Kitobni o'qish: «Рихильда»

Shrift:

Перевод Сергея Склярова

Печатается по изданию

«Richilde» Johann Karl August Musäus.

Maerchen und Sagen. Buch verlag «Der Morgen» Berlin. 1985

Граф Брабанта Гундерих по прозвищу «Друг попов» жил во времена крестовых походов. Он отличался примерной благочестивостью и смирением, так что вполне мог быть причислен к лику святых, как некогда кайзер Генрих Хромой. Замок его был больше похож на монастырь – там не слышно было звона шпор, шпаг, бокалов, ржанья коней и бряцанья оружия, зато проходили богослужения, зато беспрерывно звучали набожные причитания благоговейных монахов и перезвон серебряных колоколов по всем залам дворца.

Граф не пропускал ни одной мессы, прилежно участвовал во всех религиозных процессиях и шествиях, не расставаясь с освящённой восковой свечой, а также совершал паломничества по всем святым местам, что находились на расстоянии трёх дней пути от его двора, где ему, как и всем смертным, отпускались грехи.

В награду за это совесть его сияла ослепительной чистотой, никакой налёт мирских грехов не мог её запятнать. И тем не менее при полном отсутствии малейших угрызений совести в его сердце так и не поселились удовлетворённость и довольство, хоть обладал он большим состоянием и завидными доходами, – у них с супругой не было детей.

Бездетность он принимал как небесную кару за то, что его супруга легко поддавалась мирским соблазнам. Уделом же графини было скорбеть, переживать в душе, но не перечить святой простоте, какой был её муж. Хотя ханжество не было её любимым занятием, она не могла взять в толк, за что и почему наказанием ей стало бесплодие. Ведь не является же детородность наградой за скромность и женскую добродетель.

Между тем она не упускала случая постами и самобичеванием умилостивить всё же небеса, если вдруг подозрения мужа имели основания. Но смиренная покорность при самом строгом воздержании приводила только к тому, что её талия становилась всё тоньше и изящнее.

Случилось так, что Альбертус Магнус, учёный, богослов и философ, прослывший магом и чернокнижником, по приказу Папы Грегора X направлялся на консилиум из Кёльна в Лион, и путь его пролегал через Брабант, и он остановился у графа, чьё радушие и гостеприимство к представителям духовенства не знали границ. Граф оказал гостю приём, соответствующий чину и званию, и заказал в его честь мессу, за которую заплатил добрую сотню золотых.

Графиня не захотела уступать супругу в великодушии и щедрости и потому тоже заказала мессу и заплатила за неё сотню золотых гульденов. Пожелала она также, чтобы достопочтенный доминиканец её исповедовал, ему она и излила все свои заветные желания и жалобы на бездетное супружество и умиротворённо предалась ожиданиям. Альбертус наложил запрет для опечаленной грешницы на все покаяния и прочие самобичевания, и умерщвление плоти, предписал ей и её супругу обильный стол и пообещал с остроумием провидца, что графиня, прежде чем он вернётся с консилиума, будет исцелена от бесплодия и свершится благословенное зачатие.

Пророчество свершилось: при возвращении из Лиона Альбертус обнаружил на руках безмятежной и счастливой графини нежное дитя, точную копию милой матушки, которая благодарила всех святых за избавление от позорной доли.

Папаша Гундерих хотел, конечно, видеть наследником более подходящего представителя мужской половины человечества, но малышка была так хороша и ласкова и так невинно ему улыбалась, что счастливый отец не мог нарадоваться на дочку и часто носил её на руках.

Поскольку граф был уверен, что Альбертус Благочестивый вымолил у небес супружеское благословление, он отблагодарил великого доминиканца благодеяниями, а при отъезде удостоил таким бесподобным гардеробом, о каком не мог мечтать сам архиепископ Толедо в своих апартаментах.

Графиня попросила учителя благословить дочку, и Святой Альбертус отпустил благословление с таким энтузиазмом, фанатичностью и участием, что злые языки при дворе не преминули посудачить о том, что могло ввести в заблуждение летописца в тонкостях происхождения фройляйн. Папаша Гундерих не принимал разговоры близко к сердцу и добродушно положился на волю Провидения.

Альбертус Магнус был своеобразный человек, его современники имели о нём двоякое представление: одни считали его святым, которого можно найти в календарях, другие о нём отзывались как о снискавшем дурную славу чернокнижнике и заклинателе. Третьи говорили, что он не кто иной, как учёный муж и философ, чья скрупулёзность в постижении законов природы раскрыла ему секреты мироздания. Он творил чудеса совершенно невероятные. Как-то в январе пригласил он кайзера Фридриха Второго, пожелавшего лицезреть его искусство, в монастырский сад в Кёльн-на-Рейне на завтрак и разыграл спектакль, побивший все рекорды. Перед взором кайзера предстали гиацинты и тюльпаны в полном великолепии поры цветения, одни фруктовые деревья расцветали, другие были уже увешаны спелыми плодами. В кустах раздавались трели соловьёв, а неугомонные ласточки носились высоко в воздухе вокруг монастырской башни. Альбертус повёл восхищенного кайзера вместе с придворными к виноградникам, дал гостям по ножу в руки, чтобы каждый мог срезать для себя спелую виноградную кисть, но предупредил, что делать это надо строго по его знаку. Все так и сделали. Но тут искусная иллюзия рассеялась и оказалось, что каждый гость держался за свой нос, а нож приставил, чтобы его отрезать! Гости остались с носом! Эта шутка повергла Фридриха в такой хохот, что он долго держался за свой кайзеровский живот.

Если здесь обошлось без нечистой силы, то это, право, было явление, которое ни великий иллюзионист профессор Пинетти, ни всем известный бродячий фокусник еврей Филадельфия дер Джод не смогли бы повторить после искусника Альбертуса.

Когда маленькая Рихильда молитвами достопочтенного доминиканца была благословлена и он уже собрался в дорогу, графиня попросила у него что-нибудь на память для дочки, какую-нибудь реликвию, амулет с ликом святых или заговор от эпилепсии и мигрени. Альбертус хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– О, вы мне напомнили, милостивая государыня, чуть не забыл вручить подарок вашей фройляйн! Подскажите-ка, в котором часу в этих стенах впервые раздался голосок малышки, и оставьте меня одного.

После этого он заперся на девять дней в одинокой келье и ушёл с головой в работу. Чудо-подарок должен был напоминать маленькой Рихильде о нём.

Как только мастер завершил своё творение и нашёл, что оно предел совершенства, пронёс он его тайком графине и поведал о благотворном предназначении и скрытом таинственном свойстве безделушки, а также преподал урок в обращении, чтобы вышел толк, и наставил, как должна графиня, когда дочь подрастёт, ввести её в святая святых и обучить употреблению подарка с пользой. После чего сердечно распрощался и ускакал прочь.

Графиня, рада-радёшенька преподнесённому дару, спрятала магическое сокровище в выдвижном ящике секретера, где хранила свои драгоценности. Гундерих Пфафепфройнд, друг священников, ещё несколько лет прожил вдали от мирской суеты, уединившись в своём прибежище, делал пожертвования на строительство монастырей и капелл и откладывал тем не менее большую часть своих доходов на приданое любимой дочери, так как ленное поместье – земельное владение – было отписано агнату, родственнику по отцовской линии.

Когда почувствовал он, что дни его сочтены, облачился в монашеские одежды и почил в них, преисполненный надежды, что в вечной жизни с полным правом может принять любое облачение.

Графиня перебралась в женский монастырь для вдов на полный пансион с жильём и довольствием и всю душу отдала воспитанию дочери, которую по достижении совершеннолетия хотела сама вывести в свет. Но прежде чем она успела воплотить в жизнь задуманное, настигла её безвременная кончина на бренном пути, как раз в пору, когда фройляйн на пятнадцатом году жизни вступила в возраст буйного расцвета всех прелестей женской натуры. Добрая мать сначала противилась жестокой разлуке с прекрасной Рихильдой, в которой она желала увидеть себя в молодости, однако, когда почувствовала, что час пробил, подчинилась смиренно закону Ветхого Завета и приготовилась в последний путь. Она подозвала к себе дочь, утёрла её слёзки и сказала на прощание:

– Я покидаю вас, дорогая Рихильда, в тот час, когда материнское присутствие вам как никогда необходимо, но не кручиньтесь: утрата доброй матери возместится вам обретением верного друга и советчика, который, если вы будете мудры и благоразумны, направит ваши стопы по верному пути. Вон там, в выдвижном ящике, где лежат мои драгоценности, хранится великая тайна, которую после моего ухода будете хранить вы. Один очень просвещённый философ по имени Альбертус Магнус, который доставил нам радость вашего появления на свет, сотворил её при верном положении звёзд и мне доверил посвятить вас в Волшебный мир и вручить ключ к секрету. Это произведение искусства, металлическое зеркальце, обрамлённое в рамку из чистого золота, для всех, кто в него смотрится, – обычное зеркало со свойством образ отражать таким, каким оно его и должно отражать. Но для вас, кроме этой задачи, есть в нём ещё особое предназначение – представить вам полную картину в мельчайших подробностях обо всём, о чём вы его спросите, как только вы произнесёте изречение, которое вам памятка, та, что вы найдёте, предоставит. Остерегайтесь задавать ему нескромные вопросы или неосмотрительно расспрашивать из праздного любопытства о том, как повернётся к вам судьба в грядущем. Созерцайте это удивительное зеркало, как если бы вы созерцали верного, достойного уважения друга, которого боишься утомить ненужными расспросами, но в котором в решающий момент в жизни находишь незаменимого наперсника. Потому будьте мудрой и осмотрительной при обращении с ним и следуйте по пути добродетели, чтобы лучезарное зеркало не поблекло перед вашим ликом, овеянное тлетворным дыханием порока.

Затем умирающая мать завершила свою лебединую песню, обняла убитую горем Рихильду, приняла елей и, судорожно борясь за последний вздох, в предсмертной агонии испустила дух.

Потеря милой матушки отозвалась глубокой печалью в сердце фройляйн. Она закуталась в траур и выплакала глаза в затворничестве, проведя один год цветущей жизни в стенах монастыря, общаясь только с почтенной настоятельницей и кроткими послушницами, ни разу не проверив доход от наследства и не посмотревшись в таинственное зеркало.

Но время лечит, и с каждым днём смягчалось чувство детской скорби, слёзы иссякали, а так как сердце фройляйн ничем, кроме горя, не было занято, обуяла её сердечная тоска, скука. И она стала чаще посещать покои для бесед и постепенно вошла во вкус, услаждая себя задушевными разговорами с тётками, кузенами и родственниками послушниц. Последние же так вдохновлялись ожиданием своих набожных кузин, что толпами льнули к решёткам, когда прекрасная Рихильда находилась в беседке. Здесь появлялось много статных рыцарей, которые говорили много лестных слов находящейся на довольствии послушнице, с трудом скрывавшей свою красоту. И в угодливости пробился первый росток тщеславия, который попал на благодатную почву, а вскоре пустил корни и дал всходы. Рихильда всё чаще задумывалась, что за стенами, на свободе, лучше, чем здесь, в клетке за железной решёткой. В конце концов она оставила монастырь, назначила придворный штат в своём замке, наняла приличествующую благочестию бонну и блистательно вступила в большой свет.

Слава о её красоте и незапятнанной репутации разлетелась по всему подлунному миру. Из самых отдалённых мест съезжались принцы, графы, чтобы добиться внимания фройляйн. Таго, Сена, По, Темза, отец-Рейн слали своих доблестных сынов в Брабант присягнуть прекрасной Рихильде на верность. Её дворец напоминал скорее замок феи. Незнакомцев здесь ожидал радушный приём, а они отвечали красноречивым подобострастием очаровательной хозяйке. Не проходило и дня, чтобы на главной арене не собирались облачённые в стальные доспехи рыцари, которые через своих герольдов на городских базарах и перекрёстках зазывали народ на турнир. Условия извещали, что, кто не согласен с тем, что графиня Брабанта из всех прекрасных дам самая прекрасная и несравненная, или осмелится утверждать обратное, должен выйти к барьеру и с мечом в руках открыть своё лицо Верному Паладину очаровательной Рихильды.

Обычно никто не выражал своего несогласия. Если же на придворном празднике всё же находился рыцарь, которому не терпелось похвалиться удалью, и он давал себя уговорить принять вызов паладина и красоте дамы его сердца воздавал должное, происходило это только для видимости. Деликатность рыцарей никогда не позволяла им выбить фаворита графини из седла: они ломали копья, признавали себя побеждёнными, а юная графиня, которой доставался приз за красоту, имела обыкновение принимать такие жертвоприношения кавалеров с девственной скромностью.

До сих пор ей ни разу не пришло в голову магическое зеркало о чём-нибудь спросить. Она его использовала как обычный предмет обихода, глядя в него, проверяла, идёт ли ей головное убранство и тот фасон, над которым старались служанки. То ли потому, что обстоятельства ещё не вынуждали прибегнуть к мудрым советам талисмана, то ли потому, что была она слишком боязлива, застенчива и опасалась, вдруг её вопрос окажется нескромным или неуместным и блеск зеркала из-за этого поблекнет.

Bepul matn qismi tugad.