Kitobni o'qish: «Нэнэй – моя бабушка»

Введение

Лето 1974 года, когда Дания осталась одна без любимой дочери и внуков, было самым мучительным временем года. Ее не радовали теплое солнце и зеленая листва, а наблюдая за соседскими детишками, она становилась еще угрюмее. Подруги не узнавали Данию – раньше она подолгу могла разговаривать с ними, обсуждая деревенские сплетни, смеялась и шутила, а сейчас казалась погруженной в себя, в свои размышления и только ей известные мысли. Односельчане не тревожили ее расспросами. Понимали, насколько тяжело ей мириться с неожиданно свалившимся одиночеством. Но старались поддержать добрым словом, навещали, помогали продуктами. Нет больше рядом зятя, председательствующего в колхозе, нет дочери, подарившей ей двоих внуков и внучку – большая семья в одночасье испарилась, подарив деревне огромный повод для нескончаемых сплетен и споров.

После страшного убийства дочери и неожиданной кончины зятя Дания всеми правдами и неправдами старалась удержать внуков возле себя. Но власти не позволили ей этого, сославшись на ее преклонный возраст и плохие бытовые условия, которые были как у всех – уличная уборная, большая русская печь, водопроводная колонка на улице. И в ее семьдесят шесть лет Данию не смущали такие "трудности". Что именно отделы здравоохранения и социального обеспечения сочли неприемлемым для проживания внуков с родной бабушкой, которую они ласково называли "нэнэй", не было ими уточнено. Односельчане же считали, что причиной такого решения послужили события, при которых скончались родители этих детей – уж слишком жестокой была расправа над матерью и невероятно бессовестным "уход" отца. Усугублялось все еще и тем, что младший ребенок Раиль, которому было семь лет, стал случайным свидетелем смерти мамы и папы. А потому, как уверяли власти, нуждался, как минимум, в смене обстановки, чтобы ничего не напоминало бы ему об увиденном. Насколько хорошо получалось у мальчика забыть жуткие картины той ночи, которая навсегда лишила его родителей, Дания не знала. Но хорошо понимала, что детский дом это не то место, в котором ее внук мог бы оправиться.

Новый председатель колхоза, волею судеб занявший ненавистную ему должность, обещал Дание свозить ее в детский дом, чтобы навестить внуков. Но сначала ему срочно нужно было решить вопрос с сенокосом – лето выдалось дождливым. Старушка была благодарна такой помощи и покорно ждала, когда Нурислам Бариевич завершит колхозные дела. Своего предшественника, зятя Дании, он хорошо знал и нередко повторял ему, что ни за что не станет председателем, но жизнь, желая подшутить над ним, подарила мужчине именно эту должность. Вернее сказать, заставила принять ее под давлением властей районного центра.

– Послезавтра мы поедем к твоим внукам, послезавтра, – пообещал одинокой бабушке Нурислам Бариевич, когда в очередной раз навестил ее.

– Большое, большое спасибо Вам, – начала благодарить его Дания. – Я так по ним соскучилась.

– Понимаю, – ответил ей председатель и добавил, – подумайте, что с собой возьмете.

– А что взять? Сапожки осенние, курточки, шапки повезу, – засуетилась Дания. – Осень же на носу, а когда удастся поехать к ним еще раз, не известно ведь.

– Правильно, правильно, – поддержал ее Нурислам Бариевич и еще раз напомнил, – послезавтра.

Проводив важного гостя, Дания села на стул и начала мечтать о том, как обнимет Раиля, Мадину и Рамиля. Но тут же погрустнела, представив, как ей в очередной раз придется прощаться с ними, не имея возможности вернуть детей в деревню. Предстоящая поездка от этого становилась и радостной и печальной одновременно. Но думать о плохом старушке не хотелось. Она охотно принялась за поиски детских вещей, их стирку и ремонт.

Глава 1.

"…Я прижмусь к старушке…

Тихо речь журчит,

И глаза мне крепко

Сладкий сон смежит…"

(отрывок из стих. И. Сурикова "Детство").

Эта летняя ночь отличалась всем: и запахом травы, остывающей под светом луны после палящего дневного солнца, и невероятной густой темнотой, сквозь которую невозможно было разглядеть даже дерева, растущего за окном. Дания не могла уснуть. Настолько тихой и странной была эта ночь. Не шумел привычный смех гуляющей молодежи, не было слышно лая собак и ругани соседей… Это настораживало и наводило на мысли, что что-то должно произойти. Не зря все замерло вокруг, как будто в ожидании чего-то. Ворочаясь с бока на бок, Дания смирилась с бессонницей и встала. Направляясь к кувшину с водой, она вдруг заметила небольшую фигурку, промелькнувшую за окном, потом вторую и третью. Подумав, что неугомонная молодежь все же не спит, старушка налила в стакан воды, но не успела поднести его ко рту, отчетливо услышав с улицы знакомый голос, который шепотом звал ее: "Нэнэй, нэнэй, это мы". Дания, схватившись за сердце, всерьез подумала, что с ней играет нечистая сила, шайтан или привидение. Она узнала этот голос, потому и испугалась – ну никак ее внучка не могла оказаться сейчас здесь, перед ее домом.

– Может посидим тут до утра? – предложил Рамиль сестренке с братишкой, показывая на скамейку у ворот.

– Холодно же, – дрожащим голосом ответила Мадина. – И Раиль тоже замерз.

– Ворота-то закрыты. Она спит и не слышит нас, – сказал Рамиль, проверив затвор.

– Нэнэй! – вдруг во весь голос закричал Раиль.

В этот же миг стакан выпал из дрожащих рук Дании и разбился. Вода разлилась, осколки разлетелись. Старушка примкнула к окну и увидела своих внуков. Подумав, что дети почудились ей, она протерла глаза и еще раз пристально вгляделась в темноту – они действительно здесь. Не мешкая ни секунды, Дания босиком выбежала во двор, открыла ворота и, увидев детей, тут же разрыдалась. Они разом обняли ее, а Мадина принялась успокаивать:

– Не реви, нэнэй, не реви.

– Все, все, не буду, – вытирая слезы, ответила взволнованная бабушка.

– Я есть хочу, – сказал маленький Раиль, проголодавшийся в пути.

– Заходите скорее в дом, сейчас я вас накормлю, – засуетилась Дания, поспешно закрывая за детьми ворота.

– И я голодный, – признался Рамиль.

– Я тоже, – прошептала Мадина, заходя следом.

Через несколько минут ребятня уплетала разогретый вареный картофель, запивая деревенским молоком. Как же они соскучились по хрустящему хлебу из печи. Наблюдая за ними, Дания уже была готова снова разреветься, но вдруг задалась вопросом – каким таким образом они оказались в деревне совершенно одни. Как добрались? Почему не предупредили? И кто их отпустил? Не дожидаясь, пока внуки доедят, она спросила самого старшего:

– Рамиль, а вас отпустили, что ли, из детского дома?

– Нет, нэнэй, не отпустили, – ответил пятнадцатилетний паренек, перестав жевать.

– Мы убежали оттуда, – призналась Мадина. – Раиля там обижали и меня тоже.

– Кто обижал? – старушка снова схватилась за сердце, представив как работники казенного учреждения наказывают ее внуков ремнем.

– Другие ребята, – ответила Мадина, отложила хлеб и, посмотрев бабушке в глаза, спросила, – можно мы останемся у тебя?

– Оставайтесь, оставайтесь! Только если вы сбежали, вас ведь будут искать! – начала сокрушаться Дания.

– А мы спрячемся, они нас не найдут! – сказал маленький Раиль. – На ферме спрячемся!

– Ну не придумывай! – ответила ему Мадина.

– Да, прятаться нельзя. Надо сделать так, чтобы они разрешили нам жить с тобой, нэнэй, – сказал Рамиль, с надеждой поглядывая на бабушку.

– Как же быть теперь? Что же делать с вами? – схватилась за голову Дания.

– Нэнэй, не разрешай им увезти нас! – вдруг заплакала Мадина. – Я не хочу там жить! Там плохо!

Дания обняла внучку и поняла, что больше не сможет отпустить детей, что бы ей ни сказали и как бы ни пытались их забрать. Решив завтра же с утра обратиться за помощью к Нурисламу Бариевичу, старушка постелила детям на полу огромный матрас, дала чистую одежду и положила спать. Глядя на уснувших внуков она вдруг вспомнила свою дочку. Как же мать любила их, постоянно обнимала, утешала и не показывала своей душевной и физической боли. Обожая их, она многое терпела от мужа, скрывая его темную сущность и тиранию. Ей хотелось, чтобы в глазах детей отец всегда оставался примером для подражания, кормильцем и защитником. Только она знала, насколько он может быть двуличным.

Дания не смогла сдержать слез, вспомнив похороны дочери и зятя. Тогда она настояла на том, чтобы их не хоронили рядом. Хватит и того, что дочь мучилась с ним на земле – хоть на том свете отдохнет. "Как он мог сделать такое с ней?" – спросила шепотом безутешная старушка у темноты, продолжая плакать. Не в первый раз она задавалась этим вопросом, но получала в ответ лишь мрачное молчание. Вытерев слезы, Дания вспомнила свою дочь в свадебном платье – светящиеся глаза, широкая улыбка и руки, поднимающие тяжелый подол. Тогда невеста должна была как можно скорее спрятаться на кровати за гору подушек, чтобы жених, войдя в дом, сначала нашел ее, а потом вынес на руках во двор.

– Мама, надо еще парочку подушек добавить, – попросила взволнованная Алтыннур.

– Не надо, не надо, доченька, совсем не видно, – успокоила ее Дания. – Долго же Камилю. придется тебя искать.

– Думаешь? – весело спросила невеста.

– Да-да, – ответила Дания и выглянула во окно. – Они заходят! Я пошла!

Жених был всем на зависть – высокий, черноволосый, кареглазый. Ухаживать за Алтыннур стал еще в школе – всегда провожал и встречал. Никто из юношей, кроме одноклассника Мурата, не смел подойти к ней – побаивались ухажера. Мурат хоть и был влюблен в Алтыннур, но не смел признаться ей в чувствах, наблюдая за тем, как она принимает знаки внимания более решительного друга.

Учился Камиль только на отлично. Добросовестно отслужил в армии. Получил среднее образование в сельскохозяйственном техникуме, пять лет отработал в родном колхозе и стал его председателем, сменив на посту необразованного старика, давно желающего покинуть почетное место и дать дорогу молодому специалисту. Работал новый начальник с упорством – все доставал для трудящихся, всего добивался, получал, что хотел. Построил новый дом и решил, что пора жениться. Выбор был очевиден – Алтыннур. "Золотой лучик" называл он свою невесту, потому что именно так и переводилось ее имя.

Когда все видели в Камиле только положительные качества, Дания замечала и другие – гордыню и упрямство. Все должно было быть так, как того хочет молодой председатель – любое неповиновение каралось жалобой в районный центр или увольнением. Такие же качества он проявлял и в отношениях со своей избранницей – день свадьбы выбрал сам, настоял на прямом фасоне платья, позвал на праздник только своих родственников. Дания бы возмутилась, но не стала – ее муж давно умер, дети разъехались, а младшенькая Алтыннур была настолько счастлива и влюблена, что портить отношения с будущим зятем не хотелось.

– И где же, где моя возлюбленная? – игриво спрашивал Камиль, разыскивая невесту.

– Выбирай комнату и заплати, чтобы попасть в нее, только потом будешь искать! – весело и громко заявила тамада.

– Ну уж нет! Вы во двор меня еле впустили, все деньги вытрясли, а потом еще кучу конкурсов заставили пройти, чтобы попасть в дом! Хватит! Разошлись! – нервно заявил женил и начал поиски.

– Ну хорошо, – немного расстроилась тамада и не стала перечить Камилю.

Зайдя в спальню, он сначала заглянул в шкаф, потом за шторку, затем под кровать и, поднимаясь, заметил белую туфельку, скромно выглядывающую из кучи искусно уложенных подушек. Сделав вид, что ничего не заметил, жених резко схватил Алтыннур за голень и потянул к себе. От неожиданности невеста завизжала. Оказавшись под слоем подушек, она старалась как можно быстрее раскидать их и выбраться, но не могла – Камиль лег сверху и закричал: "Ага! Попалась! Не отпущу!" Барахтаясь, Алтыннур кое-как смогла выговорить, что ей не хватает воздуха, но жених и не думал подниматься. Тамада, наблюдая за происходящим, схватила Камиля за обе ноги и, хохоча, потянула. Помочь ей решили еще несколько гостей. Оказавшись на полу, жених показал кулак и сказал толпе:

– Вот же изверги! Невесту не отдают!

– Ей воздуха не хватает! Не слышишь, что ли? – спросила тамада, помогая ему встать.

– Я спасу ее! – дурачась, прокричал Камиль и принялся раскидывать подушки.

Освободив свою будущую жену, он не дал ей время поправить прическу и фату, подхватил на руки и быстро вынес во двор, показывая ее, растрепанную и покрасневшую, как трофей и награду. Алтыннур скромно улыбалась, стараясь привести себя в порядок, но сделать это так и не смогла. Получив порцию аплодисментов и похвал, Камиль наконец-то опустил невесту на землю и, взяв за руку, повел к украшенной разноцветными лентами машине. Предстояла поездка в мечеть на никах.

– Для чего нужно было портить ей прическу? – причитала в машине Дания, обращаясь к Камилю и поправляя волосы дочери.

– Я же не специально! Я же пошутить хотел! – смеясь, ответил ей будущий зять. – До района еще полчаса ехать. Легко можно новую прическу соорудить.

– Ага. В этой тряске? – не переставала возмущаться Дания, расправляя фату.

– Да ладно, мама, не ругайся! – начал нервничать Камиль. – Не надо портить всем настроение. Хорошо?