Kitobni o'qish: «Собачница»

Бородатый ангел

Говорят, что у каждого человека есть свой Ангел. Где-то, в далёких возвышенных далях, которых мы не помним, всякой живой душе назначают личного Хранителя, чтобы, спустившись на Землю, человек имел защиту, своеобразный буфер между самим собой и окружающими его существами и стихиями. Говорят также, что мы не можем видеть своих Ангелов. Они незримо сопровождают нас всю нашу жизнь, и показываются людям лишь в исключительных обстоятельствах. Говорят многие и многое. Только вот проверить всё, что говорят, никак невозможно. Именно поэтому человек, как существо разумное и думающее, должен всё, что слышит, пропускать через себя, чтобы почувствовать – правда это, истина? Или неправда? А может – правда, но исковерканная, как слово в игре «испорченный телефон», едва различимая, выряженная в чужие дешёвые одежды…

Мой личный Ангел поджидал меня в душистых кустах розовой спиреи, ею всё было усажено в детском саду, абсолютно всё. Одуряющий запах пушистых соцветий облаком стоял в жарком полуденном воздухе, смешиваясь с аппетитной волной обеденных кухонных ароматов. Вдоволь наплескавшись в уличном мелком бассейне, я лениво висела на качелях, дожидаясь мамы. В те дни, когда она работала в первую смену, меня со всеми вместе спать не укладывали, и отпускали восвояси бродить, где вздумается, с непременным соблюдением строжайшего табу – за территорию ни ногой! Да я и не собиралась…

Из приятной полудрёмы к действительности меня вернул чей-то настойчивый слащавый голос:

– Девочка! А, девочка! Хочешь конфетку?

Потного лысого мужика с бегающими скользкими глазками отделял от меня лишь ненадёжный детсадовский забор – дырки между прутьями редкие, кое-где погнуты, любой пролезет на раз-два. Страх сдавил мне горло своей мохнатой невидимой ручищей, и в голове понеслись жуткие мысли: в городе орудует маньяк, это всем известно. Пропадают девочки, уже несколько за пару месяцев. Совсем недавно в пригородном лесочке обнаружили страшную находку: в мусорных мешках прикопанные части тела одной из пропавших (господи, даже представить страшно), её фамилию писали во всех газетах, повторяли по радио, на местном телеканале; в школах и садиках осторожненько ориентировали детей, чтобы не доверялись незнакомцам. И вот – на тебе! Прямо напротив стоит настоящий маньяк. Что делать?! Непростой вопрос, если тебе около шести лет от роду. Пока всё это вихрем проносилось в моём скукоженном от ужаса мозгу, из ближайшего куста бойко вылезло нечто кудлатое, бородатое, и бодреньким галопом поскакало в сторону потенциального маньяка, издавая утробные хрипящие звуки. Кажется, я зажмурилась на миг, пытаясь стряхнуть с себя наваждение, не дающее двигаться и бежать, а когда глаза подняла – за забором никого уже не было. Медленно обвела я взглядом качели, веранду, песочницу – всё было чисто. Никакого присутствия посторонних. Выдохнув, сделала шаг в сторону, и едва не свалилась прямо на большую каштановую собаку, привалившуюся своим мохнатым боком к моей голой ноге.

– Ай! Ты что, я же чуть на тебя не упала!

Собака подняла вверх радостную морду и улыбнулась мне. До этого момента я никогда в жизни не видела, как улыбаются собаки. Человек, с собачьей улыбкой незнакомый, вполне может принять её за оскал – широко разинутая пасть, передние зубы обнажаются, кожа на челюстях стягивается, открывая острящие белоснежные клыки. Но меня это всё нисколечко не испугало. Невозможно испугаться, когда видишь такие нежные, честные и добрые глаза! Присев на корточки, я оказалась с собакой лицом к лицу.

Ты хороший пёс…хороший…спасибо тебе!

– Ррруф! Вуф! – сказал пёс, радуясь, что я поняла его правильно, и лизнул меня прямо в щёку своим мягким липким языком.

– Подожди, я тебе сейчас котлетку принесу! Котлетку! Сбегаю в группу и принесу! Подожди здесь, ладно?

– Ладно, конечно, подожду, – ответил мой спаситель, навострив свои висячие уши, красиво обрамлённые шерстяной бахромой.

– Вот! На, держи! – запыхавшись, выдохнула я, прибежав обратно через минутку, – Ещё хлеб…будешь хлеб?

– Буду! Всё буду! Спасибо тебе!

– Это тебе спасибо, что прогнал того ужасного мужика.

– Он плохой человек, плохо пахнет.

– Да, я тоже сразу поняла, что плохой…А как тебя зовут?

– Никак…я ничей пёс, у меня нет имени.

– Как жалко… давай, ты будешь моим пёсиком? Хочешь?!

– Спрашиваешь…конечно хочу… только тебе не разрешат меня взять, – вздохнул барбос, дожёвывая кусок.

– Конечно разрешат! Что за глупости…я расскажу им, как ты меня спас. Ты такой храбрый! Давай я тебя поглажу, ты хороший пёс…хороший…

– Ника…Ника! Идём, идём домой! Боже мой, что это за собака, откуда она тут? Грязная какая, не смей её трогать! Сейчас скажу сторожу, чтобы прогнали…

– Мама! Не прогоняйте его, он же меня спас! Давай его себе возьмём?! Пожалуйста, ну пожалуйста, мама…

– Глупости, он наверняка лишаястый…облезлый какой, кошмар. Пойдём, пойдём! Пойдём, говорю! Ну что ты ревёшь?! Прекрати немедленно реветь, пошли, я сказала!

Упираясь и захлёбываясь слезами, я прокричала, выдёргиваясь из маминой руки:

– Пёсик! Жди меня здесь, хорошо? Жди-и! Завтра принесу тебе много вкусного-о!!

Но и завтра, и послезавтра, ни под кустом, ни вообще где-либо поблизости от детского сада бородатого пса не оказалось. Я долго мучилась чувством ужасной вины, проклиная свою глупую доверчивость – пёс конечно же был прав: какой взрослый человек в здравом уме возьмёт к себе домой старого бездомного бродягу, всю жизнь свою мыкающегося по дворам и помойкам? Для такого безумного поступка нужно в душе оставаться ребёнком, или хотя бы помнить – каково это, быть ребёнком – воспринимать этот мир без предрассудков, без абсурдных ограничений, придуманных кем-то обиженным, лишённым любви, кем-то, кто давно уж не может отличить правду от лжи. Всего этого я, конечно же, в шестилетнем возрасте ни понять, не сформулировать не могла, но чувствовала отлично. И к собственной вине добавилась обида – тяжёлое, горькое ощущение. Из семян обиды, брошенных неосторожной рукой, постепенно вырастает недоверие – цепкий, ползучий сорняк, очень быстро пускающий свои глубокие корни в душах людей. Выкорчевать его почти невозможно. Примерно с тех пор я стала понимать, что взрослые чаще всего детей просто не слышат. Причин этому я найти не могла, и ещё больше обижалась.

«Мы ведь разговариваем на одном языке», – думала я, – «Так почему же то, что говорят дети, всегда неважно? Почему нас не хотят услышать и понять? Почему наши желания не важны, а наше мнение никогда не принимается во внимание? Как выходит, что в семье, где все друг друга любят и заботятся друг о друге, голос ребёнка не имеет никакого веса? Это ужасно несправедливо!»

Я ещё не знала тогда, что почти все взрослые не то, чтобы не хотят, а попросту не могут услышать ребёнка. Задёрганные, вечно куда-то бегущие, втиснутые в тесные штампы, люди постепенно забывают, что это такое – просто жить. Без оглядки на чьё-то мнение, без боязни выглядеть смешно и нелепо. Без стандартов, навязанных обществом.

– Ну куда, куда тебе этот облезлый пёс, вот дался-то!

– Ты не понимаешь, он мой друг! Я его отмою, расчешу, и будет красивый, и совсем не облезлый!

– Судя по твоим рассказам, он бродячий, а значит, точно больной! Таким собакам не место в доме.

– А каким место? У меня никакой нет! В нашем доме, видимо, всем не место. И, если я заболею, вы меня лечите. Почему нельзя вылечить моего друга?

– Господи, это невозможно!! Не может быть другом шелудивый пёс! Ты его и видела один раз, а теперь только и разговоров, что про него!

– Может, вот и может! Я буду его искать, так и знайте!

– В кого ты такая собачница?!

– Сама в себя!

Поиски милого бородатого бродяги я начала с детального опроса детсадовского дворника. Вернее, дворничихи – тёти Веры – добротной, основательной и добродушной женщины, любящей детей и животных.

– Нет, нет, Ника, я не видела этого пёсика, если он тут и был – то, наверное, хорошо прятался. Объедки в мусорных контейнерах часто сюда привлекают бродяжек. Но обычно их даже выгонять не приходится – они появляются, когда темнеет, и пытаются раздобыть себе пропитание…а потом убегают. Если увижу, обязательно скажу тебе, хорошо.

Вот и всё, что удалось разузнать. Бродяжки приходят в темноте. Как же мне попасть в садик в это время? Летом темнеет поздно, меня уж домой сто раз забирают… А может, расклеить везде-везде объявления?! Ищу собаку, и всё такое…фотографии друга у меня конечно же нет, но можно его нарисовать!! Придя к такой счастливой мысли, я побежала скорее воплощать идею в жизнь. Задача передо мною открылась непростая: мало было нарисовать собачий портрет, нужно ведь ещё и текст написать…как же там пишут, в объявлениях-то? Опуская детали и творческие муки, отмечу коротко, что практическая часть заняла дня три. Вышло пятнадцать листочков, на каждом из которых был размещён нарисованный мною портрет дорогого моему сердцу бородатика, сверху большими буквами выведено «Объевлене», а снизу шёл текст следующего содержания:

«Дарогие луди! У меня прапала собака.

Ни мая, но скоро будет мая када надётца.

Очинь очинь прошу всех-всех!!

Памогите натти друга!!!

Завут ево Каштан, правда он сам

пака ни знаит сваево имя.

Абращайтись по адресу: ул. Пушкина, 29, Ника».

Разумеется, в вышеприведённом фрагменте мною сегодняшней сделана попытка воспроизведения орфографии и пунктуации меня тогдашней. А если вам покажется, что даже при всём вышеизложенном для шестилетнего ребёнка это чересчур, объясню – читать и писать я научилась очень рано и практически самостоятельно. Так что с трудом, но справилась с выпуском листовок, которые вслед за тем и расклеила везде, где только смогла. И стала ждать, пока «дарогие луди» помогут мне найти моего Каштана. Да, я уже и назвала его, заочно – Каштаном. Во-первых, он был точно каштанового цвета; во-вторых – также, как и четвероногая героиня известной истории великого Чехова, изведал сполна тяготы бесприютности и одиночества. Когда я представляла себе его, скитающегося по холодным улицам в поисках пропитания, жгучие слёзы наворачивались на глаза и колючей проволокой сжимало горло. Тогда я брала в руки карандаш, ручку – что придётся, и бесконечно рисовала моего дорогого дружочка…и себя рядом с ним. Так сменялись дни, недели и месяцы, но…ничего не происходило. Рыжей дворняжкой прибежала осень, сменив на вечном посту мироздания весёлого беспечного пуделя – Лето (мне тогда даже метафоры на ум приходили исключительно на собачью тему, и вслед за Каштаном я рисовала времена года в виде собак разных пород). Образ Каштана и был осенью – растрёпанной, грустной, звучащей в миноре, умудрённой долгими и ненастными днями одиночества и тоски…но всё же сохраняющей Надежду…надежду на перерождение и новое, лучшее начало… А моя собственная надежда начала угасать всё больше и больше, меняя свой цвет вместе с опадающими листьями – с ярких, тёплых оттенков золотого, рыжего, карминного – на огненно-лиловый, каштановый, буро-зелёный… и в последнюю неделю царствования листопадной королевы она стала нарисована тусклыми, угасающими мазками скрюченных бурых листьев, по неизвестным для самих себя причинам – из последних сил цепляющихся за уснувшие древесные ветви.

Наверное, с самой нашей первой встречи, ещё тогда, в дребезжащем трамвае, зарёванная, насильно увезённая от только что обретённого друга, я уже знала в глубине своего сердца, что больше не увижу его никогда… Никогда! Какое страшное, страшное слово. Особенно страшное, когда тебе всего шесть лет. Дети воспринимают время гораздо более чутко, чем взрослые. Они ещё помнят какой-то частью себя ту, другую реальность, где времени не было вовсе. Именно поэтому «никогда» для ребёнка – то же самое, что пустота, небытие. Где нет не только того, что тебе хочется, а даже и самого себя. Очень немногие смогут выбраться из этой пустоты, а те, кто всё-таки выберется, принесут с собой глубокие, незаживающие раны. Не говорите ребёнку, что у него никогда не будет собаки. Не отбирайте у него Надежду. Даже если никогда не собираетесь завести эту самую собаку – пусть маленький человек не потеряет самого себя, лишившись такой простой возможности – когда-нибудь иметь настоящего друга. Друга, который не предаст, который не скажет, что слишком устал или нет времени; друга, который всегда будет рядом. Всегда. И тогда из маленького человека вырастет настоящий, большой человек. Такой большой, что сможет найти в своём большом сердце место для всех-всех: для друзей, любимых, для своих собственных детей, для собак – множества самых разных собак, и для всех других земных тварей; и даже… даже для вас.

Мечты сбываются

Самое главное в жизни – иметь твёрдый характер. В шестилетнем возрасте, очень горюя о так и не найденном Каштане, и выплакав все имеющиеся у себя внутри слёзы, я решила, что место, которое освободилось в результате этого скорбного процесса, нужно чем-то непременно заполнить, и поскорее! Пока эта противная солёная жидкость опять не накопилась. Плакать больше не стоит, – думала я, – толку всё равно никакого. Все к тебе пристают – сначала притворно жалея; а потом уж, когда понимают, что их жалость вовсе не нужна, а дать того, чего ты хочешь, они не могут – начинают сердиться, кричать, называть тебя разными обидными словами, и вообще выходить из себя. В результате в доме начинается чёрт-те что, как один раз в сердцах сказала бабушка. Выражение это мне понравилось, и я его взяла для себя на заметочку.

– Чёрт-те что у тебя на куклу одето! – высказывала я подружке Элечке, с важным видом разглядывая резинового пупса в игрушечной коляске, – И в мире тоже чёрт-те что творится! В Секторе Газа опять неспокойно, а Хосни Мубарак распускает правительство!

Пятилетняя в ту пору Элька-соседка таращилась на меня изумлённо и слегка со страхом, не понимая и половины сказанного. Да я и сама слабо представляла, кто такой Хосни Мубарак, где находится Сектор Газа и как вообще можно распустить что-то, кроме старого шерстяного свитера. Мудрёные же эти выражения практически ежедневно транслировал наш телевизор, выдавая обязательные порции вечерних политических новостей.

– А ты хоть знаешь, какой такой чёрт, доченька? – поинтересовалась у меня как-то раз самая старенькая наша бабушка, сокращённо именуемая «Пра», – Не поминай его, не кликай беду!

– Конечно, знаю! – с энтузиазмом отозвалась я, и притащила ей, для наглядности, источник своего просвещения, – Вот, смотри!

– Господи помилуй, до чего ж дошло…, – вздыхала старушка, вертя так и сяк и пристально разглядывая большого формата книгу – «А.С.Пушкин. Сказки», в которой на двадцать седьмой (как сейчас помню) странице, располагалась хорошая чёрно-белая иллюстрация к «Сказке о Попе и работнике его Балде», где наглый, но глуповатый чертёнок жалуется своему деду, старому морскому Бесу, на весёлого поповского работничка Балду.

– Вся книжка в чертях, тьфу-ты! Прости, господи, и чему только детей топерь учут? – вконец расстроилась Пра, и отослала меня и книжку прочь.

Однако именно эта, не самая лучшая с этической точки зрения, фраза, помогла мне в итоге добиться желаемого. А желала я только одного – собаки! Все книги и журналы, имеющиеся в доме, были исследованы мною на предмет упоминания в них собак. Все сведения, что мне удалось получить, методично, долго и трудно записывались в специальную тетрадку. На вопросы: что бы мне хотелось получить к Новому Году, восьмому марта и именинам, я неизменно отвечала – собаку! Конечно же, собаку! Домашние, родственники, соседи, воспитатели, знакомые и друзья, и даже преподаватель музыки были в курсе моей страсти. Наизусть вызубрены были доступные мне для изучения породы собак. Собаки были мною нарисованы везде – где только можно и где нельзя; а также вырезаны из картона, собраны из металлического конструктора, и даже один из отцовских ремней был приспособлен под будущий поводок – с прицепленным ценой титанических усилий старым ржавым карабином, откопанном в земляном полу маленького сарайчика.

Тем не менее, отшумели очередные новогодние праздники, засохли мартовские мимозы, и первый майский день состарил меня ещё на один долгий год, а собаки в нашем доме так и не появилось. Я больше не рыдала, мужественно выполняя данное самой себе обещание, не закатывала сцен, и не мучила нытьём родных, считая это гораздо ниже своего достоинства. Всецело на моей стороне был только папа, однако женская часть нашей семьи сопротивлялась до последнего. Последним оказалась моя двоюродная тётка, наведавшаяся к нам в гости через несколько дней, пробежавших со дня рождения.

– Привет, моя дорогая! Как поживаешь? Что тебе подарили? Давай хвастайся!

– Чем хвастаться? Всякую ерунду, чёрт-те что!! – ввернула я свою коронную фразу, повергая всю семью в растерянность и культурный шок.

– Вот как…а что же ты хотела бы получить? – тётя Тая была и правда последним в мире человеком, кто ещё не знал о моей заветной четырёхлапой Мечте.

– Ну, разумеется, собаку! Живую!! – уточнение было необходимо, чтобы медленно соображающие взрослые не решили, что я удовольствуюсь какой-нибудь ужасной мягкой игрушкой.

– Собаку… хм… а я вот как раз без подарка пришла – хотела сначала узнать, что у тебя уже есть, а в чём недостача.

– В собаках у нас точно недостачи нет! – решительно произнесла мама, делая строгое лицо, – Мала она ещё слишком, чтобы собак заводить!!

– Во-первых, мне только что исполнилось семь! Во-вторых, она же будет жить во дворе, мама, – устало парировала я, повторяя в сто пятнадцатый раз свои аргументы. А бабуля мне поможет варить еду, и всё такое.

– Бабушке больше заняться нечем, только ещё собакам еду варить!

– Ну, тогда я могу сварить! – неожиданно выступил папа, по своему обыкновению разрядив обстановку весёлой шуткой, – Подумаешь – делов-то!

И вот тут, внимательно изучая взглядом своих родных, я сделала ценное наблюдение: из всех только одна мама пока не собирается сдавать свои позиции, а бабушка уже выбрала нейтралитет – ни слова не сказала, пока остальные занимались словесной перепалкой.

– Пойдём чай пить, пирожки как раз остыли! – твёрдой рукой увела она разговор в приятное гастрономическое русло, и на этой жизнерадостной ноте, собачья тема, тем памятным вечером, была исчерпана.

…Постепенно растворяясь в набирающей зеленую силу листве, летел к концу весёлый короткий май. Позади остался детский сад, и дома прибавилось новых вещей – прекрасный полированный письменный стол с выдвижными ящиками, настоящий портфель и целый ворох школьных принадлежностей, благодаря чему я чувствовала себя куколкой, которая вот-вот превратится в бабочку! Чистую радость омрачало только одно обстоятельство – собаки у меня по-прежнему не было, и даже споры о её необходимости как-то сами собой прекратились.

Но, несмотря на все свои мечты, меньше всего ожидала я в один, самый обычный, послеобеденный, солнечный час встретить в своём дворе…настоящего живого щенка! Недостижимые мечтания, которые мы не в силах реализовать, часто становятся чем-то иллюзорным, годящимся лишь на то, чтобы повздыхать о них при лунном свете. Так и произошло с моей собачьей мечтой. Я окончательно уверилась, что собаки мне в этой жизни уже не видать. Вылезший из-под грушевых корней гном или ковёр-самолёт, спустившийся к нам на крышу, поразили бы меня гораздо меньше, чем этот живой собачий детёныш.

Тем не менее, он был там. Совершенно точно это обстоятельство не было сном, обманом зрения или миражом, насланным Феей Морганой. Но, откуда же он тогда взялся? Никто не предупреждал меня о таком событии, как появление в нашем доме собаки, день был самый обычный, а все праздники прошли давным-давно. Тогда что же это?!

В каком-то ступоре стояла я напротив водяной колонки, обозначающей границу нашего участка и соседнего, и всё смотрела и смотрела на маленького смешного увальня, потихоньку ковыляющего вокруг. И тут мне в голову пришла простая и ужасная в своей очевидности мысль: «Да ведь это же, наверное, соседский пёсик! Удрал со своего участка, заборы-то у нас чисто символические!» Тяжело вздохнув и развернувшись, я побрела в дом, даже не прикоснувшись к пушистому комочку.

– Ника! Слава богу! А я тебя уж обыскалась! Только что приходила Тая, мы тебя ждали-ждали, и не дождалися…

– Да? Зачем? – вяло поинтересовалась я, направляясь в свою комнату и не испытывая ни малейшего интереса к чему бы то ни было.

– Да она ж тебе собаку принесла!

– Что? – я остановилась как вкопанная, не доверяя своим собственным ушам, – ЧТО ты сказала?!

– Собаку она тебе принесла, кутёнка! – радуясь моему счастливому изумлению, повторила бабушка. Маленький совсем – во-он, во дворе гуляет.

– Бабушка!!!! Бабушка, это правда, что ты сейчас говоришь???!!! – внезапно оказалось, что слёз-то во мне не убавилось нисколько, они все где-то копились, копились, а теперь разом прорвались наружу, бежали во все стороны горячими, солёными ручьями!

– Никуша, милая, ты что?! – обеспокоилась бабушка, не ожидая увидать такой бурной реакции, – Ты что плачешь-то?!

– Ой, бабуля… – мне так сдавило горло, что больше сказать ничего не вышло. В глазах потемнело, и кухонный потолок почему-то стал падать на нас сверху.

– Господи, да что же это творится-то!! Ну-ка, давай, на диван ложись, держи водичку, держи…пей… Куда же ты?! Ника?!

Ничего более не слушая и отшвырнув стакан, я пулей умчалась обратно во двор, метнулась к колонке – никого! Под кустом смородины – тоже пусто! Боже мой, неужели он успел куда-то удрать?! Разве можно выпускать маленького беспомощного щенка бродить по двору одного!!!

– Малыш, малыш, ну, где же ты?! Где ты, пёсик? Иди сюда, иди…кутя, кутя! – чмокая губами и призывая своё неожиданное сокровище на разные лады, я носилась по двору как бешеная, проверяя все возможные потайные уголки. Глухое отчаяние уже успело овладеть мной к тому моменту, когда я услышала негромкое приглушённое тявканье, доносившееся…точно, из летнего душа!!

– Ах вот ты где! Ну ты же мой милый, мой сладкий пёсик! Зачем ты залез в душ? А вдруг бы тебе прищемило лапочку…а? Мой хороший, любимый мальчик!!

Мурлыча над щенком, я целовала его в чудесную беленькую мордочку и прижимала к себе так, словно хотела задушить, не обращая внимания на его визгливые протесты.

– А какой же ты у меня красавец! Какой у нас миленький хвостик, какие пятнышки!!!

Миленький красавец был, конечно же, обыкновенной дворняжкой – белый с рыжими пятнами кобелёк; одно пятнышко, почти круглой формы – вокруг правого глаза, одно большое овальное на спинке, и несколько мелких рассыпано по всему тельцу. Висячие ушки, блестящие коричневые глаза, острые иголочки молочных зубов – всё в нём было прекрасно!!! А лучше всего был запах – ни с чем на свете не сравнимый щенячий запах! Так пахнут только совсем-совсем маленькие сосунки, которых кормит и вылизывает собака-мама.

– Как же мне тебя назвать? – пустая скользкая промоина, образовавшаяся в голове от бурного слёзного потока, заменила собой все мои знания, почерпнутые из умных книг, и заготовленные впрок, красивые собачьи клички успешно утекли в эту пустоту.

– Как же там…Фрам? Нет, ты не Фрам. Может, Барс? Нет, это только для кошки годится. Амур? Ну, эта кличка для большой-большой овчарки. А ты точно не овчарка! Ну ничего, ничего, ты самый лучший пёс!! Гораздо лучше любой овчарки, да…не плачь, не плачь! Ты, наверное, кушать хочешь? – спохватилась я, тут же засунула безымянного дружка под мышку и вприпрыжку побежала вдоль дома, всецело поглощённая заботами о новом живом существе, таком долгожданном и таком…таком…необходимом!!!

Примерно через час щенок, всячески обихоженный и обласканный, мирно спал в картонной коробке, выделенной мне для его временного обитания. Словно Цербер, сидела я рядом на полу, бдительно охраняя его драгоценный сон, и в сотый раз рассматривала книжку, в конце которой был размещён достаточно большой перечень кличек для четвероногих человеческих друзей. Сосредоточенно нахмурившись, водила я пальцем по стройным колонкам, бормоча про себя:

– Яр, Ястреб, Яранг … (как вы понимаете, поиски начались с конца), – Хан, Урфин, Тиль… что ты будешь делать, совершенно ничего не подходит!

– Рррр… – послышалось вдруг из коробки, – Рррр…

– Ты проснулся, мой чудесный? – заглянув через край, я увидела, что малыш всё ещё сладко спит, подёргивая во сне всеми четырьмя лапами, негромко при этом рыча.

– Ну, раз ты такой рычатель, давай смотреть тебе имя на букву «Р»… Так…Рональд, Рик, Рой…Рет…не, всё не то! Разгуляй…какой ещё Разгуляй? Рекс…Рекс? А что, отличное имя – Рекс! Тебе подходит, да?

Пёсик не отозвался, по-прежнему находясь во власти щенячьего Морфея. Истолковав его молчание как несомненный знак согласия, я окончательно утвердила за ним обнаруженное Имя.