – утирая слёзы, всхлипнула Шушу и скрылась в дырке под дверью.

Через минуту она снова появилась и протянула Кичу кусок заплесневелого, твёрдого как камень, сыра. Мышонок, давно не евший, с жадностью разгрыз маленький кусочек.

– Бедный малыш! – Всё так же горько всхлипнула Шушу и укоризненно посмотрела на подругу.